ГЛАВА I «Я — СИР ДЕ КУСИ»: ДИНАСТИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА I

«Я — СИР ДЕ КУСИ»: ДИНАСТИЯ

На северо-востоке Франции, в Пикардии, на высоком холме возвышался грандиозный полный величия пятибашенный замок Куси, являвшийся то ли стражем Парижа, то ли его соперником. Из середины этого замка устремлялся ввысь гигантский цилиндр, вдвое выше угловых башен. Это был донжон, самый большой в Европе и самый мощный из подобного рода сооружений, возведенных в средневековье: девяносто футов в диаметре и высотой в сто восемьдесят футов, способный вместить при необходимости тысячу человек. Донжон защищал сам замок и, окруженный крепостной стеной с тридцатью сторожевыми башенками на ней, все сооружения вокруг замка: церковь, дома, хозяйственные постройки. Путешественники, оказавшиеся в здешних краях, видели этот колосс баронской мощи за несколько миль от замка, а приближаясь к нему, вероятно, испытывали благоговейный страх перед ним.

Под стать циклопическому донжону были и внутренние помещения замка: высота ступеней доходила до шестнадцати дюймов, подоконники находились в трех с половиной футах от пола, а каменные перемычки замковых окон составляли два кубических ярда — казалось, замок возведен для гигантов. Амбициозные, источающие угрозы, при случае беспощадные, де Куси обосновались на территории, естественно возвышавшейся над округой. Замок, расположенный на высоком холме, господствовал над путем из долины реки Эйле в долину Уазы. Отсюда де Куси бросали вызов монархам, грабили церковные земли, отправлялись в крестовые походы и, несмотря на то, что их осуждали и отлучали от церкви за преступления, регулярно увеличивали собственные владения, женились на особах королевских кровей и взлелеяли свою гордость, выливавшуюся на поле сражения в воинственный клич «За благородных Куси!». Являясь одними из четырех наиболее именитых баронов Франции, они насмехались над титулами и взяли себе девиз, по виду простой, но полный высокомерия:

Roi ne suis

Ne prince ne due ne comte aussi;

Je suis le sire de Coucy.

Я не король, не принц

Не герцог, не граф.

Я — сир де Куси.

Строительство замка Куси началось в 1223 году в пору расцвета средневековой архитектуры, когда были возведены величественные соборы на севере Франции — в Лане, Реймсе, Амьене, а также в Бове, находившемся в пятидесяти милях от замка. Но если для строительства этих соборов потребовалось от пятидесяти до ста лет, то замок Куси по воле его владельца Ангеррана де Куси III был возведен за неправдоподобно короткий срок — всего за семь лет.

Замок размещался на площади, превышавшей два акра. Его четыре угловые башни, каждая высотой в девяносто футов и шестьдесят пять футов в диаметре, и стена, с трех сторон следовавшая рельефу местности, образовывали своего рода бастион. Единственным входом в замок являлись крепостные ворота, защищенные сторожевыми башнями, рвом с водой и опускной железной решеткой. За воротами, на территории площадью около шести акров, находились конюшни, служебные помещения, ристалище и выгон для лошадей. За замком располагался небольшой городок с сотней домов и церковью. Холм окружала внешняя крепостная стена с тремя крепкими, основательными воротами. Южная сторона холма, обращенная к Суассону, обрывалась крутыми склонами, а на северной стороне, обращенной к Лану, где холм сливался с плато, был вырыт огромный ров.

В стены донжона, толщиной от восемнадцати до тридцати футов, была встроена винтовая лестница, соединявшая все три этажа. В крыше донжона имелось отверстие, совмещенное с отверстиями в сводчатых потолках каждого этажа. Эта система совмещенных отверстий вносила посильную лепту в освещение замка и позволяла доставлять на нужный этаж оружие и пищевые продукты без необходимости тащить их по лестницам. Та же система позволяла передавать голосовые приказы разом на все этажи донжона. В донжоне имелось несколько кухонь, а на его крыше располагался заполнявшийся дождевой водой рыбный садок. В донжоне имелись также колодец, камины, печи для приготовления пищи, кладовые, подвалы. Подземные сводчатые ходы вели к каждой значимой части замка и на его двор, а потайные ходы тянулись за крепостные стены, и по ним при осаде замка могли доставляться продукты питания. С крыши донжона открывалась прекрасная перспектива на всю округу до Компьенских лесов, находившихся в тридцати милях от замка, что позволяло вовремя заметить опасность. По своему проекту и исполнению замок Куси был самой надежной крепостью средневековой Европы, а размерами он поистине поражал самую дерзостную фантазию.

Главным назначением превращенного в крепость замка являлась защита от неприятеля. В средневековье крепость была таким же символом времени, как и крест. В «Романе о Розе» замок, в котором заключена героиня, предстает крепостью, каковой следует овладеть для удовлетворения сексуальных желаний. В реальной жизни замок защищал своих владельцев от набегов врагов, типичного явления средневековья. Предшественницей замка была римская вилла, не имевшая защитных сооружений. Ее владельцы полагались на римский закон, а при необходимости — на римские легионы. После падения Римской империи средневековое общество распалось на разрозненные, враждовавшие между собой фракции, не имевшие светской центральной власти. Лишь церковь пыталась сплотить людей, ибо общество не приемлет анархии.

