Заказанная полицейски-патриотическая демонстрация

Заказанная полицейски-патриотическая демонстрация

«Большой парламентский день» в Думе 27 февраля вызывает трогательно-единодушную оценку наших буржуазных партий. Все довольны, все радуются и умиляются, от черносотенцев и «Нового Времени» до кадетов и «Столичной Почты», которая «перед смертью» успела еще написать (номер от 28 февраля):

«Общее впечатление (от думского заседания 27 февраля) весьма хорошее»… «Впервые в русской общественно-государственной жизни правительство открыто ознакомляет страну со своими взглядами по вопросам внешней политики…»

Мы тоже готовы признать, что большой парламентский день если не «впервые», то особенно наглядно обнаружил глубокое единство черносотенцев, правительства, либералов и «демократов» типа «Столичной Почты», единство по коренным вопросам «общественно-государственной жизни». И поэтому внимательное ознакомление с позицией, занятой в этот день и по поводу этого дня всеми партиями, кажется нам безусловно необходимым.

Лидер правительственной партии октябристов г. Гучков. Он обращается «с просьбой к представителям правительства» разъяснить истинное положение дел на Дальнем Востоке. Он разъясняет с высоты думской трибуны важность экономии в расходах, – ну, например, вместо 60 000 руб. в год послу в Токио – 50 000 рублей. Мы реформируем, не шутите! Он говорит, что «в прессе нашли себе место» тревожные вести о дальневосточной политике, о грозящей войне с Японией. Разумеется, о том, что пресса российская обуздана намордником, вождь капиталистов не говорит: к чему это? В программе свобода печати может стоять. Это необходимо для «европейской» партии. Но чтобы на деле бороться против зажимания рта прессе, чтобы открыто разоблачать заведомую продажность влиятельных российских органов прессы, – этого смешно ждать от г. Гучкова, как и от г. Милюкова. Зато о связи внутренней и внешней политики г. Гучков сказал правду, то есть выболтал истинную подкладку того комедийного действа, которым занималась Дума 27 февраля.

«То обстоятельство, – возглашал он, – что мы быстро идем по пути к успокоению и умиротворению, должно указать нашим противникам, что попытка отстоять свои интересы (Россией) на этот раз будет безусловно успешной». Черносотенцы и октябристы аплодируют. Еще бы! Ведь они-то прекрасно понимали с самого начала, что гвоздь обсуждаемого вопроса и всего торжественного выступления правительства в лице г. Извольского состоит в провозглашении контрреволюционной политики наших Муравьевых-вешателей делом умиротворения и успокоения. Надо показать Европе и всему миру, что перед «внешним врагом» стоит «единая Россия», умиротворяющая и успокаивающая горстку бунтовщиков (всего там каких-нибудь сотню миллионов крестьян и рабочих!) для обеспечения успеха «попыткам отстоять свои интересы».

Да, г. Гучков сумел сказать то, что ему требовалось, что требовалось объединенным помещикам и капиталистам.

Профессор Капустин, «левый» октябрист, надежда кадетов, упование сторонников мира общества с властью, поспешил по стопам Гучкова, сдабривая его политику отвратительно-елейным либеральным лицемерием. «Дай бог, чтобы распространилась слава (про Думу), – что мы бережем народные деньги». Пятьдесят, тысяч в год послу – разве это не сбережение целых десяти тысяч? Разве это не «прекрасный пример», который «будут показывать высшие наши сановники, сознавая важный и тяжелый момент, переживаемый Россией»… «Нам предстоят коренные реформы в различнейших областях жизни страны, и на это необходимы широкие средства».

…Далеко Иудушке Головлеву до этого парламентария! Профессор на думской трибуне, восторгающийся прекрасным примером высших сановников… Но что же говорить об октябристе, когда либералы и буржуазные демократы не далеко ушли от этого низкопоклонничества.

Перейдем к речи министра иностранных дел г. Извольского. Ему только и нужно было, конечно, получить зацепку в духе той, которую поднес на блюде Капустин. И министр распространился о необходимости уменьшить расходы, – или пересмотреть штаты, чтобы помочь «неимеющим своих средств» послам. Извольский подчеркивает, что говорит с разрешения Николая второго, и воспевает «силу, разум и патриотизм русского народа», который «приложит все свои силы, и материальные и духовные, к упрочению за Россией ее теперешних азиатских владений и к всестороннему их развитию».

Министр сказал, что ему поручила сказать камарилья. Слово за лидером оппозиции, г. Милюковым. И он заявляет сразу же: «Партия народной свободы, в лице присутствующей здесь фракции, с глубоким удовлетворением выслушала слова министра иностранных дел и считает долгом приветствовать его первое выступление перед представительством страны с разъяснением вопросов, касающихся русской внешней политики. Несомненно, что в настоящий момент… русскому правительству нужно… в своих видах опираться на русское общественное мнение».

Действительно, это совершенно несомненно. В своих видах правительству контрреволюции необходимо опереться на то, что можно было бы за границей принять (или выдать) за русское общественное мнение. Это необходимо в особенности для получения займа, без которого грозит банкротство и крах всей столыпинской политики царизма, рассчитанной на долгие годы систематических и массовых насильственных мер против народа.

