К вопросу об аграрной политике (общей) современного правительства{88}

К вопросу об аграрной политике (общей) современного правительства{88}

Земельная политика правительства после революции 1905 года резко изменила свой прежний характер. Раньше самодержавие вело линию Каткова и Победоносцева, стараясь представить себя в глазах народных масс стоящим «над классами», охраняющим интересы широкой массы крестьян, оберегающим их от обезземеления и разорения. Разумеется, эта лицемерная «забота» о мужике на деле прикрывала чисто крепостническую политику, которую названные «деятели» старой, дореволюционной России проводили с тупоумной прямолинейностью во всех областях общественной и государственной жизни. Самодержавие всецело полагалось тогда на полную отсталость, темноту и бессознательность крестьянской массы. Выставляя себя защитником «неотчуждаемости» наделов, сторонником «общины», самодержавие в дореволюционную эпоху пыталось опереться на экономическую неподвижность России, на глубокий политический сон масс крестьянского населения. Вся земельная политика была тогда насквозь крепостнически-дворянской.

Теперь революция 1905 года вызвала поворот всей земельной политики самодержавия. Столыпин, исполняя в точности веления совета объединенного дворянства, решил, по его собственному выражению, «поставить ставку на сильных». Это значит, что выдавать себя за защитника слабых наше правительство не могло уже после того могучего пробуждения пролетариата и широких слоев демократического крестьянства, которое принесла России революция пятого года. Народ, сумевший пробить первую (хотя и недостаточную еще) брешь в старом, крепостническом, государственном строе России, доказал тем самым, что он настолько уже пробудился от политического сна, что сказка о защите правительством «общины», «неотчуждаемости наделов», защиты слабых надклассовым правительством, эта сказка потеряла окончательно всякий кредит среди крестьянства.

Первая страница рукописи В. И. Ленива «К вопросу об аграрной политике (общей) современного правительства». – 1913 г. (Уменьшено)

До пятого года правительство могло надеяться на то, что опорой ему служит забитость и неподвижность всей массы крестьян, неспособных отделаться от веками державшихся политических предрассудков рабства, терпения, покорности. Пока крестьяне оставались покорными и забитыми, правительство могло делать вид, будто оно «ставит ставку на слабых», т. е. печется о слабых, хотя на деле оно пеклось исключительно о крепостниках-помещиках и о сохранении своего абсолютизма.

После 1905 года старые политические предрассудки оказались надломленными так глубоко и так широко, что правительство и руководивший им совет объединенных крепостников-дворян увидело невозможность прежней спекуляции на темноту и овечью покорность мужика. Правительство увидало, что мира у него с массой разоренного им и доведенного до полного обнищания, разорения и голодания мужицкого населения быть не может. Это сознание невозможности «мира» с крестьянством и вызвало перемену политики «совета объединенных крепостников». Совет решил во что бы то ни стало попытаться расколоть крестьянство и создать из него слой «новых помещиков», зажиточных крестьян-собственников, которые бы «не за страх, а за совесть» защищали от массы спокойствие и неприкосновенность помещичьих огромных имений, немножко-таки пострадавших все же от натиска революционных масс в пятом году.

Поворот во всей земельной политике правительства после революции представляет из себя, следовательно, совсем не случайность. Напротив, этот поворот был для правительства и для «совета объединенных крепостников» классовой необходимостью. Правительству некуда было иначе податься. Правительство увидало, что «мира» у него с массой крестьянства быть не может, что крестьянство проснулось от крепостнического векового сна. Правительству ничего иного не оставалось, как попытаться путем судорожных усилий, путем какого угодно разорения деревни, расколоть крестьянство, отдать деревню «на поток и разграбление» кулаков и зажиточных мужиков, чтобы опереться на союз крепостников-дворян с «новыми помещиками», т. е. с богатеями – крестьянами-собственниками, с крестьянской буржуазией.

