Глава 7 ФРГ: новая восточная политика и контуры постиндустриального общества

Глава 7 ФРГ: новая восточная политика и контуры постиндустриального общества

Правительственное заявление социал-либеральной коалиции, прозвучавшее в бундестаге 28 октября 1969 г., утверждало, что накопленный страной потенциал стабильного развития позволяет приступить к обновлению государства и общества. Обещая проведение «открытой политики», новая власть обращалась ко всем гражданам Федеративной республики с просьбой разделить ответственность за судьбу реформ. Брандт нашел эффектную концовку своего выступления: «в последние годы кое-кто в нашей стране стал бояться, что вторая германская демократия разделит судьбу первой. Я в это никогда не верил, и сегодня верю меньше, чем когда-либо. Мы находимся не в финале демократического развития, мы только сейчас по-настоящему начинаем».

Первых шагов боннского правительства ждали не только широкие общественные круги внутри страны, сделавшие ставку на перемены, но и соседи ФРГ на Западе и Востоке континента. Во внешнеполитической части заявления Брандта акцент был перенесен с борьбы за воссоединение Германии, остававшейся стратегической целью, на учет интересов реальных людей по обе стороны границы, обеспечение им возможности взаимных контактов и достойных условий жизни. Речь шла прежде всего о нормализации положения Западного Берлина, остававшегося осажденной крепостью. По отношению к ГДР провозглашался переход от игнорирования к добрососедскому сосуществованию (?ber ein geregeltes Nebeneinander zu einem Miteinander). Новая трактовка открытости германского вопроса исходила из возможности и желательности конвергенции двух мировых систем – идеи, лежавшей в основе западного понимания разрядки международной напряженности. Одновременно подчеркивалось, что «о международно-правовом признании ГДР не может быть и речи. Даже если на территории Германии существуют два государства, друг для друга они не являются заграницей, их отношения должны иметь особый характер». По отношению к социалистическим странам Брандт повторил сделанное еще Эрхардом предложение заключить пакт о неприменении силы.

Новые акценты обещали поставить внешнюю политику Бонна на обе ноги, дополнив западную интеграцию примирением с Востоком. ФРГ, считавшая себя правопреемницей германского государства, рано или поздно должна была признать свою ответственность за примирение со странами Восточной Европы, больше всего пострадавшими от нацистской агрессии. Два десятилетия военно-политического противостояния в Европе показали, что давление Запада оборачивалось ужесточением режима коммунистических диктатур по отношению к собственному населению, как в отдельных странах, так и в рамках всего «социалистического содружества». Августовские события 1968 г. в Чехословакии лишний раз подтвердили эту истину. Достигнутый Советским Союзом военно-стратегический паритет заставлял западных политиков думать о стратегии совместного выживания, прежде всего в точках соприкосновения двух мировых систем. Уже на следующий день после выступления Брандта с правительственным заявлением Шеель принял советского посла в ФРГ С.К. Царапкина и дал позитивный ответ на предложение СССР начать двусторонние переговоры (оно прозвучало 12 сентября 1969 г. и стало своевременным предвыборным подарком для новой коалиции). Ни для кого не было секретом, что речь на них пойдет не только об отношениях ФРГ и СССР, но и о ситуации в Европе в целом. 28 ноября 1969 г. ФРГ сделала первый шаг навстречу партнеру, присоединившись к договору о нераспространении ядерного оружия.

Новая восточная политика развивалась параллельно по нескольким направлениям. Весной 1970 г. главы правительств ФРГ и ГДР обменялись визитами в Эрфурте и Касселе. Несмотря на восторги восточногерманского населения, прорвавшего полицейские кордоны для того, чтобы приветствовать Брандта в столице Тюрингии, дипломатического прорыва на немецкой земле не получилось. Стороны присматривались друг к другу, отдавая себе отчет в том, что ключ к размораживанию их взаимоотношений продолжал находиться в Кремле. Ведущую роль в начавшихся тогда же переговорах с советским руководством принял на себя Эгон Бар, ставший статс-секретарем в ведомстве федерального канцлера. Гибкий политик, мастер точных формулировок («коммунизм нельзя победить, но можно изменить»), он обладал необычной для дипломатической службы свободой маневра, опираясь на безоговорочное доверие Брандта. Во время своих продолжительных визитов в Москву Бар сумел найти особый подход к министру иностранных дел А.А. Громыко, который не отличался личными пристрастиями.

Хотя первоначально позиции сторон казались несовместимыми (СССР настаивал на международноправовом признании ГДР и недействительности Мюнхенского договора, ФРГ подчеркивала особый характер германо-германских отношений), им удалось найти компромисс в формуле, признающей нерушимость (а не неизменность) послевоенных границ. 12 августа 1970 г. Московский договор о сотрудничестве и отказе от применения силы подписан Брандтом и Н.А. Косыгиным. СССР и ФРГ заявляли о своей приверженности политике мира и разрядки, отсутствии территориальных претензий к любому из существующих государств и признании сложившихся в Европе реалий. Особое упоминание в тексте договора границы по Одеру и Нейсе, а также западных границ ГДР являлось несомненной победой советской дипломатии. Напротив, вопрос о Западном Берлине исключался из сферы его действия, поскольку по нему в то же самое время велись переговоры четырех державпобедительниц. В рамках протокола была согласована особая процедура, на которой настаивала западногерманская сторона. Параллельно с подписанием договора Шеель передал Громыко краткое «письмо о германском единстве», в котором подтверждалась приверженность мирному воссоединению Германии. Этот документ был без комментариев принят советской стороной и стал внутриполитической индульгенцией для правительства Брандта.