Г. Милюков вплотную подошел к настоящему значению торжественного выхода гг. Извольского, Гучкова и К^o. Выход этот был заказан черносотенной шайкой Николая второго. Каждая мелочь этой полицейски-патриотической демонстрации была наперед обдумана. Думские марионетки разыгрывали комедию под дудку самодержавной камарильи: без поддержки западноевропейской буржуазии Николаю второму не удержаться. Надо заставить всю буржуазию всероссийскую, и правую и левую, торжественно выразить свое доверие правительству, его «мирной политике», его прочности, его намерениям и способности умиротворить и успокоить. Это нужно было как бланковая надпись на векселе. Для этого пустили в ход наиболее «любезного» кадетам г-на Извольского, для этого заказали все это беспардонное лицемерие о бережении народных денег, о реформах, об «открытом» выступлении правительства с «разъяснением» внешней политики, хотя всем и каждому ясно, что разъяснить ровно ничего не хотели и не разъяснили.

И либеральная оппозиция послушно выполнила роль марионетки в руках черносотенно-полицейской монархии! В то время как решительное заявление правды со стороны думского буржуазного меньшинства сыграло бы, несомненно, крупную роль и помешало (пли затруднило) правительству занять миллиарды на новые карательные экспедиции, виселицы, тюрьмы и усиленные охраны, – партия кадетов «припала к стопам» обожаемого монарха и старалась выслужиться. Г-н Милюков выслуживался, доказывая свой патриотизм. Он корчил из себя знатока внешней политики, на том основании, что собрал в каких-нибудь передних сведения об Извольском, как либерале. Г. Милюков сознательно подписывал вексель, торжественно «приветствуя» царского министра от имени всей партии кадетов и прекрасно зная, что на другой день все европейские газеты скажут, как по команде: Дума единогласно (кроме социал-демократов) выразила доверие правительству, одобрила его внешнюю политику…

Русский либерализм за три года пережил ту эволюцию, которая потребовала в Германии свыше тридцати лет, а во Франции даже свыше ста лет: эволюцию от сторонника свободы к безвольному и подлому пособнику абсолютизма. Специфическое оружие, которым располагает буржуазия в борьбе, – возможность давить на мошну, затруднять получение денег, расстраивать «тонкие» подходы к новым займам, – этим оружием много раз могли воспользоваться кадеты в русской революции. И каждый раз, как весной 1906, так и весной 1908 года, они сами выдавали свое оружие в руки врага, лизали руку погромщиков и клялись в лояльности.

Господин Струве вовремя позаботился о том, чтобы под эту практику подвести прочную теоретическую опору. В журнале «Русская Мысль», который на самом деле должен бы называться «Черносотенная Мысль»{139}, г. Струве уже проповедует идею «Великой России», идею буржуазного национализма, разносит «враждебность интеллигенции к государству», сражает в тысячу первый раз «российский революционизм», «марксизм», «отщепенство», «классовую борьбу», «банальный радикализм».

Мы можем только радоваться этой идейной эволюции русского либерализма. Ибо на деле этот либерализм уже оказался в русской революции как раз таким, каким хочет его сделать систематически, целостно, продуманно, «философски» г. Струве. Выработка последовательной контрреволюционной идеологии есть ключ, когда есть налицо уже вполне сложившийся и в важнейшие периоды жизни страны контрреволюционно действовавший класс. Соответствующая классовому положению и классовой политике буржуазии идеология поможет всем и каждому изжить остатки веры в «демократизм» кадетов. А эти остатки полезно изжить. Их необходимо изжить для того, чтобы можно было идти вперед в деле действительно массовой борьбы за демократизацию России. Г. Струве хочет откровенно контрреволюционного либерализма. Мы тоже хотим его, ибо «откровенность» либерализма лучше всего просветит и демократическое крестьянство, и социалистический пролетариат.

Возвращаясь к думскому заседанию 27 февраля, надо сказать, что единственное честное и гордое слово демократа было сказано социал-демократом. Депутат Чхеидзе вошел на трибуну, заявил, что с.-д. фракция будет голосовать против законопроекта, и начал излагать мотивы голосования. Но после первых же слов его: «Наша дипломатия на Западе всегда служила оплотом реакции и интересов…» председатель зажал рот рабочему депутату. – «Наказ разрешает приводить мотивы голосования», – бормотали кадеты. «Кроме мотивов имеет значение и форма», – ответил бандит, называющийся председателем III Думы.

Он был прав с своей точки зрения: до наказа ли тут, когда на карту было поставлено дружное проведение полицейски-заказанной патриотической демонстрации?

Рабочий депутат стоял изолированно по этому вопросу. Тем выше его заслуга. Пролетариат должен показать и покажет, что умеет отстоять заветы демократической революции – вопреки всем изменам либерализма и шатаниям мещанства.

«Пролетарий» № 25, (25) 12 марта 1908 г.

Печатается по тексту газеты «Пролетарий»