Заключение Двухкамерная социальная система – «камера сгорания» социальных прав

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Заключение

Двухкамерная социальная система – «камера сгорания» социальных прав

Подводя итог, и чтобы формализовать наш вывод о дихотомичности советского общества, предлагаем рассмотреть его как некую двухкамерную систему, состоящую из верхней и нижней социальных камер – ВСК и НСК. Очевидно, что силовым полем каждой из них, позволяющим существовать отдельно внутри себя и в то же время устойчиво вместе, было разное по своему потенциалу социальное право. Корни зарождения разности потенциалов уходят глубоко в историю, к тому времени, когда с появлением на Руси монгольских орд русские князья стали терять свой суверенитет.

Так, в 1243 г. «впервые права великого князя были дарованы ханом».[673] Другими словами, князь Ярослав Всеволодович был впервые назначен Великим князем владимирским, хотя и до этого уже занимал этот стол по праву родового старшинства. И «на Руси признали, что Русская земля стала землей «Канови и Батыеве» (т. е. землей Батыя и каана, монгольского императора) и что «не подобаеть» на ней «жити не поклонившеся има».[674] С этого момента и начинается жизнь новой социальной системы, получившей форму некоего государственного образования с довольно расплывчатыми и сегодня не вполне понятными социальными функциями и механизмами управления.

Получается, что в середине XIII века на обширной территории Евразии встретились две с одной стороны самостоятельные, а с другой – тесно взаимодействующие социальные структуры. И тогда к ВСК мы относим собственно монгольскую империю с провинциями, которые находились под прямым управлением ханов. А к НСК – те территории, которые вошли в состав империи, но находились под управлением местной элиты и под контролем монгольских агентов, ставшими как бы арендаторам суверенных прав. При этом социальные камеры имели как схожие характеристики, так и черты, которые их различали. Однако единственной характеристикой, которая делала их антагонистами, была вертикаль подчинения (ВП), поскольку ВСК стала завоевателем, а НСК – завоеванной территорией. Как считали В. Б. Кобрин и А. Л. Юрганов, ордынские ханы перенесли на Русь отношения «жесткого подчинения, характерные для Монгольской империи».[675] Источником права в системе ВСК-НСК, по нашему мнению, являлась военная сила, которая обеспечивала помимо прочего и право верховной собственности, бытовавшее в тот период в Орде.

Здесь очевидно, что для каждой социальной камеры фундаментальный социальный факт (F) будет иметь разное значение, за счет разности права на социальную жизнь (Rs). Если показатель (F) для ВСК будет, допустим, в два раза больше, то тогда формула предстанет в следующем виде: F(2Rs+Lb) ВСК > F(Rs+Lb) НСК. Другими словами, две социальные системы слились в некий единый социальный организм с неравными правами, нанизанными, как кружки на детской пирамиде, на одну ось – кружки разные, но на общей оси сохраняют высокую устойчивость. Умножив одно на другое, мы получим некоторое выражение, отражающее их взаимодействие: F(2Rs+Lb) ВСК * F(Rs+Lb) НСК= 2F(В+НСК).

Эта чисто теоретическая и достаточно абстрактная схема на самом деле нашла свое вполне практическое выражение в истории – Петр I, переодев Верхнюю социальную камеру в европейское платье, во плоти представил двухкамерную социальную систему всему миру, потому что европейская культура стала привилегий только для ВСК, признаком ее прав и благородства. А нижняя социальная камера осталась в традиционном платье и в традиционной культуре, осталась в прошлом, отдав свои права на сжигание благородному сословию, но в интересах двухкамерной системы в целом, что и нашло свое выражение в произведении 2F(В+НСК).

Согласно римскому праву, «оседание» на земле являлось и ее завладением, обращением в собственность. В случае военного захвата территории завладение приобретало коллективный характер, потому и земля, находившаяся в коллективном обладании, получала название «общего поля» – ager publicus.[676] Но поскольку монголы не осели на славянских землях, их право собственности могло оспариваться, а значит, его существование обеспечивалось только устойчивостью вертикали подчинения, которая, как представляется, гарантировалась не просто военной силой, но крайней жестокостью в ее применении. Естественно, что монголы не были знакомы с римским правом и исходили из собственных обычаев, в соответствии с которыми «все нации являлись их подданными».[677] Поэтому право верховной собственности автоматически (силой оружия) и в историческом плане одномоментно было перенесено на завоеванные территории.

На наш взгляд, это колоссальное по силе социальное воздействие, которое можно сравнить с ударом молота по разогретому металлу, привело к деформации еще не сформировавшейся социальной структуры древнеславянского мира. Однако деформация не стала причиной слияния двух социальных систем в единое целое, точно так, как разогретый металл не становится частью молота при ударе. С этого момента славянский мир начал развиваться в условиях повышенного социального давления, источником которого являлась ВСК с ее жесткой моделью кочевого общества, еще не знавшего института частной собственности.

