1.1. Источник в системе исторического познания (сравнительный анализ теоретических концепций)

1.1. Источник в системе исторического познания (сравнительный анализ теоретических концепций)

В составе задания представлены фрагменты из теоретических трудов европейских историков и философов, посвященных изучению задач исторической науки и роли источника в формировании системы исторических знаний (каждый из них отражает особый методологический подход к решению этих вопросов). При выполнении задания необходимо выявить содержательную специфику каждого из фрагментов, соотнести ее с одним из перечисленных методологических подходов и определить авторство текста. Результатом работы является заполнение таблицы соответствия, а также подготовка письменного комментария относительно того, по каким признакам было установлено соответствие каждого из текстов.

Документ 1

Исторический метод есть метод, применяемый нами при составлении истории; он служит, во-первых, для научного определения исторических фактов, затем для их группировки в научную систему. <…> История как наука изучает известную категорию фактов, а именно факты исторические: это всегда факты произошедшего и притом факты, касающиеся человека. Она изучает их с помощью метода, соответствующего их природы, точно так же, как существует химия, изучающая химические явления с помощью химического метода, биология, изучающая факты биологические, или зоология, которая описывает мир животных. При таком взгляде история является наукой наблюдательной. <…> Исторический метод допускает два ряда действий: 1) он позволяет изучать документ, чтобы определить, каковы были отдельные факты прошлого, следом которых остался этот документ; 2) он позволяет, восстановив эти факты, группировать их в методические построения с целью обнаружения их взаимных отношений. <…> Каким образом при помощи документа можно достигнуть знания того или другого факта? Существует ли между фактом и документом определенное соотношение, которое позволяет тому, кто знаком с документом, ясно представить себе факт? Документ есть след, оставленный фактом. Эти следы могут быть двух родов: непосредственные и косвенные. К непосредственным относятся материальные предметы. <…> К косвенным следам относятся письменные памятники, которые обыкновенно носят название документов. Непосредственно документы дают возможность узнать только мысль того, кто их составил, это не что иное, как следы психологических актов, но они могут дать косвенное средство к постижению внешних фактов. <…>

Прежде, чем воспользоваться документом как достоверным источником, надо принять специальные предосторожности, которые составляют первый отдел исторического метода – это критика, то есть суждение о ценности документа. <…> Прежде всего необходимо проделать предварительную работу: установить происхождение документа. Она состоит в том, чтобы собрать сведения, касающиеся обстоятельств, при которых появился документ. <…> Надо также составить себе возможно ясное представление об авторах и сотрудниках, об их характерах, привычках, об участии, которое каждый из них принимал в работе <над документом>, и особенно о том, какие приемы употребляли они для собирания сведений и для приведения их в формулы. Если нам не удастся ясно представить себе, каким образом был составлен документ, то, по крайней мере, мы будем знать, что надо сохранять недоверчивое отношение к голому результату, полученному от действий, оставшихся для нас неизвестными. <…>

