Век закончился. Эпилог
Век закончился. Эпилог
Учение лже-Христа Маркса умерло в России вместе с окончанием двадцатого века. Умирало оно долго, неохотно, тяжело и гадко и норовило унести с собой в могилу как можно больше ни в чём не повинных людей. Неприглядное с эстетической точки зрения даже в пору своей романтической молодости и имевшее успех только благодаря мимикрии под христианство, к старости оно стало безобразным, и от него за версту несло трупным запахом. Но вливание в него новых сил «отцом лжи и человекоубийцей от начала» время от времени омолаживало его, и оно пожирало ещё одну порцию жертв. В 1956 году имени его ради советские танки давили венгров, в 1968-м – чехов, в 1973-м он разжёг гражданскую войну в Афганистане. А в стране, которая всё время была его главным оплотом, его старческий маразм по закону «подобное тяготеет к подобному» притянул к власти таких же стариков-маразматиков – начался ярко обрисованный в предыдущей главе его современником «застой».
А пока верхи агонизировали, низы начали выздоравливать. Диссиденты становились всё более активными, стал широко распространяться «самиздат» и «тамиздат», в 1975 году художники-нонконформисты добились разрешения устроить первую легальную выставку в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ, ходила по рукам, вызывая живой отклик, статья Солженицына «Жить не по лжи». Извечно алчущий и жаждущий правды русский народ будто пробудился ото сна и, сбросив наваждение ложной веры, начал искать настоящую. Конец семидесятых и восьмидесятые – удивительное время. Хватались как за спасательный круг кто за что мог – за Бердяева, Флоренского, Тейяр де Шардена, Честертона, Мережковского, Лосева, экстрасенсов, магов, йогу, даже за «истинный марксизм», который якобы был подменён большевиками «искажённым». Но, отведав понемногу от этих ещё недавно запретных, а теперь ставших доступными блюд, большинство народа стало возвращаться к исконной вере предков. 1988 год, когда праздновалось тысячелетие Крещения Руси, стал переломным: Русская Православная Церковь обрела полную независимость от государства, и её влияние на общество с этого момента постоянно росло. Началось широкомасштабное строительство храмов, русские люди стали крестить своих детей, и к концу века число православных приходов в России увеличилось почти в десять раз (!). Впрочем, всё это происходило на глазах большинства читателей и даже при их непосредственном участии, так что говорить о том подробно нет никакой надобности. К тому же перегружать сознание подробностями нам совсем не нужно. Ведь не для того я пригласил вас в свою тихую сельскую обитель, чтобы обмениваться воспоминаниями о разных курьёзах последнего времени, вроде выигрыша наших футболистов у голландцев, а чтобы бросить ретроспективный взгляд на закончившийся двадцатый век в целом и понять, в чём заключается его исторический смысл. Если нам удастся его разгадать, у нас появится реальный шанс ответить на главный, если не единственный вопрос, который по-настоящему волнует и меня, и вас: ЖИВА ЛИ ЕЩЁ РОССИЯ И ОСТАЁМСЯ ЛИ МЫ ВСЁ ЕЩЁ РУССКИМИ?
Вспомним, почему здесь могут возникнуть сомнения. Их порождает то обстоятельство, что начиная с XVIII века мы испытывали сильное давление со стороны Запада, который к тому времени уже твёрдо встал на путь богоотступничества. Давление это было как чисто психологическим, осуществляемым с помощью различных соблазнов, так и физическим – с помощью дипломатии, крайней формой которой были разнообразные виды агрессии вплоть до военных действий. И хотя славянофилы настойчиво предупреждали, что поддаваться влиянию Запада нам никак нельзя – даже из не осознаваемых Западом его собственных интересов, мы всё-таки ему поддавались, и иногда очень сильно. Самый страшный соблазн пришёл к нам из Европы в XIX веке – «это была овладевшая умами русской образованной публики «классическая немецкая философия». Её разрушительный потенциал был особенно сильным из-за того, что она имела совершенно безобидный вид отвлечённых умственных упражнений, и эти подслащённые таблетки пожирались у нас в лошадиных дозах, так как невозможно было заподозрить, что в них содержится смертельный яд. Казавшаяся любителям мудрости необычайно глубокой метафизика Канта, Фихте и Гегеля приглашала нас на интеллектуальное пиршество. Тот, кто хотя бы сумел понять, о чём идёт в ней речь, уже ощущал себя человеком незаурядного ума. Но самого главного в этой завораживающей метафизике не понял никто, а главное в ней, ради чего она и создавалась, заключалось в том, что это была лишь красивая упаковка, в которой всучивался старый как мир и простой как яблоко товар: желание стать как боги. Восхищённый упаковкой человек с удовольствием съедал яблоко, даже не подозревая, что повторяет поступок Адама и Евы. А последствия были точно такими же. Так немецкая классическая философия, или философия протестантизма, вымостила логикой глубокомысленных фраз путь европейцев к атеизму и антропоцентризму.
Для России же Гегель как разрушитель религиозности не подходил, здесь стал пользоваться успехом модифицированный вариант гегельянства – марксизм. Модификация состояла в том, что в центр мира ставился не индивидуальный человек, а коллективный, что импонировало чувству христианской солидарности, и что в своём обещании всеобщего светлого будущего эта ловкая компиляция не подавляла чувство религиозности, а, напротив, к нему апеллировала. И то и другое оказалось как раз тем, что было нужно русским, ещё носившим в глубине души евангельскую этику, но не желавшим выглядеть мракобесами, отрицающими истинность научной картины мира, в которой нет места Богу.