При всех своих недоговоренностях Московский договор являлся первым признанием ФРГ итогов второй мировой войны в Восточной Европе, открывая перспективу скорейшей нормализации отношений ФРГ с другими странами этого региона. 7 декабря 1970 аналогичный договор был подписан в Варшаве. В рамках дальнейших польско-западногерманских договоренностей была зафиксирована готовность к урегулированию взаимных претензий, оговорены условия выезда этнических немцев из Польши. Проблема компенсаций польским гражданам, пострадавшим в годы оккупации, была окончательно решена только в 1975 г. Западная Германия обязалась выплатить польскому правительству 1,3 млрд. марок и предоставить дополнительные кредиты на такую же сумму. Последний из серии договоров, ставивших на новую основу отношения ФРГ с восточными соседями, был подписан в Праге 11 декабря 1973.

Ратификация Московского и Варшавского договоров увязывалась правительством Брандта с решением вопроса о статусе Западного Берлина. Первоначальная позиция ФРГ, которую представляли на переговорах три западные державы, определялась принципом «все или ничего»: либо признать Западный Берлин частью ФРГ, либо распространить особый политической статус на весь Берлин. СССР на сей раз отказался от выдвижения ультиматумов, но настаивал на том, что западная часть города является «самостоятельным политическим образованием». Соглашение СССР, США, Великобритании и Франции, подписанное 3 сентября 1971 г., представляло собой сложную систему взаимных уступок, закрепившую сложившийся status quo. Особый правовой статус Западного Берлина обменивался на гарантии свободного транзита из ФРГ, последней разрешалось представлять интересы жителей этой части города за рубежом. Соглашение подразумевало запрет проведения государственных актов ФРГ (например, выборов президента) на территории Западного Берлина, хотя и не противодействовало их будничному «срастанию». СССР был вынуждены пойти на серьезные уступки в этом вопросе в обмен на обещание Запада признать ГДР, без чего здание «новой восточной политики» оставалось бы недостроенным.

С конца 1971 г. в ФРГ началась кампания ратификации договоров ФРГ с СССР и Польшей, надолго ставшая темой номер один в средствах массовой информации. Диапазон мнений расходился от «распродажи национальных интересов» до «необходимости поставить точку во второй мировой войне». ХДС/ХСС увидел в этой процедуре шанс политического реванша, для реализации которого использовались все доступные методы борьбы вплоть до блокады парламента союзами изгнанных и «утечки» секретных правительственных документов. Оппозиция, усилившая свои ряды несколькими перебежчиками из фракций СДПГ и СвДП, 27 апреля 1972 г. впервые попробовала объявить конструктивный вотум недоверия правительству. Для победы ей не хватило всего двух голосов. Голосование 27 апреля стало самым грязным в парламентской истории ФРГ, сопровождаясь взаимным переманиванием депутатов и покупкой их голосов, за каждый из которых выплачивалось около 50 тыс. марок. Тем не менее, как для социал-демократов, так и для принимавших участие в торге спецслужб ГДР цель оправдала затраченные средства – ратификация восточных договоров вновь обрела реальные очертания. Итогом парламентского компромисса стала резолюция всех фракций бундестага, в составлении которой тайно принимал участие и посол СССР в ФРГ В.М. Фалин. В ней подчеркивалось, что «договоренности не предвосхищают перспективы заключения мирного договора со всей Германией и не создают международно-правовой основы для существующих ныне границ». Ожидаемые протесты Москвы и Варшавы стали спасением лица для депутатов от ХДС/ХСС, воздержавшихся 17 мая 1972 г. при ратификации восточных договоров.

Чтобы избавиться от патовой ситуации в бундестаге, правящая коалиция 20 сентября вновь поставила вопрос о доверии правительству и воздержалась при голосовании, что открыло дорогу новым выборам. Обе стороны не без оснований рассчитывали на успех, т.к. выборы фактически являлись референдумом о новой восточной политике. Результаты голосования 19 ноября 1972 г. подтвердили наличие у нее серьезной общественной поддержки. СДПГ получила 45,8 % голосов и впервые стала крупнейшей фракцией бундестага, за свободных демократов проголосовало 8,4 % избирателей. В итоге социал-либеральная коалиция обеспечила себе солидный парламентский перевес в 36 голосов. Серьезным компонентом предвыборной борьбы, сыгравшим в пользу правительства Брандта – Шееля, стал договор об основах отношений между ФРГ и ГДР (его подписали 21 декабря 1972 г. Эгон Бар и Михаэль Коль – заместители министров иностранных дел обеих стран). «Национальные эмоции (с националистическими перехлестами на правом краю политического спектра) и чувство личной сопричастности в этом случае были несравненно большими», чем в любом из восточных договоров ФРГ (В. Линк). Первое официальное соглашение двух германских государств предусматривало взаимное признание, отказ от применения силы и нерушимость общих границ. Обмен постоянными представительствами вместо посольств должен был подчеркнуть особый характер германо-германских отношений. Договор об основах отношений ГДР и ФРГ облегчил подписание конкретных документов, регулировавших транспортное и почтовое сообщение двух стран, выдачу многоразовых виз для посещения родственников по ту сторону границы, спортивные и культурные контакты.

