IV.1 Спецмиссии словака М.Р. Штефаника в России: посланник масарика и Франции
IV.1 Спецмиссии словака М.Р. Штефаника в России: посланник масарика и Франции
О Штефанике существует значительная литература – и легионерская, и послефевральского периода, и 90-х гг. Личность знаменитого словака с французским гражданством, этого поистине яркого метеорита своего времени, в исследовательском плане и впредь будет вызывать интерес.
На рубеже столетий и позже в России жило и в одно время со Штефаником боролось за свободные словацкие земли немало обычных словаков, как занятых в экономике, так и бывших военнопленных. И тема «Словаки в России» по-прежнему ждет своих исследователей. И это задача не из простых. Ведь до сих пор многие из тех, кто «писал историю» в России, остаются персонально невыявленными, да и численность «русских» словаков как правило в исторической литературе занижалась. Причина такого положения отчасти, видимо, крылась в том, что «количество словаков (в тогдашней России. – Е.Ф.) подлежит очень трудно учету ввиду того, что большинство их говорит на мадьярском языке и много их состоит при мадьярских организациях», как метко подмечает один из архивных документов, относящийся к 1920 г. Этот материал из ГАРФ приведен для того, чтобы осознать: в России Штефаник открыл для себя немалое землячество своих соплеменников-словаков, хотя в официальных кругах те чаще фигурировали как чехи или даже как венгры.
Источниками для данного раздела стали хранящиеся в архивах, и прежде всего в ОПИ ГИМ, материалы. Кроме того – материалы АВПРИ, часть которых, посвященных чешскому и словацкому вопросам и царской дипломатии, в разное время уже была введена в научный оборот[284], а также материалы ГАРФ и РГВА. Отчасти эти источники или вообще были упущены из виду, или были недоступны исследователям до недавнего времени. Да и в целом, казалось бы, достаточно известные исследователям документы, касающиеся словацкого вопроса, (подобно записке об общем положении в Австро-Венгрии в начале Первой мировой войны агента В. Сватковского) во времена идеологической однобокости и «стерильного» подхода к проблематике чешско-словацких взаимоотношений были исчерпаны в исследовательском отношении не до конца. Весьма интересны также архивные материалы, раскрывающие цель приезда М.Р. Штефаника в Россию в 1916–1917 гг. и характеризующие его как весьма решительного политика.
В нынешний период в посттоталитарное время в истории стран Восточной Европы при относительной общедоступности архивных материалов появилась возможность углубления источниковедческого подхода путем сравнения порой идентичных материалов, обнаруживаемых в разных архивах и в разных фондах. Могу в качестве примера привести выявленное мною в ОПИ ГИМ Провозглашение к чехам и словакам в России от 7 марта 1917 г. на чешском языке, принятое чешско-словацким войском в действующей армии и известное ранее лишь по публикациям в прессе. Это исторический документ, в котором впервые провозглашались независимые Чехия и Словачина (!).
Первой в хронологическом отношении запиской, поднимавшей словацкий вопрос, было донесение из Цюриха В. Сватковского, датируемое рубежом 1914–1915 гг.: «Общее политическое положение в Австро-Венгрии. (Славянство, чехи, их настроения и планы. Сообщения Крамаржа, Масарика, Шейнера и др. С приложением карты)».[285]
Среди геополитических планов Масарика по обеспечению с помощью России государственной независимости в указанной записке поднимался и словацкий вопрос. В ней, в частности, говорилось: «Масарик полагает, что Россия при [возможном] занятии южнословацких земель со смешанным словацко-мадьярским населением могла бы немедленно принять меры к насильственному удалению из этих областей всего мадьярского населения или по крайней мере наиболее сильных его элементов… Масарик далек от того, чтобы советовать русским подражать во всем мадьярам. Выселение вредных элементов из стратегически необходимых славянству областей может совершаться менее жестоким способом, но оно нужно для создания определенного status quo в данных областях к моменту заключения мира и передела карты Средней Европы…»[286]
Довольно субъективная картина, данная в этом документе Словакии, выглядела следующим образом в видении Масарика: «Весьма сложен вопрос о том, к кому Россия может обратиться в словацких землях для общения с населением и политической его организации. Эта задача тем труднее, что в словацкой земле нет больших городов и потому отсутствуют сколько-нибудь значительные центры интеллигенции. Убогая сама по себе, словацкая интеллигенция в большей своей части в конец развращена мадьярами и мадьяронством. Крепких людей, на которых можно во всех отношениях положиться, у словаков очень мало. Несколько старых добрых имен имеют значением скорее более символа, чем политической программы, которая у них либо отсутствует, либо совершенно фантастична. Среди более молодых деятелей есть люди, от которых следует предостеречь, ввиду их недавних, не всем в России известных неловких политических опытов. Лица, политическая порядочность которых не подлежит сомнению и которые идут вместе с чехами, это Штефанек, редактор «Словенского Денника» в Будапеште, д-р мед. Шробаръев в Ружомбергъ и адвокат д-р Стодола. Все это представители молодой словацкой интеллигенции…»[287]
Как видим, Масарик выдвигал на первый план те фигуры, которые «идут вместе с чехами», в основном из известной группы деятелей про-масариковской ориентации.
