Принижение тела в сексуальных отношениях

Принижение тела в сексуальных отношениях

Как напоминает Жак Россио,[28] источники, которыми располагают историки, естественно, отражают мнение только тех, кто умел писать и описывать. Писать и при этом хулить умели монахи, клирики, давшие обет целомудрия и очень часто склонные к аскетизму. Дошедшие до нас высказывания светских лиц чаще всего происходили из протоколов суда и содержали в себе обвинения, свидетельские показания или оправдания. Причем, дабы защитить себя, люди говорили так, как было положено. Что же касается романов, сказок и фаблио, то их сюжеты и интриги были почерпнуты из повседневности «средневекового человека». Однако, как писал Жорж Дюби, подобные примеры играли свою роль в «определении общепринятых правил в области любви и сексуальных отношений».[29]

Таким образом, можно сказать, что половая природа тела в Средние века оказалась сильно обесцененной, порывы и желания плоти в большой степени подавленными. Даже христианский брак, который не без затруднений был утвержден законом в XIII веке, оправдывался стремлением уменьшить вожделение. Сексуальная близость допускалась и могла быть оправдана только как средство для достижения одной-единственной цели – зачатия. «Слишком пылкая любовь к своей жене есть прелюбодеяние», – повторяли церковники. Человеку предписывалось обуздывать свое тело, и какие бы то ни было «отклонения» запрещались.

В постели женщине следовало быть пассивной, а мужчине – проявлять активность, но не слишком увлекаясь. В то время один лишь Пьер Абеляр (1079–1142), возможно думая о своей Элоизе, осмеливался утверждать, что господство мужчины «прекращается во время супружеской близости, когда мужчина и женщина в равной степени обладают телами друг друга». Однако для большинства, как внутри Церкви, так и в миру, мужчина занимал главенствующее положение. «Мужчина является господином тела женщины, он держит его в своих руках», – резюмировал Жорж Дюби. Любые попытки контрацепции осуждались теологами как смертный грех. Содомия считалась мерзостью. Согласно Босуэлу, культура «радости» (gay) сложилась в XII веке непосредственно в лоне Церкви, но начиная с XIII века гомосексуализм стали считать извращением, подчас даже путая с каннибализмом. Слова делают вещи. Словарь враждебной телу христианской идеологии обогащался за счет новых терминов, появившихся во времена поздней Античности, а затем Средневековья, таких, как caw (плоть), luxuria (сладострастие), fornicatio (блуд). Человеческой природе, обозначавшейся термином caro, придавался сексуальный характер, и она таким образом оказывалась способной открыть двери «противоестественному греху».

Система отношений духовенства и мирян окончательно сложилась в XII веке, во времена папы Григория VII (1073–1083). Григорианская реформа вызвала серьезные изменения внутри Церкви, прекратила торговлю церковными должностями (симонию), запретила конкубинат священников (николаитов). Все это оказалось очень важным. А самое главное – она поставила преграду между духовенством и светскими лицами. После первого Латеранского собора священнослужителям надлежало вести себя как монашеству, то есть воздерживаться от пролития спермы и крови, которые развращают душу и препятствуют нисхождению Святого Духа. Так возникло сословие, состоящее из холостяков. Что же касается мирян, то им надлежало пользоваться своим телом так, чтобы обеспечить себе спасение. В их сообществе вводились ограничительные рамки патриархального, моногамного и нерасторжимого брака.

В сексуальном поведении была установлена иерархия дозволенного. На самой вершине пребывала девственность, сохранение которой в течение жизни именовалось целомудрием. За ней следовало целомудрие вдовства и, наконец, целомудрие в браке. Согласно «Декрету» монаха из Болоньи Грациана (кон. XI в. – ок. 1150 г.), «христианская религия одинаково осуждает прелюбодеяние обоих полов». Впрочем, это скорее теоретическое соображение, чем утверждение, имеющее отношение к реальности, поскольку трактаты о coitus говорят практически исключительно о мужчине.

Опасение, как бы кровь не пролилась греховным образом, приводила к беспрецедентному стремлению подчинить правилам даже войну. Однако перед лицом «варваров» и «еретиков» был уместен прагматизм. И вот ставшее государственной религией христианство придумало то, что Святой Августин называл «справедливой войной» (bellum justum). Вплоть до наших дней такое определение дается как самым благородным, так и самым подлым предприятиям для того, чтобы их оправдать. Святой Августин утверждал, что война справедлива, если не вызвана «стремлением принести вред, жестокостью в мести, ожесточенным неутоленным духом, желанием господствовать и другими сходными побуждениями». Эти рекомендации взял на вооружение и дополнил в своем «Декрете» Грациан, а около 1157 года в своем «Summa decretorum» специалист по каноническому праву Руфин.

Церковь также предписывала мирянам «праведное соитие», то есть брак. Идеологическая и доктринальная власть Церкви выражалась в практике наложения наказаний. О ней свидетельствуют специальные учебники, предназначенные для священников, которые принимали исповеди. В них перечислялись все грехи плоти, а также налагаемые за них покаяния и епитимьи. Так, согласно сборнику епископа Вормсского начала XI века, названному, подобно многим другим, «Декретом», женатого человека полагалось спрашивать на исповеди, не «совокуплялся ли он в положении сзади, наподобие собак». И если оказывалось, что он так поступал, то должен был покаяться и на него следовало наложить «епитимью в десять дней на хлебе и воде». Близость с супругой во время месячных, перед родами или же в воскресенье влекла за собой такое же наказание. Относительно женщины в том самом «Декрете» говорилось, что семь лет покаяния налагается на женщину, если она пьет сперму мужа, «дабы он, благодаря ее дьявольским действиям, больше ее любил». Разумеется, один за другим осуждались грехи фелляции, содомии, мастурбации, прелюбодеяния, так же как и сексуальная связь с монахами и монахинями. Сурового наказания заслуживали и разные «ухищрения», к которым якобы прибегали супруги. Однако такие «ухищрения» являлись плодом больной фантазии самих теологов в большей степени, чем характеристикой реальной жизни каявшихся, на которых церковники показывали пальцем. Они писали, например, будто бы женщины засовывали себе в промежность живую рыбу. Они «держат ее там, пока она не уснет, затем варят или жарят» и подают «мужу, чтобы он воспылал [к ним] большей страстью». Здесь мы имеем дело еще и с тем, что Жан-Пьер Поли назвал «варварской любовью».

Подобный контроль над сексуальной жизнью супругов, предписывавший, кроме того, полное воздержание во время Рождественского, Великого и Троицкого постов и в другие постные дни, сильно повлиял не только на ментальности Средневековья, но и на демографическую ситуацию. Дело в том, что сексуальная свобода допускалась всего сто восемьдесят или сто восемьдесят пять дней в году. Парижский теолог Гуго Сен-Викторский (ум в 1141 г.) доходил до утверждения, будто сексуальные отношения между супругами связаны с блудом, заявляя, что «зачатие детей происходит не без греха». Жизнь в браке оказывалась невероятно трудной даже при том, что «одухотворение супружеской любви, – как пишет Мишель Со,[30] – спасало тело, которое церковники стремилась истребить». В самом деле, любовь к другому телу и любовь к Богу во многих текстах смешивались, так что преисполненная эротизма библейская «Песнь песней», сводилась к диалогу между греховным человечеством и священным всеблагим божеством. Благодаря этому, согласно «Сентенциям» Петра Ломбардского (ок. 1150 г.), супруги могли наконец соединяться «в согласии душ и в сплетении тел».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.