Столыпин, верой и правдой служивший «совету объединенных крепостников» и проводивший его политику, говорил сам: «дайте мне 20 лет покоя, и я реформирую Россию». Под «покоем» он понимал покой кладбища, покой молчаливого, овечьего перенесения деревней неслыханного разорения и обнищания, которое на нее обрушилось. Под «покоем» он понимал покой помещиков, которые желали бы видеть со стороны крестьянства полную неподвижность, забитость, отсутствие протеста, готовность мирно и любезно умирать с голоду, отдавать свою землю, уходить из деревни, разоряться, лишь бы удобно и приятно было господам помещикам. Под реформированием России Столыпин понимал такую перемену, чтобы в деревне остались только довольные помещики, довольные кулаки и живоглоты, да раздробленные, забитые, беспомощные и бессильные батраки.

Что Столыпин всей душой желал для России 20 лет такого кладбищенского покоя, это вполне естественно и понятно со стороны помещика. Но мы знаем теперь, мы видим и чувствуем все теперь, что ни «реформирования» ни «покоя» не получилось, а получилась голодовка 30-ти миллионов крестьян, невиданное (даже в многострадальной России невиданное) обострение нищеты и разорения и чрезвычайно сильное озлобление и брожение в крестьянстве.

Чтобы понять причины этого краха так называемой «столыпинской» земельной политики правительства, которую Государственной думе предлагают еще раз одобрить путем утверждения бюджета (и которую, конечно, одобрят помещичьи партии в Думе), я остановлюсь немного поподробнее на двух главных, так сказать, козырях нашей «новой» земельной политики:

во-первых, на переселениях

и, во-вторых, на пресловутых хуторах.

Что касается переселений, то революция 1905 года, показавшая помещикам политическое пробуждение крестьянства, заставила их немножечко «приоткрыть» клапан и, вместо прежних помех переселениям, постараться «разредить» атмосферу в России, постараться сбыть побольше беспокойных крестьян в Сибирь.

Добилось ли правительство успеха? Добилось ли оно какого-нибудь успокоения крестьянства и улучшения положения его в России и в Сибири? Как раз наоборот. Правительство добилось только нового обострения и ухудшения положения крестьян и в России и в Сибири.

Я сейчас докажу вам это.

В объяснительной записке министра финансов к проекту государственной росписи на 1913 год мы встречаем обычный казенный оптимизм и славословие «успехов» правительственной политики.

Переселенцы, говорят нам, превращают пустовавшие районы в «культурные местности», переселенцы богатеют, улучшают свое хозяйство и так далее и тому подобное. Обычное казенное славословие! Старое-престарое «все обстоит благополучно», «на Шипке все спокойно».

Жаль только, что в объяснительной записке совсем обойдены молчанием данные об обратных переселенцах!! Странное и знаменательное умолчание!

Да, господа, число переселенцев выросло после пятого года до полумиллиона душ в среднем за год. Да, к 1908 году переселенческая волна достигла высшей точки: 665 тысяч переселенцев за год. Но затем волна быстро падает, доходя до 189 тысяч в 1911 году. Не ясно ли, что хваленое правительственное «устройство» переселенцев оказалось пуфом? Не ясно ли, что всего через шесть лет после революции правительство снова возвращается к разбитому корыту?

А данные о числе обратных переселенцев, – данные, столь предусмотрительно обойденные г-ном министром финансов в его «объяснительной» (а вернее затемнительной) записке, – эти данные показывают нам чудовищное увеличение числа обратных, до 30 и 40 процентов в 1910 году и до 60 процентов в 1911 году. Эта гигантская волна обратных переселенцев указывает на отчаянные бедствия, разорение и нищету крестьян, которые распродали все дома, чтобы уйти в Сибирь, а теперь вынуждены идти назад из Сибири окончательно разоренными и обнищавшими.

Этот громадный поток вконец разоренных обратных переселенцев с неопровержимой наглядностью говорит нам о полном крахе правительственной переселенческой политики. Приводить таблички об улучшении хозяйства переселенцев, подолгу остающихся в Сибири (как это сделано в объяснительной записке к смете переселенческого управления) и замалчивать полное и окончательное разорение десятков тысяч обратных переселенцев, это значит прямо искажать данные! Это значит угощать депутатов Думы карточными домиками и ребячьими сказками про общее благополучие, тогда как на деле мы видим разорение и обнищание.

