3. Образование коалиционного правительства

3. Образование коалиционного правительства

Исполнительный Комитет, приняв решение об образовании коалиционного правительства, немедленно же перешел к обсуждению программы нового правительства, состава его и взаимоотношений его с Советом.

Большинство Исполнительного Комитета считало само собой разумеющимся, что в основу переговоров с правительством о программе новой власти мы должны положить решения Всероссийского совещания Советов.[4] В самом деле, тщательно разработанная программа по вопросам внутренней и внешней политики, которую приняло Всероссийское совещание, представляла собой не изложение социалистических воззрений, а практически осуществимую программу демократии, отражавшую стремления огромного большинства народа и учитывавшую всю существовавшую тогда международную и внутреннюю обстановку.

Письменного текста будущей декларации правительства мы не имели времени заготовить, но я устно изложил основные положения, которые мы должны были предложить при переговорах о коалиции как программу мероприятий, осуществимых до созыва Учредительного собрания. Эти общие положения, одобренные в принципе Исполнительным Комитетом, мы с Даном затем формулировали письменно, и наш текст с некоторыми незначительными изменениями был утвержден Исполнительным Комитетом для представления правительству в следующем виде:

«1) Деятельная внешняя политика, открыто ставящая своею целью скорейшее достижение мира на началах самоопределения народов, без аннексий и контрибуций, и в частности подготовка переговоров с союзниками в целях пересмотра соглашений на основе декларации Временного правительства от 27 марта.

2) Демократизация армии, организация и укрепление боевой силы ее и способности к оборонительным и наступательным действиям для предотвращения возможного поражения России и ее союзников, что не только явилось бы источником величайших бедствий для народов, но и отодвинуло бы и сделало бы невозможным заключение всеобщего мира на указанной выше основе.

3) Борьба с хозяйственной разрухой путем установления контроля над производством, транспортом, обменом и распределением продуктов и организации производства в необходимых случаях.

4) Всесторонняя защита труда.

5) Аграрная политика, регулирующая землепользование в интересах народного хозяйства и подготовляющая переход земли в руки трудящихся.

6) Переустройство финансовой системы на демократических началах в целях переложения финансовых тягот на имущие классы (обложение военной сверхприбыли, поимущественный налог и т. п.).

7) Введение и укрепление демократического самоуправления.

8) Скорейший созыв Учредительного собрания в Петрограде».

При обсуждении этих положений в Исполнительном Комитете прения сосредоточились на двух первых пунктах.

Суханов в своих «Записках о революции» часто жалуется на то, что руководящее большинство Исполнительного Комитета стремилось «зажать рот» интернационалистской оппозиции. На самом же деле трудно представить себе большее долготерпение, чем то, которое обнаруживало большинство Исполнительного Комитета по отношению к интернационалистам и примером которого могут служить прения в этот вечер. В заседании Исполнительного Комитета, занятого спешной выработкой программы, которая должна была быть представлена на следующий день для неотложных переговоров, они вносили поправки, которые не имели ни малейших шансов быть приняты, так как эти поправки много раз отвергались раньше как самим Исполнительным Комитетом, так и Петроградским Советом и Всероссийским совещанием Советов. Большевики обычно вносили такие поправки на публичных собраниях, и эти их действия имели то оправдание, что они служили интересам пропаганды. Но интернационалисты, внося эти поправки в деловое собрание Исполнительного Комитета, не могли даже сослаться на этот мотив, ибо заседания Исполнительного Комитета не были публичны и отчеты о них не печатались.

В пункт первый нашей программы, касавшийся внешней политики, интернационалисты предлагали с целью давления на союзников внести указание, что коалиционное правительство оставляет за собой право в случае нужды опубликовать тайные царские договоры с союзными правительствами относительно целей войны и условий мира.

Еще на Всероссийском совещании Советов, где я выступал в качестве докладчика по вопросу о войне и мире, мне пришлось высказаться по поводу аналогичного предложения, внесенного тогда большевиками, и указать, что опубликование Россией тайных договоров без согласия союзников было бы актом форменной нелояльности, тем более недопустимым, что мы были лишены возможности одновременно опубликовать тайные империалистические договоры германской коалиции. Я напомнил оппозиции, что Всероссийское совещание Советов в подавляющем большинстве отвергло эта предложение большевиков, осуществление которого было бы понято народами союзных и нейтральных стран как акт прогерманской пропаганды и извратило бы, таким образом, в глазах всего мира смысл нашей борьбы за всеобщий демократический мир.

Вторая поправка интернационалистов касалась вопроса об активной обороне страны.

Указание в пункте втором нашей программы на необходимость укрепления боевой силы армии и ее способности к оборонительным и наступательным действиям они считали неуместным в устах советской демократии. Суханов, Стеклов и другие доказывали, что мы должны ограничиться требованием демократизации армии с целью сохранения в ней порядка.

