Нам объявлена война

Нам объявлена война

Ни новогодняя мишура наступившего 2014 года, ни послепраздничная суета с её свежими «вбросами»: извращенцами в рясах, полярниками во льдах, кораблём в сенегальском плену, — не затмили в русских людях ноющую сердечную тоску от волгоградских терактов. От двух взрывов, прогремевших один за другим посреди двух таких разных городов: сначала, 29 декабря 2013-го, Волгограда сонно-успокоенного, а на следующий день — Волгограда потрясённого.

Едва ли не страшней всего был третий, не состоявшийся, но ожидаемый теракт 31 декабря — в Волгограде паникующем. Целые сутки город жил в предчувствии новых смертей, не зная, от чего прятаться и куда бежать в последний день проклятого года.

Этот третий, несостоявшийся взрыв должен был стать кульминацией плана по захвату власти в отдельно взятом российском городе-миллионнике. Власти не формальной: не мэрское кресло и не губернаторский пост интересовали организаторов терактов. Власти над людьми они добивались. Над их страхами, позывами, мольбами. Над их суверенной волей и политическим выбором. Над их будущим — горестной судьбой обречённых жертв, остекленевших от неминуемой гибели.

Третий взрыв должен был показать, что в руках у врагов нашей страны имеется куда более эффективное оружие, нежели методички Джина Шарпа, «болотные» майданы или «твиттер-революции».

Волгоградские теракты подтвердили то, что многим было давно известно. России объявлена война. Война стратегическая, не на день и не на год. Война нового типа — без линии фронта и открытых бо-естолкновений, без открытого лица врага.

Волгоградские теракты подтвердили то, что многим было давно известно. России объявлена война. Война стратегическая, не на день и не на год. Война нового типа — без линии фронта и открытых боестолкновений, без открытого лица врага. Особенностью обоих терактов стало полное молчание тех, кто их замыслил. Никто не взял на себя ответственность за людские смерти, как это «принято» в терроре. Не прозвучало ни единого требования к российской власти.

Впрочем, это требование прозрачно читалось в самих взрывах — власть, а вместе с ней и лояльное ей население должны сгинуть, раствориться, «освободить» эту территорию и это историческое время, зовущиеся Россией.

В новой войне — не объявленной, но такой зримой — вступают в силу новые законы взаимодействия политических сил, социальных энергий, идеологических смыслов, информационных сюжетов. Взрывы и паника, бессилие и ненависть, молчание власти и молчание террористов должны были спровоцировать в Волгограде и затем по всей стране общественную истерию с непредсказуемыми последствиями.

Для этого и был выбран город на перекрёстке дорог, куда террористу легко добраться незамеченным. Город, где за два месяца до этого уже был взорван троллейбус и местное начальство надеялось, видно, что в одну воронку снаряд дважды не падает. Был выбран южный волжский город, где сильно кавказское присутствие, а тамошние опера в поисках экстремистов шерстят лишь русских националистов в соцсетях. Такой город был выбран, в котором сильны оппозиционные настроения, где доверие жителей к власти за последние годы подорвано, и поэтому вслед за террористическим пламенем могли бы полыхнуть другие взрывы — социальный и этнический.

А еще Волгоград был выбран как город знаковый для российской государственности, связанный тонкими, часто ускользающими от понимания нитями с «народными кодами», со священной нашей историей. Для русского народа это город-святыня, место решающей битвы, та точка на военных картах, где семьдесят лет назад случился перелом в борьбе Добра и Зла, откуда покатился обратно на Запад огонь великой войны. О той битве помнит и власть, отрекающаяся от всего советского, — даже она не может не апеллировать к той победе, спонсирует киноэпопею «Сталинград», актуализирует табуированное слово в общественном сознании.

Вот в какое средоточие метил враг. Он стремился устроить «реванш на Волге», переписать историю, переиграть завершившееся сражение. Третий взрыв, намеченный на 31 декабря, был замышлен как прорыв Паулюса на восточный берег и тотальное наше истребление — чтобы белоснежные фигурки пионеров со знаменитого фонтана станцевали пляску смерти вокруг чьей-то оторванной головы.