Сокрытие в объяснительной записке министра финансов данных о числе обратных переселенцев, об их отчаянном, нищенском положении, об их полном разорении означает, господа, отчаянные попытки правительства скрыть правду. Напрасные попытки! Правды не скроешь! Правда заставит себя признать. Нищета разоренных крестьян, обернувших назад в Россию, нищета разоренных старожилов в Сибири заставит заговорить о себе.

Чтобы наглядно пояснить этот мой вывод о крахе переселенческой политики правительства, я приведу еще отзыв одного чиновника, 27 лет, – двадцать семь лет, господа! – прослужившего в Сибири по лесному ведомству, чиновника, ознакомившегося со всеми условиями переселенческого дела, чиновника, который не вынес всех безобразий, творящихся у нас в переселенческом ведомстве.

Этот чиновник – статский советник г. А. И. Комаров, который, прослуживши 27 лет, не мог не признать, что пресловутая поездка в Сибирь в 1910 году Столыпина и Кривошеина, премьер-министра и главноуправляющего земледелием и землеустройством, была «буффонадной поездкой» – это собственное выражение статского советника, прослужившего 27 лет!! – Этот чиновник бросил службу, не стерпев того обмана всей России, который проделывается посредством таких «буффонадных поездок», и издал особую брошюру с правдивым изложением всех хищений, всего казнокрадства, всей нелепости, дикости, разорительности нашей переселенческой политики.

Брошюра эта называется «Правда о переселенческом деле», вышла она в С.Петербурге в настоящем 1913 году, стоит 60 копеек, – недорого за обильный обличительный материал. Как водится, правительство у нас и в переселенческом деле, подобно всем остальным «делам» и «отраслям управления», изо всех сил скрывает правду и боится вынесения «сора из избы». Чиновник Комаров должен был прятаться, пока он был на службе, должен был под псевдонимом писать свои обличительные письма в газетах, и начальство старалось «накрыть» корреспондента. Не все чиновники получают возможность бросать службу и издавать обличительные брошюры, говорящие правду! Но по одной такой брошюре мы можем себе представить, какая гниль и мерзость запустения царит вообще в этом «темном царстве».

Чиновник А. И. Комаров вовсе не революционер какой-нибудь. Ничего подобного! Он сам рассказывает о своей благонамеренной вражде к теориям социал-демократов и социалистов-революционеров. Нет, это обыкновенный благонамереннейший российский чиновник, который удовлетворился бы вполне элементарной, азбучной, честностью и порядочностью. Это – человек, враждебно настроенный к революции пятого года и готовый служить контрреволюционному правительству.

Тем знаменательнее, что и такой человек ушел, бросил службу, отряс прах от ног своих. Он не вынес того, что переселенческая политика наша означает «полный разгром того, что именуется рациональным лесным хозяйством» (стр. 138). Он не вынес «экспроприации (т. е. отнятия) у старожил удобных земель», ведущего к «постепенному обнищанию старожильского населения» (стр. 137 и 138). Он не вынес «такого государственного расхищения или, вернее, разгрома сибирских земель и лесов, пред которым бывшее когда-то расхищение башкирских земель – сущие пустяки» (стр. 3).

Вот выводы этого чиновника:

«Полная неподготовленность главного переселенческого управления к постановке работ в широких размерах», – «полное отсутствие планомерности в работах и плохое качество работ», «отвод участков с непригодною для сельского хозяйства почвою, с отсутствием воды или водою, непригодною для питья» (стр. 137).

Когда волна переселений поднялась, чиновники были захвачены врасплох. Они «рвали по кусочкам устроенные чуть не вчера казенные лесные дачи», – «брали то, что? в первую голову попадало на глаза – лишь бы поместить, лишь бы отвязаться от тех десятков изнуренных, истомленных лиц, которые торчат на переселенческом пункте, стоят часами в прихожей переселенческого управления» (стр. 11).

Вот парочка примеров. Отводят переселенцам Куринский переселенческий участок. Образуют его из земель, отнятых у инородцев при солеваренном Алтайском заводе. Инородцы ограблены. Новоселы же оказались с водой соленой, негодной для питья! Казна без толку бросает деньги на рытье колодцев. Безуспешно. Новоселы ездят за 7–8 верст (семь и восемь!) за водой!! (стр. 101).