Здесь опять повторялся тот спор, который нам пришлось вести с большевиками на Всероссийском совещании. Я указал интернационалистам, что их предложение шло вразрез со всей политикой советской демократии, которая не переставала внушать идущим за нею массам сознание того факта, что Советы ввиду завоеванного ими решающего влияния на направление всей политики революционной России являются силой более, чем кто бы то ни было, ответственной за организацию активной защиты страны от вторгшегося в ее пределы врага.

Само собой разумеется, что обе указанные поправки без дальнейших прений были отвергнуты.

Более интересны были прения по вопросу о составе нового правительства и его взаимоотношениях с Советом.

Ввиду соотношения сил, существовавшего в стране накануне образования коалиционной власти, всем нам было ясно, что в правительстве, составленном из представителей революционной демократии и буржуазии, главное влияние на направление политики, так же как и главная ответственность, должны были выпасть на долю представителей Совета, самой сильной организации в стране.

Следовало ли из этого, что социалисты должны были требовать предоставления им большинства мест в правительстве?

Большевики и интернационалисты, бывшие вообще противниками коалиции, по этому вопросу не высказывались. Но Суханов, Гольденберг и Стеклов, которых называли левыми коалиционистами, доказывали, что основным условием коалиции должно быть требование большинства для советских представителей.

Особенно горячо эту точку зрения отстаивал Суханов. Мы не должны стесняться поставить вопрос ребром, говорил он. Надо, по Лассалю, сказать, что есть. В условиях русской революции коалиция означает, что буржуазные представители будут пленниками социалистической демократии, и мы должны это прямо сказать правительству. «Это можно думать, но этого говорить нельзя», – заметил Суханову среди общего смеха Гольденберг.

Среди эсеров были также сторонники требования социалистического большинства в правительстве. Этой точки зрения держался и Чернов, который был в это время в Москве и только к самому концу переговоров об образовании коалиционного правительства вернулся в Петроград.

Но в руководящей группе Исполнительного Комитета никто не считал нужным требовать для социалистов большинства портфелей. Те же самые соображения, которые побуждали нас отклонять в течение долгого времени самую идею вхождения в правительство, заставляли нас теперь предпочитать сохранение буржуазного большинства в коалиционном правительстве. Такой состав правительства должен был наглядно демонстрировать стоявшим за нами массам действительное положение в стране. Ибо, несмотря на огромную популярность, которой пользовались Советы в среде наиболее активных слоев населения, в общей национальной жизни буржуазные классы сохраняли очень большое значение как ввиду их влияния на интеллигентские и технические силы страны, так и в силу того факта, что основы буржуазных воззрений соответствовали, по существу, всему настроению не организованного еще населения, огромное большинство которого состояло из крестьян.

Опыт социалистического правительства еще не был испробован даже в самых передовых странах, и психология масс, шедших за социалистической демократией, была такова, что они не представляли себе, чтобы правительство, имеющее социалистическое большинство, могло отказаться от попыток осуществить полностью социалистическую программу.[5]

Это соображение лежало в основе всей нашей предшествовавшей политики, исключавшей со стороны Совета стремление завладеть властью. Поэтому, когда я изложил этот взгляд от имени руководящей группы, значительное большинство Исполнительного Комитета его приняло.

С вопросом о составе коалиционного правительства был связан другой в высшей степени важный практический вопрос – о возможности выражения правительству безоговорочного, полного доверия. Оппозиция доказывала, что раз представители Совета не будут иметь в правительстве большинства, то формула поддержки правительства «постольку-поскольку» не могла быть изменена. Руководящая группа Исполнительного Комитета придавала решающее значение этому вопросу, и я изложил тот план, который был нами выработан на случай вхождения советских представителей в правительство. Мы считали, что одним из главных условий участия в правительстве советских представителей должна была быть ответственность этих представителей перед Советом. Министры-социалисты должны были взять на себя обязательство отчитываться перед Советом как перед парламентом, и Совет мог, если он был недоволен действиями правительства, отозвать из него своих представителей, кладя тем самым конец существованию коалиционного министерства. В этих условиях максимальное влияние советской демократии на правительство было обеспечено, и формула полного, безоговорочного доверия коалиционному правительству могла быть принята.

Большинство Исполнительного Комитета одобрило это предложение, которое в виде следующего параграфа было прибавлено к программным пунктам:

«Принимая на себя изложенное обязательство, представители демократии, вступивши в правительство, впредь, до создания Всероссийского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, признают себя ответственными перед Петроградским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов и обязуются отдавать ему отчет о всех своих действиях. Пребывание представителей Совета в составе правительства возможно лишь при энергичном проведении в жизнь вышеуказанной программы, и потому самое их присутствие во Временном правительстве обусловливает новому правительству полное доверие революционной демократии и всю полноту власти, столь необходимой для укрепления завоеваний революции и дальнейшего ее развития».