Новая восточная политика привела к росту международного престижа ФРГ, которая, сохранив старых союзников, приобрела новых партнеров. Администрация президента Ричарда Никсона, занятая войной во Вьетнаме, была вынуждена согласиться с появлением нового фактора в мировой политике. 21 июня 1973 г. оба германских государства стали членами ООН. Примирение ФРГ со своими восточноевропейскими соседями дополнило военную разрядку двух сверхдержав политической разрядкой в Европе, достигшей своего пика в Заключительном акте Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству. На середину 70-х гг.

пришелся бурный рост внешнеторгового оборота ФРГ с социалистическими странами, в том числе начало реализации долгосрочных проектов вроде поставок советского газа в обмен на трубы большого диаметра западногерманской фирмы «Маннесман».

И в то же время внешняя политика Брандта-Шееля после того, как она проделала свою часть пути к признанию послевоенных реалий, уперлась в «железный занавес». Фактически в нем были построены лишь пограничные переходы, жестко контролируемые с восточной стороны. Заслугой социал-либеральной коалиции стало то, что она выжала максимум возможного из политики разрядки и в то же время показала иллюзорность надежд на либерализацию коммунистических диктатур, заставив Запад искать другие пути воздействия на своего глобального противника. Отдавая должное политическому мужеству Вилли Брандта, ставшего в 1971 г. лауреатом Нобелевской премии мира, следует иметь в виду, что свою часть пути навстречу партнеру прошел и СССР, отказавшийся от «права победителя» и идеологических предубеждений по отношению к «империализму ФРГ». Протокольные улыбки и даже совместный отдых Брандта и Брежнева в Крыму осенью 1971 г. не могли скрыть того, что каждый из партнеров в своих взглядах на перспективы мирового развития оставался приверженцем формулы «кто кого». Не оправдались и тактические расчеты Бонна на то, что через особые отношения с Москвой удастся в нужном направлении воздействовать на политику Восточного Берлина. Солидарность «социалистического лагеря» не ставилась советским руководством под сомнение ни при каких условиях, это было своеобразной платой восточноевропейским союзникам за их отказ от части собственного суверенитета.

Внутриполитические реформы социаллиберальной коалиции незаслуженно оказались в тени новой восточной политики, хотя победы здесь доставались в не менее трудной борьбе, чем на внешнеполитическом фронте. «Мы не можем создать идеальной демократии. Но мы хотим построить общество, которое будет давать больше свободы и требовать больше соучастия» – эта фраза из правительственного заявления Брандта была обращена в первую очередь к молодежи, которую власть отказывалась считать «потерянным поколением». Одной из первых реформ стало снижение возраста избирателей с 21 года до 18 лет (пассивное избирательное право вступало в силу с 21 года, а не с 25 лет, как ранее). Изменилось отношение властей к стихийным демонстрациям молодежи. Согласно новому законодательству полиции приходилось документально подтверждать участие каждого задержанного в противоправных действиях, что поставило крест на практике облав и массовых арестов. Параллельно была проведена амнистия для участников студенческих выступлений 1968 г. В целом либерализация правовой системы продолжала начатое в период правления «большой коалиции»: были пересмотрены в сторону снижения наказания за политические и сексуальные преступления, расширена сфера применения условного лишения свободы, новое правительство отказалось от тюрем строго режима (Zuchthaus) и сосредоточило внимание на социальной реабилитации осужденных.

Серьезное сопротивление не только оппозиции, но и консервативных слоев общества встретили попытки вторгнуться в сферу семейных отношений. Права женщин продолжали определяться миром мужчин, хотя в третьей статье Основного закона ФРГ шла речь о равноправии полов. Законопроект о легализации абортов заставил вмешаться в большую политику обе христианские церкви, сумевшие добиться его радикального пересмотра (женщины получали разрешение на аборт лишь по «социальным показаниям»). Среди прошедших через бундестаг нововведений семейного законодательства важную роль играли государственные гарантии прав ребенка, в том числе защита от родительского насилия, самостоятельный выбор воспитателя при расставании супругов. Граждане ФРГ получили разрешение на вступление в брак с 18 лет (ранее – с 21), в случае развода выплата алиментов производилась в пользу того, кто оказывался социально незащищенным (как правило, в таком положении оказывались женщины-домохозяйки). Все эти законы вступили в силу только во второй половине 70-х гг. из-за сопротивления фракции христианских демократов, неоднократно апеллировавшей к федеральному конституционному суду.