В материалах МИД, относящихся к 1916 г., словацкий вопрос подробнее затрагивался в записке от 19 мая, подготовленной специалистом по этому региону М. Приклонским. Историографией 1920-х гг. (с легкой руки А. Попова)[288] этому документу была дана весьма категоричная, не без достаточных на то оснований, характеристика, акцентирующая прежде всего элемент противопоставления чехам словаков. Говорилось даже о «ярко выраженном античешском характере» этой записки, что является явным преувеличением.
В документе говорилось: «Планы чешской организации в России наглядно проявились со времени перенесения ее в Киев: она стремится всю массу чехов, находящихся в России, подчинить абсолютно и бесконтрольно дискреционной власти Киевского комитета, а через его посредство Лондонскому комитету Масарика, узурпировавшего представительство интересов всей Чехии перед лицом России и даже всего мира. Они хотят снабдить это революционное правительство будущей Чехии – уже организованным на средства России – войском и денежными средствами, которые имеют в виду собрать со всех чехов и словаков, проживающих в России в качестве пленных и переселенцев, не исключая и тех, которые уже приняли русское подданство». Хотя в записке подчеркивалось, что «одной из целей чехов является подчинение всех словаков в России, а в будущем – окончательное поглощение Чехией всего словакского (так в тексте. – Е.Ф.) народа». Это поглощение якобы составляло мечту чехов, не соответствующую чаяниям словаков, в особенности тех, которые живут в Америке (600000 словаков) и имеют и будут иметь огромное политическое значение для словаков, живущих на славянской прародине. А о словацкой интеллигенции в документе говорилось, что та либо «чехизирована», либо привлечена в орбиту чешских вожделений и сочувствует этому поглощению словаков чехами. Деятельность Т.Г. Масарика и его окружения за границей расценивалась как антирусская и антимонархическая[289].
Очевидно, что Россия стремилась отстаивать свои великодержавные интересы и свою линию внутри Антанты. Подчеркнем здесь лишь то, что в записке делался упор на разность менталитетов чехов и словаков, обусловленную разностью исторических судеб и исторического развития, что в полной мере соответствует нынешней общественной мысли Чехии и Словакии.
Из архивных материалов АВПРИ большой интерес представляет записка Особого политотдела МИД, подготовленная в сентябре 1916 г., и практически упущенное исследователями из виду «Добавление к секретной записке по чешско-словацкому вопросу», датируемое, видимо, 20 сентября (или началом октября) 1916 г. В словацкой историографии об этом имеется лишь упоминание в трудах Л. Голотика с констатацией, что Россия превосходила страны Запада в вопросе разработки политического урегулирования чехо-словацкого вопроса в тот период[290].
На основе того же «Добавления к секретной записке…» можно утверждать, что позиция России в отношении чешско-словацкого вопроса и судеб народов карпато-придунайского региона не выглядит однобокопримитивной, как это уже преподносилось, например, историографией (особенно чешской и советской в послеоктябрьский период ее развития). В «Добавлении…» содержались три комбинации решения чешского и словацкого вопроса: 1) оставление Чехии и Словакии в подчинении Австро-Венгерской монархии; 2) присоединение их к России в виде автономного края, с русским наместником во главе; 3) независимое Чехо-
Словацкое государство. В документе подчеркивалось, что в первом случае чешско-словацкий вопрос вернется в сферу вопросов внутренней политической жизни монархии. В документе подчеркивалось, что осуществление второй комбинации относительно чешско-словацких земель вряд ли было выгодно для России, так как возможное присоединение к ней пусть и славянских, но католических по вероисповеданию народностей, испытывающих влияние германской культуры и исторически с русским государственным бытом не связанных, лишь усугубило бы и без того сложные проблемы страны. Это свидетельствовало о достаточно обдуманном подходе России к данному вопросу. Далее говорилось, что больше политическим интересам России соответствовала бы третья комбинация, к чему и сводятся стремления большинства чешских и словацких политических деятелей.
Составители «Записки» главной задачей России в чехо-словацком вопросе считали предотвращение в его развитии всевозможных влияний, не согласующихся как с национальными стремлениями чехов и словаков, так и с интересами России. В отношении заграничного западного центра национально-освободительной борьбы чехов и словаков, возглавляемого Т.Г. Масариком, а также в отношении чешских землячеств в России документ рекомендовал ограничиться принятием таких мер, чтобы им в России не оказывалась правительственная поддержка, которой они доныне частично пользовались.
В то же время Россия не должна противодействовать их политической деятельности, направленной к национальному возрождению Чехии, но деятельность эта должна «протекать параллельно и в единении с направляемыми нами чешско-словацкими организациями, находящимися в России»[291].
Исходя из проведенного анализа и последующих рескриптов, власти ускорили работу по созданию в России автономного процаристского т. н. Народного Совета с Й. Дюрихом во главе. Со второй половины 1916 г., а точнее с октября, усиливается борьба за ориентацию как чешского, так и словацкого национального движения в России. Причем основным в этой борьбе представители демократического течения (во главе с Б. Павлу и Я. Папоушеком и др.) считали магистральную установку на присоединение во что бы то ни стало всей «русской» колонии чехов и словаков (самой многочисленной за границей) к программе парижского Чехословацкого Национального Совета во главе с Т.Г. Масариком[292]. Неимоверные усилия со стороны Масарика, а в России – со стороны словака М.Р. Штефаника и его окружения были направлены на то, чтобы лишить всяких полномочий созданный к концу 1916 г. в России Народный Совет во главе с престарелым консерватором Дюрихом. Именно этот сюжет – борьба Масарика против Дюриха – наиболее ярко, с большой степенью достоверности и глубоко раскрывается в открытой в ОПИ ГИМ и проанализированной мною переписке приближенного Штефаника Богдана Павлу и его соратника по киевскому Корпусу сотрудников военнопленных – Ярослава Папоушека.[293] Приведем хотя бы кратко основные вехи жизненного пути М.Р. Штефаника – близкого помощника Т.Г. Масарика и преданного делу Словакии деятеля, поскольку с именем Штефаника (как главной «пробивной» силы линии Масарика в российских верхах) мы еще встретимся неоднократно.
