Глава 4 Тушинский вор

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

Тушинский вор

Две власти

Откуда брал царь Василий Шуйский средства для многочисленных окладов служилым людям? Голландец Исаак Масса писал, что в марте 1607 года Василий Шуйский «повелел распродать из казны старое имущество, как то платья и другие вещи, чтобы получить деньги, а также занял деньги у монастырей и московских купцов, чтобы уплатить жалованье несшим службу».

В 1606–1607 годах, как уже говорилось, были еще свободны торговые пути, которые шли через Новгород и Псков, через города на Волге и Северной Двине — Ярославль, Кострому, Архангельск и Вологду. В Европу шли русские пушнина, лес, смола, поташ, пенька, лен, кожи, хлеб, воск, сало. Из Европы в Россию поступали серебро и золото, медь, железо, сукно, шелк, бумага, сахар, пряности, вино и оружие. Царская казна покупала «узорочье» — художественные ремесленные изделия, в том числе ювелирные, а также драгоценные камни и прочие предметы роскоши.

Пошлины, которыми облагалась внешняя торговля, взимались западноевропейскими монетами — «ефимками». «Ефимочную казну» привозили в Москву, где она распределялась между денежными дворами: из серебряных «ефимков» (талеров) делались русские серебряные копейки, денги и полушки.

В больших и малых русских городах, многочисленных торговых селах велась оживленная торговля. Приезжали крестьяне с сельскохозяйственной продукцией, ремесленники выносили свои изделия на рынок. Таможенные старосты собирали таможенные пошлины, которыми облагалась внутренняя торговля.

В казну также поступали денежные налоги с сельского и городского податного населения.

Государевы денежные дворы в Москве, Новгороде и Пскове получали заказы на чеканку монет из казенного серебра и от частных заказчиков. Денежный приказ усердно следил за работой денежных дворов. Государственная монета чеканилась по установленным типовым рисункам и надписям — это должно было способствовать выделению «прямых», то есть государственных монет из «воровских», фальшивых, до изготовления которых охотников находилось все больше и больше.

К осени 1607 года положение в стране стало меняться к худшему. В июле 1607 года в Стародубе объявился новый самозванец. Он вошел в историю под именем Лжедмитрия II, или Тушинского вора. В прошлом школьный учитель (в Шклове «дети грамоте учил, школу держал»), он, как полагают историки, был крещеным евреем. Новая самозванческая интрига полностью организовалась группой польских панов: неугомонным Юрием Мнишеком, Меховецким, Ружинским, Вишневецким, Лисовским, Сапегой. Они разыскали нового «Димитрия», по их наущению шкловский учитель объявил себя царем Дмитрием, чудесно спасшимся во время московского восстания 1605 года.

Теперь, летом 1607 года король Сигизмунд III имел возможность и желание поддержать нового самозванца. В июне 1607 года Польша заключила договор с Турцией, по которому крымский хан с санкции турецкого султана должен был оказывать Речи Посполитой вооруженную помощь. С 1607 года начались непрерывные вторжения татар на южные окраины Русского государства. После подавления «рокоша» — шляхетского мятежа против королевской власти, отряды разбитых «рокошан» стали стекаться в Самбор в надежде на военную добычу и славу. Это тоже устраивало Сигизмунда III, так как давало возможность направить энергию и людские ресурсы в нужном для него направлении.

Новая авантюра нашла также поддержку у римского папы: католическая церковь не оставила еще надежды ввести в России католическую религию. Надежды эти теперь связывались с Лжедмитрием II.