Постепенно возродилась монархия, но как только новая власть стала набирать силу, она столкнулась с противодействием церкви и феодалов. В то же время буржуазия, отстаивая собственные интересы, предлагала свою поддержку то церкви, то королям, то баронам в обмен на хартии вольностей, в результате чего образовалось третье сословие. Однако политическое равновесие между сословиями, агрессивно настроенными друг к другу, являлось довольно шатким, ибо у короля не было под рукой постоянной армии. Королю приходилось рассчитывать на войско вассалов, лишь со временем у него появилась наемная армия. Власть все еще не была централизованной и зависела от волеизлияния феодалов и выполнения ими феодальной присяги. Не обязательства гражданина перед государством, а обязательства вассала перед своим господином определяли тогдашнюю политическую структуру. Государство все еще боролось за свое существование.

Благодаря расположению в центре Пикардии замок Куси являлся «одним из ключей французского королевства». Примыкая на севере к Фландрии, а на западе к Нормандии и Ла-Маншу, Пикардия являлась главной сухопутной и водной артерией Северной Франции. Ее реки несли свои воды как на юг — в Сену, так и на запад — в Ла-Манш. Благодаря своей плодородной почве и обилию полей, лугов и лесов Пикардия являлась главным сельскохозяйственным районом страны, житницей Франции. В начале XIV столетия в Пикардии насчитывалось около двухсот пятидесяти хозяйств с населением, превышавшим миллион человек, что превосходит численность населения этой провинции в настоящее время. Города Пикардии первыми получили права городских общин.

По предположительным данным, земли, на которых впоследствии был построен замок Куси, первоначально принадлежали реймсскому архиепископу святому Реми, которые ему подарил около 500 года франкский король Хлодвиг I, обращенный архиепископом в христианство. Хлодвиг I, по существу, поддержал почин Константина, римского императора, официально признавшего христианскую церковь. Но при Константине христианство было не только признано, но и скомпрометировано.

Уильям Ленгленд писал:

Когда Константин даровал Святой Церкви Земли, власть и прислужников,

Над римлянами воспарил ангел, провозгласивший:

«Этот день напоен отравой,

И все последователи Петра отравлены на веки веков».

Основным конфликтом средневековья являлось противоречие между духовностью и мирскими потребностями людей. Стремление церкви к духовному лидерству, сочетавшееся с неуемной жаждой обогащения, подрывало ее влияние и понуждало часть верующих отступать от господствующей доктрины, что в конце концов привело к расколу.

Согласно раннему латинскому источнику, местность Куси называлась Кодициак. Предположительно, это название происходит от Codex, codicis, что значит «дерево, очищенное от веток», которое шло у галлов на строительство частокола. В 910–920 годах Эрве, реймсский архиепископ, построил в этой местности небольшой замок вместе с часовней, окружив их укрепленной стеной для защиты своих владений от нападений скандинавов, вторгавшихся в долину Уазы. Жители деревни, располагавшейся на холме ниже замка, при нападении неприятеля искали защиту за укрепленной стеной, окружавшей замок, и в конце концов построили там небольшой городок, со временем получивший название Куси-ле-Шато, в отличие от деревни Куси-ла-Виль.

В те жестокие времена на эту местность постоянно претендовали равно воинственные бароны, архиепископы, короли. В то время появились профессиональные воины, которые не только противостояли захватчикам (скандинавам, приходившим с севера, и маврам, вторгавшимся с юга), но и с не меньшей охотой воевали между собой. В 975 году Одельрик, реймсский архиепископ, уступил замок графу д’Эду, основателю династии де Куси. Об этом человеке, кроме его имени, ничего не известно, но он, обосновавшись в замке, передал своему потомству необыкновенную силу и необузданный нрав.

Первое дошедшее до нашего времени свидетельство о представителях династии де Куси исходит из документа, в котором говорится о том, что в 1059 году Обри де Куси построил вблизи холма (где впоследствии был возведен замок Куси) бенедиктинское аббатство Ножан-су-Куси. Такой акцией, превосходившей по значению обычное даяние верующих, Обри, видимо, хотел показать свою щедрость и заодно обеспечить себе спасение (как его понимали верующие люди). В следующем веке брюзгливый аббат Гвибер жаловался на бедность аббатства, но, по другим свидетельствам, оно процветало, ибо его поддерживало деньгами состоятельное семейство Куси.

Наследник Обри, Ангерран I, участник многих скандалов, был одержим страстью к женщинам, как утверждает аббат Гвибер в своей «Исповеди» (сам страдавший подавленной сексуальностью). Охваченный страстью к Сибиль, жене феодального сеньора Лорена, Ангерран с помощью угодливого епископа Лана развелся со своей первой женой Аделью де Марль, обвинив ее в нарушении супружеской верности. После этого, с разрешения церкви, Ангерран сочетался браком с Сибиль, хотя она была замужем. Муж ее, вопреки донесениям, не погиб на войне, а сама дама, по слухам отличавшаяся беспутностью, была беременна от связи на стороне.

Из этой кошмарной семьи вышел «бешеный волк» (как о нем отозвался аббат Сугер Сен-Дени), самый злобный и дикий из Куси, Томас де Марль, сын брошенной Адели. Люто ненавидевший своего отца, который фактически отказал ему в наследстве, Томас, повзрослев, встрял в бесконечную войну, первоначально развязанную против Ангеррана отвергнутым мужем Сибиль.

Подобные локальные войны имели целью уничтожить врага или, как минимум, истребить как можно больше его крестьян и уничтожить поля, виноградники и сельскохозяйственные постройки с тем, чтобы уменьшить его доходы. В результате главной жертвой подобных войн становились крестьяне. По свидетельству аббата Гвибера, во время «дикой войны» между Лореном и Ангерраном пленным отрубали ноги и выкалывали глаза. Бесчисленные локальные войны стали настоящим бичом Европы, и крестовые походы, как полагали, были специально (пусть и, возможно, на подсознательном, так сказать, уровне) организованы, чтобы облегчить положение — через создание отдушины для выхода агрессии.