Как только установлено происхождение документа, начинается работа, касающаяся его содержания – внутренняя (объяснительная) критика. Эту работу можно произвести только посредством анализа. Основной принцип внутренней критики состоит в том, чтобы разобрать и критиковать в отдельности каждую из частей документа, <…> определить смысл, придаваемый автором документа, другими словами определить то, что хотел выразить автор. <…> Когда смысл документа определен, объяснительная критика окончена. Ее цель – узнать мысль автора, она дает нам средство представить себе весь инвентарь, которым оперировал автор. <…> Результат этого исследования будет относительный и только вероятный. Следовательно, надо знать, в каких случаях автор склонен быть правдивым. <…> Но мы должны заняться не критикой автора вообще. Дело состоит в том, чтобы найти условия, которые могли склонить его к неправильному действию, ко лжи, к легкомысленному утверждению, к заблуждению. <Для критики правдивости и точности> нужно разработать ряд вопросов, в которых бы были предусмотрены все самые сильные причины неправильности. <…> Если автор лично производил работу – как приступил он к этой работе? Был ли этот труд непосредственным желанием высказаться или ответом на вопрос? <…> Работал автор, сам производя непосредственное наблюдение над действительностью? Или через посредство умственного акта? Какие данные мог иметь автор? <…> Если автор действовал при помощи непосредственного наблюдения, не было между ним и предметом наблюдения какого-либо повода для личной ошибки? Предполагая, что автор действительно наблюдал, надо знать, находился ли он в условиях, благоприятных для наблюдения, был ли свободен от предубеждения, от предвзятого мнения? <…> Применяя такой вопросный список, мы можем все утверждения разделить на три категории: невозможные, сомнительные и не внушающие сомнения. <…> Это привело нас к малоуспокоительным заключениям. Единственные вполне прочные результаты – это отрицательные. Все же положительные результаты могут быть только относительными. <…> Следовательно, первое впечатление, которое мы выносим из этого исследования, таково, что достигнуть какой-либо истины историческим методом невозможно. Однако на деле этот метод позволяет определить неопровержимые факты. <…> Фактом называется то, что соединяет вместе несколько впечатлений, соответствующих внешней действительности. <…> Каждое из этих сведений, взятое в отдельности, должно было бы остаться в положении вероятности, и мы не имели бы права рассматривать его как неопровержимое. Но прием состоит в том, чтобы сравнить несколько наблюдений одного и того же факта, чтобы посмотреть, согласны ли они между собой. Весьма маловероятно, чтобы наблюдатели, работая независимо друг от друга, сделают совершенно одинаковую ошибку, а по мере того, как число таких наблюдателей увеличивается, случайностность такого совпадения делается менее и менее вероятной. Это и есть способ вычисления вероятностей. <…> Чтобы применить этот принцип к сведениям, полученным из документов, нужно соединить несколько согласующихся положений об интересующем нас факте, надо распределить по группам результаты критического анализа, соединяя вместе утверждения, относящиеся к одному и тому же факту. На техническом языке эта основа документа называется источником.

Документ 2

Исторические источники являются носителями информации, на основе которой историк реконструирует изучаемую им общественно-историческую реальность. <…> Главная из задач источниковедения состоит во все более явственно обнаруживающейся потребности повышения информативной отдачи источников. Она обусловлена тем, что всегда имеет место определенное несоответствие между информацией, которая необходима историку для изучения тех или иных явлений или процессов, и тем, что непосредственно отражено в источниках. Это несоответствие порождается различиями между целями, которые преследовали «творцы» источников, и теми задачами, которые ставят историки, обращаясь к источникам. Развитие исторической науки ведет к углублению этих различий (поскольку расширяется и усложняется круг исследуемых проблем), а следовательно, растет потребность в сведениях, непосредственно не выраженных в источнике. Эта потребность может удовлетворяться, во-первых, путем вовлечения в научный оборот новых, ранее не использовавшихся источников, и, во-вторых, посредством повышения информативной отдачи уже известных источников. Первый путь, как и всякий экстенсивный подход, в конечном счете ограничен. Поэтому разработка принципов, путей и методов повышения информативной отдачи источников становится все более актуальной задачей источниковедения. В этой связи приобретает принципиальное значение выяснение общих возможностей повышения информативной отдачи источников и основных путей ее реализации. <…>

Исторические источники, несмотря на целевое происхождение и субъективное отражение действительности, не только объективно отражают историческое прошлое и поэтому делают возможным его научное изучение, но и сами содержат информацию, необходимую для их критической оценки, для выявления соотношения в них объективного и субъективного. Тем самым обнаруживается полная несостоятельность всякого рода субъективистских и идеалистических концепций исторического источника, основывающихся на том, что степень объективности отражения действительности в источниках якобы не может быть установлена из-за отсутствия необходимой для этого объективной информации. <…>

Центральной проблемой источниковедения в исследова-тельско-прикладном аспекте является повышение информационной отдачи источников путем извлечения скрытой информации. Задача источниковедов состоит в разработке конкретных путей и методов ее выявления в зависимости от особенностей разных видов источников и в соответствии с решаемыми исследовательскими задачами. Структурный характер этой информации указывает тот основной путь, которым следует здесь идти. Это анализ взаимосвязей, присущих исследуемым явлениям и процессам на основе непосредственно выраженных в источниках данных. Собственно, анализ взаимосвязей всегда был в центре и источниковедческих и конкретно-исторических исследований. Применительно к современному этапу развития исторической науки стоит задача совершенствования методов анализа взаимосвязей, выявления и использования скрытой информации. Особенно эффективным здесь может быть применение системного подхода и анализа, математических методов и ЭВМ. <…>