Участок «Выездной» в верховьях реки Маны. Поселили 30 семей. После семи тяжелых лет новоселы убедились окончательно в невозможности земледелия. Разбежались почти все. Несколько оставшихся занимаются добычей зверя и рыбы (стр. 27).

Участки Чуно-Ангарского края: намечены сотни долей, 900, 460 долей и т. д. Переселенцев нет. Жить нельзя. Хребты, болота, негодная вода.

И вот, чиновник А. И. Комаров о тех обратных переселенцах, о которых умолчал г. министр финансов, говорит неприятную для правительства правду.

«Не одна сотня тысяч душ», – говорит он про этих разоренных и нищих обратных переселенцев. – «Возвращается элемент такого пошиба, – пишет чиновник Комаров, – которому в будущей революции, если таковая будет, предстоит сыграть страшную роль… Возвращается не тот, что всю свою жизнь был батраком… возвращается недавний хозяин, тот, кто никогда и помыслить не мог о том, что он и земля могут существовать раздельно, и этот человек, справедливо объятый кровной обидой за то, что его не сумели устроить, а сумели лишь разорить, – этот человек ужасен для всякого государственного строя» (стр. 74).

Так пишет г. чиновник Комаров, который питает ужас перед революцией. Напрасно думает г. Комаров, что возможны только помещичьи «государственные строи». В лучших и культурнейших государствах обходятся и без помещиков. Обошлась бы без них и Россия, к выгоде для народа.

Комаров вскрывает разорение старожилов. «Недород» – а по правде говоря: голод стал уже посещать, в силу этого грабежа старожилов, даже «сибирскую Италию», т. е. Минусинский уезд. Вскрывает г. Комаров грабеж казны подрядчиками, полную фиктивность, т. е. выдуманность отчетов и планов, составляемых чиновниками, негодность их работ вроде поглотившего миллионы Обь-Енисейского канала, выкидывание зря сотен миллионов рублей.

Все наши переселения – говорит богобоязненный и скромный чиновник – «один сплошной и скверный анекдот» (стр. 134).

Вот какова та правда об обратных переселенцах, о которой умолчал г. министр финансов! Вот каков на деле полный крах нашей переселенческой политики! Разорение и обнищание и в России и в Сибири. Расхищение земель, разгром лесоустройства – лживые отчеты и казенная фальшь и лицемерие.

Перейду к вопросу о хуторах.

И по этому вопросу объяснительная записка г. министра финансов дает нам такие же общие, ничего не говорящие, казенно-лицемерные данные (вернее, якобы данные), как и по вопросу о переселениях.

Нам сообщают, что к 1912 году уже свыше 1¹/₂ (полутора) миллиона дворов окончательно вышло из общины; – что свыше миллиона дворов выделено на хутора.

О том, каково же действительное хозяйство хуторян, не сказано нигде в правительственных отчетах, ни единого правдивого слова!!

А между тем мы уже знаем теперь – из описаний нового землеустройства честными наблюдателями (вроде покойного Ивана Андреевича Коновалова), знаем и из своих наблюдений над деревней и над крестьянской жизнью, что хуторяне имеются двух совершенно различных разрядов. Правительство, смешивая эти разряды, приводя огульные данные, только обманывает народ.

Один разряд хуторян, ничтожное меньшинство, это – зажиточные мужики, кулаки, которые и до нового землеустройства жили отлично. Такие крестьяне, выделяясь и скупая наделы бедноты, несомненно, обогащаются на чужой счет, еще больше разоряя и закабаляя массу населения. Но таких хуторян, повторяю, совсем немного.

Преобладает, и преобладает в громадных размерах, другой разряд хуторян – нищие, разоренные крестьяне, которые пошли на хутора от нужды, ибо им некуда деться. «Некуда, так хоть на хутора» – вот как говорят эти крестьяне. Голодая и мучаясь на нищенском хозяйстве, они уцепились за последнюю соломинку, ради пособия на переселение, ради ссуды на устройство. Они бьются на хуторах, как рыба об лед; они продают весь хлеб на то, чтобы собрать взнос в банк; они вечно в долгу; бедствуют отчаянно; живут как нищие; их прогоняют с хуторов за невзнос платы, и они превращаются окончательно в бездомных бродяг.