Когда в 1095 году был созван Первый крестовый поход с целью освобождения Иерусалима и Гроба Господня от ига магометан, в нем приняли участие и Томас, и Ангерран, по-прежнему питавшие друг к другу лютую ненависть. Во время похода зародился герб де Куси, но кто стал его создателем — Ангерран или Томас, — в точности неизвестно. Случилось так, что однажды ночью одного из них с пятью другими людьми окружили мусульмане. Тогда предводитель рыцарей — то ли Ангерран, то ли Томас — снял с себя алый плащ, отделанный беличьим мехом, разорвал его на шесть лоскутов и раздал по лоскуту каждому рыцарю для опознания в бою. После этого рыцари атаковали магометан и всех перебили. В ознаменование этой победы то ли Ангерран, то ли Томас начертал на своем щите герб: шесть горизонтальных полос, символизирующих беличий мех, на червленом поле.

Унаследовав от своей матери земли Марль и Ла Фер, Томас присоединил их к поместью Куси, которое перешло к нему в 1116 году. Строптивый, с бешеным нравом, Томас постоянно враждовал с соседями, церковью и королем. По словам аббата Сугера, ему «помогал сам дьявол». Томас захватывал монастырские земли, издевался над пленными (подвешивал их за гениталии, пока те не отрывались под весом тела), а однажды собственными руками перерезал горло тридцати взбунтовавшимся горожанам. Свой замок он превратил в «гнездовье драконов и пещеру разбойников».

Томаса отлучили от церкви, которая повелела предавать злодея анафеме каждое воскресенье во всех церквях Пикардии. Наконец король Людовик VI собрал войско против преступного Томаса и отобрал у него незаконно захваченные земли. В конце концов Томас дрогнул, испугавшись угрозы ада, куда отправлялись загубившие свою бессмертную душу, и по существу уступил требованиям и наставлениям церкви, на которых та наживалась не один век. Он оставил снискавшее дурную славу аббатство Ножан-су-Куси и основал неподалеку другое аббатство, получившее название Премонтре. Томас умер в своей постели в 1130 году. Он был женат три раза. Аббат Гвибер назвал его «самым безнравственным человеком своего поколения».

В XII–XIII столетиях в странах Европы произошла определенная централизация политической власти, что благотворно сказалось на развитии общества. Развивались торговля, строительство, банковское и кредитное дело, образование, исследование новых земель и другие сферы деятельности людей, открывавшие новые горизонты. В те двести лет, названных Высоким средневековьем, вошли в обиход механические часы и компас, ткацкие станки и прялки, ветряные и водяные мельницы. Тогда Марко Поло совершил путешествие через Центральную Азию в далекий Китай, вернувшись в Европу морем. Фома Аквинский, теолог и философ, составил свои труды, способствовавшие распространению знаний, а Данте создал произведения, составившие основу просвещенного христианского гуманизма и оказавшие положительное влияние на развитие итальянского разговорного языка. В то же время были основаны университеты в Париже и Болонье, Падуе и Неаполе, Оксфорде и Кембридже, Салониках и Вальядолиде, Монпелье и Тулузе. Тогда же Джотто освободил живопись от мертвенной традиции византийской иконописи и развил в ней драматизм композиции, а Роджер Бэкон основал опытную науку.

Однако наряду с учением святого Франциска, проповедовавшего евангельское смирение, расцветала Святейшая инквизиция, а альбигойский крестовый поход, поднятый во имя торжества веры, привел к полному разорению юга Франции, в то время как в других районах страны возводились соборы и росло производство.

Успехи тех лет были добыты не рабским трудом. Хотя крепостное право в то время имело место, оно было достаточно ограниченным, а обязанности и права крепостных вытекали из традиционных обычаев и средневековое общество развивалось за счет усилий людей, его составлявших.

После кончины Томаса феодальное владение, принадлежавшее де Куси, в течение шестидесяти лет обходилось без потрясений благодаря рассудительности Ангеррана II и Рауля I, сына и внука Томаса, которые уживались с королем Франции. Каждый из них участвовал в крестовых походах XII столетия, и оба погибли на Святой земле. Вероятно испытывая материальные затруднения, возникшие из-за расходов на военные экспедиции, вдова Рауля в 1197 году уступила Куси-ле-Шато местной общине за сто сорок ливров.

Подобный демократизм, представлявший, по мнению некоторых историков XIX столетия, ступень стабильного продвижения к свободе и демократии, на мой взгляд, таковым не был; действия вдовы Рауля логично вытекали из пристрастия тогдашней знати к воинским забавам. Отправлявшийся в поход крестоносец был обязан снабдить свою свиту лошадьми, оружием и доспехами, обходившимися в круглую сумму. Если он выживал в походе, то обычно возвращался домой более неимущим, чем уезжал, поскольку ни один крестовый поход, кроме первого, не был ни триумфальным, ни прибыльным. Единственный выход поправить свои дела — так как продажа земли считалась немыслимой — заключался в переуступке общине части своих привилегий или в замене денежной рентой обязательств и труда крепостных. В набиравшей рост экономике XII и XIII столетий доходы от торговли и сельскохозяйственных переизбытков позволяли горожанам и крестьянам покупать себе права и свободы.

