V

V

Деятельность Ганди в Индии свелась, главным образом, к борьбе, с английским правительством за «Swaraj» (самоуправление). Необыкновенно популярная историческая форма свараджа гораздо короче, чем, например, «Учредительное собрание на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права»; зато она и значительно менее определенна. Одни понимали под свараджем широкую автономию Индии, другие — права доминиона, третьи — полное отделение от Британской империи (англичане находят, что Индия, собственно, уже имеет сварадж). Может быть, именно вследствие своей неопределенности слово и сделало блестящую карьеру. На нем сходились все индусские партии. Спор между ними шел преимущественно о способах борьбы за освобождение.

И спор, и борьба начались довольно давно. Мировая война чрезвычайно все осложнила. Среди индусской интеллигенции мнения разделились, но отнюдь не по циммервальдской линии. На том, что воевать Индии надо, сходились люди разного круга мыслей. Вопрос был: с кем воевать? (так приблизительно вопрос ставился еще и в Польше). В Индии часть интеллигенции разрешила вопрос немедленно и традиционно: разумеется, воевать надо с Англией — более благоприятного времени для этого быть не может. И в самом деле, император Вильгельм стал в 1914 году ярым свараджистом; германский генеральный штаб предлагал всякую помощь индусским революционерам. С ними обсуждался даже вопрос об отправке в Индию небольшого немецкого десанта.

Однако громадное большинство индусов признало, что воевать нужно с немцами. После сокрушения германского милитаризма начнется новая эра свободы для всех народов мира. Поэтому надо забыть счеты с британским правительством и шиться всей силой в дело союзников. Сварадж будет добыт вместе с общим благоденствием человечества в Берлине (по более кровожадной формуле: «на развалинах Берлина»). Хитрые индусские политики, однако, требовали гарантий: «нужно, чтоб британское правительство обещало», и т.д.

Британское правительство обещало. Оно вообще не скупилось на обещание во время мировой войны (как, впрочем, и другие правительства). Оно обещало России Константинополь, мусульманам — полную неприкосновенность халифата, сионистам — еврейский национальный дом в Палестине и многим другим многое другое. В Индии наряду с физически слабыми, почти небоеспособными народами есть племена, представляющие собой превосходный боевой материал: сикхи, например, по общему отзыву специалистов, принадлежат к лучшим солдатам мира (их на Западном фронте посылали туда, где появлялась прусская гвардия). Британское правительство с полной готовностью обещало Индии сварадж. Транспорты с индусскими войсками поплыли один за другим в Европу.

В марте 1918 года Людендорф прорвал английский фронт у Арраса. 2 апреля Ллойд Джордж опубликовал «Воззвание к индийскому народу». Воззвание было столь же неопределенное, сколь горячее; индусская конференция в Дели истолковала его так: «дайте солдат и получите независимость». Правда, «дайте солдат» — это было настоящее время, а «получите независимость» — будущее. Но Индия с энтузиазмом ответила на воззвание новым массовым набором добровольцев. В общей сложности она послала на Западный фронт восемьсот тысяч солдат{10} (не считая четырехсот тысяч военных рабочих), и это обошлось ей в сто пятьдесят миллионов фунтов стерлингов.

Душою этого дела был Ганди. Война вспыхнула как раз тогда, когда он прибыл в Англию после своей победы в Южной Африке. Он убедил живших в Лондоне индусов в том, что долг предписывает им принять участие в войне на стороне англичан, и сам стал во главе вспомогательного санитарного отряда, — впрочем, тяжелая болезнь заставила его вернуться в Индию уже в декабре 1914 года. Несколько позднее у него возникли политические сомнения: газеты сообщили, что между Англией и Италией заключен тайный договор. Это очень огорчило Ганди: если договор тайный, то, может быть, в нем есть что-либо дурное или своекорыстное? Он поделился своими сомнениями с вице-королем Индии. Вице-король совершенно его успокоил.

Можно, конечно, и по сей день спорить, какая тактика в пору войны наиболее соответствовала интересам индийского народа. С общей, европейской и мировой, точки зрения, правильной была союзная ориентация. Пожалуй, она была правильна и с частной, индийской, точки зрения — хотя бы уже потому, что ее противники, как Пилсудский, «поставили на проигравшую лошадь». Но, во всяком случае, с точки зрения самого Ганди и его религиозно-философского учения, все, что он делал в пору мировой войны, было чистейшей бессмыслицей или даже некоторым подобием интеллектуального самоубийства. Непротивление злу насилием не слишком применялось в Европе в 1914 — 1918 годах. Вообще Сатиаграха тут была совершенно ни при чем.

Впоследствии Ганди объяснял свои действия тем, что он в ту пору себя чувствовал гражданином Великобритании. Позднее, по его словам, он увидел, что ошибся: индийцы не граждане, а парии Британской империи. «Мои глаза открылись», — писал Ганди через три года после окончания войны и после того, как английское правительство разъяснило, что Индия, собственно, уже имеет сварадж и что, к сожалению, по разным обстоятельствам ничего больше сделать в настоящее время нельзя{11}.

Теперь это у Ганди больное место, в которое неизменно тычут его враги. Они находят, что глаза Махатмы открылись несколько позднее, чем можно было бы желать. «Зачем мы вообще сунулись в мировую войну? — спрашивают враги Ганди. — Нам ее истолковала по-своему нация, не пользующаяся репутацией большой прямоты и искренности, и мы сдуру приняли английскую версию войны. Мы пошли воевать с немцами, которые нам никакого зла не сделали, пошли выручать англичан, от которых никогда не видели ничего, кроме зла».

Противники Ганди указывали и на то, что опыт мировой войны был в его деятельности не первым: в пору Трансваальской войны он также стоял за англичан, хотя признавал, что право на стороне буров. По мнению Ганди, индусов одинаково угнетали и буры, и англичане; однако индусы должны были предварительно попытаться убедить Англию, что ей не следует воевать с бурами; а так как они этого не сделали, то, как граждане Британской империи, они обязаны и т.д. Были у него и другие доводы — я привожу наиболее характерный. И тогда, как теперь, политическая диалектика Ганди у европейцев должна была вызывать некоторое чувство неловкости — за себя или за него, это уж каждый решит по-своему. Впрочем, ссылка врагов на то, что Ганди обманывали и прежде, его никак смутить не могла бы: он сам писал, что сторонник Сатиаграхи должен и в двадцать первый раз поверить человеку, обманувшему его двадцать раз. Будем надеяться, что уж в двадцать второй раз Махатму не обманут, — если вообще здесь можно говорить об обмане. Как бы ни было, спор индусов о прошлогодней ориентации нас вообще мало интересует. Важнее морально-философская драма самого Ганди. Ошибся ли он в ориентации или не ошибся, — куда же девалась Сатиаграха?