Вот если бы казенная статистика, вместо того чтобы угощать нас ничего не говорящими картинками выдуманного благополучия, если бы эта статистика правдиво сообщала число этих нищих хуторян, живущих в землянках, держащих скот там же, где маются люди, недоедающих, с оборванными и больными детьми, – вот тогда бы мы увидали «правду о хуторах».

Но в том-то и дело, что правительство всеми силами прячет эту правду о хуторах. Самостоятельных, независимых наблюдателей крестьянской жизни преследуют и высылают из деревни. Крестьянам, пишущим в газеты, приходится встречать невиданный даже в России произвол и притеснения и преследования полиции и властей.

Горстку богатеев-хуторян выдают за массу богатеющих крестьян! Казенную ложь о кулаках выдают за правду о деревне! Но правду правительству не удастся скрыть. Попытки правительства скрыть правду о разоряющейся и голодающей деревне вызывают только законное озлобление и возмущение среди крестьянства. Когда голодают, как в прошлом и позапрошлом году, десятки миллионов крестьян, то этот факт лучше длинных рассуждений вскрывает фальшь и лицемерие побасенок о благотворном влиянии хуторов. Этот факт показывает яснее ясного, что русская деревня и после перемены земельной политики правительством, и после пресловутых столыпинских реформ остается такой же задавленной гнетом, эксплуатацией, нищетой, бесправием, как и при крепостном праве. «Новая» земельная политика совета объединенного дворянства оставила в неприкосновенности старых крепостников и гнет их громадных имений в тысячи и десятки тысяч десятин. «Новая» земельная политика обогатила старых помещиков и горстки крестьянской буржуазии, еще более разорив массу крестьян.

«Мы ставим ставку на сильных», – восклицал покойный Столыпин в объяснение и в оправдание своей земельной политики. Эти слова стоит отметить и запомнить, как на редкость правдивые слова, по исключению правдивые слова министра. Крестьяне поняли хорошо и усвоили на собственной шкуре эти правдивые слова, которые означают, что и новые законы и новая земельная политика суть законы, для богатых и богатыми написанные, – политика, для богатых и богатыми проводимая. Крестьяне поняли ту «нехитрую» механику, что господская Дума дает и господские законы, – что правительство есть орган воли и орган господства крепостников-помещиков над Россией.

Если Столыпин этому хотел научить крестьян посредством своего «знаменитого» (позорно знаменитого) изречения: «мы ставим ставку на сильных», то мы уверены, что Столыпин нашел и найдет хороших учеников среди массы разоренных и озлобленных, которые, усвоив, на кого ставит ставку правительство, поймут тем лучше, на кого им надо ставить ставку: на рабочий класс и его борьбу за свободу.

Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров, выхваченных из живой жизни таким умелым и беззаветно преданным своему делу наблюдателем, как Иван Андреевич Коновалов (Иван Коновалов: «Очерки современной деревни», СПБ. 1913. Цена 1 руб. 50 коп. При цитатах указаны страницы).

В Ливенском уезде Орловской губернии под хутора разбито четыре имения: великого князя Андрея Владимировича – 5000 десятин, Полякова – 900 десятин, Набокова – 400 десятин, Корфа – 600 десятин. Итого около 7000 десятин. Размер хуторов определен в 9 десятин и лишь по исключению до 12 десятин, так что всего побольше шестисот хуторов.

Чтобы нагляднее пояснить значение этих цифр, я приведу данные из официальной статистики 1905 года относительно Орловской губернии. Пять человек дворян в этой губернии имело 143 446 десятин земли, то есть каждый в среднем по 28 тысяч десятин. Ясно, что такие чудовищные имения не обрабатываются целиком владельцами, а служат только для угнетения и кабалы крестьян. Бывших помещичьих крестьян с наделом до 5 десятин на двор было в 1905 году в Орловской губ. 44¹/₂ тысячи дворов и у них 173 тысячи десятин земли. У помещика по 28 тысяч десятин, у «помещичьего» мужика из бедных – по 4 десятины.