Большевики в прениях участия не принимали, ограничиваясь голосованием за те программные предложения интернационалистов, которые были заимствованы из их арсенала. Но по вопросу о новой форме контроля деятельности правительства Каменев, посоветовавшись со Сталиным, взял слово, чтобы поддержать предложения руководящей группы большинства. Обязательство министров-социалистов, сказал он, давать Совету публичные отчеты о своей деятельности в правительстве является в наших глазах более действительным и нормальным способом осуществления контроля над правительством, чем прежняя система переговоров при посредстве контактной комиссии. Новый порядок даст возможность не только большинству, но и оппозиции давать оценку деятельности правительства перед лицом всей демократии и проверять на фактах правильность своей общей концепции о задачах революционной власти.

Покончив с вопросом о программе и организации нового правительства, Исполнительный Комитет избрал делегацию для ведения переговоров об образовании коалиции. В состав делегации входили: от с.-д. – Чхеидзе, Дан, Богданов, Скобелев и я; от эсеров – Гоц, Филипповский и Чернов; от трудовиков – Станкевич. От оппозиции с совещательным голосом в делегацию вошли: большевик Каменев, межрайонец Юренев и интернационалист Суханов. Скобелев, который только что перед тем выехал в Стокгольм для переговоров об организации международного социалистического конгресса, был вызван с дороги обратно, так как большинство Исполнительного Комитета назначало его одним из будущих представителей Совета в правительстве.

С утра 2 мая начались переговоры нашей делегации с правительством. Они длились три дня и закончились поздней ночью с 4-го на 5-е, когда новое коалиционное правительство было наконец образовано.

Одновременно с переговорами с нашей делегацией правительство вело переговоры с двумя политическими центрами, представлявшими буржуазные группы, входившие в коалицию, – с Комитетом Государственной думы и с Центральным Комитетом кадетской партии. Переговоры с нами правительство поручило начать трем своим членам: кн. Львову, Некрасову и Терещенко. С ними мы встретились утром 2 мая на квартире у кн. Львова. Я помню первое впечатление от этой встречи. Перед нами были три самых влиятельных в правительстве министра, которые упорнее всех настаивали на образовании коалиционного правительства и которые после долгих усилий достигли этой цели. Но они далеко не имели торжествующего вида. По их озабоченным лицам чувствовалось, что предстоящий опыт был для них прыжком в неизвестность. Опыт раздела власти с социалистами, который не был еще испробован ни в одной другой стране, вызывал беспокойство в среде несоциалистических общественных кругов, и это настроение отражалось и на левых членах Временного правительства. Но вместе с тем с первых же их слов стало ясно, что они твердо решили сделать этот опыт.

Мы ознакомили министров с нашим проектом программы будущего правительства и его взаимоотношений с Советом.

Выслушав наше предложение и перечтя его письменный текст, кн. Львов заявил, что он и его товарищи по правительству, настаивавшие на образовании коалиционного министерства, заранее учитывали необходимость принять основные положения предложенной нами программы. По существу, говорил кн. Львов, эта программа есть развитие и продолжение той политики, которую Временное правительство и до сих пор осуществляло по соглашению с Советом, поэтому никаких существенных возражений против этой программы мы представить не можем.

Незначительные, вполне приемлемые для нас изменения, которые кн. Львов предложил ввести в нашу программу, касались внешней политики и земельного вопроса. Кн. Львов выразил готовность принять формулу «мира без аннексий и контрибуций», а также указание на необходимость подготовки соглашения с союзниками на основе декларации от 27 марта. Но он предложил добавить к этому пункту заявление, что коалиционное правительство в полном согласии с народом отвергает сепаратный мир. По вопросу о земельной реформе кн. Львов сказал, что, хотя Временное правительство первого состава и не декларировало своей точки зрения по этому вопросу, в правительстве нет никого, кто бы сомневался в неизбежности перехода всей земли в руки крестьянства. Он просил только в нашу формулу «аграрная политика, регулирующая землепользование в интересах народного хозяйства и подготовляющая переход земли в руки трудящихся» внести какую-нибудь конкретизацию и вместе с тем указать, что решение вопроса о переходе земли в руки трудящихся должно быть предоставлено Учредительному собранию.

Интересной чертой этих переговоров было следующее обстоятельство. Все знали, что наша программа встретит внутри правительства решительную оппозицию Милюкова и близких ему кадетских министров. Однако кн. Львов, выразив готовность принять нашу программу с указанными дополнениями, не сделал никакой оговорки относительно того, что решение правительства может не совпасть с его точкой зрения. В частности, говоря о параграфе по внешней политике, он даже подчеркнул, что этот параграф приемлем для большинства правительства, явно имея в виду неизбежную оппозицию Милюкова. Таким образом, заявления кн. Львова предрешали полное соглашение по программным вопросам.