Модернизация системы образования ФРГ являлась программным требованием СвДП еще с середины 60-х гг. Отставание этой сферы от других европейских стран, в том числе и ГДР, вело к появлению радикальных проектов, призванных обеспечить западногерманским гражданам «право на образование» (Р. Дарендорф). Проблема заключалась не только в том, что это право отсутствовало в Основном законе, но и в том, что сфера культуры и образования оставалась в исключительном ведении земель. Главные результаты проведенных реформ заключались в появлении нового типа школ (Gesamtschule), соединявших в себе разные варианты обучения, а также в основании новых университетов. Параллельно расширялась система государственных стипендий, открывавшая возможность получения высшего образования выходцам из всех социальных слоев. Изменялось и содержание образования, в средних школах вводилось обществоведение, производственная практика, в университетах появлялись кафедры социальной истории и психологии, настоящий бум переживали политические дисциплины.

Отзвуками волнений 1968 г. оставались попытки захвата студентами университетской администрации, требования отставок консервативной профессуры и самостоятельной разработки учебных программ. Санкционированные властью органы самоуправления в высших школах оставляли за студентами треть голосов, накал дискуссий несколько охладило решение конституционного суда от 29 мая 1973 г., сохранившее за профессурой последнее слово при определении содержания учебного процесса. В первые годы правления социал-либеральной коалиции страна переживала настоящий «академический бум» – за пять лет число студентов выросло в полтора раза, а общие расходы на образование – более чем в два раза. Сохранявшаяся со времен средневековья свобода в выборе сроков обучения тяжелым бременем легла на бюджет высшей школы – излюбленной темой карикатуристов продолжал оставаться образ великовозрастного студента, мечтающего за университетской скамьей скоротать время до пенсии.

Главным предвыборным обещанием СДПГ, обращенным к лицам наемного труда и профсоюзам, являлся пересмотр явно устаревшего законодательства о самоуправлении на производстве. СвДП, приняв концепцию «социально ответственного либерализма», поддержала эту инициативу, т.к. она затрагивала и менеджеров – кадровый резерв партии. Новая редакция закона о структуре предприятий (Betriebsverfassungsgesetz) предусматривала расширение прав уже существующих производственных советов, выражавших интересы наемных работников.

С ними должен был согласовываться график отпусков персонала, предоставление социальных льгот и ряд других решений, не касавшихся сферы производства. В соответствии с требованиями свободных демократов для представительства руководящего персонала крупных фирм создавались особые органы. Закон о структуре предприятий, вступивший в силу уже 19 января 1972 г., вызвал протесты профсоюзных лидеров, считавших себя обманутыми в своих ожиданиях. Столь быстрое прохождение «классового» закона по этажам политической власти ФРГ связано с тем, что главный вопрос – соучастие рабочих в управлении предприятием – был вынесен за скобки и стал предметом дальнейших дискуссий партнеров по коалиции.

Высокие темпы экономического роста в 1969-1973 гг. позволяли правительству Брандта идти на значительное расширение социальных программ, не задумываясь о формировании финансовых резервов на случай падения конъюнктуры. Среднегодовая сумма государственного участия в социальных выплатах достигала 250 млрд марок, что составляло около 40 % расходной части бюджета. С 1 января 1970 г. начал действовать закон, принятый еще «большой коалицией»: в случае болезни работника ему продолжала выплачиваться зарплата, первые шесть недель за счет предприятия, затем в дело вступало государственное страхование. Мероприятия социал-либеральной коалиции были нацелены на поддержку слоев общества, не чувствовавших себя комфортно в условиях рыночной экономики. В обиход вошло понятие минимальной пенсии, на которую могли претендовать и лица, не занятые в общественном производстве. Новое законодательство предусматривало возможность досрочного выхода на пенсию с незначительными финансовыми потерями, закон о найме жилья гарантировал права нанимателей, ставя пределы ежегодному повышению квартплаты.

28 января 1972 г. правительство, чтобы не показаться слишком «покрасневшим» накануне ратификации восточных договоров, приняло постановление о недопустимости сочетания государственной службы и антиконституционной деятельности (Radikalenerlass). Последняя не получила четкого определения и на практике сводилась к доказательству членства в «экстремистских организациях», включая легальные ГКП и НДП. До конца 70-х гг. сквозь сито спецслужб было пропущено около миллиона личных дел, в каждом сотом из которых присутствовали те или иные признаки антиконституционной деятельности. Увольнения затронули прежде всего выходцев из левого молодежного движения, подавляющее большинство которых само избавилось от политического радикализма и работало обычными учителями или почтальонами. Далеко не все жертвы бюрократической бдительности ограничивались мирными демонстрациями протеста, некоторые возвращались в подполье и пополняли ряды террористических группировок.

Самую известную из них – «Фракцию Красной армии» – отличали жесткая дисциплина и шокировавшие населения акции: ограбление банков, захват заложников, взрывы полицейских участков и американских казарм. Международные связи террористов, прошедших военную подготовку в палестинских лагерях, позволяли им уходить от преследования, укрываясь за рубежом, в том числе и на территории ГДР. Несмотря на то, что летом 1972 г. большинство «красноармейцев» было арестовано, кампания прессы против бессилия «государства левых» продолжалась. Ответом власти стал беспрецедентный рост расходов на полицию (в три раза за 1969-1974 гг.), который не остановил волны террористических актов, самым громким из которых стало похищение в ходе Мюнхенской олимпиады 1972 г. израильских спортсменов. Итогом операции по их освобождению стали 17 убитых и десятки раненых.