Милан Растислав Штефаник (Milan Rastislav Stef?nik) родился 27 июля 1880 г. в Кошариска (район Сеница). Это словацкий ученый, политик, один из основателей ЧСР, дослужившийся до звания генерала. М.Р. Штефаник родился в семье протестантского священника, в 18 лет по настоянию отца поступил в пражское Высшее техническое училище на строительный факультет. Однако вскоре он перешел на философский факультет Карлова университета (окончил в 1904 г.), а также изучал астрономию и математику. Штефаник активно включился в деятельность словацкого студенческого кружка, его привлекала культурная жизнь Праги. М.Р. Штефаник примкнул к группировке «гласистов» (от названия журнала «Глас», выходившего на рубеже XIX–XX вв.). Ориентация на движение «гласистов» привела его к разрыву с отцом, который был последовательным сторонником мартинского центра в словацком национальном движении. В Праге под влиянием Масарика и «гласизма» Штефаник стал убежденным проводником идеи чешско-словацкой взаимности и необходимости чешско-словацкого сотрудничества. В пражский период он начал свою журналистскую деятельность (в т. ч. и в журнале «Глас»), способствовал распространению знаний о словаках и их положении в монархии своими статьями в чешском «Часе». В 1904 г. начал работать в обсерватории близ Парижа, а с 1906 г. – в обсерватории на Монблане. В 1900-х гг. Штефаник участвовал в ряде научных экспедиций (в т. ч. в Туркестан, на Таити, в Эквадор, Марокко, Тунис). В 1910 г. он получил французское подданство и даже стал в 1914 г. кавалером ордена Почетного Легиона. В 1915–1919 гг. М.Р. Штефаник служил во французской авиации. В 1915 г. помогал в организации воинских частей из военнопленных чехов и словаков в Сербии. Он наладил метеорологическую службу во французской армии. Вместе с Т.Г Масариком и Э. Бенешем Штефаник в феврале 1916 г. основал Чехо-Словацкий Национальный Совет в Париже, стал одним из заместителей председателя. В пользу чехо-словацкого дела Штефаник использовал свои широкие связи с французскими общественными, научными, культурными, политическими и дипломатическими кругами, например, устроил встречу председателя Совета Масарика с премьером Франции Брианом. При содействии Франции с 1916 г. Штефаник организовывал чехо-словацкие военные легионы в Румынии, США, Италии, а также в России[294].
Еще далеко не полностью к настоящему моменту использованы существующие резервы имеющейся источниковой базы. Постепенно обнаруживаются также совершенно неизвестные до сих пор архивные материалы, раскрывающие те или иные аспекты деятельности М.Р. Штефаника и его окружения.
В задачи данного раздела монографии входит выявление и воспроизведение тех оценок деятельности Штефаника периода его пребывания в России (летом 1916 – весной 1917 гг. и в ноябре 1918 – январе 1919 гг. в Сибири), которые содержат отложившиеся в различных архивах сводки оперативной информации (царской и колчаковской власти). Этой целью еще не задавался специально ни один из предшествующих исследователей. Вспомним в этой связи ценные до сих пор и в чем-то даже ставшие классикой (хотя и несущие печать своего времени) исследования о чехословацких политических и военных организациях в России советского автора А.Х. Клеванского (М., 1965) и словацкого ученого Л. Голотика о Штефаниковской легенде (Братислава, 1958). Стоит также иметь в виду, что не все имевшиеся в их распоряжении архивные материалы могли быть использованы из-за несомненно существовавших тогда цензурных и идейных препон, а также из-за идеологической однобокости и стерильного подхода к проблематике не только чешско-словацких, но и чешско-словацко-российских взаимоотношений. После геополитических изменений в Центральной и Восточной Европе последнего времени с образованием независимых государств в Чехии и Словакии подобный подход, будем надеяться, уже преодолен.
Как правило, выявленные мной архивные данные о личности Штефаника – это вкрапления в картину общего развития чешского и словацкого национального (а затем легионерского) движения в России. Поэтому нельзя было не привести также характеристики общего состояния дел по организации и борьбе чешско-словацких политических структур в России и легионерской борьбы в колчаковской Сибири.
Из сути многих проанализированных архивных документов следует, что, по большому счету, усилия Штефаника в ходе его миссии в России в разгар Первой мировой войны, как представителя парижского Чехо-Словацкого Национального Совета (не забудем – Штефаник прибыл в первую очередь как французский военный эмиссар), были, в конечном счете, направлены на ослабление геополитического влияния России в Средней Европе.
Видимо, к тому времени М.Р. Штефаник, как никто другой из словацких политических деятелей, осознал, что лишь в тандеме с чехами в сложившихся в Европе геополитических условиях могла быть достигнута независимость (пусть на первых порах и неполная) словацких земель.