Как показывает история, с самого начала ВСК была организована в высокомобилизованную иерархическую структуру, связанную военной круговой порукой. В ее основе лежала верность (лояльность) вышестоящему начальнику и в итоге монгольскому хану, которого на Руси, по утверждению В. О. Ключевского, наряду с Византийским императором называли царем.[678]

Позднее, по мере фрагментации монгольской империи и появления независимых ханств, право верховной собственности переходило горизонтально внутри ВСК от одного хана к другому, но никогда вниз, по вертикали подчинения, в направлении НСК. Характерно в этом смысле поведение князя Дмитрия Ивановича незадолго до Куликовской битвы, который «многы дары и велики посулы подавал Мамаю и царицам и княземъ, чтобы княжениа не отъняли».[679] Происходило это в тот момент, когда Орда переживала период «максимального ослабления центральной власти» – двадцать лет междоусобицы или «великой замятни».[680] Как писал А. Н. Насонов, «ни борьба партий в Орде, ни быстрая смена ханов не могли заметно поколебать прочно установившиеся отношения зависимости»[681] Руси от ханской власти.

Это обстоятельство дает нам основание заключить, что все виды собственности, которые существовали на Руси, носили условный характер, поскольку право верховной собственности на все завоеванные территории и людей, проживавших на них, по свидетельству Карпини, принадлежало ВСК. Не случайно ни в одной из дошедших до нас духовных грамот не содержится правовых норм, регулирующих порядок наследования великокняжеского стола.[682] Очевидно, что это право великим князьям не принадлежало. Однако при некоторых обстоятельствах они могли его купить, как, например, это сделал в 1392 году московский князь Василий Дмитриевич, с ярлыком на великое княжество Суздальско-Нижегородское,[683] что, с одной стороны, подтверждает его принадлежность ВСК в качестве «одушевленной» собственности, а с другой, подтверждает и переход удельного княжества в собственность Москвы.

При этом переход собственности горизонтально в границах НСК от одного хозяина к другому (купля-продажа, наследование, дарение и даже конфискация) ничего не менял в условности ее характера с точки зрения права верховной собственности – новый хозяин для хана был таким же «условным», как и его предшественник. В середине XIV века, например, село Хвостово, принадлежавшее тысяцкому Алексею Хвосту, было конфисковано сыном Ивана Калиты великим князем Симеоном Гордым. Орда оставила это без последствий – «хвостовское село долго еще упоминалось в духовных великих князей как отдельное владение».[684] Интересно, что в данном случае мы наблюдаем как бы проекцию права верховной собственности в нижней социальной камере – московский князь использовал право ВСК, которое ему не принадлежало, и это сошло ему с рук.

Но когда в борьбе русских князей за великокняжеские ярлыки, за захват новых территорий обозначался явный перевес в пользу того или иного князя, Орда никогда не оставалась равнодушной и, как правило, принимала сторону слабого или того, кто выказывал большую лояльность. Как представляется, она не могла смириться с тем, что явное усиление одного великого княжества за счет ослабления других подрывало вертикаль подчинения в системе ВСК-НСК, поскольку вело к замещению права верховной собственности, принадлежавшего верхней социальной камере, на его антагониста, набиравшего силу в нижней социальной камере.

Видимо, поэтому две системы права как бы дополняли друг друга в силу, в частности, различного уровня развития отношений собственности. В тех случаях, когда право НСК не могло прийти к урегулированию тех или иных проблем (в основном государственного уровня), окончательным вердиктом становилось решение хана. Примером может служить конфликт 1432 года, возникший на почве престолонаследия между Василием II и его дядей князем Юрием Дмитриевичем. Их спор пришлось разрешать у хана Большой Орды. При этом Юрий апеллировал к завещанию своего отца Дмитрия Донского («мертвой грамоте отца своего»), а сторона Василия ссылалась исключительно на волю хана. В итоге победил последний.[685]

В связи с этим, как нам представляется, можно говорить о двухкамерном праве, установившемся в системе ВСК-НСК, которому также был свойственен внутренний антагонизм. Фактически право ВСК исполняло роль высшей инстанции. Другими словами, социальные отношения внутри ВСК не могли регулироваться правом НСК, своего рода подчиненным правом, поскольку они были выше уровня ее «правового поля». И наоборот – все социальные отношения внутри НСК подлежали юрисдикции ВСК в силу принадлежавшего ей верховного права и права верховной собственности. Это обстоятельство нередко приводило к противостоянию и конфликтам, часто кровавым, которые историки обычно рассматривают как национально-освободительную борьбу.