Ангерран III, получивший прозвище Великий, унаследовал чрезмерные замашки и притязания своего прадеда Томаса. Будучи хозяином феодального поместья Куси с 1191 по 1242 год, он не только перестроил замок вместе с донжоном, но и возвел замки, окружив их крепостными стенами, в шести других своих феодальных поместьях, включая имение в Сен-Гобене. Ангерран III принял участие в сопровождавшемся резней альбигойском походе, а затем выступил против реймсской епархии, совершая всевозможные беззакония. Его обвиняли в опустошении земель, принадлежавших епархии, захвате деревень, грабежах, незаконной вырубке леса и прочих бесчинствах. Ангерран даже посягнул на епархиальный собор. Ворвавшись в помещение силой, он заковал в кандалы его настоятеля.

В 1216 году реймсский архиепископ пожаловался папе римскому на беззаконие и самодурство Ангеррана III. Злодея отлучили от церкви, предав анафеме, а всем приходам реймсской епархии предписали прекращать церковную службу при появлении Ангеррана.

Человеку, преданному анафеме, грозило «посмертное выдворение» в ад, если он не избавлялся от пороков и прегрешений и не получал отпущения грехов. В большинстве случаев снять анафему мог лишь епископ, а в исключительных случаях — папа. Пока анафема была в силе, священник соответствующего прихода два-три раза в году во имя Отца, Сына, Святого Духа, Пресвятой девы Марии, всех апостолов и святых был обязан во время службы проклинать преданного анафеме, при этом крест и служебники клались на пол, свечи тушились, а саму службу в этой ее осуждающей части сопровождал похоронный звон. Разумеется, такое отступление от традиционной церковной службы прихожанам не нравилось, и они при случае бросали камни в дом преданного анафеме, старались не иметь с ним дел или принимали другие меры, чтобы привести его к покаянию. Оказавшись в подобном нервозном и затруднительном положении, Ангерран III покаялся, и после того как он выполнил все обязанности, наложенные на него епитимьей, ему отпустили грехи. Но это не уменьшило его мирские амбиции, и он начал строить огромный замок, превосходивший своими размерами и величием королевский дворец.

Ангерран возводил замок с перспективой борьбы с монархом. Во времена малолетства Людовика IX, вошедшего в историю как Людовик Святой, Ангерран встал во главе баронов, находившихся в оппозиции к королю, а по некоторым свидетельствам, сам стремился взойти на трон. Он унаследовал королевскую кровь от своей матери Алисы де Дре, потомка Филиппа I. Его донжон, превосходивший высотой башню Лувра, считался вызовом королю.

Центральная власть во Франции при регентстве матери малолетнего короля была достаточно прочной, но сир де Куси представлял собой силу, с которой следовало считаться. Он рассчитывал на собственное состояние и связи с влиятельными людьми. Этими связями он обзавелся с помощью своих жен. Его первая и третья жены происходили из знатных пикардийских семей, и владения Ангеррана III в Пикардии расширились. Его вторая жена Маго Саксонская была дочерью Генриха Льва, саксонского герцога, и внучкой английского короля Генриха II и Элеоноры Аквитанской, племянницей Ричарда Львиное Сердце и сестрой Оттона Саксонского, будущего императора Священной Римской империи. Дочь Ангеррана III вышла замуж за Александра II, короля Шотландии.

На строительстве замка работали около восьмисот каменщиков, использовалось значительное число повозок, запряженных волами, для доставки камней из каменоломен на холм, а также трудились, опять-таки, около восьмисот других мастеровых: кузнецов, плотников, кровельщиков, живописцев, граверов по дереву. Над дверьми донжона красовался барельеф невооруженного рыцаря, схватившегося со львом, — символ рыцарской доблести. Стены как самого замка, так и донжона были декорированы гирляндами фантастических листьев, размером соответствовавших грандиозности всей постройки. В каждой части замка были выложены камины — изобретение XI столетия, значительно улучшившее условия проживания. Теперь жильцы замка могли чаще уединяться в личных апартаментах, а не проводить свободное время в натопленном большом зале.

В углу второго этажа замка помещалась небольшая комната, тоже с камином, вероятно служившая будуаром госпожи де Куси. Из большого окна этой комнаты открывался великолепный вид на окрестности: долину реки Эйле, разбросанные там и сям деревушки с колокольнями, выступавшими над окаймлявшими их деревьями, дорогу, взбиравшуюся на холм. Другие комнаты, в которых жили сеньор и его семья, находились в иной части замка, надежно укрытой от посягательств извне.

В 1206 году Амьену, общине и процветавшему главному городу Пикардии, достался фрагмент головы Иоанна Крестителя. Для хранения и поклонения этой реликвии амьенцы решили построить самую высокую церковь в мире. Собрали деньги, и в 1220 году грандиозный собор был построен. К тому же времени Ангерран III возвел рядом с донжоном величественную часовню, превышавшую высотой Сен-Шапель, воздвигнутую в Париже Людовиком IX Святым спустя несколько лет. С покрытыми золотом куполами, декорированная резьбой, часовня особенно поражала своими цветными оконными стеклами. Эти витражи были настолько красивы, что в XIV столетии страстный коллекционер герцог Жан Беррийский попытался купить их за двенадцать тысяч золотых экю.

Ангерран III являлся сеньором Сен-Гобена, Ассиза, Марля, Ла Фера, Фоламбре, Монмирея, Уази, Кревекера, Ла Ферте-Околь, Ла Ферте-Гоше. Он был также виконтом де Мо и кастеляном де Камбре. Еще в 1095 году король восстановил, отобрав у церкви, главенство над феодом Куси, и теперь сеньор этого лена платил вассальную дань одному королю. В XII–XIII веках сеньоры Куси, подобно епископу Лана, чеканили собственные монеты. Судя по числу рыцарей, которых вассалы короля по требованию ему предоставляли, де Куси стоял следом за наиболее богатыми французскими феодалами. Согласно данным 1216 года, де Куси был обязан предоставить при необходимости королю 30 рыцарей, герцог Анжуйский — 34, герцог Бретонский — 36, а граф Фландрский — 47 рыцарей.