Другая запомнившаяся мне любопытная черта этих переговоров заключалась в поведении Каменева. Делясь со мной своими впечатлениями, он сказал мне во время перерыва: «Я противник коалиции и сторонник более радикальной программы. Но поскольку в правительстве остаются представители буржуазии, признаюсь, большего требовать от них нельзя». И затем, когда мы искали наиболее подходящую формулу для конкретизации мероприятий, регулирующих землепользование в ожидании перехода земли в руки крестьян, Каменев снова подошел ко мне и предложил следующее определение: «Обеспечить наибольшее производство хлеба для нуждающейся в нем страны». Эта на вид очень умеренная формула кратко и ясно выражала идею всех переходных мероприятий, в том числе и отобрания земли у помещиков, отказывающихся ее засевать, и потому я охотно включил ее в пятый пункт нашей программы, который получил следующую редакцию, одобренную делегацией:

«Предоставляя Учредительному собранию решить вопрос о переходе земли в руки трудящихся и выполняя для этого подготовительную работу, Временное правительство примет все необходимые меры, чтобы обеспечить наибольшее производство хлеба для нуждающейся в нем страны и чтобы урегулировать землепользование в интересах народного хозяйства и трудящегося населения».

Суханов в своих «Записках о революции» резко критикует этот пункт и говорит, что он пытался через посредство Гоца воздействовать на меня, чтобы заменить фразу о «наибольшем производстве хлеба» более революционной формулой. Я помню, что Гоц действительно советовал мне сделать перемену в этом смысле, но, когда я ему сказал, что настоящим автором этой формулы является Каменев, он засмеялся и перестал спорить.

Это негласное сотрудничество Каменева в составлении декларации коалиционного правительства было очень характерно для психологии Каменева и других умеренных большевиков той эпохи. Сохраняя официально положение непримиримой оппозиции, многие из них в глубине души считали коалицию одним из способов укрепления и развития революции. При этом развитие революции они понимали не в духе Ленина, который рассчитывал на то, что демократические социалисты своим участием в правительстве оторвут себя от масс и облегчат этим подготовку большевистской диктатуры. Развитие революции они понимали в том смысле, что коалиция укрепит демократический режим и что с осуществлением этой задачи большевикам останется выполнять роль парламентской оппозиции, популярной в массах своими крайними требованиями. Но, конечно, подлинное руководство партией было не в руках этих умеренных большевиков, а в руках Ленина, который лишь в силу необходимости отказывался до поры до времени от призывов к насильственным действиям против демократии.

В своих замечаниях относительно проекта декларации нового правительства кн. Львов не ограничился упомянутыми выше двумя программными пунктами. С наибольшей силой он подчеркнул третий вопрос – вопрос о создании твердой власти, причем Некрасов и Терещенко энергично его поддерживали.

Мы, представители так называемых цензовых элементов, принимаем вашу программу, говорили они. Но мы ждем от вас, что вы обеспечите новому правительству полную, безоговорочную поддержку советской демократии. Задача момента – создание правительства, способного действовать. Правительство, опирающееся на доверие большинства населения, должно быть в состоянии в случае нужды применять меры принуждения к анархическим элементам, нарушающим демократический порядок. Отсутствие дееспособной власти может в разгар войны и внутреннего кризиса привести страну к гибели.

По существу, в этом вопросе мы все были согласны с членами правительства. Мы сказали, что признаем необходимым применение принудительных мер для прекращения анархических эксцессов и готовы внести такое заявление в правительственную декларацию. Но, чтобы представить стремление демократической власти к сохранению порядка в его истинном свете, мы предложили борьбу с анархическими эксцессами связать с борьбой против контрреволюции. Ставя борьбу с анархией на эту почву, говорили мы, мы надеемся укрепить в народных массах такое настроение, которое поможет правительству свести применение репрессивных мер до минимума.

Члены правительства против нашего предложения не возражали, так как и они разделяли наши надежды в этот первый период революции – период, когда воодушевление и единение масс, поддерживавших демократическую политику, были настолько велики, что даже крайние большевистские элементы не решались выступать с призывом к насилию.

В результате этого обмена мнений мы решили внести в декларацию правительства, рядом с призывом к революционному народу оказать новой власти полное и безусловное доверие, указание на то, что «для спасения родины правительство примет самые энергичные меры против всяких контрреволюционных попыток и против анархических, неправомерных и насильственных действий, дезорганизующих страну и создающих почву для контрреволюции».

Вслед за этим первым свиданием с представителями правительства, на котором было достигнуто полное соглашение по программным вопросам, был объявлен перерыв, после которого мы должны были встретиться с правительством в полном составе.

Этот перерыв продлился до позднего вечера, так как за это время правительство в полном составе обсуждало результаты наших переговоров с кн. Львовым, а также сносилось по этому поводу с кадетским Центральным Комитетом и Комитетом Государственной думы. Мы же, со своей стороны, за это время должны были выполнить долг, который ввиду стремительного хода событий не смогли выполнить накануне, – сообщить общему собранию Петроградского Совета решение Исполнительного Комитета по вопросу о коалиции и получить от Совета формальную санкцию для продолжения переговоров.

