Вступление

Вступление

По некоторым данным, Россия провела в войнах 334 года из 538 лет, прошедших со времени Куликовской битвы (1380) до подписания Брестского мира (1918).[1] Если к этому добавить советский период с 1918 по 1991 годы, то получится еще почти 50 лет – непосредственно войны и международные конфликты с неформальным участием СССР, всего примерно 384 года из 611 лет (1380–1991).

Много это или мало, да и почему вообще нужно говорить о войне при изучении социальных систем? Ответ напрашивается сам собой – в мире практически нет страны, которая не прошла бы через войны, большие или малые, победоносные или проигранные. А это значит, что в мировой системе социальных отношений война занимает особое место. Еще Платон говорил, что война – это естественное состояние народов. А видный русский стратег А. Е. Снесарев в своей работе «Философия войны» пришел к выводу о том, что «в прошлом человечество воевало непрерывно».[2]

Сегодня принято считать, что «война не просто сопутствует развитию человеческого общества, война интегрирована в жизнь общества (курсив В. М.). Все, что связано с причинами, целями, мотивами войны, ходом военных действий, способами решения военных задач и так далее, с одной стороны, обусловлено изменениями самой социальной действительности, с другой – детерминирует ее (социальной действительности) изменения».[3]

Другими словами, война – универсальное и всеобщее явление, способное радикальным образом менять направление социального развития общества. Она либо дает импульс для его развития в случае победы, либо приводит к упадку и деградации в случае поражения (хотя история ХХ века знает и обратные примеры). Россия в этом смысле не исключение. Но существует расхожее мнение, что она потому так трудно прокладывает путь к демократическому обществу, что «всю жизнь» воевала. Крупнейший социолог XX века Питирим Сорокин, например, говорил, что «волею судеб мы принуждены были постоянно воевать».[4]

Однако даже при поверхностном взгляде становится ясно, что немалым военным опытом обладают и другие страны. Так, США воевали 186 лет из своей, в общем-то, недолгой 234-летней истории (1776–2010 гг.).[5] Правда, при подсчете автор учитывал и такие войны, приведенные в сетевом ресурсе Wikipedia, как холодная война или вооруженное противостояние 1948–49 годов в Берлине. Как известно, в этих конфликтных ситуациях, также как и в некоторых других, прямых боевых действий не было, а потери были незначительны или их не было совсем.

В любом случае, это почти вдвое меньше, чем 384-летняя военная история России (военные конфликты на постсоветском пространстве автор не учитывал). Но в процентном отношении американская «война и мир» составляет пропорцию примерно 80:20. Условно говоря, США посвятили войнам почти 80 процентов своей истории. При этом большую часть военных действий они вели за пределами не только своей территории, но и североамериканского континента, что заметно отличает их военно-исторический опыт от российского, который охватывает «всего лишь» 63 % исторического периода, длиною в 611 лет.

А при беглом взгляде на военный опыт Европы выясняется, что начиная со 100-летней войны (1337–1453), т. е. примерно со времен Куликовской битвы, европейские страны провели в войнах порядка 587 лет.[6] Такой весьма поверхностный и не вполне научный подсчет, тем не менее, показывает, что суммарно Европа воевала на 200 лет дольше, чем Россия. Хотя, конечно, каждая европейская страна прошла собственный военный путь, который оказался или короче, или длиннее русского.

Тогда получается, что военная история России не является чем-то уникальным. Больше того, в годовом исчислении она уступает Европе, а в пропорциональном и Америке. Однако социальное и политическое развитие России как бы ушло в сторону от общеевропейского пути. И, несмотря на все радикальные трансформации конца XX и начала XXI вв., ей никак не удается встать на путь социальных завоеваний Запада. Не случайно его политики и общественные деятели не устают упрекать руководство Российской Федерации в давлении на бизнес, в отсутствии независимых судов и гражданского общества, в ущемлении прав человека и во многом другом. А в последнее время от упреков они перешли к прямым угрозам и всякого рода санкциям, требуя изменить политическую практику России и сменить ее руководство!

Для нас же в данном случае важно не это: вопреки сравнительно невысоким показателям участия в войнах, Россия по-прежнему сохраняет в себе черты военного общества, основные признаки которого еще в XIX в. сформулировал Герберт Спенсер в своей знаменитой работе «Принципы социологии». Он считал, что «военный тип общества – это такой тип, в котором армия мобилизована всей нацией, в то время как сама нация представляет собой «застывшую» армию, и который, следовательно, приобретает структуру, общую для армии и для нации».[7] Характерным признаком такого общества является централизованное управление, необходимое во время войны. Оно же составляет систему государственного управления и во время мира: «все – рабы по отношению к тем, кто выше, и все деспоты по отношению к тем, кто стоит ниже. Такая структура повторяет себя в соответствующих социальных институтах».[8]

Военное общество, к каковому автор вслед за Гербертом Спенсером относит Россию, отличается от невоенного примерно так же, как закаленный и израненный в боях воин отличается от юного и пышущего здоровьем новобранца. Война, как увеличительное стекло, собирающее световой луч в раскаленной точке, резко поднимает градус социального напряжения и ломает привычные устои жизни – здесь и людские, и материальные потери, здесь море человеческих страданий, здесь утраты или завоевания территорий и, конечно, нажива. А все вместе это ведет к деформации социальных отношений, к изменению вектора социального развития. Наверное, поэтому влияние войны на судьбы России Питирим Сорокин называл роковым, поскольку она не может не менять самой структуры общества просто в силу того, что под ее влиянием меняется и состав общества, и его свойства.[9]

Но комплексное, всестороннее изучение вызванных войнами социальных деформаций представляет собой определенные трудности, поскольку, во-первых, охватывает широкую область междисциплинарных отношений, а во-вторых, требует «незамыленного» взгляда. Видимо, поэтому при анализе современного социально-экономического состояния России и ее советского прошлого многие исследователи не находят ничего лучше, как вторить нашим западным «партнерам», сводя все к презумпции виновности «тоталитарного политического режима».[10] Сегодня многим невдомек, что короткий исторический период, так называемый социалистический или – в западной интерпретации – тоталитарный, был неотъемлемым продолжением тысячелетней истории России, 384 года из 611 лет которой были отданы войне.