В 1242 году Ангерран III погиб в возрасте около шестидесяти лет в результате несчастного случая. Он упал с лошади, пронзив мечом собственное тело. Ему наследовал его старший сын Рауль II, но и он вскоре погиб в Египте во время неудачного крестового похода 1248–1250 годов, предпринятого Людовиком IX Святым. Ему наследовал его брат Ангерран IV, напоминавший своим деспотическим произволом римского императора Калигулу.

Однажды слуги Ангеррана IV застали за охотой в его лесу трех молодых дворян из Лана. Они охотились без собак и были вооружены только луками. Несмотря на ничтожность проступка, Ангерран повелел их повесить. Но это беззаконие ему с рук не сошло, ибо Людовик IX отличался не только набожностью, но и стремлением чтить законы. Ангеррана арестовали, но не пэры, а судебные приставы — как обыкновенного преступника. Сеньора поместили в дворцовую тюрьму, но, правда, из уважения к его рангу, не заключили в кандалы.

В 1256 году Ангеррана судили, хотя несколько влиятельных пэров — среди них были король Наваррский, герцог Бургундский, графы Бар и Суассон — пытались за него заступиться, втайне заботясь и о собственных привилегиях. Сам Ангерран IV с высокомерием заявил, что судебное разбирательство ниже его достоинства, и потребовал, чтобы ему дали возможность защитить свою честь в поединке. Людовик IX решительно отказал, сославшись на то, что подобный поединок невозможен, ибо окажись на месте знатного Ангеррана «бедняк, священник или иное лицо, к которому должно иметь сострадание», люди такого рода лишены шанса защитить свою честь оружием. Правда, бывали случаи, когда незнатные люди нанимали нужного человека, бравшегося защитить их честь и достоинство, но Людовик IX рассудительно считал, что такую практику следует прекратить. Преодолев энергичное сопротивление пэров, король приказал отдать де Куси под суд. Ангеррана IV признали виновным, но, несмотря на стремление короля предать сеньора смертной казни, его всего-навсего обязали выплатить штраф в размере 12 000 ливров. Половину этих денежных средств следовало передать церкви на молитвы за упокой души убиенных Ангерраном людей, а другую часть послать защитникам христианской веры в Святой земле. Эта история послужила в пользу Людовика, когда решался вопрос о причислении его к лику святых.

Ангерран IV завоевал расположение короля в 1265 году, когда ссудил ему пятнадцать тысяч ливров на покупку креста, на котором, как полагали, распяли Иисуса Христа. Тем не менее он продолжал бесчинствовать, грубо нарушая законы, и умер в 1311 году в возрасте семидесяти пяти лет, не оставив потомства.

Ангерран IV завещал местному лепрозорию ежегодную ренту в размере двадцати су (что равнялось одному ливру) с тем, чтобы его обитатели «ежегодно отмаливали наши грехи». В те времена двадцать су равнялись дневному содержанию одного рыцаря или четырех лучников, или плате за наем повозки, запряженной двумя лошадьми, сроком на двадцать дней, или содержанию батрака в течение двух лет. Поэтому можно предположить, что грехи Ангеррана IV отмаливали многие, хотя, вероятно, и этого числа не хватало, чтобы спасти его душу.

После смерти Ангеррана IV династию де Куси продолжили потомки его сестры Алисы, вышедшей замуж за графа де Гина. Ее старший сын наследовал графский титул и земли отца, а владельцем феодального поместья Куси стал ее второй сын Ангерран V. Воспитанный при дворе шотландского короля Александра, он женился на его племяннице Кэтрин Линдсей Балиоль. Ангеррану V наследовали его сын Гильом, а затем внук Ангерран VI, вступивший во владение феодом в 1335 году. Через пять лет у него родился сын Ангерран VII, последний из де Куси, который и является героем нашего повествования.

Благодаря удачным женитьбам на представительницах могущественных семей Фландрии и Северной Франции, де Куси постоянно наращивали свое состояние и политическое влияние, приобретали новые земли, а с ними приобрели и новые геральдические отличия — гербы Буажанси, Эно, Дре, Саксонии, Монмирея, Руси, Балиоля, Понтье, Шатильона, Сен-Поля, Гельдре и Фландрии.

Де Куси добились столь высокого положения, что пользовались правами суверенных владык. Они располагали своим судом, а их двор состоял из тех же должностных лиц, что и двор короля. В число придворных входили коннетабль, дворецкий, конюший, лесничий, егерь, сокольничий, эконом, квартирмейстер (на случай дальних поездок). Кроме того, у сеньора такого ранга, как де Куси, имелись несколько лекарей, а также священники, брадобреи, менестрели, музыканты, художники, писцы, секретари, астролог, шут, карлик, пажи. Главный вассал, известный как кастелян или гар-дю-шато, управлял владением. Наконец, в распоряжении де Куси были пятьдесят рыцарей вместе со своими оруженосцами и многочисленный штат всевозможных слуг, способных носить оружие; таким образом, его постоянное войско состояло приблизительно из пятисот человек.

Сеньору, подобному де Куси, полагалось постоянно поддерживать свое высокое положение в обществе: иметь пышную свиту, устраивать охоты, пиры, рыцарские турниры, театральные представления, проявлять щедрость и не скупиться на собственные расходы, и люди, жившие на его милости, разумеется, полагали щедрость и расточительность наиболее привлекательными и неотъемлемыми чертами характера знатного человека.