Перед экстренно созванным пленумом Петроградского Совета я сделал доклад о решении Исполнительного Комитета разделить прямую ответственность за власть с демократическими элементами буржуазии как единственном способе парализовать кампанию, которую правые круги буржуазии открыли против демократической политики и которая нашла яркое выражение во внезапном демонстративном уходе из правительства военного министра Гучкова. Я обрисовал собранию задачи, стоящие в эту критическую минуту перед демократией, и подчеркнул необходимость сочетать борьбу за всеобщий демократический мир с укреплением революционной армии и организацией защиты страны. Отметив, что значительная прогрессивная часть буржуазии отказалась идти за правыми, антидемократическими кругами, я указал, что мы должны приложить все усилия для сохранения общенационального фронта российской революции, единственно способного обеспечить конечную победу демократии внутри страны и за ее пределами.

Собрание с горячим энтузиазмом встретило сообщение о предстоящем преобразовании правительства.

От имени большевиков выступил Зиновьев. В агитационной демагогической речи он развивал большевистские тезисы о том, что коалиция с какими бы то ни было буржуазными элементами неприемлема, ибо вся без исключения буржуазия империалистична и является заклятым врагом демократии. Он говорил, что представители Совета должны одни взять в руки всю полноту власти, чтобы без промедления открыть переговоры о всеобщем мире, конфисковать заводы и фабрики и положить конец эксплуатации труда.

Среди двух тысяч с лишком членов Петроградского Совета, перед которыми выступал Зиновьев, едва ли больше двух сотен принадлежало к рабочей или солдатской интеллигенции. Огромное большинство было избрано в Совет прямо из рабочей и солдатской гущи и не прошло никакой предварительной политической школы. И все же тяга к демократии была в этой среде так сильна, что Зиновьеву трудно было заставить себя слушать. Аудитория проявляла к нему явную враждебность. Иронические возгласы то и дело прерывали его речь. Когда же Зиновьев закончил словами: «Вся власть должна перейти к Совету. Мы одним ударом должны покончить все. Мы должны сказать – мы правительство», зал Морского корпуса огласился общим смехом.

При таком настроении собрания, казалось бы, можно было речь большевистского оратора оставить без ответа. Но мы никогда не делали этой ошибки. Мы знали, что яд большевистской пропаганды просачивался в массы. Общее собрание Совета было лучшим резервуаром наших пропагандистов. Делегаты ждали от нас аргументов, которые они могли бы противопоставить большевикам на заводских собраниях в своих отчетах о заседаниях Совета.

После Зиновьева взял слово Войтинский, который с присущей ему прямотой обратился к большевикам с вопросом. «Вы требуете, – сказал он, – немедленного открытия мирных переговоров, зная хорошо, что призыв русской революции не нашел еще достаточного отклика у народов союзных стран. Что же означает это требование в нынешних условиях, как не требование сепаратного мира между Россией и германской коалицией?»

Войтинский затронул самое больное место большевиков, ибо идея сепаратного мира воспринималась в то время в самых широких рабочих и солдатских массах как гибель свободы. Кучка большевиков, окружавшая Зиновьева, устроила Войтинскому обструкцию, стараясь заглушить его речь бурными протестами и криками: «Ложь!», «Клевета!» Но аудитория резко реагировала против этой обструкции, и Войтинский закончил речь под дружные аплодисменты большинства собрания.

В своем заключительном слове я отметил, что борьба против коалиции, которую большевики ведут под прикрытием демократической фразеологии, на самом деле представляет собой борьбу против самых основ демократии. Если бы Советы, говорил я, воспользовались тем, что огромное большинство населения остается еще не организованным, и захватили в свои руки всю полноту власти, они не смогли бы удержать эту власть иначе, как мерами насилия против большинства населения.

Напомнив большевикам высказывания Ленина о крестьянстве как о мелкобуржуазной массе, я сказал, что демократический социализм, к которому причисляли себя и большевики, всегда подчеркивал невозможность насильственными методами навязывать большинству народа систему хозяйства, к которому это большинство еще не было подготовлено. Отрекаясь теперь от этих принципов, говорил я, и становясь на путь диктатуры организованного меньшинства, мы не только не приблизили бы осуществление социализма, но зажгли бы гражданскую войну, которая надолго похоронила бы добытый усилиями стольких поколений свободный демократический строй. И я закончил указанием, что коалиция означает готовность пролетариата считаться с волей многомиллионного крестьянства и всей прогрессивной буржуазии для совместного с ними осуществления насущных задач демократической революции, раскрепощающей страну и открывающей перед ней необъятные перспективы дальнейшего развития.

Большинством двух тысяч с лишком голосов против ста решение Исполнительного Комитета было одобрено, и собрание в атмосфере общего подъема дало нам формальный мандат действовать от имени Совета для образования коалиционного правительства.

Возбуждение среди членов Совета было так велико, что они пользовались всяким случаем, чтобы высказать нам свои личные впечатления. Когда я направлялся к выходу, из среды рабочих и солдат, провожавших меня возгласами одобрения, отделился один рабочий и сказал: «Товарищ Церетели, не сомневайтесь. За этими большевиками только кучка. Мы, рабочие, необразованные, но мы чувствуем, кто говорит нам правду. Идите в новое правительство. Мы будем стоять за вами со всем народом, со всей демократией. Нам трудно приходится, но демагогией и пустыми посулами нас не обманут. Надо действовать общими силами, без анархии, в порядке. Так думают наши рабочие на заводах».

