Нельзя поляков судить по себе

Нельзя поляков судить по себе

В связи с этим нелишне будет понять, почему Сталин и Гитлер так капитально ошиблись в своей оценке «гнуснейших из гнусных». Ведь из текста протокола к договору между СССР и Германией о ненападении и из последующих действий сторон видно, что и Гитлер, и Сталин до последних минут полагали, что им закреплять итоги войны придется с правительством Польши, которому будут подчиняться остатки польской армии, т. е. с маршалом Рыдз-Смиглы, с министром иностранных дел Польши Беком. Я уже писал, что когда 7 сентября поляки предложили немцам начать переговоры, то немцы в качестве условий мира выдвинули требование создать самостоятельную Западную Украину. И 9 сентября Гальдер у главнокомандующего снова этот вопрос поднимает, и 10 сентября вопрос о «независимом украинском государстве» в повестке дня. Но ведь не со Сталиным же немцы собирались решать вопрос о независимой Западной Украине, территориально располагавшейся в сфере интересов СССР! А для того, чтобы заставить правительство Польши предоставить независимость украинцам на захваченных поляками украинских землях, немцам как минимум нужно было само это правительство Польши.

И Сталин, огораживая границей сферы интересов СССР треугольник Нарев — Висла — Сан, тоже ведь полагал, что в этом треугольнике укроется польское правительство с остатками польской армии и отсюда будет вести переговоры. Для других целей этот участок сферы интересов Советскому Союзу был не нужен, и Сталин немедленно от него отказался, как только стало ясно, что у Польши по старинной польской традиции нет ни армии, ни правительства.

Надо думать, что Гитлера и Сталина ввели в заблуждение Польское государство и польская армия при Пилсудском. Успехи поляков в войне 1920 г. внесли капитальную ошибку в оценку шляхты. Слова же маршала Пилсудского о том, что он заставил поляков победить («Я победил вопреки полякам… Победы одерживались с помощью моего кнута»), и его характеристику полякам как идиотам Сталин и Гитлер, видимо, считали простым хвастовством и последствиями старческого маразма. Между тем свою книгу «1920 год» Пилсудский написал еще в 1924 г., когда не был ни стариком, ни диктатором Польши и события войны 1920 г. еще у всех были свежи в памяти. А ведь в ней он характеризовал польскую элиту как «мудрствующее бессилие и умничающую трусость». Когда он метался со своего Южного фронта, где пытался остановить Буденного, на Северный фронт, где пытался остановить удирающие толпы польской армии, эта элита за его спиной послала к советскому правительству делегацию, как он пишет, «с мольбой о мире» б. Он и тех, кто был правителем Польши в 1939-м и в последующих годах, уже в 1924 г. описывает как откровенных трусов. Пилсудский пишет, что затратил огромные силы, планируя операцию в расчете на заверения генерала Сикорского, что тот удержит Брест 10 дней, но Сикорский удрал из Бреста уже на следующий день после того, как дал обещание. Маршалу в 1939 г., а тогда еще генералу Рыдз-Смиглы Пилсудский дал приказ нанести «удар по главным силам Буденного около Житомира». Однако трусливый Рыдз-Смиглы «отвел свои войска в северо-западном направлении… как бы старательно избегая возможности столкновения с конницей Буденного».

Сталину и Гитлеру для оценки предстоящего поведения Польши надо было брать иные исторические аналогии. Сталину надо было вспомнить Польшу Станислава Лещинского, когда основной боевой тактикой польской армии было бряцание оружием и обещание разорвать противника в клочья с последующим драпом с поля боя после первого же выстрела этого противника. А Гитлеру надо было вспомнить, что эту излюбленную тактику поляки применяли и против Фридриха Вильгельма — отца любимого Гитлером короля Фридриха И. Герцог бранденбургский Фридрих Вильгельм, совместно со шведским королем Карлом X, пришел под Варшаву в июле 1656 г., чтобы отстоять свое суверенное право на Восточную Пруссию. Их встретила вчетверо превосходящая по силам польско-литовская армия Яна Казимира. Шведы и бранденбургцы разогнали поляков, лишив их артиллерии. По этому поводу польский писатель Генрик Сенкевич в романе «Потоп» пишет: «На Варшавском мосту, который рухнул, были утрачены только пушки, но дух армии был переправлен через Вислу». Само собой. Как же это можно — польская армия, да без духа? Наверное, когда 30 июля бранденбургцы со шведами входили в Варшаву, они от этого духа сильно морщились.

При этом Лещинский, заваривший всю эту кашу в XVIII веке, когда дошло дело до личного участия в бою, бросил Польшу, бросил свою шляхту, бросил 2000 присланного Францией войска и удрал за границу. Ян Казимир, который вызвал войну со Швецией и Бранденбургом в XVII веке тем, что потребовал себе шведскую корону, когда дошло дело до личного участия в отстаивании этих претензий, бросил Польшу на разграбление шведам и удрал за границу. Какие были основания считать, что польская элита образца 1939 г. поступит как-то по-иному?