Дворян в Орловской губернии, имеющих по 500 и более десятин земли, было в 1905 году 3 78 человек и у них всего 592 тысячи десятин земли, т. е. на каждого в среднем по полторы тысячи десятин с лишним. А «бывших помещичьих» крестьян в Орловской губернии с наделом до 7 десятин на двор – 124 тысячи дворов и у них 647 тысяч десятин, т. е. по 5 десятин на двор.

Можно судить по этому, до чего придавлены орловские крестьяне крепостническими имениями и какой каплей в море нужды и нищеты явились четыре имения Ливенского уезда, разбитые под хутора. Но как живут хуторяне на своих 9-десятинных участках?

Земля оценена по 220 рублей десятина. Платить в год приходится по 118 рублей 80 копеек (т. е. около 20 руб. за десятину посева). Бедному крестьянину такой платеж не по силам. Он сдает часть земли задешево лишь бы добыть деньжонок. Продает весь хлеб, чтобы уплатить взнос в банк. У него не остается ни на семена, ни на еду. Занимает, кабалится снова. Лошаденка одна, корову продал. Орудия обработки старые. Об улучшении хозяйства нечего и думать. «Ребятишки забыли уж, какой цвет молоко имеет, не только, как его едят» (стр. 198). За неплатеж в срок такого хозяина гонят с участка, и разорение оказывается полным.

Г-н министр финансов постарался благодушно затушевать в своей объяснительной записке это разорение крестьян новым землеустройством или, вернее, землерасстройством.

На стр. 57-ой второй части объяснительной записки г. министр приводит официальные данные о числе крестьян, продавших землю, по конец 1911 года. Это число – 355 407 семей.

И г. министр «утешает»: число покупщиков (362 840) «весьма близко к числу продавцов» (385 407). На одного продавца приходится 3,9 десятины, а на одного покупщика – 4,2 десятины (стр. 58 объясн. записки).

Что же тут утешительного? Во-первых, даже эти казенные данные показывают, что число покупщиков меньше числа продавцов. Значит, увеличивается разорение и обнищание деревни. А, во-вторых, кто же не знает, что покупщики наделов обходят закон, запрещающий скупку свыше небольшого числа, покупая на жену, на родных, на подставных лиц?? Кто не знает, что у крестьян по необходимости бывает чрезвычайно развита система продажи земли под видом всяких иных сделок, вроде аренды и тому подобное? Посмотрите хотя бы на произведения полукадета полуоктябриста князя Оболенского в «Русской Мысли» – и вы увидите, что даже этот помещик с насквозь помещичьими взглядами признает факт громадной скупки наделов богачами и прикрытия этой скупки тысячами разных обходов закона!!

Нет, господа! «Новая» земельная политика правительства и дворян есть все, что могли сделать господа дворяне, оставляя неприкосновенною свою собственность и свои доходы (часто даже увеличив свои доходы посредством вздувания продажных цен земли и тысяч поблажек «крестьянского банка» дворянам).

И это дворянское «все» оказалось ничто. Деревня еще более разорена, еще более озлоблена. Озлобление в деревне страшное. То, что называют хулиганством, есть последствие главным образом неимоверного озлобления крестьян и первоначальных форм их протеста. Никакие преследования, никакие усиления наказаний не устранят этого озлобления и этого протеста миллионов голодных крестьян, разоряемых теперь «землеустроителями» с невиданной быстротой, грубостью и жестокостью.

Нет, дворянская или столыпинская земельная политика – не выход, а только наиболее мучительный подход к новому решению земельного вопроса в России. Каково должно быть это решение, показывает косвенно даже судьба Ирландии, где после тысяч оттяжек и проволочек и помех со стороны землевладельцев земля все же перешла в руки фермеров.

В чем сущность земельного вопроса в России, это всего нагляднее показывают данные о крупном помещичьем землевладении. Данные эти есть в официальной, правительственной статистике 1905 года, и на них обязательно остановиться со вниманием тому, кто серьезно заботится о судьбе русского крестьянства и о положении дел во всей политике нашей страны.