Знатные люди обретали свой статус по праву рождения, но его следовало постоянно поддерживать силой оружия. Человек слыл благородным, если имел знатных родителей, знатных дедов и прадедов и так далее, до первого вооруженного всадника. И все же статус этот был довольно аморфным. Единственным необходимым критерием этого статуса являлась постоянная военная практика. Это была обязанность второго из трех учрежденных Богом сословий. Каждому сословию назначалось выполнять собственную задачу на благо всего людского сообщества: священникам надлежало молиться за всех, рыцарям — всех защищать, а простолюдинам — трудиться, обеспечивая всех пропитанием.

Священнослужители как ближайшие к Богу являлись первым сословием, делившимся на две иерархии: монахов и священников, выполнявших свои обязанности в миру. Во главе обеих иерархий стояли прелаты: аббаты, епископы и архиепископы. Но между прелатами и бедными малообразованными священниками общего было мало. Третье сословие было еще менее однородным. Наряду с предпринимателями, юристами и врачами, в него входили ремесленники, крестьяне, поденщики. Тем не менее знать не видела разницы между ними и стригла всех под одну гребенку. Некий дворянин, служивший при дворе герцога Бургундского, писал: «Не следует отличать купцов от ремесленников. И те и другие входят в одно сословие, которое не способно явить из своей среды достойных людей, ибо они являются собранием прислужников и батраков».

Теоретически, знатные люди овладевали боевыми искусствами не ради собственной пользы, а для защиты других сословий и поддержания справедливости и порядка. Полагалось, что благородные обязаны защищать угнетенных, бороться с тиранами и способствовать распространению добродетелей, то есть решать задачи, которые были не по силам невежественным крестьянам, как установили их современники по христианскому миру, если только не сам его основатель.

Считаясь защитниками народа, знатные люди были освобождены от прямых налогов, наподобие подушного или налога на очаг, и выплачивали лишь налог с оборота. Однако, пропорционально доходам, бедные платили больше богатых. Такое налоговое послабление для знатных людей объяснялось тем, что «во время войны они подвергают опасности свою жизнь и имущество», но на практике налогообложение было столь же изменчивым, как небо, покрытое облаками, в ветреный день. В частности, налогообложение священников являлось предметом бурных дискуссий, когда приходило время выделять деньги на защиту страны от внешней угрозы.

Средневековая налоговая система не имела ясных и устойчивых правил и была настолько отягчена всевозможными дополнениями, что правильно рассчитать сумму налога представлялось практически невозможным. Считалось, что король должен «жить на свои доходы», но в связи с тем, что их может не хватить для защиты страны и для других общегосударственных нужд, его подданные могут облагаться налогами, чтобы, как заметил Фома Аквинский, «обеспечить общее благо за счет общих вложений». Это положение исходило из правила: «знатные люди созданы Богом не для того, чтобы во всем искать выгоду, а с обратным предназначением — способствовать благу всего народа».

Люди благородного происхождения не расставались с оружием не только для освобождения от налогов, но и для самоутверждения. «Ни у одного из нас нет отца, который бы умер в своей постели, — писал некий рыцарь XIII столетия. — Все погибли на поле брани».

Знатный человек не мыслил себя без лошади, которая «поднимала» его над другими людьми. На многих языках (не только в английском) рыцарь (chevalier на французском) — то же, что всадник. Считалось, что «храбрый человек на хорошей лошади за час сражения может добиться большего, чем десять и даже сто пеших». Боевой конь должен быть «умным, сильным и быстрым, с нравом настоящего бойца». Во время военной службы рыцарь и лошадь полагались единым целым, без лошади рыцарь превращался в обыкновенного человека.

Битва являлась самозабвением рыцаря, приводила его в экстаз. «Если бы я стоял одной ногой в раю, — восклицал Гарен Лотарингский, герой средневековой поэмы, — я бы убрал ее и отправился биться».

Трубадур Бертран де Борн описал свое отношение к битве гораздо пространнее:

Мила мне радость вешних дней,

И свежих листьев, и цветов,

И в зелени густых ветвей

Звучанье чистых голосов, —

Там птиц ютится стая.

Милей — глазами по лугам

Считать шатры и здесь и там

И, схватки ожидая,

Скользить по рыцарским рядам

И по оседланным коням…

Лишь тот мне мил среди князей,

Кто в битву ринуться готов,

Чтобы пылкой доблестью своей

Бодрить сердца своих бойцов,

Доспехами бряцая.

Я ничего за тех не дам,

Чей меч в бездействии упрям,

Кто, в схватку попадая,

Так ран боится, что и сам

Не бьет по вражеским бойцам…

Мне пыл сражения милей

Вина и всех земных плодов.

Вот слышен клич: «Вперед! Смелей!»

И ржание, и стук подков.

Вот, кровью истекая,

Зовут своих: «На помощь! К нам!»

Боец и вождь в провалы ям

Летят, траву хватая.

С шипеньем кровь по головням

Бежит, подобная ручьям…[1]

Данте описал, как Бертран, находясь в аду, несет перед собой свою голову, освещающую ему путь, как светильник.

Знатные люди, владевшие землей и имевшие постоянный доход, могли повелевать всеми людьми неблагородных кровей, за исключением священников и купцов, являвшихся гражданами свободного города. Сеньоры, обладавшие крупным поместьем и большим состоянием, могли вершить «высокое правосудие», дававшее право выносить смертные приговоры. Сеньоры с меньшим достатком могли вершить «низшее правосудие», исходя из которого могли заключить провинившегося в тюрьму, приказать его выпороть или наказать иным способом на свое усмотрение.