В экономическом отношении две социальные камеры имели разную природу, обусловленную изначально различными способами хозяйствования. НСК была производящей структурой, обязанной платить дань. ВСК – структурой, аккумулирующей экономические и социальные ресурсы нижней социальной камеры и обладавшей правом распределять их по своему усмотрению. Но власть Орды слабела, и, несмотря на ее усилия сохранить вертикаль подчинения, происходило неизбежное замещение ее властных полномочий и ее верховного права полномочиями и правом местной национальной элиты. Примечательно, что процесс передачи (замещения) полномочий был инициирован Ордой, которая в благодарность за подавление тверского восстания 1327 года объединенными русско-монгольскими войсками во главе с московским князем Иваном Калитой предоставила ему Владимирский великокняжеский стол и право сбора податей со всех русских княжеств.[686] Это давало ему не только право сбора, но и обязывало отвечать по недоимкам неплательщиков, а значит применять к ним право суверена – силу. До этого русские князья выступали лишь агентами по сбору податей по своему княжеству. Следующим этапом в этом длительном процессе, на наш взгляд, стала передача в 1353 году младшему сыну Калиты Ивану Красному права суда над всеми князьями Северной Руси. Как писал В. О. Ключевский, хан «велел им во всем слушаться великого князя Ивана и у него судиться, а в обидах жаловаться на него хану».[687]

Постепенный переход ордынских властных полномочий к национальной элите НСК начал, условно говоря, поднимать ее по вертикали подчинения, размещая в границах верхней социальной камеры и замещая таким образом элементы прежней социальной структуры – процесс, который мы называем замещением структурных систем, и о котором мы говорили выше в связи с приходом большевиков к власти. Вместе с властными полномочиями к новому «составу» ВСК перешел и «предмет» замещения – право верховной собственности.

В новых условиях особенностью этого права стало то, что оно нигде и никогда не было формально записано. Оно существовало как «понятие», поскольку замещенное право ВСК принадлежало «проклятым басурманам» и не могло служить источником права на Руси. Пожалуй, впервые о нем «в запале» заявил Иван Грозный в знаменитой переписке с Курбским: «Жаловать мы своих холопий вольны и казнить вольны же» (сравните с развитием идеи верховной собственности у Карпини – «Также и личностью их они располагают во всем, как им будет благоугодно»). Именно «запалом» можно объяснить тот факт, что царю Ивану пришлось заявить о том, о чем его современникам и так было известно, и что фактически означало – нет власти не от бога, «а кто противится власти – противится богу».[688] Это обстоятельство делает тождественными источники права верховной собственности у монголов и русских. Однако они не идентичны.

Различие заключается в том, что у кочевников появление этого права было естественным, поскольку они не знали частной собственности. На Руси право верховной собственности, перешедшее к Московскому великому князю в итоге замещения социальных структур, должно было неизбежно столкнуться с правом частной собственности, обладатели которого – князья и бояре – превратились в антагонистов новой центральной власти. Перед великим князем теперь встала задача удержать в своих руках вертикаль подчинения и заменить вновь испеченных «обитателей» ВСК на более лояльных. Поэтому в результате долгой и кровопролитной борьбы появилась поместная система, система условного частного владения за службу, субъекты которой заняли «вакантные места» в верхней социальной камере.

Замещение ордынских структурных систем при этом не привело к их простому копированию в рамках обновленной ВСК хотя бы потому, что векторы развития ордынской и московской систем ВСК-НСК были разнонаправленными. Монгольская империя начала свою историю уже находясь на стадии абсолютной мобилизации социальных отношений, в то время как Русь после распада Орды только ступила на этот путь. Он займет у нее 600 лет, и пройдет через три замещения: 1480 года – стояние на Угре, 1917 года, когда место старых сословий заняли новые, и 1991 года, когда в новых условиях вернулась старая, но никем неосознанная и до конца не оформленная сословная система.

Подытоживая сказанное, невольно приходишь к выводу о том, что время действительно не властно над Россией, ее веками настоявшаяся и проверенная в жестоких боях сословная система несет в себе гены настоящей социальной справедливости, смутные грезы о которой живут в каждом из нас. Но они не имеют никакого отношения к правам человека в западном понимании слова – у нас «особенная стать», мы – ордынцы, и сами этого не знаем. Потому что нам мешают метания «русской интеллигенции» – арендатора права завоевателя, вот уж действительно «образованные просто одолели». А если посмотреть на себя собственными глазами, то можно увидеть, что наша справедливость лежит в равных обязанностях и… неравных правах. Правильно выполняешь обязанности – получаешь больше прав. И наоборот.

Двухкамерная социальная система не случайно появилась на свет, она – эффективный инструмент по производству любой, даже самой высокой мощности. История убедительно показала, что она способна решать сложнейшие задачи в самых нечеловеческих условиях. Нужно лишь правильно распределять «крутящий момент», на всех поровну. Тогда и «камера сгорания», использующая свои права на производство пара, а не на свисток, станет современным локомотивом с высоким КПД, за которым потянутся эшелоны, полные… справедливости.

Возможно, именно она и была нашей национальной идеей когда-то.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.