С такого же рода обращениями останавливали в этот вечер Чхеидзе, Скобелева и других членов Исполнительного Комитета.

С этого собрания мы прямо поехали в Мариинский дворец для продолжения переговоров. На этот раз налицо было все правительство, в том числе и Милюков, еще не ушедший из министерства. По сумрачным лицам членов правительства чувствовалось, что конфликт внутри министерства еще не улажен. Интерес совместного заседания сосредоточился на выступлении Милюкова, который излагал точку зрения Центрального Комитета кадетской партии среди ледяного молчания своих коллег по правительству.

Милюков заявил свою решительную оппозицию против программы Исполнительного Комитета с теми дополнениями, которые были приняты после нашего утреннего совещания с кн. Львовым. Он, конечно, прежде всего объявил неприемлемым пункт о борьбе за мир без аннексий и контрибуций. При этом он уже не ссылался на свои прежние аргументы о возможности неправильного истолкования наших стремлений в союзных странах, а прямо, без обиняков, говорил, что эта политика неприемлема по существу, так как жизненные интересы России требуют обеспечения ей выхода в Средиземное море.

По вопросу о борьбе с анархией он находил недостаточным принятый нами после совещания с кн. Львовым пункт об «энергичных мерах против анархических, неправомерных и насильственных действий, дезорганизующих страну и создающих почву для контрреволюции». При этом он впервые выдвинул тезис о том, что одним из самых опасных видов неправомерных действий является стремление отдельных национальностей создать самочинным порядком органы национального самоуправления и предрешить этим путем вопрос о федеративном устройстве новой России. Милюков резко возражал также против параграфа, касавшегося взаимоотношений Совета и правительства. Он заявил, что ответственность советских представителей в правительстве перед Советом с правом этого последнего отозвать своих представителей из правительства отдает судьбу всего правительства в руки Совета. По его мнению, советские представители должны быть с момента вхождения в правительство освобождены от всякого контроля со стороны Совета.

Мы отвечали Милюкову, что борьба за всеобщий демократический мир без аннексий и контрибуций диктуется не только демократическими принципами, восторжествовавшими в России, но и всем положением в стране, на фронте и в тылу. По вопросу о созданных в ходе революции органах национального самоуправления мы сказали, что демократия не может встать на путь отождествления действий этих органов с анархическими актами, так как только политика соглашения с ними может предотвратить обострение межнациональной розни внутри России. И наконец, относительно права контроля Советом действий его представителей в правительстве с правом их отозвать мы заявили, что это является само собой разумеющимся правом всякой организации, делегирующей своих представителей в правительство. Только сохранение за Советом этого права, говорили мы, может побудить стоящие за Советом массы активно поддерживать новое правительство.

Дав этот ответ, мы спросили Милюкова, как же он, со своей стороны, представляет взаимоотношения кадетской партии и ее представителей в правительстве. Милюков ответил, что кадетская партия была готова предоставить полную свободу действий своим представителям в правительстве. Но что теперь, считаясь с порядком, устанавливаемым Советом для своих представителей, она, вероятно, тоже оставит за собой право контроля и отзыва кадетских министров.

На этом закончились прения. Милюков, Шингарев и Мануилов покинули Мариинский дворец, чтобы отправиться на заседание кадетского Центрального Комитета, где решался вопрос об участии кадетских представителей в коалиционном правительстве. Другие же министры оставались еще довольно долго с нами, и мы, разбившись на группы, обменивались взглядами о будущем составе правительства.

Милюков в своей «Истории» утверждает, что уход его, Милюкова, из правительства был «заранее условлен между Церетели и руководящей группой правительства». На самом же деле за все время переговоров о коалиционном правительстве мне ни разу не пришлось поставить вопрос об уходе Милюкова, ни тем более уславливаться о его уходе. Судьба Милюкова была решена внутри самого правительства. После апрельского кризиса все коллеги Милюкова в правительстве, в том числе и кадетские министры, отдавали себе отчет в невозможности оставить Милюкова на посту министра иностранных дел. На эту тему откровенно говорили с нами в этот вечер и кн. Львов, и Некрасов, и Терещенко. При этом они сообщили нам, что большинство правительства предупредило Милюкова, что не считает возможным сохранить за ним портфель министра иностранных дел. Они предложили ему взамен взять портфель министра народного просвещения, но не сомневались, что Милюков предпочтет совершенно покинуть правительство. Некрасов, тоже член кадетской партии, высказывал надежду, что кадетский Центральный Комитет примирится с отставкой своего лидера и не обяжет других кадетских министров покинуть правительство. Но во всяком случае у него было твердое решение при конфликте между кадетской партией и правительством по вопросу о Милюкове остаться на стороне правительства и не покидать своего поста в нем.