По логике вещей, сегодня к военному обществу мы могли бы отнести США, которые провели в войнах 80 процентов своей истории, или Европу, превосходящую Россию по общему количеству военных лет. Но это не так: и США, и Европа отличаются высоким уровнем развития демократии, частной инициативы и торжества закона. Из этого следует, что продолжительное участие в войнах само по себе не ведет к появлению военного общества.

Склонность российского общества к военной самоорганизации и временами к безграничному патернализму трудно объяснить деятельностью тех или иных политических акторов – например, трагическими ошибками последнего императора, злым гением коммунистического диктатора или казнокрадством современных чиновников и олигархов. Для людей, знакомых с отечественной историей, не секрет, что черты военного общества в той или иной степени были присущи России всегда. Историческая устойчивость ее социальной системы к немногочисленным демократическим прививкам говорит о том, что дело, скорее всего, не в политике лидеров, не в самих лидерах или чиновниках, а в действии каких-то пока еще непознанных социальных механизмов, в действии как раз той самой «темной материи», о которой мы говорили выше.

При этом речь идет не о формально существующей политической системе. Она-то уж точно обладает всеми признаками современного демократического государства, которые, правда, некоторые политологи считают «имитацией отсутствующих институтов»[11] (Л. Ф. Шевцова). Речь идет о теневых, латентных механизмах социального действия, относящихся к глубоко внутренним структурным формам системы. Это некие невидимые приводные ремни – действительно, что-то вроде космической «черной материи» или «черных дыр»: сила их гравитации такова, что поглощает свет и заставляет планеты менять орбиту. Инструментально обнаружить их невозможно, и остается только измерять отклонения в орбитах планет, чтобы определить местоположение «черной дыры».

В этом и заключается цель настоящей работы – определить отклонения в «орбите» социальной системы России и тем самым приблизиться к пониманию латентных механизмов ее трансформации. По мнению известного американского социолога Р. К. Мертона, именно они обеспечивают больший прирост социологического знания.[12] И хотя он говорил это о латентных функциях поведения человека и людей в целом, нам ничто не мешает применить такой же подход при исследовании социальной системы, которую в конечном итоге тоже составляют люди.

Пробным камнем исследования, то есть детерминирующей частью социальной действительности будет служить война. Явление это крайне сложное. Существует много теорий, нередко противоположных друг другу, которые по-разному описывают причины возникновения войн и их характеристики. Но определение войны на понятийном уровне все-таки сводится к относительно устойчивой конструкции, не лишенной, правда, некоторой вариативности. Так, по определению исследователя XIX века генерала П. А. Гейсмана, война «есть средство, и притом крайнее средство в руках политики для достижения государственных целей».[13]

Сегодня, спустя сто с лишним лет, сетевой ресурс Wikipedia определяет войну как конфликт между политическими образованиями (государствами, племенами, политическими группировками и т. д.), происходящий в форме военных (боевых) действий между их вооружёнными силами, причем, «как правило, война имеет целью навязывание оппоненту своей воли». В то же время известный специалист по вопросам войны и мира из университета Ватерлоо (Канада) Брайан Оренд считает, что война имеет целью «устанавливать свои порядки на определенной территории», «управлять ею».[14]

Фундаментальное военно-философское издание «Война и мир в терминах и определениях» дает такое определение войны: «общественно-политическое явление, связанное с коренной сменой характера отношений между государствами и нациями и переходом противоборствующих сторон от применения ненасильственных форм и способов борьбы (разрешения противоречий) к прямому применению оружия и других насильственных средств для достижения определенных политических и экономических целей».[15]

Но наиболее точным, универсальным и исчерпывающим, на наш взгляд, является определение войны, которое дал классик военного искусства К. Клаузевиц, и которое так или иначе, в отдельных элементах, приводится почти во всех определениях такого сложного понятия как война: «война – это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю».[16]

И хотя уже в начале ХХ века это определение считалось «неоригинальным» (А. Е. Снесарев), сегодня оно приобретает новое и более глубокое содержание. Современная наука ищет ответы на вопросы о происхождении войны и в психологической природе человека. Так, известный военный психолог А. Г. Караяни считает, что «под войной можно понимать такой вид конфликта между субъектами политики, при котором они осознают себя участниками военного противоборства и стремятся модифицировать поведение друг друга применением или угрозой применения средств вооруженного насилия».[17]

С нашей точки зрения, «модифицировать поведение друг друга» или применять оружие «для достижения определенных политических и экономических целей» есть не что иное, как «заставить противника выполнить нашу волю». Просто у К. Клаузевица в одном слове точнее читается и цель, и смысл «модификации» – заставить. То есть вынудить противника делать то, что он не хочет или не может, силой преодолеть его желание, навязать ему свою волю.

И тогда получается, что за последние сто с лишним лет понимание социальной сути войны и ее определение в оценках исследователей не претерпело существенных изменений и сводится все-таки к одному: заставить противника выполнить нашу волю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.