Несмотря на важные достижения, изменившие облик западногерманского общества, реформы социаллиберальной коалиции несли на себе отпечаток поспешности и половинчатости. Утверждение нового удавалось реформаторам гораздо лучше, нежели устранение старого, что приводило к вынужденному сосуществованию того и другого, давало неоспоримые аргументы их критикам справа и слева. Примирение с восточноевропейскими государствами сопровождалось отказом от международно-правового признания послевоенных границ, расширение социальных гарантий сочеталось с ренессансом полицейского государства, обещания «больше демократии» перечеркивались административным перевесом традиционных структур власти от владельцев капитала на производстве до профессорского корпуса в университетах. Опросы социологов констатировали, что большинство населения устало от реформ и хочет стабильности. Блок ХДС/ХСС, имевший большинство в бундесрате, использовал этот рычаг для противодействия правительственному курсу, получая все более заметную поддержку консервативно настроенной части общества. Свободные демократы также ограничивали реформы, выступая против «социальных перегрузок» и ущемления интересов предпринимателей. Наконец, не следует упускать из виду и такой фактор, как мировой энергетический кризис осени 1973 г., резко увеличивший бюджетный дефицит.

25 апреля 1974 г. был арестован один из ближайших сотрудников канцлера Гюнтер Гильом, оказавшийся агентом разведки ГДР. Он был посвящен не только в государственные секреты, но и в детали личной жизни Брандта. Признавая ответственность за случившееся, последний 6 мая объявил об уходе со своего поста. В политическом истэблишменте не являлось большим секретом то, что «афера Гильома стала поводом, а не причиной отставки федерального канцлера» (Т. Эшенбург). Ближайшее окружение Брандта замечало, что он устал от бремени власти и уже не успевал реагировать на политические вызовы, постоянно идущие извне. «Его воля к борьбе опиралась на внутреннее чувство политического миссионера и связанную с этим эйфорию окружающих. Ни того, ни другого к 1974 г. не осталось» (В.Йегер). Выполнение правительством тех или иных предвыборных обещаний, проведение тех или иных реформ порождали новые требования, растущие как снежный ком. Призывы правительства к умеренности и экономии оставались гласом вопиющего в пустыне. Несмотря на разраставшийся экономический кризис, профсоюзы в 1973 г. добились увеличения номинальной заработной платы на 12 %. Летом того же года в ФРГ прошла стачка авиадиспетчеров, поставившая под вопрос безопасность полетов. Оппозиция справа требовала зримых успехов на внешнеполитическом фронте, утверждая, что сближение социал-либеральной коалиции с коммунистическими режимами привело к дестабилизации не Восточной, а Западной Германии.

Еще более подрывала позиции Брандта фронда в рядах собственной партии. В своих интервью Венер неоднократно обвинял канцлера в том, что тот уклоняется от принятия назревших решений, слишком доверяя своим старым друзьям. Бурлили и партийные «низы»– молодежная организация СДПГ (Junge Sozialisten), в которой еще был жив дух шестьдесят восьмого года, настаивала на радикальных мерах по преодолению существующей системы. Рассматривая ее сквозь призму марксистской теории как государственно-монополистический капитализм, левые социалдемократы утверждали, что реформы Брандта – Шееля укрепляют те общественные структуры, которые давно принадлежат прошлому.

Политизированные оценки современников и по сей день оказывают серьезное воздействие на историографию периода 1969-1974 гг. Пожалуй, лишь применительно к внешней политике можно говорить о минимальном консенсусе, приветствующем тот очевидный факт, что Брандту удалось «прорубить окно» в Восточную Европу. Консервативные оценки внутриполитических реформ указывают на то, что они руководствовались не программными установками СДПГ и СвДП, а духом времени, который отразила уже деятельность «большой коалиции». «Первые годы правления социаллиберальной коалиции являлись периодом всеобщей ревизии германской политики, мозговой атаки и инвентаризации. По сравнению с замыслами результат выглядел достаточно жалко… Политика реформ скорее завершала собой одну эпоху, чем открывала следующую» (В. Йегер). Действительно, нововведения социал-либеральной коалиции были бы невозможны без солидного фундамента, заложенного ее предшественниками. Однако это еще не повод для того, чтобы утверждать вслед за политическими оппонентами Брандта и Шееля, что они растранжирили великое наследство.

Более обоснована противоположная точка зрения, рассматривающая начало 70-х гг. как «новое учреждение Федеративной республики» (М. Гертемакер). «Брандт и Аденауэр дополняли друг друга, каждый из них наложил свой отпечаток на одну из сторон одной и той же медали» (Х. Шульце). Главное заключалось не столько в самих реформах, сколько в новом общественном климате, который они одновременно использовали и создавали. Если в конце 60-х гг. готовность пойти на конфликт с общепринятыми ценностями для того, чтобы отстоять свое видение будущего страны, воспринималась как вызов стабильности и демократии, то пять лет спустя это стало уже нормой гражданского поведения. Досрочные парламентские выборы в ноябре 1972 г. показали, что большая политика стала делом, касающимся каждого.