Перед нашим уходом кн. Львов и Некрасов говорили со мной о необходимости окончательно средактировать проект декларации. Я условился с ними, что на другой день после представления Исполнительному Комитету дополнений и уточнений, которые мы приняли во время утреннего свидания с кн. Львовым, я встречусь с Некрасовым в Мариинском дворце, чтобы вместе с ним установить окончательный текст декларации.

На другой день рано утром собрался Исполнительный Комитет, которому делегация дала отчет о переговорах, имевших место накануне. Исполнительный Комитет без прений утвердил принятые нами поправки и дополнения. Наскоро включив эти дополнения в первоначальный текст, я отправился в Мариинский дворец для свидания с Некрасовым.

Некрасов сообщил мне, что накануне во время обсуждения в полном составе правительства нашей программы Милюков пытался внести в нее все те изменения, которые он затем излагал перед нашей делегацией. Однако правительство не согласилось с ним и одобрило только те дополнения, которые были приняты нами на совещании с кн. Львовым. Теперь для окончательного текста Некрасов предложил лишь одну перемену редакционного характера.

«В вашей программе, – говорил он, – нет указания на то, что она является продолжением той политики, которую правительство первого состава осуществляло по соглашению с Советом. Это умолчание неправильно, ибо дает врагам коалиционного правительства предлог утверждать, что новое правительство разрывает со всей предыдущей политикой общенациональной демократической революции. Поэтому надо редактировать новую программу так, чтобы чувствовалось, что она представляет собой лишь дальнейшее развитие той общедемократической программы, которую мы осуществляли раньше. Говоря о борьбе за всеобщий мир без аннексий и контрибуций, поместим рядом фразу из акта 27 марта, чтобы показать, что эта формула есть обобщение и распространение на все воюющие страны принципов, принятых уже правительством в отношении России в акте 27 марта. Точно так же пункт четвертый вашей программы: „Всесторонняя защита труда“ – формулируем так: „Мероприятия по всесторонней защите труда получат дальнейшее энергичное развитие“ и т. д. и т. д.»

Я вполне согласился с этим предложением, и мы проредактировали окончательный текст декларации в этом духе. Установленный нами текст был утвержден как правительством, так и Исполнительным Комитетом и был затем, в день образования коалиционного правительства, опубликован в виде следующей правительственной декларации:

«Преобразованное и усиленное новыми представителями революционной демократии, Временное правительство заявляет, что оно будет с полной решительностью проводить в жизнь идеал свободы, равенства и братства, под знаменем которых создалась великая российская революция. Временное правительство объединено в особенности нижеследующими основными чертами предстоящей ему деятельности:

1) Во внешней политике Временное правительство, отвергая, в согласии со всем народом, всякую мысль о сепаратном мире, открыто ставит своей целью скорейшее достижение всеобщего мира, не имеющего своей задачей ни господства над другими народами, ни отнятия у них национального их достояния, ни насильственного захвата чужих территорий, – мира без аннексий и контрибуций, на началах самоопределения народов. В твердой уверенности, что с падением в России царского режима и утверждением демократических начал во внутренней и внешней политике для союзных демократий создался новый фактор стремлений к прочному миру и братству народов, Временное правительство предпринимает подготовительные шаги к соглашению с союзниками на основе декларации Временного правительства 27 марта.

2) В убеждении, что поражение России и ее союзников не только явилось бы источником величайших бедствий, но и отодвинуло бы и сделало невозможным заключение всеобщего мира на указанной выше основе, Временное правительство твердо верит, что революционная армия России не допустит, чтобы германские войска разгромили наших союзников на Западе и обрушились всей силой своего оружия на нас. Укрепление начал демократизации армии, организация и укрепление боевой силы ее как в оборонительных, так и в наступательных действиях будут являться главнейшей задачей Временного правительства.

3) Временное правительство будет неуклонно и решительно бороться с хозяйственной разрухой страны дальнейшим планомерным проведением государственного и общественного контроля над производством, транспортом, обменом и распределением продуктов, а в необходимых случаях прибегнет и к организации производства.

4) Мероприятия по всесторонней защите труда получат дальнейшее энергичное развитие.

5) Предоставляя Учредительному собранию решать вопрос о переходе земли в руки трудящихся и выполняя для этого подготовительные работы, Временное правительство примет все необходимые меры, чтобы обеспечить наибольшее производство хлеба для нуждающейся в нем страны и чтобы регулировать землепользование в интересах народного хозяйства и трудящегося населения.

6) Стремясь к последовательному переустройству финансовой системы на демократических началах, Временное правительство обратит особое внимание на усиление прямого обложения имущих классов (наследственный налог, обложение военной сверхприбыли, поимущественный налог и т. п.).

7) Работы по введению и укреплению демократических органов самоуправления будут продолжены со всей возможной настойчивостью и спешностью.

8) Равным образом Временное правительство приложит все усилия к скорейшему созыву Учредительного собрания в Петрограде.