Сам Штефаник уже несколько позже, будучи в США[295] с той же целью – набор добровольцев в чехо-словацкий корпус во Франции, достаточно упрощенно подходил к трактовке национального вопроса. Он подчеркивал перед аудиторией, что чехи – это собственно словаки, живущие в Чешских землях, а словаки – это чехи, живущие в Словакии. Может быть, тогда на него оказала влияние американская теория и практика «плавильного тигля» разных народов в один.
О плюрализме взглядов живущих в России словаков на проблему предстоящих путей решения словацкого государственного устройства и его различных вариантов после миссии Штефаника говорить затруднительно. Исторические источники же подтверждают, что этот плюрализм был присущ словакам. Так, один из активных деятелей существовавшего в России Cловацко-русского общества памяти Л. Штура В. Дакснер в начале 1916 г. не усматривал «при объективном подходе никакой опасности в нашем присоединении к России, как нет этой опасности и в присоединении к чехам»[296].
Энергичного, предприимчивого и бесстрашного М.Р. Штефаника нынешним языком можно было бы назвать министром по чрезвычайным ситуациям. И доставшийся ему позже пост военного министра (в новой Чехословацкой республике, с октября 1918 г.) сохранял прежнее значение ответственного по чрезвычайным делам, подтверждением чего была его командировка к чешско-словацким легионерам в Сибирь в 1918–1919 гг., о чем будет сказано далее.
В разгар же Первой мировой войны, в условиях, когда давно назревший приезд в Россию Т.Г. Масарика вплоть до революции не мог произойти, именно Штефаник стал главным проводником программной линии Масарика и Парижского Чешско-Словацкого Национального Совета. Поэтому необходимо сосредоточиться на тех местах оперативной информации царской власти (различных ее ветвей), которые содержат упоминания о Штефанике, тогда полковнике французской армии, как видном деятеле своего времени. При этом, разумеется, в одной работе нельзя претендовать на всю полноту воспроизведения «штефаникиады» по архивохранилищам России.
Мало кому теперь известно, что начало такой документальной «штефаникиаде» положила еще при его жизни сохранившаяся и хранящаяся в Праге рукописная хроника чешско-словацких легионеров (причем писавших ее по горячим следам рассматриваемых событий), которые, например, скрупулезно зафиксировали чуть ли не каждое выступление перед ними своего командира и кумира М.Р. Штефаника в Сибири. Такие мемуары выходили в 1920-1930-х гг. в Чехословацкой республике уже после трагической гибели Штефаника.
Сразу после прибытия в Россию Штефаник смог произвести на руководство дипканцелярии Ставки и МИД самое благоприятное впечатление. Так, в послании начальника дипканцелярии Ставки Базили в МИД А. Нератову от 2 августа 1916 г. подчеркивалось: «В середине августа (1916 г. – Е.Ф) в Ставку прибыл поручик французской службы родом чех (?! – Е.Ф.) Штефаник. Как на генерала Алексеева (начальника штаба Верховного главнокомандующего. – Е.Ф.), так и на меня Штефаник произвел впечатление толкового и умного человека»[297]. Можем лишь констатировать, что М.Р. Штефаник обладал удивительной дипломатической способностью чуть ли не с ходу, как видим, вызывать благосклонное отношение самого высокого окружения.
Поскольку содержание этого архивного документа раскрывает смысл усилий Штефаника в России и обстоятельства борьбы за ориентацию землячеств «русских» чехов и словаков и усиление позиций профессора Масарика, то позволю себе более подробно процитировать содержание упомянутого послания. Базили сообщал далее Нератову: «В моих беседах я повторил ему (Штефанику. – Е.Ф.), что мне приходилось говорить другим его соплеменникам, приезжавшим в Ставку, а именно, что для успеха чешского дела необходимо возможно скорее положить конец несогласиям среди работающих у нас чехов, что последние должны относиться к нашему правительству и командованию с полнейшим доверием и что мы, не желая вмешиваться во внутренние дела чехов, естественно, однако, ждем от них сознания их природной связи прежде всего с Россией. Штефаник отправился из Ставки в Киев, где присутствовал на собрании чешских деятелей. По его предложению там выработана была программа объединения деятельности чехов в России на более широких, чем до сих пор, основаниях. Во главе новой организации предположено поставить Дюриха и придать ему круг сотрудников, избранных по согласованию с ним, Чешско-Словацкого Национального Совета. Назначение этим Советом сотрудников к Дюриху несомненно является известным вмешательством Совета этого в его деятельность. Необходимость такого ограничения свободы действий Дюриха объясняется Штефаником тем обстоятельством, что Дюрих, в Чехии очень всеми уважаемый, уже несколько стар и слабоволен. В виде предположения Штефаник заметил мне, что в помощь к Дюриху могли бы быть приданы следующие лица: Чермак, Павлу, Клецанда, Вондрак, Писецкий и, может быть, еще один из крупных чешских промышленников или финансистов в России»[298].
Как видим, Штефаник предлагал «придать» Дюриху, вырвавшемуся к тому времени из-под опеки Парижа и Масарика и действовавшему безоговорочно в интересах России и при ее всемерной поддержке, исключительно тех деятелей, которые жестко проводили линию Масарика.