Таким образом, в источниковедческом анализе исторических источников системный подход, структурный анализ и выявление на основе их скрытой информации значительно расширяют возможности установления достоверности заложенной в них информации. Широкое внедрение этих методов в практику источниковедческого анализа существенно расширит возможности этого анализа и повысит его уровень. <…> Значительные успехи в применении системного подхода и структурно-функционального анализа достигнуты и конкретно-историческими исследованиями, основанными на применении количественных методов.

Документ 3 

Если мы станем рассматривать результаты развития относительно массы индивидов, существующих одновременно в данную эпоху, и если систематически проследим его из поколения в поколение, то получим тогда картину прогресса человеческого разума. Этот прогресс подчинен тем же общим законам, которые наблюдаются в развитии наших личных способностей, ибо он является результатом этого развития, наблюдаемого одновременно у большой группы индивидов, соединенных в общество. <…> Картина, которую я предполагаю начертать, разбивается на три совершенно различные части.

В первой, где на основании сведений путешественников изображается состояние человеческого рода у наименее цивилизованных народов, нам остается разгадать через какие ступени изолированный человек, или, вернее, ограниченный ассоциацией, необходимой для своего воспроизведения, мог дойти до этих первичных усовершенствований, последним пределом которых является употребление членораздельной речи. Последнее обстоятельство было тогда наиболее заметным и едва ли не единственным оттенком, который с некоторыми более распространенными моральными идеями и слабыми зачатками социального порядка составлял различие между человеком и животными, живущими, как и он, стройными и прочными обществами. Таким образом, только наблюдения над развитием наших способностей могут служить нам здесь путеводной нитью.

Затем, чтобы довести человека до того уровня культуры, когда он занимается ремеслами, когда он начинает озаряться светом знаний, когда торговля объединяет нации, когда, наконец, изобретается азбука, мы можем руководствоваться также историческими данными о различных обществах которые изучались почти во всех стадиях своего развития, хотя ни одно нельзя было бы проследить по всему пространству, которое разделяет эти две великие эпохи человеческого рода. Здесь картина начинает большею частью опираться на исторические факты: но необходимо последние извлекать из историй различных народов, их подбирать и сочетать и на этом основании строить гипотетическую историю единого народа, рисовать картину его прогресса. <…>

Наконец, останется только начертать последнюю картину, картину наших надежд, картину прогресса, который будет достигнуть грядущими поколениями, и который как бы обеспечивается постоянством законов природы. Нужно будет показать через какие ступени должно пройти то, что нам теперь кажется напрасной надеждой, чтобы мало-помалу стать нам доступным. Придется выяснить, почему при мимолетном торжестве предрассудков, поддерживаемых развращенными властями и народом, только истине суждено стать навсегда победительницей. <…> Если существует наука, с помощью которой можно предвидеть прогресс человеческого рода, направлять и ускорять его, то история того, что было совершено, должна служить главным фундаментом этой науки.

Документ 4

«Современной» принято называть историю недавнего прошлого – последние пятьдесят, десять лет, год, месяц, минувший день, даже час или миг. <…> Она современна именно потому, что в рамках ее всякий духовный акт лежит вне времени (вне прошлого и будущего), возникает «в одно время». История же «несовременная», история «прошлого» имеет дело с уже свершившимся и предполагает критическое его осмысление независимо от того, сколько прошло с тех пор – тысячелетие или всего лишь час. <…> Однако, по здравом размышлении, свершившуюся историю, что именуется «несовременной», историей «прошлого», тоже можно без оговорок назвать современной. Для этого необходимо одно условие: факт, из которого творится история, должен жить в душе историка или же (пользуясь историческим лексиконом) историк должен иметь в своем распоряжении удобопонятные документы. И если этот факт сопровождается толкованием или пересказом, это лишь обогащает его, а сам факт ни в коем случае не утрачивает своей значимости, эффекта своего присутствия. То, что прежде было толкованием, оценкой, теперь стало фактом, «документом» и в свою очередь подлежит истолкованию и оценке. <…> Современная история возникает непосредственно из жизни, оттуда же происходит и несовременная история, ибо очевидно, что лишь интерес к настоящему способен подвигнуть нас на исследование минувшего. <…>