Ставя своей целью решительное проведение в жизнь вышеуказанной программы, Временное правительство категорически заявляет, что его плодотворная работа возможна лишь при условии полного и безусловного к нему доверия всего революционного народа и возможности осуществлять на деле всю полноту власти, столь необходимой для закрепления завоеваний революции и дальнейшего их развития.

Обращаясь ко всем гражданам с решительным и настойчивым призывом к сохранению единства власти, осуществляемой Временным правительством, последнее заявляет, что для спасения родины оно примет самые энергичные меры против всяких котрреволюционных попыток, как и против анархических, неправомочных и насильственных действий, дезорганизующих страну и создающих почву для контрреволюции. Временное правительство верит, что на этом пути оно встретит решительную поддержку всех, кому дорога свобода России».

Центральный Комитет кадетской партии под влиянием Милюкова и сплотившейся вокруг него правой группы кадетов пытался помешать образованию коалиции на этой программе. После отказа Милюкова сменить портфель министра иностранных дел на портфель министра народного просвещения Центральный Комитет кадетов уведомил правительство, что он настаивает на оставлении Милюкова министром иностранных дел и что в противном случае он отзовет из правительства всех своих представителей. Правительство решительно отказалось принять это требование. Тогда умеренным элементам Центрального Комитета удалось убедить большинство, что разрыв с правительством из-за вопроса о Милюкове не найдет сочувствия даже в большинстве цензовых элементов. Кадетским министрам было разрешено остаться в коалиционном правительстве и подписать его декларацию.

Но Милюкову удалось получить от своей партии своеобразный реванш: в день опубликования правительственной декларации кадетский Центральный Комитет опубликовал свою декларацию, состоящую из следующих шести пунктов:

«1) Всецело одобряя стойкую защиту П. Н. Милюковым международных интересов России, ЦК к.-д. заявляет, что внешняя политика должна быть основана на тесном и неразрывном единении с союзниками, направленном к соблюдению обязательств и к ограждению прав, достоинства и жизненных интересов России.

2) В области внутренней политики первой задачей должно быть упрочение авторитета и укрепление власти правительства, а все организации и группы должны отказаться от присвоения себе права распоряжений, отменяющих либо изменяющих акты Временного правительства и вторгающихся в область законодательства или управления.

3) Единство власти правительства должно быть обеспечено его силою. С элементами, ставящими себе прямой целью разрушение всякого порядка и посягательство на чужие права, нельзя ограничиться увещеваниями, а необходима настойчивая борьба, не останавливающаяся перед применением всех находящихся в распоряжении государства мер принуждения.

4) Меры борьбы против дезорганизации армии и решительные меры противодействия попыткам подорвать в ней дисциплину и боевую мощь.

5) Ни в социальных, ни в национальных, ни в конституционных вопросах Временное правительство не должно предвосхищать Учредительное собрание. Вопросы эти следующие: установление основных начал государственного строя – республика или парламентская монархия; создание новых форм политического устройства – единое государство или федерация; удовлетворение справедливых требований национальностей – автономия или федерация; разрешение коренных проблем экономического бытия, земельная собственность, отношение капитала и труда. Впредь, до созыва Учредительного собрания, правительство может проводить только неотложные мероприятия с целью установления разумной и целесообразной финансовой политики, подготовки к земельной реформе, направленной к передаче земли трудовому земледельческому населению, охране интересов трудящихся масс, развитию местного самоуправления, правильного устройства и надлежащего функционирования суда и удовлетворения других разнообразных потребностей государственного правления.

6) Партия к.-д. поручает своим членам в коалиционном правительстве осуществлять такую программу и в таких пределах, а в противном случае оставляет за собою право отозвать своих членов из состава правительства».

Эта декларация намечала те позиции, с которых правое крыло кадетской партии с Милюковым во главе готовилось бороться с политикой коалиционной власти.

Программа, изложенная в декларации, показывает, что кадетская партия, к которой после переворота примкнули многие правые элементы, не превратилась все же, даже в лице своего правого крыла, в партию, порвавшую свою связь со всеми своими демократическими традициями. Об этом свидетельствует, например, включенное в эту программу признание необходимости земельной реформы, передающей землю крестьянам. Но в других основных вопросах – в вопросе о внешней политике, в национальном вопросе, в вопросе о парламентской монархии – эта программа отражала тенденции, идущие вразрез с демократическими принципами и со стремлениями огромного большинства народа.

В этих условиях требование сильной власти, включенное в третий пункт кадетской программы, требование, само по себе вполне оправданное обстоятельствами, превращалось в требование установления диктаторской антидемократической власти, ибо задачей этой власти ставилась борьба против стремлений широких масс к приближению демократического мира, против стремления национальностей к созданию своих органов управления и против общего стремления считать навсегда уничтоженной монархию, которая в российских условиях не могла быть парламентской. Такая постановка вопроса о сильной власти не только не могла найти сколько-нибудь внушительную поддержку в стране, но, напротив, укрепляла широко распространенный губительный предрассудок, согласно которому сильная власть была синонимом реакции и контрреволюции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.