Неоспорим личный вклад Вилли Брандта в произошедшие перемены – фотография канцлера, преклонившего в 1970 г. колени перед памятником жертвам еврейского гетто в Варшаве, обошла газеты всего мира. То, что оппозиция и бульварная пресса сочла неуместным позерством, на самом деле означало гораздо большее: немцы избавились от комплекса собственной истории. Время, когда руководители ФРГ предпочитали не вспоминать о преступлениях «третьего рейха» (так же, как не принято было делать акцент на жертвах среди мирного населения, вызванных англоамериканскими бомбардировками), ушло в прошлое. Моральная ответственность одержала верх над технологией власти. Неизбежное выздоровление общественного сознания послевоенной Германии определялось естественной сменой поколений, но симптомы его выражались в словах и делах политической элиты. Брандта справедливо сравнивали с президентом Кеннеди. Личное обаяние каждого из этих лидеров давало толчок переменам, но не могло стать интегрирующим фактором политики на долгосрочную перспективу. Эйфория «прорыва к новым берегам» плохо уживалась с рутиной каждодневных решений.

Гельмут Шмидт, ставший пятым канцлером ФРГ, являлся полной противоположностью Брандту во всех отношениях. Различия начинались в политической биографии – Шмидт прошел с вермахтом всю войну, и лишь в 1946 г. вступил в СДПГ, разделяя воззрения ее правого, «обновленческого» крыла. Его отличали широкая эрудиция, холодный рассудок и бесспорные компетенции в финансово-экономической области. Признанный мастер кризисного менеджмента, Шмидт считал себя приверженцем философии критического рационализма Карла Поппера. Девизом правительственного заявления, с которым новый канцлер 17 мая 1974 г. выступил в бундестаге, стали слова «преемственность и концентрация». «В отличие от Аденауэра и Брандта Шмидт вписал свое имя в скрижали истории не как борец за новую политику, а как государственный деятель, сумевший сохранить и расширить достигнутое» (Г.А. Винклер). О серьезности предстоявших корректив второго периода социал-либеральной политики свидетельствовала двойная смена власти в Бонне. Почти одновременно с утверждением в должности нового канцлера Вальтер Шеель сменил Густава Хайнемана на посту президента ФРГ, его место в правительстве занял Ганс-Дитрих Геншер, ставший одновременно председателем партии свободных демократов.

Главное поле деятельности нового состава кабинета министров лежало в сфере экономики. Годы правления Брандта совпали с периодом высокой конъюнктуры, и правительство ограничивало свою деятельность фискальными мерами против ее перегрева. Несмотря на введение чрезвычайных налогов на потребление, инфляция перешагнула в 1972 г. пятипроцентную отметку. Попытки Шиллера, совместившего в своем лице посты министров экономики и финансов, добиться резкого ограничения бюджетных расходов не удавались из-за затратного характера внутриполитических реформ. В мае 1972 г. он был вынужден подать в отставку. Бегство международных капиталов в Европу от дешевеющего доллара привело к резкому росту курса немецкой марки после того, как администрация США отказалась гарантировать золотой паритет своей национальной валюты. Чтобы сбить спекулятивную волну, страны ЕЭС были вынуждены ввести в марте 1973 г. так называемую «валютную змею», означавшую взаимную привязку курсов их денежных единиц, отправленных в свободное плавание по отношению к доллару.

Энергетический кризис, начавшийся осенью 1973 г. в результате арабо-израильской войны, затронул весь западный мир. Настоящим шоком для жителей ФРГ стали скачок цен на бензин почти в два раза, запрет на пользование личными автомобилями по воскресеньям, провозглашенный правительством для того, чтобы ограничить потребление стратегического сырья. Доходы от западногерманского экспорта уже едва покрывали затраты на импортируемые энергоносители. Кризис имел и внутреннюю структурную составляющую. Хроническая нехватка инвестиций для обновления старых отраслей промышленности ФРГ сопровождалась вторжением на мировые рынки более дешевых японских продуктов, использовавших высокие технологии. Попытки западногерманских предпринимателей «догнать и перегнать» поднимающихся конкурентов оборачивались значительными социальными потерями. Внедрение автоматизированных процессов только в машиностроении привело к сокращению около миллиона рабочих мест, освободившаяся рабочая сила уже не успевала рассасываться в других отраслях. К концу 1973 г. число безработных достигло 273 тыс. человек, в 1975 г. безработица уже перешагнула миллионную отметку и держалась на ней до конца десятилетия. Под влиянием кризиса валовой социальный продукт ФРГ в 1974 г. упал почти на два процента при росте инфляции в семь процентов. Антикризисные программы правительства Шмидта сохраняли верность кейнсианским рецептам. За два года государственные заказы на строительство достигли 10 млрд. марок, налог на добавленную стоимость, который затрагивал интересы каждого покупателя, был поднят с 11 до 16 %.