Далее послание гласило: «Признавая целесообразность Дюриха как известную политическую вывеску и как центр, вокруг которого желательно объединить хотя бы временно работающих у нас чехов (как видим, дипломатические чиновники в России, впрочем также, как и многие чешские деятели в России, долгое время не делали особой разницы между чехами и словаками, зачастую задевая словацкое национальное самолюбие, не говоря уже о том, что и Штефаника в цитируемом послании записали в чехи. – Е.Ф.), Начальник Штаба в виду личных качеств его не ожидает пользы от него как практического деятеля. В деле, ближайшим образом интересующем Начальника Штаба и связанном с организацией чешского войска, Штефаник проявил гораздо более полезную деятельность. Базили.»[299] В ответ последнему и ему в противовес А. Нератов телеграфировал 29 августа 1916 г. следующее: «Для обеспечения дальнейшего течения чешского дела согласно интересам России необходимо объединение действительно преданных России чешских элементов, а не подчинение их внушающей нам сильные опасения, к тому же заграничной организации, для которой русофильство является, по-видимому, лишь временным тактическим приемом. Вырванное у Дюриха за час до его отъезда из Киева соглашение с Масариковским комитетом[300] и его агентами в России (здесь имелся в виду М.Р. Штефаник. – Е.Ф.) является именно такого рода актом, уже вызвало энергичные протесты чехов и сомнения самого Дюриха. Роль, сыгранная в этом деле Стефаником (такое, и скорее французское написание в документе. – Е.Ф), и опасение подобной деятельности Стефаника в будущем, заставляет нас желать недопущения его к чешским делам в России и как бы он ни был полезен в военном отношении. С этой точки зрения нежелательна и комиссия из лиц, Стефаником предложенных Вам ввиду заведомой масариковской их окраски»[301].
Вдогонку этому посланию (а именно уже 30 августа 1916 г.) А. Нератов информировал Базили, что согласно имеющейся у него тайной информации «все переговоры о политическом устройстве Чехии сосредотачиваются в руках Масарика, деятельность же Дюриха ограничивается исключительно агитацией среди военнопленных чехов в России под близким надзором агентов Масарика, главнейшим из которых является Стефаник. Значительную часть сборов по предложенному обложению чехов и словаков в России, как военнопленных и военнообязанных, так и русских подданных, решено выслать в распоряжение Масарика. Подобное вынесение центра тяжести чешско-словацкого дела с высылкой за границу своего рода дани от пребывающих в России чехов и словаков и самих русских ни в коем случае нами допущено быть не может. Государственный же интерес России требует наоборот, чтобы все это дело было сосредоточено у нас. Для сего необходимо, ограничив по возможности влияние и сферу деятельности Союза (имеется в виду Союз чешско-словацких обществ в России. – Е.Ф.) в настоящем его составе, обеспечить не фиктивно, а действительно главенствующую в нем роль Дюриха под наблюдающим воздействием правительственной власти. Нератов»[302].
Как следует из последующей переписки, также конца августа 1916 г., в которую активно включился генерал Алексеев, последний выступал за более либеральную линию в отношении деятельности Союза чешско-словацких обществ в России. В Дюрихе, как и Штефаник, генерал отрицал какие-либо качества лидера и считал, что «нам разбираться в партиях чехов, ставить одних направо, на нашу сторону, других отталкивать, направляя налево – едва ли практично»[303].
При этом генерал Алексеев напрямую предлагал МИД взять на себя руководство Дюрихом, призывая Штаб Верховного главнокомандующего и Военное Министерство России придерживаться полной солидарности в действиях с МИД. А относительно Штефаника Алексеев добавлял следующее: «Что касается Стефаника и его работы в вопросах военноорганизационных, то таковая будет более чем скромной. Как уже указано, все дело в основных чертах будет взято в руки нашего Военного Министерства. Алексеев».[304] Так оно впоследствии и произошло, и ситуация изменилась лишь после Февральской революции и с приездом в мае 1917 г. в Россию самого Т.Г Масарика.
Главным же результатом этого массированного письменного обмена мнениями дипломатической и военной верхушки России тогда был общий сделанный в сентябре 1916 г. вывод, что необходимо приложить старания, чтобы в дальнейшем главный центр чешско-словацкого движения был в России с тем, чтобы за Россией осталось решающее слово при разрешении этого выдвинутого мировой войной вопроса об устройстве Центральной Европы на новых принципах.
Так что, подводя предварительный итог, можно заключить, что результаты первой миссии М.Р. Штефаника в России (в исторической литературе встречается даже суждение о ее провале) от него самого практически не зависели. Тем более что еще в начале августа 1916 г., т. е. до прибытия Штефаника в Россию, Совет Министров России отклонил просьбу французского правительства о предоставлении значительного числа взятых русскими военнопленных для использования их труда во Франции, о чем ходатайствовали ранее французские круги.
* * *
Перейдем к рассмотрению следующего чрезвычайного приезда М.Р. Штефаника в Россию (на сей раз в Сибирь). Эта информация почерпнута в основном из оперативных агентурных сводок колчаковской власти (главным образом, из фондов ГАРФ). Сразу же подчеркну, что в мою задачу не входит ни воспроизведение истории периода колчаковского правления на сибирских просторах России, ни подробное выяснение отношений действовавших там чешско-словацких легионов с сибирской властью (имеется в виду как колчаковское правительство, так и правившее до Колчака Временное Сибирское правительство в Омске)
Для меня более важным было зафиксировать общее состояние и дух чешско-словацкого войска накануне прибытия в Сибирь (через Владивосток) М.Р. Штефаника и воспроизвести ранее не использованные никем ценные материалы с информацией о деятельности Штефаника.