Допустив, что современность – не характеристика того или иного класса истории, а внутреннее свойство всякой истории, необходимо постичь единство истории и жизни – не в смысле абстрактного тождества, но как единство синтетическое, предполагающее наряду с единством и различие. Говорить об истории, не имея документов, столь же нелепо, как рассуждать о существовании чего-либо при отсутствии одного из необходимых условий этого существования. История, не опирающаяся на документ, не достоверна, а смысл истории состоит именно в ее достоверности. Но всякая ее повествовательная конкретизация лишь тогда является исторической, когда представляет собой критическое осмысление документа, основанное на интуиции, размышлении, сознании, самосознании и т. п. <…>

Возможно ли вообще разорвать связь документа с его толкованием, истории с жизнью? Почему бы и нет? Ведь документы, соответствующие тому или иному историческому периоду, не живут в нашей душе. <…> Но коль скоро упомянутая связь нарушена, история уже не является историей, она предстает «лишенной конкретного содержания», <превращается в хронику>. История жива, хроника мертва, история всегда современна, хроника уходит в прошлое. Всякая история превращается в хронику, если не подлежит осмыслению, а лишь регистрируется. <…> История, оторванная от живого документа и сведенная к хронике, уже не духовный акт, а просто вещь, скопление звуков или иных знаков, и документ, оторванный от жизни, не что иное, как вещь, подобная всем прочим, скопление звуков или иных знаков; к примеру, звуки и буквы, через которые выражал себя закон, или высеченная в мраморе фигура божества, внушавшая некогда религиозный трепет, или груда костей, в которую с течением времени превратились человек и животное. <…>

Документ и критика, жизнь и мысль – вот истинные источники истории, иными словами, элементы исторического синтеза, и в качестве таковых они не предшествуют истории или синтезу как резервуар, к которому историк спешит со своим ведром, а заложены внутри истории, внутри синтеза, как ими созданные и их созидающие. Истинный смысл исторического познания нельзя постичь, если не отталкиваться от того принципа, что сам дух и есть история, что в каждый отдельно взятый момент он и творит историю, и сотворяется ею. То есть несет в себе всю историю и совпадает в ней с самим собой. Дух самоопределяется и индивидуализируется, одновременно снимая прежнюю определенность и индивидуальность, дабы создать новую, еще богаче, еще насыщеннее. Он, если можно так выразиться, пережил бы собственную историю даже без внешних атрибутов, именуемых документами. Однако эти внешние атрибуты служат ему орудиями, это подготовительная стадия в процессе совершения внутреннего жизненного акта, в котором они находят свое разрешение. Вот почему дух присваивает себе и ревниво оберегает «память прошлого».

Документ 5

При изучении истории цивилизации <…> мы находимся как бы в центре самой цивилизации, в центре изучаемого нами факта. Я умышленно употребляю слово «факт». Цивилизация есть факт, подобный всякому другому, факт, который наравне со всяким другим может сделаться предметом изучения, описания, рассказа. Многие не без основания утверждают, что историю следует ограничить фактами и только фактами. Это весьма справедливо; но число и разнообразие фактов гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда. Есть факты материальные, видимые – сражения, войны, официальные действия правительств; есть факты моральные, скрытые, но, тем не менее, вполне реальные; есть факты индивидуальные, имеющие определенное название; есть факты общие, безымянные, которых нельзя отнести к известному времени, дню, году, которые невозможно заключить в определенные рамки; но, тем не менее, и они принадлежат к числу исторических фактов; исключение их из истории было бы равносильно ее искажению. <…> Цивилизация есть один из таких фактов – факт всеобщий, скрытый, сложный, нелегко поддающийся описанию и повествованию, но, тем не менее, существующий, имеющий полное право быть предметом повествования и описания. <…> Но в чем же состоит самый факт – спросим мы, прежде чем приступим к его истории, – факт столь важный, столь всеобъемлющий и драгоценный, являющийся как бы смыслом, выражением всей жизни народов? <…> Мне кажется, что сущность, заключающаяся в слове «цивилизация», есть прогресс, развитие; термин этот неизбежно связан с представлением о народе, который движется вперед, движется для того, чтобы переменить не только место, но и состояние – о народе, жизнь которого все более и более расширяется и улучшается. Идея прогресса, развития кажется мне основною идеею цивилизации. <…>