Расширение законодательства о соучастии рабочих в управлении предприятиями продолжало оставаться камнем преткновения и для нового кабинета министров. Центральным вопросом, по которому коалиционные партнеры не могли достичь согласия, оставалось распределение голосов в наблюдательных советах акционерных обществ. Профсоюзы настаивали на переносе паритетной модели, работавшей в горной промышленности и металлургии с 1951 г., на остальные отрасли экономики. Свободные демократы утверждали, что это приведет к блокированию рабочими непопулярных решений менеджмента и в конечном счете – к потере экономических стимулов развития производства. Найденный компромисс являлся настоящим образцом дипломатического искусства. Закон о соучастии в управлении производством (Mitbestimmungsgesetz), принятый бундестагом 18 марта 1976 г., предусматривал равное распределение голосов между собственниками и работающими по найму. Однако в случае патовой ситуации решающее слово оставалось за акционерами, получавшими при повторном голосовании дополнительный голос. Новое законодательство затронуло только 600 самых крупных фирм. Там, где число работающих не превышало 2000 человек, сохранял свое действие старый закон о структуре предприятий. Из-за протестов предпринимателей, обратившихся в конституционный суд ФРГ, закон о соучастии в управлении производством вступил в силу только 1 марта 1979 г.

В предвыборной кампании 1976 г. христианские демократы сделали ставку на молодое поколение, выдвинув в качестве кандидата на пост бундесканцлера тридцатипятилетнего Гельмута Коля, ставшего за три года до этого председателем ХДС. Нового лидера в борьбе за голоса избирателей сопровождал старый партийный лозунг: «Свобода вместо социализма». Такой ход не обещал особого успеха уже потому, что Шмидт в отличие от Брандта не был социалистом. Ключевые понятия его политического словаря – либеральность и солидарность – в полной мере разделяли и свободные демократы. Значительно большее влияние на настроения избирателей оказал не преодоленный до конца экономический кризис, а также неуверенные действия правительства в борьбе с левым терроризмом. На выборах, состоявшихся 3 октября 1976 г., социал-демократы потеряли два процента голосов, которые прибавили себе их оппоненты. Для смены правящей коалиции этого оказалось недостаточно. Отказ от кандидатуры лидера ХСС Штрауса как слишком одиозной, дорого обошелся христианским демократам – баварское отделение партии объявило о намерении образовать в бундестаге собственную фракцию. Самый серьезный за всю историю блока ХДС/ХСС кризис был преодолен ценой взаимных уступок, однако в выигрыше оказались все же баварцы. Христианским демократам пришлось согласиться с кандидатурой Штрауса на пост бундесканцлера в ходе следующих парламентских выборов.

1977 г. принес с собой вторую волну террора членов «Фракции Красной армии», пытавшихся ценой ряда акций устрашения добиться освобождения из тюрем своих вождей и соратников. Несмотря на все меры безопасности, им удались покушения на федерального прокурора Зигфрида Бубака и председателя правления «Дрезденер банк» Юргена Понто. 5 сентября левыми экстремистами был совершен самый дерзкий из террористических актов – в Кельне был похищен глава союза промышленников ФРГ Ганс Шлейер, четверо его охранников убиты. После того, как 18 октября отбывавшие наказание в штутгартской тюрьме лидеры «Фракции Красной армии» покончили жизнь самоубийством, Шлейер был убит их соратниками, остававшимися на свободе. Однако из «красноармейской» искры так и не возгорелось пламени революционной борьбы с «профашистской системой». После жаркой осени 1977 г. волна террора пошла на спад, не в последнюю очередь из-за того, что правительство заявило о недопустимости и впредь выполнять условия преступников. Реакцией власти стали также усиленные меры безопасности, упрощенная процедура судопроизводства в отношении террористов, фактически лишавшая их права на защиту – либеральная общественность вновь заговорила о призраке полицейского государства. Под ее давлением в 1978 г. была отменена сплошная проверка лояльности лиц, поступавших на государственную службу.

Серия политических убийств дискредитировала леворадикальную сцену ФРГ. Этаблированные партии, находившиеся на государственном обеспечении и увлеченные погоней за голосами, плохо подходили на роль «властителя дум» социально активных граждан, прежде всего представителей молодого поколения. Работа перестала быть для них главным смыслом жизни, социальное обеспечение создавало необходимые материальные, а открытость высшего образования – духовные предпосылки для формирования новой системы ценностей, независимой от карьеры и зарплаты. В ее основе лежала уже не революционная перестройка окружающего мира, а внутренняя эмансипация личности, ее освобождение от условностей и привычек благопристойного мещанства.

Не находя выхода своим интересам и чаяниям в сфере большой политики, носители идеологии постиндустриального общества стремились к реализации альтернативных проектов. Возникавшие повсеместно гражданские инициативы олицетворяли собой протест против тотальной демократии, забывшей о нуждах реального человека. Ставя перед собой конкретные цели, будь то закрытие для транспорта жилого микрорайона или строительство детской площадки, борьбу с дискриминацией женщин в быту или помощь инвалидам, они неизбежно выходили на уровень политики, вступали в конфликт с партийной бюрократии, выдвигали на местных и земельных выборах собственных кандидатов. Если студенческое движение конца 60-х гг. прошедшего века напоминало теорию и тактику российского народничества, то гражданские инициативы последующего десятилетия имели явные аналогии с «теорией малых дел» и земским движением в пореформенной России.