Отношения чешско-словацких частей и Временного Сибирского правительства, судя по оперативной информации последнего, складывались достаточно благоприятно. В оперативных сводках лета 1918 г. отмечалось, что с чехословаками установились чуть ли не братские отношения, основанные, как подчеркивалось, на общности взаимных интересов и целей. В июле 1918 г. даже состоялось общее заседание членов Временного Сибирского правительства, комитета учредительного собрания и других российских демократических организаций, с одной стороны, с французским представителем (майор Гине) и членами Исполкома Чехо-словацкой армии (Павлу, Кудела, Патейдл, Червинка и др.) – с другой. Обсуждались важные проблемы создания центральной власти, а также единого командования.
От имени союзников французская сторона объявила благодарность чехословакам за их выступление и готовность содействовать всеми средствами при открытии второго фронта. Известно, что во второй половине июня 1918 г. состоялось совместное заседание членов Исполкома чехословацких войск с представителями Сибирского Временного правительства. В принятом совместном протоколе встречи стороны заключили, что взаимодействие, достигнутое в настоящее время между сибирским населением и чехо-словаками, не есть механическое соединение случайного характера, а органически вытекает из самого существа действительности и из исторических предпосылок. В документе подчеркивалось, что «ввиду того что Сибирское Временное правительство имеет своей конечной задачей национальное воссоздание России, в возникшей вновь международной ситуации обе стороны находят желательным дальнейшее пребывание чехословаков на сибирской территории. Мы полагали бы возможным регулировать свои отношения следующим образом: чехо-словацкие части продолжают вести свою боевую работу… в освобождении страны от большевистской опасности, а также в защите ее от иного вторжения с Запада… Принимая во внимание, что чехо-словацкие войска в настоящее время лишены возможности сообщаться с теми органами, которые до сих пор ведали их довольствием и обеспечивали боевым снаряжением, Западно-Сибирский Комиссариат Сибирского Временного правительства согласно пожелания представителей Исполкома чехо-словацких войск, находящихся в России, выражает полную готовность принять на себя снабжение названных войск…»[305]
Временное Сибирское правительство признавало, что его положение зависит исключительно от позиции чехо-словацкой армии, поскольку не видело больше на востоке России никаких серьезных сил. Министр внутренних дел Михайлов прямо заявил, что только при условиях сотрудничества с чехо-словацкими войсками возможно укрепление этого правительства. Он подчеркнул, что положение Временного правительства может считаться прочным, если на его стороне будут чехо-словаки как значительная военная сила, хорошо снабженная и занимающая при этом все железнодорожные пункты Сибирской магистрали и фактически являющаяся хозяином положения.
Однако положение Сибирского правительства было непрочным при ненадежности его войск и промонархической и проколчаковской ориентации офицерства. Не случайно поэтому уже к приезду Штефаника в результате переворота установилась власть Колчака. Расстановка сил в Сибири зависела от того, чью сторону займут чехословаки, поскольку они держали значительную часть антибольшевистского фронта. Хотя в оперативных сводках того времени уже неоднократно констатировалось постепенное разложение «чеховойска».
Первое упоминание в этот приезд о М.Р. Штефанике (которого и на сей раз окрестили чехом) мной было обнаружено в телеграмме Сибирского штаба командования в Омск от 5 ноября 1918 г., т. е. за несколько дней до переворота Колчака. В ней говорилось о том, что союзникам известно разложение чешско-словацких частей, а причина разложения усматривалась в стремлении войска оставить русский фронт. И далее сообщалось: «В Россию едет командовать чехами и устраивать помощь генерал Жанен с чешским генералом Стефаником (так в тексте. – Е.Ф.). Последний осуждает политику чешского Национального Совета (имеется в виду легионерского. – Е. Ф.)»[306].
В документах констатировалось, что омские события (колчаковский переворот) благоприятно встречены союзниками.
Штефаник прибыл в Сибирь в чрезвычайной обстановке и бессильный повлиять на общий ход событий, прежде всего с намерениями инспекционного характера. Другой не менее важной и довольно щекотливой его задачей было стремление во что бы то ни стало сбить сильное революционное и даже пробольшевистское брожение в рядах «чеховойска».
Кроме того, предстояло постепенно преодолеть антиколчаковский настрой войска (распространившийся сразу после переворота) и склонить его руководство к сотрудничеству с новой сибирской властью, как это уже сделали союзники. Те считали, что чехословаки не должны покидать Россию, пока их присутствие будет нужно для интервенции. И Праге «чеховойско» в России на стороне союзников было также крайне необходимо, поскольку являлось одной из гарантий добиться на мирной конференции проектируемых границ созданной только что Чехословацкой республики.
Привязка чехо-словацкого войска к новой власти происходила не сразу. Оперативная информация конца ноября 1918 г. гласила, что «чехоармия» не сочувствует насильственному перевороту в Омске, считает кризис власти незаконченным и надеется на его разрешение законным путем. И впоследствии в сводках отмечалась также неблагонадежность внутреннего состояния чешско-словацких частей, руководство которых выражало долгое время недоверие к тому, что существующая власть способна сдержать напор большевиков и уберечь страну от анархии, откуда и проистекали колебания чехословаков (осознававших всю безысходность положения и не желавших воевать) между переменой власти и миром с большевиками.