Вот какая огнеопасная вещь философия. Вот так забава ума, вот так тренировка интеллекта! Ложная философия влечёт за собой ложную идеологию, ложная идеология порождает ложную политику, а ложная политика доставляет народам жестокие страдания, ведёт к миллионам жертв. Это и получило человечество в двадцатом столетии. А началось всё с праздных размышлений о мире и человеке тишайшего и скромнейшего кёнигсбергского профессора, за всю жизнь ни разу не выехавшего за пределы своего города, такого аккуратного, что, когда он выходил на прогулку, соседи сверяли по нему часы. Что же, значит, это его ум, создавший ложную философию, был первоисточником всех наших бед?
Нет, у их истока стояла воля – воля европейского человека, которую оформил в свою философию Иммануил Кант. Вспомним, что и он, и все другие представители немецкой классической философии, хотя никто из них ни разу в этом не признался, вышли из Беркли, а именно из его тезиса «Человек даёт жизнь вещам». Это была действительно гениальная догадка, через двести лет подтверждённая квантовой теорией, установившей, что без наблюдателя нет и наблюдаемого. Вопроса о том, верна ли фраза Беркли, нет – она безусловно верна, – вопрос в том, как её интерпретировать. Сам Беркли, подумав над своим открытием, сказал: но это вовсе не значит, что, когда я не смотрю на вещь, она исчезает – в это время на неё смотрит Бог, и она продолжает существовать. Кант же заявил, что она, скорее всего, исчезает, превращаясь в какую-то непонятную «вещь в себе», а Фихте уверенно провозгласил, что она точно исчезает. Почему такая разница в истолковании одного и того же утверждения? По той, конечно, причине, что Беркли хотел оставаться с Богом, а Кант хотел жить самостоятельно. Беркли объяснял тот факт, что мы даём существование вещам, нашим богоподобием, а Кант – нашей божественностью, а это принципиально разные вещи. Но вопрос о том, получил ли человек некоторые способности, присущие Богу, или они являются его неотъемлемой собственностью, находится вне компетенции разума, тут логически ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть, и каждый отвечает на этот вопрос так, как ему хочется. Беркли хотелось оставаться с Богом, но он не нашёл отклика в западном обществе, и его философия была объявлена «странной» и вскоре забыта. Кант захотел отделиться от Бога, и его система произвела фурор, а он сам был объявлен величайшим мыслителем всех времён и народов, поскольку европейцы уже со времён Лютера начали отделяться от «безусловного начала» (В. Соловьев), и им не хватало только метафизического оправдания, которое и дал им Кант.
Это о западноевропейцах. А что же произошло с русскими? Тут тоже патология, но совсем другого рода. Запад начал с желания жить без Бога и уже потом подвёл под него логическую базу в виде немецкой классической философии. У нас всё шло в обратном порядке: сначала мы пленились показавшейся нам страшно умной философией немцев и только потом, под её влиянием, решили: надо жить без Бога, поскольку мы сами боги. Но вот что самое главное: внутреннего, органичного для нас желания отпасть от Бога у нас не было, оно на всём протяжении нашего крикливого атеизма оставалось головным, надуманным, декларативным. Поэтому мы и вцепились именно в тот вариант гегельянства, который напоминал нашей душе о Царстве Божьем, а значит, и не разлучал с его Хозяином. Это наваждение прошло, и мы вышли из него русскими, а теперь становимся и православными. Это даёт надежду, что мы заслужим наконец и царя.
Этот путь прямо противоположен тому, каким идёт Запад. Он подсознательно чувствует это различие наших судеб, поэтому, как и полтора века назад, при Данилевском, так и не чувствует нас «своими», хотя мы восстановили и частную собственность, и подлинную свободу слова, и ликвидировали «железный занавес», и неуклонно соблюдаем конституцию, почти скопированную с американской. Все наши старания понравиться постпротестантской цивилизации и заслужить её доверие пока не увенчиваются успехом, и Запад ведёт себя по отношению к нам необъективно и недружественно. Означает ли это, что неизбежен военный конфликт, который станет последним в истории человечества, ибо после него человечества не останется?
Никоим образом не означает, и ожесточаться нам не нужно. Русские – самый терпеливый народ в мире, они всё перетерпели за тысячу лет, должны перетерпеть и несправедливое отношение к себе Запада, оставаясь к нему благожелательными и, опираясь на лучшее понимание со стороны китайской, исламской и индуистской цивилизаций, продолжать с миролюбием стараться пережить эту несправедливость. Мы же знаем, что придёт час, когда Запад сам поймёт необходимость заимствовать у нас то, что он потерял, а мы сохранили, – Христа.
В книге использованы фрагменты картин Сальвадора Дали, Михаила Врубеля, Пабло Пикассо, Эдуарда Мунка, Бориса Кустодиева, Дмитрия Моора, Митрофана Грекова, Юрия Пименова, Василия Верещагина, Дмитрия Налбандяна, Михаила Нестерова, Александра Лактионова, а также документальных материалов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.