Растущий резонанс получали общественные выступления в защиту окружающей среды. Появившийся в 1972 г. доклад Римского клуба ставил проблему пределов экономического роста, ограниченных способностью природы «переварить» человеческую деятельность. Парниковый эффект, вымирание лесов, озоновая дыра и техногенные катастрофы стали излюбленными темами западногерманской прессы. Молодое поколение испытывало растущий и вполне объяснимый страх вообще остаться без будущего. Энергетический кризис показал, насколько неустойчиво благосостояние Западной Европы, основанное на эксплуатации минеральных ресурсов в других частях земного шара. Пытаясь извлечь уроки из кризиса, правительство Шмидта сделало ставку на форсированное строительство атомных электростанцией. Общественность указывала на риски, связанные с применением ядерных технологий, вскрывала корыстные интересы мощного атомного лобби в Бонне. Из широкого спектра гражданских инициатив, протестовавших против необратимого загрязнения окружающей среды в угоду экономическому росту, во второй половине 70х гг. начало складываться движение «зеленых».

Его идеология не ограничивалась экологическим горизонтом, представляя собой пестрый конгломерат экзотерических культов, политических теорий анархистского толка, модной «философии жизни». В ней присутствовали и консервативные черты, такие как отрицание норм представительной демократии и ставка на внепарламентские действия, призывы к отказу от благ цивилизации и борьбе с «террором потребления». «Зеленые» выступали против господства в политике технократов, оперирующих исключительно количественными показателями, за новое качество жизни, подразумевавшее гуманизацию не только человеческих отношений, но и сферы производства. Общим знаменателем новых социальных движений являлся примат постматериальных ценностей и попытка построить на их основе новое гармоничное и солидарное сообщество без вертикальных и горизонтальных границ. Они считали себя «левыми», но видели, что реальный социализм оказался не в состоянии преодолеть пороки индустриального общества.

Утопические стремления остановить колесницу технического прогресса сочетались с оригинальными формами политической борьбы, будь то занятие пустующих домов и строительных площадок, блокада железнодорожных путей, по которым перевозились ядерные отходы. Попытки вернуться к природе и вести натуральное хозяйство, совместно воспитывать детей, ходить в домотканых одеждах, есть только то, что выращено собственным трудом, выглядели достаточно экстравагантно и провоцировали интерес средств массовой информации, превращаясь в бесплатную рекламу для новых социальных движений. Кое-что из того, что родилось в их среде, выдержало проверку временем – так, коммуны (Wohngemeinschaften) до сих пор остаются излюбленной формой студенческого общежития в ФРГ, потеряв, правда, свой политический подтекст. Альтернативные фермы давно уже стали признанным атрибутом сельского хозяйства, а сеть «биомагазинов» ввиду все новых эпидемий в сфере животноводства и страха населения перед генетически измененными продуктами переживает настоящий бум.

Лидеры парламентских партий достаточно высокомерно отнеслись к программным целям «зеленых», считая их одним из отзвуков студенческого движения. Вскоре стало очевидным, что новое движение способно поставить под вопрос существующую партийнополитическую систему ФРГ. В 1979 г. «зеленые» были уже представлены в ряде ландтагов, с января следующего года оформились как федеральная партия. Они заставили потесниться традиционные левые силы, усилив в СДПГ позиции сторонников «экологического социализма». Внутренняя эволюция «зеленых» сопровождалась конфликтом фундаменталистов, выступавших исключительно за «базисные акции», и реалистов, готовых к участию в парламентской борьбе. Несмотря на ряд оригинальных решений (ротация депутатских мандатов, квота на представительство женщин в руководящих органах), новая партия в 80-е гг. все больше подстраивалась к традициям боннской политики, и в то же время внесла в нее принципиально новые акценты.

Внешняя политика в годы правления Шмидта развивалась в соответствии с импульсами, полученными в предшествующий период, при выравнивании баланса в пользу Запада. Он выступил одним из инициаторов проведения встреч лидеров шести ведущих стран западного мира (включая Японию), первая из которых состоялась в ноябре 1975 г. в Рамбуйе под Парижем. В середине 70-х гг. ключевым моментом, определявшим внешнеполитический курс Бонна, являлся энергетический кризис, в конце десятилетия – проблемы военностратегической безопасности Западной Европы. Из-за специфики экономических проблем отдельных стран вследствие кризиса процесс дальнейшего развития ЕЭС был фактически заморожен. К числу позитивных моментов интеграции следует отнести появление в 1978 г. европейской валютной системы. В ее рамках гасились колебания курсов основных национальных валют, наносившие ущерб экспорту ФРГ, сдерживались финансовые спекуляции на росте западногерманской марки. Новая организация предусматривала введение особой денежной единицы («экю») в расчетах между ее участниками. Западная Германия как главный донор ЕЭС (2 млрд. марок в 1979), неоднократно использовала этот рычаг для давления на своих партнеров. Расширение сообщества за счет Дании, Ирландии и Великобритании уменьшило значение в нем доминирующей оси Бонн – Париж. В 1979 г. впервые были проведены прямые выборы в Европейский парламент.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.