Очевидно, что историю цивилизации можно изучать с двух сторон, почерпать из двух источников, рассматривать с двух различных точек зрения. Историк может обратиться к человеческому духу, каким он представляется в продолжение известного промежутка времени, целого ряда столетий или у какого-нибудь народа; он может изучить, описать, передать все явления, видоизменения, перевороты, совершившиеся во внутреннем мире человека, и, окончив такой труд, он получит историю цивилизации избранного им народа или периода. Он может пойти и другим путем: не вступая во внутренний мир человека, он может встать в центре мировой арены, не описывая изменения идей и чувствований отдельных существ, он может излагать внешние факты, события, общественные перевороты. Эти два отдела, эти две истории цивилизации тесно связаны между собою; они служат отражением, изображением друг друга. Однако они могут и даже должны быть разделены, по крайней мере, сначала, для того, чтобы каждый из них мог быть подвергнут подробной разработке.

Документ 6

История – не сумма происшествий, не общий ход всех событий, а некоторое знание о происшедшем, т. е. происшедшее, которое знают. Без этого знания происшедшее было бы, как если бы его и не было. Ибо поскольку оно внешней природы, то оно минуло; только в воспоминаниях, насколько его знает мыслящий дух, оно есть непреходящее. <…> Данным для исторического опыта и исследования являются не прошлые времена (они минули), а непреходящее, то, что от них осталось в данный момент, т. е. Здесь и Теперь. Не былые времена проясняются, а то, что от них осталось в настоящем. Эти пробужденные ото сна отблески суть идеально прошлое, мыслимая картина былых времен. Моделируя, формируя, преобразовывая, исследователь находит возможность понимания, исторического исследования. <…>

Возможность понимания состоит в конгениальном для нас виде проявлений, которые имеются у нас в наличии в качестве исторического материала. Она обусловлена тем, что чувственно-духовная природа человека выражает любой внутренний процесс в чувственной восприимчивости, отражает внутренние процессы в любом проявлении. <…> Понимание является синтетическим и одновременно аналитическим, индукцией и дедукцией. Но от логического механизма процесса понимания отличается акт понимания. Последний происходит в описанных условиях как непосредственная интуиция, как будто одна душа погрузилась в другую душу, созидательно, как зачатие при совокуплении. <…>

Историческое исследование предполагает размышление о том, что и содержание нашего «Я» есть многократно передаваемый, ставший историческим результат. Познанный факт такой передачи есть воспоминание. <…> Исторический материал есть отчасти то, что имеется еще непосредственно в наличии из того настоящего, понимание которого мы ищем (остатки), отчасти то, что от них перешло в представления людей и дошло до нас как воспоминание (источники), отчасти вещи, в которых объединены обе формы (памятники). <…> <Это> различие по значению трех видов материалов вытекает из цели, для которой они будут служить исследователю. <…>

Источники, даже самые великолепные, проливают на наше исследование только, так сказать, поляризованный свет. Исследователь изучает остатки очень добросовестно, вникая в мельчайшие подробности; чем четче и основательнее он их исследует, тем щедрее, сторицей окупаются его усилия; но остатки являются как бы случайными и разрозненными фрагментами. <…> <Поэтому> критика не ищет «подлинный исторический факт»; ибо любой так называемый исторический факт, помимо средств, связей, условий, целей, которые действовали все одновременно, является комплексом волевых актов, зачастую многих благоприятных и тормозящих развитие волевых актов, которые как таковые минули вместе с настоящим, которому они принадлежат. <…> Задача критики – определить, в каком отношении находится еще имеющийся материал к волевым актам, из которых он получает свою форму. <…>