Сталин и Гитлер ошиблись, равняя поляков по себе. Каким бы ни был Гитлер, но у него и мысли не было бросить немцев и удрать из Берлина в апреле 1945 г. А когда немцы в октябре 1941 г. вплотную подошли к Москве, то в запасную столицу Куйбышев были эвакуированы посольства, министерства, институты, но Сталин и не подумал уезжать из Москвы. Командование оборонявшего Москву Западного фронта тогда запросило у Сталина разрешение отвести штаб фронта на восток за Москву, в Арзамас, а командный пункт фронта отвести в саму Москву — в здание Белорусского вокзала. По свидетельству маршала Голованова, Сталин предупредил командование Западного фронта, что если оно вздумает еще отступать, то Сталин его расстреляет и в командование фронтом вступит сам. Немцы уже бомбили Кремль, в охранявшем его полку были убитые и раненые, но Сталин Кремль не покидал. Поэт Феликс Чуев оставил стихи на эту тему:

Уже послы живут в тылу глубоком,

Уже в Москве наркомов не видать,

И панцирные армии фон Бока

На Химки продолжают наступать.

Решают в штабе Западного фронта —

Поставить штаб восточнее Москвы,

И солнце раной русского народа

Горит среди осенней синевы…

Уже в Москве ответственные лица

Не понимают только одного:

Когда же Сам уедет из столицы —

Но как спросить об этом Самого?

Да, как спросить? Вопрос предельно важен,

Такой, что не отложишь на потом: —

Когда отправить полк охраны Вашей

На Куйбышев? Состав уже готов.

Дрожали стекла в грохоте воздушном,

Сверкало в Александровском саду…

Сказал спокойно: — Если будет нужно,

Я этот полк в атаку поведу.

Конечно, здесь возможны поэтические гиперболы, но суть сохранена — то, что немцы Москву взять не сумели, во многом определялось тем, что Сталин готов был умереть, но Москву не сдать.

И есть ли в поведении Сталина что-то удивительное для русских или для немцев? Перед Полтавской битвой Петр I все еще опасался шведов Карла XII и стянул к Полтаве столько войск, что в конце концов выиграл битву только третью их. Тем не менее за русской пехотой он поставил кавалерию и приказал ей рубить всех, кто под натиском шведов побежит с поля боя, а если он сам окажется столь малодушным, что побежит, то рубить и его. «Жизнь Петру не дорога, — сказал тогда русский царь, — была бы жива Россия!» В Полтавской битве шведы прострелили Петру I шляпу на голове. А несколько десятилетий спустя точно такое же мужество демонстрировал в бесчисленных сражениях и прусский король Фридрих И.

Конечно, стратегическое значение Москвы для СССР было выше, чем Варшавы для Польши, но ведь есть вещи, равноценные стратегии. Столица — это символ государства, это центр управления, из которого государство управляется, что обеспечивает его единство: столетиями к столице подводятся все виды дорог, она наиболее полно обеспечена всеми видами связи. Но при всем при этом столица остается столицей только до тех пор, пока в ней находится правительство… К описываемому моменту ни Москва, ни Берлин уже несколько столетий не были крепостями. А Варшава была укреплена к Первой мировой войне 1914–1918 гг. и была русской крепостью, построенной против немцев. Ко Второй мировой значение крепостей было в принципе сведено на нет, но, как вы выше видели, даже Манштейн считал их опорными пунктами, которые непросто взять и которые нельзя недооценивать. Поэтому в Польше для польского правительства не было более удобного места на время войны, чем Варшава. Если бы у Польши было правительство, а не подонки у власти.

А польские подонки у власти как только поняли, что немцы ничего им не демонстрируют, а по-настоящему наступают, немедленно бросили свой народ, бросили свои обязанности и удрали из Варшавы. Причем они просто удрали, а не переехали в более удобное место. В СССР во время войны правительство тоже переезжало в Куйбышев частью своего состава, однако там заранее была оборудована запасная столица, т. е. подведена связь не только со Сталиным, остающимся в Кремле, но и со всей страной. Но, повторю, в случае с «гнуснейшими из гнусных» ни о каком переезде в более удобное место речи не шло. Они, напакостив своему народу и всему миру, просто удирали за границу, в этом конкретном случае — в Румынию.

Но ведь государство — это народ и органы власти, возглавляемые правительством. Задача государства, она же задача правительства — организовать население с помощью органов власти на защиту своего народа. Без правительства некому организовывать население, и оно остается беззащитным. Скажем, в районе появилась банда сильнее, чем местная полиция или силы самообороны. Если есть государство, то проблем нет — правительство немедленно даст команды, стянет в район войска или полицию из других районов и уничтожит банду, восстановив защиту своего народа. А если правительства нет или оно неизвестно где и команд дать не может, то как справиться с такой бандой? Без правительства народ остается без своего государства — без своей защиты. И Польское государство окончилось не тогда, когда «гнуснейшие из гнусных» перебежали мост на румынской границе в Залещиках, а тогда, когда они бросили Варшаву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.