В то же время сеньор был обязан не оставлять своими милостями вассалов, защищать и патронировать их, что закреплялось его присягой, которая была связана с присягами вассалов сеньору, имевшими силу до того времени, пока сеньор соблюдал свою. Средневековая политическая структура представляла собой в идеале соглашение, согласно которому служба и преданность обменивались на защиту, порядок и справедливость. Как крестьянин обязывался служить сеньору, так и сеньор в свою очередь обязывался служить своему сюзерену, в мирное и в военное время. Феодальные присяги объединяли все стороны соглашения, включая и короля.

Не все феодалы были такими богатыми, как сеньоры из семьи де Куси. Бедный рыцарь, владелец небольшого поместья и жалкой костлявой лошаденки, хотя и разделял взгляды многоземельного феодала, жил скромными интересами. Во Франции насчитывалось около двухсот тысяч родовитых людей, составлявших от сорока до пятидесяти тысяч семей, или примерно один процент населения. Но и эти родовитые люди значительно различались между собой по достатку и положению в обществе. Одни, владельцы крупных поместий, имели большое число вассалов и годовой доход более десяти тысяч ливров. Другие, владельцы небольшого и часто ветхого замка, имели всего одного-двух вассалов, а их годовой доход не превышал пятисот ливров. Наконец, третьи, бедные рыцари, вассалов не имели вообще, а в их владении находился лишь дом с пахотным полем, что в целом можно было отождествить с хозяйством крестьянина. Годовой доход таких рыцарей составлял примерно двадцать пять ливров, на которые они жили вместе с семьей и слугами и обзаводились воинским снаряжением, которое и давало им средства к существованию. Такие рыцари жили за счет своего коня и оружия, дававших им возможность служить сеньору или любому другому, готовому оплатить их услуги.

Феодал, как родовитый, так и незнатный, носил рыцарские шпоры и пояс, но при этом нередко полагалось определить, чем он мог заниматься без потери своего высокого статуса. Могли он, например, продавать вино из собственного виноградника? — щекотливый вопрос, ибо даже король этим не гнушался. В 1393 году результатом рассмотрения подобного рода дела в суде стал королевский указ, в котором уклончиво говорилось: «Не надлежит благородному человеку держать постоялый двор». Однако при рассмотрении другого сходного дела суд вынес решение, по которому благородные люди могли получать лицензию на торговлю. На практике сыновья благородных родителей нередко «вели жизнь купцов, торгуя одеждой, зерном, вином и другими товарами, а некоторые и вовсе трудились в качестве скорняков, сапожников и портных», но такая деятельность лишала их привилегий именитых людей.

И все же занятия коммерцией и ремесленничеством в среде благородных людей находились фактически под запретом. В XIV веке церковник Оноре де Боне в своем трактате «Древо сражений» отмечал, что наличие такого запрета «лишает рыцаря основания пренебрегать военной службой ради обогащения». Знатные люди были обеспокоены не только потерей рыцарей, уходивших в коммерцию, но и «разбавлением» своей высокородной среды людьми из народа. Корона за хорошую плату стала предоставлять не просто хартии вольностей городам, но и поместья простолюдинам.

Кроме того, простолюдины освоили юридические и финансово-экономические профессии и стали помогать королю вести государственные дела, занимаясь финансами и юстицией, и в итоге составили группу профессиональных государственных служащих и даже министров. Знать, как правило, выдвигавшая из своей среды советников короля, считала таких людей узурпаторами прав благородных и презрительно называла их парвеню (то есть выскочками).

В результате геральдические гербы, знаки родовитости и права носить оружие, стали объектами особого почитания, чуть ли не культом. На рыцарских турнирах каждый участник был обязан подтвердить свою знатность фамильным гербом, а иногда — четырьмя гербами. В середине XV столетия во время одного из турниров один из рыцарей разместил у своего шатра на ристалище тридцать два герба.

Отсутствие наследника, переход в другое сословие и появление среди феодалов ранее неблагородных людей приводило к тому, что состав второго сословия постоянно менялся. Снижение количества знатных семей достигало пятидесяти процентов за век. Снижалась и средняя продолжительность существования родовитых фамилий. Примером такой деградации может служить история семьи бедного рыцаря Клюзеля, владевшего в конце XIII столетия небольшим поместьем в долине Луары. Зарабатывать на жизнь оружием он возможности не имел и потому, в связи с нехваткой рабочих рук, был вынужден сам принимать участие в обработке своих полей и работать на мельнице. Из трех его внуков один стал оруженосцем, другой — священником, а третий — сборщиком податей, нанявшись на эту работу к одному из сеньоров. В результате семья Клюзеля вышла из состава второго сословия.

До нас дошли также сведения о Гишаре Вере, рыцаре, умершем молодым в 1287 году. Его семья едва сводила концы с концами. После себя Вер оставил незатейливое имущество: две кровати, четыре простыни, три одеяла, два коврика, стол, три скамьи, пять сундуков, пять пустых бочек, шахматную доску, шлем и копье. Его семье оставалось жить на небольшой годовой доход с маленького поместья и искать деньги на заупокойные мессы.

Подобные семьи, мало чем отличавшиеся от семей простолюдинов, старались не терять связей с богатым сеньором. У молодых людей из таких семей были две возможности преуспеть в жизни: наняться оруженосцем к сеньору или стать священнослужителем, чтобы поправить свое материальное положение одним из многочисленных способов, которыми пользовались церковники.