Посмотрим на крупное помещичье землевладение в Европейской России. Свыше 500 десятин имеет 27 833 помещика и у них 62 миллиона десятин земли!! Прибавляя сюда удельные земли и крупнейшие имения уральских заводчиков, получаем 70 миллионов десятин у менее чем 30 000 помещиков. Это дает в среднем более 2000 десятин на одного крупнейшего помещика. До каких размеров доходят латифундии, то есть крупнейшие имения в России, видно из того, что 699 помещиков имеют свыше 10 тысяч десятин каждый, а все – 20 798 504 десятины. На одного из этих магнатов или вельмож приходится почти по 30 тысяч десятин (29 754)!!

Нелегко найти в Европе и даже во всем мире страну, где сохранилось в таких чудовищных размерах крупное крепостническое землевладение.

И самое важное, это – то, что на этих землях ведется только частью капиталистическое хозяйство, т. е. обработка земли наемными рабочими и инвентарем владельца. Большей же частью хозяйство ведется крепостническое, то есть помещики кабалят крестьян, как было и сто и триста и пятьсот лет тому назад, заставляя их крестьянской лошадью, крестьянскими орудиями обрабатывать помещичью землю.

Это не капитализм. Это не европейский способ хозяйства, господа правые и октябристы, примите это к сведению, вы, которые хвастаетесь своим желанием «европеизировать» (т. е. по-европейски перестроить) земледелие в России! Нет, это совсем не по-европейски. Это по-старокитайски. Это по-турецки. Это по-крепостнически.

Это не усовершенствованное хозяйство, а земельное ростовщичество. Это – старая-престарая кабала. Нищий крестьянин, оставаясь нищим и полуголодным даже в лучший год, имея слабую, голодную лошадь, имея старые, жалкие, нищенские орудия, идет в кабалу к помещику, к «барину», потому что мужику некуда деться.

«Барин» не даст ни земли в аренду, ни проезда, ни водопоя, ни лугов, ни лесных материалов без того, чтобы крестьянин шел в кабалу. Поймают крестьянина на «незаконной» рубке леса и что же? его изобьют объездчики, черкесы и т. п., а потом «барин», который в Думе говорит пылкие речи о прогрессе нашего земледелия и о подражании Европе, этот барин предлагает избитому мужику на выбор: или иди в тюрьму или обработай, вспаши, засей и убери две или три десятины! То же самое за потравы. То же за зимнюю ссуду хлеба. То же за луга или выгон и так далее без конца.

Это не крупное хозяйство помещиков. Это кабала мужика. Это – крепостническая эксплуатация миллионов обнищалого крестьянства посредством имений в тысячи десятин, имений помещиков, которые со всех сторон сжали и придушили мужика!!

Хутора вызволяют горстку богачей. А масса голодает по-прежнему. Почему в Европе, господа помещики, нет уже давно голодовок? Почему там только при крепостном праве бывали такие ужасные голодовки, какие были у нас в 1910–1911 году?

Потому, что в Европе нет крепостнической кабалы. В Европе есть богатые и средние крестьяне, есть батраки, но нет миллионов разоренного дотла, обнищавшего и обезумевшего от вечной маеты и каторги крестьянства, бесправного, забитого, зависящего от «барина»!

Что же делать? Где выход?

Выход один: избавление деревни от гнета этих крепостнических латифундий, переход этих семидесяти миллионов десятин земли от помещиков к крестьянам и притом безвозмездный переход.

Только этот выход сделал бы Россию действительно похожей на европейскую страною. Только этот выход дал бы вздохнуть и оправиться миллионам русского крестьянства. Только этот выход дал бы возможность превратить Россию из страны нищих крестьян, задавленных помещичьей кабалой и вечно голодных, в страну «европейского прогресса», – из страны безграмотных в страну грамотную, – из страны отсталости и безнадежного застоя в страну, способную развиваться и идти вперед, – из страны бесправной и рабской в страну свободную.

И партия рабочего класса, сознавая, что вне свободных, демократических учреждений нет и быть не может иного пути к социализму, указывает, как выход из тупика, в который снова завело Россию правительство с его земельной политикой, на безмездный переход всей помещичьей земли к крестьянам, на завоевание полной политической свободы новой революцией.

Написано в июне, не позднее 7 (20), 1913 г.

Впервые напечатано в 1930 г. во 2–3 изданиях Сочинений В. И. Ленина, том XVI

Печатается по рукописи

Данный текст является ознакомительным фрагментом.