В среде чешско-словацкого корпуса постоянно возникали требования отправить части, находящиеся в Сибири, на родину. Общий критический настрой «чехоармии» на протяжении 1919 г. кардинально не менялся. Привлечь ее на передовые позиции фронта колчаковской власти так и не удалось, хотя Совмин обещал «в воздаяние заслуг Чехо-Словацкого войска в борьбе за возрождение России предоставить приобретать право собственности на недвижимое имущество воинским чинам тех частей Чехо-Словацкой Армии, которые принимали участие в борьбе за возрождение России и их прямым потомкам». Колчаковское правительство постановило наделить земельными участками тех из чехо-словацких добровольцев, которые по завершении боевых действий пожелали бы остаться в Сибири, а также предоставить чехам и словакам возможные преимущества в области торговли и промышленности.
Возвращение чехословаков на передовой фронт требовало колоссальных усилий, поскольку с течением времени отдаление надежд на скорую их эвакуацию усиливало общую депрессию войска. Общее состояние «чехоармии» сравнивалось в целом с положением российской армии и в итоге констатировалось, что офицерство быстро правеет, а масса войска левеет, и между ними растет пропасть.
Вернемся, однако, к миссии Штефаника в Сибири. Тот ужаснулся от всего увиденного в ходе инспекции войска.
Первое упоминание в колчаковских донесениях генерала Штефаника (после его прибытия) мной обнаружено в телеграмме адмирала Колчака русскому послу в Париже от 20 декабря 1918 г. В ней сообщалось: «Прибыл генерал Жанен (он стал командующим всех союзнических войск в Сибири. – Е.Ф.), которого ожидали с нетерпением, надеясь совместно с ним и Стефаником разрешить наболевший вопрос о командовании… Самостоятельность чешского командования, простиравшего свою власть на 1300 верст вглубь от фронта, приводила кроме того к непрерывному столкновению его компетенции с деятельностью правительственных органов, в отношении транспорта, снабжения, продовольствия, заготовок. Наконец, основным мотивом к перемене командования представлялось подавляющее численное превосходство русских воинских сил на фронте по сравнению с чешскими, отвод которых в тыл переносит всю тяжесть военных операций на молодые сибирские войска и отряды казаков».
Многие осложнения проистекали не столько от того, что чехословацкое командование действовало (по информации Колчака) в сущности зачастую совершенно самостоятельно, а от того, что масса чешско-словацких легионеров усматривала в колчаковской власти опасность реставрации старых дореволюционных порядков. По своей политической ориентации легионерским формированиям импонировали скорее эсеры.
В такой ситуации генералу М.Р. Штефанику в конце концов с большим трудом все же удалось сделать чешско-словацкое войско союзником Колчака. В конце 1918 г. Штефаник начал реорганизацию войска, ликвидировав, во-первых, филиал Чехо-словацкого Национального Совета, назначив новое военное и политическое командование, по характеру и структуре близкое к соединениям регулярной армии, подчинив его руководимому им Военному Министерству. Полномочным представителем ЧСР в России в январе 1919 г. он назначил Б. Павлу, возглавившего созданную Штефаником Спецколлегию для России.
Штефаник в своих беседах настраивал личный состав на выполнение обещаний, данных союзникам, а именно – как следует охранять
Сибирскую магистраль и Омск. Ему приходилось даже бороться жесткими методами со случаями неподчинения воинским приказам, но самым нашумевшим радикальным шагом генерала Штефаника было все же издание приказа под № 588 от 16 января 1919 г., который был оглашен уже после его отъезда. По принципу – армия и демократия несовместимы – должны были быть ликвидированы все выборные армейские комитеты российского типа. А сам Штефаник буквально через несколько дней второпях, по всей видимости из-за плохого состояния здоровья, отбыл из Сибири.
Разумеется, среди добровольческой по своему духу армии приказ вызвал широкое недовольство и породил движение за возрождение армейских комитетов по типу советов.
Наиболее подробный архивный материал о деятельности Штефаника в Сибири, который удалось выявить, содержит омская агентурная сводка управления государственной охраны колчаковского правительства от 3 июля 1919 г. Эта сводка, видимо, была подготовлена по поручению новой власти, так как в хронологическом отношении она захватывала большой период с осени 1918 г. до лета 1919 г. Поскольку этот архивный материал еще не вводился в научный оборот и содержит, собственно говоря, самый краткий, но весьма емкий анализ настоящего всплеска недовольства чехословаков в тот бурный исторический отрезок времени, то позволю себе привести этот документ подробнее, хотя часть его уже выходит за хронологические рамки миссии генерала Штефаника в Сибири.
Эта сводка, за подписью подполковника Руссиянова, гласила:
«Пока чехословаки имели всего вдоволь, пока все интересовались ими, когда они чувствовали, что верховодят в стране, [они] не поддавались тоске по родине и забывали тягу на родину. Но когда положение чехословацкой армии ухудшилось в том смысле, что они отошли на второй план, в рядах чехословацкой армии началось брожение, которое выразилось в том, что они начали ко всему и ко всем подходить с бесцеремонной критикой, а вопросы об участии в боевых действиях, об улучшении ухудшегося материального положения и возврате на родину приняли очень острый характер, вместе с тем в армии началась «политика» – обсуждение социалистических лозунгов вообще и большевистских в частности (чехословаки ведь все социалисты масариковцы, что соответствует русским эсерам).
Тон при выражении неудовольствия задавали прежде всего чехословаки «принудительные добровольцы», между которыми большинство настоящие большевики. Нужно добавить, что сами чехословаки считают главной причиной нервничания то обстоятельство, что существуют некоторые неправильности в основе чехо-словацкой армии и что чехословаки находятся беспрерывно в русской среде…. Коренной же причиной неудовольствия является по их мнению многолетнее отсутствие родной среды и семейной обстановки. Прежде всего были брошены лозунги: „Невмешательство в войну и возвращение домой“.