Чтобы снова подняться вверх и занять прежнее положение в обществе, обедневшему рыцарю следовало пройти путь предприимчивого хозяйственного крестьянина. Такой крестьянин, унаследовавший или купивший себе свободу, мог стать в конце концов феодалом. Для этого ему следовало расширить свои сельскохозяйственные владения, обзавестись арендаторами, возложить на слуг все работы, приобрести у сеньора или церкви феод, научиться владеть оружием, выдать дочь замуж за бедного рыцаря и наконец приобщиться к людям нового для него круга.

Больше возможностей стать богатым было у управляющего имением знатного человека. Если такой управляющий преуспевал в своей должности, его нередко награждали феодом с вассалами. Он начинал одеваться как благородный человек, носить меч, содержать охотничьих собак и ловчих птиц и ездить на лошади, вооруженный щитом и копьем.

Однако ничто более не возмущало знатных людей, как подражание им в одежде и в поведении всякого рода выскочек. Великолепные одежды считались прерогативой высокородных, которых, как они полагали, следовало узнавать по костюму, недозволенному другим. С целью предотвратить «возмутительную и порочную практику одеваться не по достоинству» были даже приняты соответствующие законы, которые устанавливали, какую одежду должно носить людям, исходя из их ранга и положения в обществе.

Согласно таким законам, для каждого ранга касательно одежды устанавливались определенного вида ткани, цвет, отделка и украшения. К примеру, крестьяне были обязаны одеваться только в коричневое и черное, а горожанам запрещалось иметь одежду с горностаевым мехом. Врачам и чиновникам разрешалось носить одежду из флорентийской шерстяной ткани, а женам купцов запрещалось надевать многоцветные, клетчатые и полосатые платья, а также одежду, отделанную серебром или золотом.

Во Франции поместные сеньоры и их жены с годовым доходом 6000 ливров и более могли в течение года заказать четыре новых костюма, а рыцари с доходом 3000 ливров — три костюма в году. Юноши обходились одним костюмом в году, да и девушки тоже, если не имели годового дохода в 2000 ливров. В Англии, согласно аналогичному закону 1363 года, купец с доходом в 1000 фунтов имел право носить такую же одежду, как рыцарь с доходом в 500 фунтов. Превышающий в два раза достаток, видно, уравновешивал в этом случае знатность происхождения.

Делались также попытки регламентировать и некоторые другие бытовые вопросы. Так, пытались определить, сколько блюд следует подавать на обед, что должно составлять приданое, сколько менестрелей требуется на свадьбу. Полагалось, что проститутки должны помечать одежду особыми знаками или носить ее наизнанку.

В те времена слуги порой старались подражать господам: носили остроносые туфли и одежду с длинными, свисающими с рук рукавами. Господа такие попытки слуг походить на себя одеждой явно не одобряли, но не по причине того, что слуга, прислуживающий им за столом, мог попасть в суп рукавом, а единственно потому, что осмелились им подражать. «Среди людей из народа стали распространяться тщеславие и напыщенность, — писал английский хронист Генри Найтон. — Они стараются превзойти друг друга изысканностью одежды, так что порой затруднительно отличить бедного от богатого, слугу от господина».

Также было замечено, что богатые простолюдины сорят деньгами, и это вызывало недовольство благородных, ибо деньги текли в основном не им, а купцам. Такое же недовольство проявляла и церковь, считавшая, что у нее отнимают деньги, и потому она осуждала роскошь и расточительство — «безнравственные и губительные явления для благонравия и истинной праведности». В целом, законы, касавшиеся расходов, являлись способом обуздания чрезмерного потребления и установления бережливости, что, как считалось, послужит накоплению денег у населения с тем, чтобы их получил король при первой необходимости. Никто даже не думал о пользе быстрого обращения денежных средств и товаров для развития экономики.

Однако законы, касавшиеся расходов, оказались непостоянными. Когда флорентийские официальные лица проверяли гардеробы жительниц города, то у одной из них обнаружили три нарядных выходных платья: одно из муара, расшитого виноградными гроздьями, другое с вышивкой из белых и алых роз на бледно-янтарном фоне и наконец платье из голубой ткани, отороченное красной материей, расшитое белыми лилиями, красными звездами, кольцами и украшенное белыми и желтыми полосками. Все это говорило о полном пренебрежении владелицы этого гардероба установлениями властей.

Когда Генри Найтон писал, что «порой затруднительно отличить бедного от богатого, а слугу от господина», он, вероятно, имел в виду не очень богатых господ, потому что многопоместных сеньоров, владельцев больших благоустроенных замков, спутать с другими людьми было поистине невозможно. Эти сеньоры щеголяли в украшенных золотом сюркотах, носили подбитые горностаем бархатные плащи и блестящие, разнообразной окраски, с цветной подкладкой блузы, декорированные фамильным гербом, девизом или инициалами дамы сердца; подпоясывались украшенными брелоками поясами, на руках, унизанных кольцами, носили замшевые перчатки, а обувью им служили долгоносые туфли из красной кожи, привезенные из Кордовы; наконец, их головные уборы являли собой завидное разнообразие — от широкополых шляп до шотландских боннетов.

Подражать сеньорам никто не мог.

В начале XIV столетия Франция была наиболее процветающей и сильной страной в Европе. Ее превосходство в военной силе, образовании и приверженности христианству считалось само собой разумеющимся. Король Франции как традиционный защитник церкви полагался «христианнейшим королем в мире». Население королевства считало себя избранными Богом людьми, с помощью которых Он осуществляет Свои деяния на земле. Историограф первого крестового похода так и назвал свое сочинение: «Gesta Dei per Francos» — «Деяния Бога силами франков». В 1297 году, чуть более четверти века спустя после его кончины, французский король Людовик IX, принимавший участие в двух крестовых походах, был причислен к лику святых.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.