Критика не ищет первоистоков, и интерпретация не требует их. В нравственном мире ничего нет, что бы не передавалось из поколения в поколение. Историческое исследование не стремится объяснять, т. е. выводить как нечто необходимое, только как последствие и результат более позднее из более раннего, явления из законов. Сущность интерпретации – увидеть в былых происшествиях реальности во всей полноте их условий, которые требовали своей реализации и действительности. <…> Мы можем это проделать в двух вариантах: а) либо мы наблюдаем в тех материалах состояние нравственных образований, каковые сложились в том настоящем и еще до него, и получаем таким образом этический горизонт, внутри которого находилось все, что было и произошло в это время у этого народа и т. д.; и тем самым меру любого отдельного процесса в то время, у того народа и т. д.; б) либо мы ищем и устанавливаем моменты, шествующие в этом состоянии вперед, и, сопоставляя их с тем состоянием, куда они привели, как они исполнились, мы получаем то, что нам объясняет движение в том времени, у того народа, стремления и поиски людей того времени, их победы и поражения.

Документ 7

Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя. История является для нас воспоминанием, о котором мы не только знаем, но в котором корни нашей жизни. <…> Исторически познанное является – даже в своей достоверности и объективности – не безразличным содержанием, но моментом нашей жизни. <…> То, что составляет в истории лишь физическую основу, что возвращается, сохраняя свою идентичность, что есть регулярно повторяющаяся каузальность, – все это неисторическое в истории. В потоке того, что только происходит, историчность выступает как нечто своеобразное и неповторимое. Она являет собой традицию, сохраняющую свою авторитетность, и в этой традиции континуум, созданный воспоминанием об отношении к прошлому.

Историчность – это преобразование явления в сознательно проведенных смысловых связях. <…>

Если мы постигаем в истории общие законы (каузальные связи, структурные законы, диалектическую необходимость), то собственно история остается вне нашего познания. Ибо история в своем индивидуальном облике всегда неповторима. А локализации в пространстве и во времени, индивидуализации этих признаков реальности как таковой еще недостаточно, чтобы характеризовать индивидуальное в истории. Все то, что повторяется, что в качестве индивидуума может быть заменено другим индивидуумом, что рассматривается как проявление всеобщего, все это еще нельзя считать историей. Для того чтобы быть историческим, индивидуум должен быть единичным, неповторимым, единственным. <…>

В истории существенно только одно – способность человека вспоминать, а тем самым и сохранять то, что было, как фактор грядущего. Время имеет для человека неповторимое значение историчности, тогда как существование по своей природе – лишь постоянное повторение одного и того же; оно меняется лишь бессознательно на громадном протяжении времени – о причине этого изменения нам известно очень мало или вообще ничего. <…> Поэтому историю можно рассматривать как сферу опыта, поэтому единство тонет в бесконечности возможного. Нам остается только вопрошать. Покой великого символа целого, образа всеединства, стирающего время, а с ним прошлое и будущее, – лишь опорная точка во времени, а не окончательно познанная истина. Однако если мы не хотим, чтобы история распалась для нас на ряд случайностей, на бесцельное появление и исчезновение, на множество ложных путей, которые никуда не ведут, то от идеи единства в истории отказаться нельзя. Вопрос заключается в том, как постигнуть это единство. <…> В наши дни преодолевается то отношение к истории, которое видело в ней обозримое целое. Нет такого завершенного целостного понимания истории, в которое вошли бы и мы. Мы находимся внутри не завершенной, а лишь возможной, постоянно распадающейся обители исторической целостности. <…>

Историю <конечно> можно воспринимать и как хаотическое скопление случайных событий – как беспорядочное нагромождение, как водоворот пучины. Он все усиливается, одно завихрение переходит в другое, одно бедствие сменяется другим; мелькают на мгновение просветы счастья, острова, которые поток временно пощадил, но вскоре и они скрываются под водой. Но при таком понимании в истории нет един-

ства, а, следовательно, нет ни структуры, ни смысла, разве только этот смысл и эта структура находят свое выражение в необозримом числе каузальных сцеплений и образований, подобных тем, которые встречаются в природе, но значительно менее точно определяемых. <…> Картина истории и осознание ситуации в настоящему определяют друг друга. Так же, как я вижу целостность прошлого, я познаю и настоящее. Чем более глубоких пластов я достигаю в прошлом, тем интенсивнее я участвую в ходе событий настоящего. В эту сферу историчности нас приводит сфера нашей экзистенции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.