Вся солдатская масса (и многие офицеры) примкнули к упомянутым лозунгам, но сознавая, что насильственными мерами ничего не добьются, решили достичь своего легальным путем, именно посылкой своим руководителям многих депутаций и делегаций с соответствующими проектами, представлениями, резолюциями и т. д.
Руководители, желая сдержать развитие брожения и вместе с тем разлагающую пропаганду «Сейма-Съезда» (о Съезде речь ниже) вызвали в Россию ген. Стефаника, облеченного авторитетом Республики, который приехав в Сибирь, подтвердил то, что руководители еще до его приезда говорили о необходимости выдержанности до конца, о невозможности немедленного возврата домой.
Стефаник известил чехословаков, что чехословацкая армия, бывшая до его приезда «революционной армией» с его приездом переходит на положение правильной действующей армии чехословацкой республики; армия должна прекратить всякое вмешательство в действия своих руководителей в Сибири, являющихся органами Республики, в противном случае ослушавшиеся предстанут перед военным судом Республики, как изменники Родине. Стефаник добавил, что он сделает все возможное, дабы облегчить положение чехословаков в Сибири и обеспечить их возвращение домой в возможно скором времени.
После отъезда генерала Стефаника наступило сравнительное затишье – войска были отведены на Восток (ближе к Владивостоку) для несения охраны железнодорожного пути. Некоторое время спустя, когда войска увидели, что охрана пути требует жертв, как и настоящая война, о возврате домой не может быть и речи и вопрос об улучшении материального положения остается и дальше актуальным, нервничание, поддерживаемое „Сеймом-Съездом“, началось опять.
„Съезд“, собственно говоря „Сейм Чехо-Словацкой революции на Руси“, несмотря на то что Стефаник приезжал прекратить его активность и аннулировать мандаты делегатов, продолжал собираться и решать дела в Екатеринбурге. Чехословацкий уполномоченный по России Богдан Павлу, желая порешить с Сеймом мирным образом явился на заседание „Съезда“ в Екатеринбурге и заявил, что согласно распоряжению генерала Стефаника, военного министра Республики, он, Павлу, смотрит на „Сейм“ как на институт противозаконный и поэтому он со „Съездом “ как таковым не может входить в официальные деловые сношения… Делегаты не пожелали признать правильности взглядов Павлу… Делегаты провозгласили свои лозунги, приступили к изданию своей газеты и разъехались по своим частям, где начали проповедовать недоверие к сибирским чехо-словацким руководителям, неисполнение этих приказаний, кои, по мнению солдат оказываются нецелесообразными. При чем говорилось солдатам о международной солидарности крестьянства, о буржуазном правительстве республики и ее органов в Сибири, о ненужности противобольшевистских боев в России и т. д.
Со временем брожение между солдатами приняло такую острую форму, что у власти стоящие сложили с себя полномочия, именно: нач. военного отдела подполковник Рудольф Медек и политический уполномоченный для России Богдан Павлу. Это произошло при следующих обстоятельствах: 9-го июня в Иркутске, в 1-й полк начали съезжаться делегаты „Сейма“ и вызывать в полку анархию. Начальник чехословацких войск генерал Сыровый приказал выстроить полк и спросил солдат: желают ли они признавать власть Республики и подчиняться ее приказаниям. От трех солдат последовал ответ «нет». Этих троих солдат решено было арестовать, произвести дознание и задержать их до того времени, когда прибудет в Россию чехословацкое посольство. Оконченное же дознание переслать немедленно в Республику (упомянутое посольство находится на пути в Россию). Арестованные были через сутки освобождены частью 3-й роты 4-го полка. В ответ на эти события Павлу и Медек объявили: „из-за причин не от нас зависящих, мы не можем исполнять задачи, возложенные на нас республикой и не в состоянии принять ответственности за будущее. Желаем поэтому, чтобы Республика освободила нас от должностей“. Причем Павлу добавил, что до решения их просьбы он и остальные пока будут и дальше нести свои обязанности.
13 июня генерал Сыровый объявил, что слагает с себя ответственность за действия некоторых боевых частей, которые, несмотря на полученные приказания, своими самовольными выступлениями и вносят хаос в армию и тем самым создают угрозу безопасности всех войск, стоящих вдоль Сибирской магистрали. Ген. Сыровый обращает внимание протестующих на тот факт, что они своими действиями: 1) вызывают совершенное падение чехословацкого престижа среди союзников, 2) затруднительное финансовое положение чехословацких войск в смысле возможности удовлетворения их потребности, 3) нежелание союзников отправлять на родину на своих пароходах дезорганизованные воинские части. О сложении им с себя ответственности за происходящее ген. Сыровый телеграфировал генералу Жанену.
12 июня в Иркутск пришла телеграмма ген. Жанена следующего содержания: „Телеграфирую Президенту Масарику и пр. Бенешу и полагаю, что во время моего приезда буду уже иметь от них указания, которые могут поставить меня в такое положение, что буду свободен от ответственности за то, что упустил что-нибудь из виду по вопросу об отстаивании доброго имени чехословацкого народа. Именем президента Масарика и Чехословацкой Республики, по приказанию которых я прибыл в Сибирь, предлагаю официально всем должностным лицам оставаться на своих местах дабы из-за временных событий не наносить стране чувствительной раны“.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.