Римская церковь не сразу решилась принять участие в новой самозванческой интриге. Кардинал Боргезе писал: «О делах московских теперь нечего много говорить, потому что надежда обратить это государство к престолу апостольскому исчезла со смертию Димитрия, хотя и говорят теперь, что он жив». Но по мере успехов Тушинского вора акции его у католической церкви возрастали. В августе 1608 года тот же Боргезе заявлял: «Димитрий жив и здесь во мнении многих; даже самые неверующие теперь не противоречат решительно, как делали прежде…»

Внешняя поддержка самозванцу сомкнулась с народными волнениями и неутихшим еще пламенем крестьянской войны Болотникова. Участие восставших крестьян придало силу и внутреннюю энергию движению нового самозванца. Лжедмитрий отправился к Туле, где сидел в осаде Болотников с войском. Имя «царя Димитрия» привлекало народные массы, и они присоединялись к польским отрядам. Падение Тулы 10 октября 1607 года заставило Лжедмитрия II в панике повернуть обратно, а затем направиться в те районы, где народное движение приобрело наибольший размах. Зиму он провел в Орле. По всем городам рассылались грамоты от имени «царя Димитрия» с обещаниями вольности всем крестьянам и холопам.

Силы самозванца росли, и весной 1608 года ему удалось разбить правительственные войска. Однако Москву он так и не взял. В июне 1608 года он расположился лагерем в селении Тушино под Москвой. Началась планомерная осада столицы.

История пребывания Лжедмитрия II в Тушине — одна из самых трагических и в то же время анекдотических страниц Смутного времени. Поляки и вновь активизировавшиеся иезуиты постарались создать у русского населения полную иллюзию того, что именно в Тушине находится «истинный» русский царь с двором. Здесь была создана Боярская дума, в которую входили московские бояре: князья Д. Т. Трубецкой (запомним это имя!), Д. М. Черкасский, А. Ю. Сицкий, П. М. Шаховской и другие. Был патриарх — бывший знатный боярин Федор Никитич Романов, которого Борис Годунов, опасаясь соперничества, постриг в свое время в монахи; теперь он, ростовский митрополит Филарет, был наречен патриархом Московским и всея Руси. Были созданы приказы — словом, воссоздан полностью правительственный аппарат. И даже собственную монету чеканил Лжедмитрий II! Когда в сентябре 1608 года Псков присягнул «царю Димитрию Ивановичу», на Псковском денежном дворе началась чеканка монет с его именем. Для чеканки использовали старые штемпеля времени Лжедмитрия I. Монеты Лжедмитрия II отличаются от монеты Лжедмитрия I по весьма немаловажной детали — они значительно тяжелее монет 1605–1606 годов. Нормативный вес копеек трехрублевой стопы (чеканка 300 копеек из гривенки серебра весом в 204,756 грамма, при которой вес одной копейки составлял 0,68 грамма, или, по метрологии того времени, 4 почки) стал равным 0,72 грамма, или 4,25 почки.

В выпуске копеек повышенного веса тушинским правительством был не только экономический, но и политический расчет. Таким путем оно добивалось популярности у русского населения, смыкаясь с другими демагогическими действиями Лжедмитрия II — дарованием примкнувшим к нему крестьянам и казакам поместий, раньше принадлежавших служилым людям, оказавшимся в лагере Шуйского, а также отпуском на волю холопов и возведением в члены Боярской думы многих «худородных» людей.

Для полного соответствия тушинского лагеря царской резиденции сюда была доставлена, наконец, царица. Марина Мнишек признала в Шкловском учителе своего спасенного супруга. За такую услугу «царь» пообещал своему «тестю» Юрию Мнишеку 300 тысяч рублей и 14 северских городов (Лжедмитрий обещал Мнишеку только 6 городов). Получить дары Мнишек должен был в случае полной и окончательной победы над Шуйским. Для воскресшего «Димитрия» в Польше был составлен наказ. Главною целью этого документа было вовлечение русского государства в унию. В случае вступления в Москву и утверждения на русском престоле «царь Димитрий» должен был предоставить католикам доступ к государственным должностям; охрану собственной персоны формировать только из иностранцев и перенести столицу государства ближе к западным границам.

Получение императорского титула, чего так тщетно добивался покойный Григорий Отрепьев, в наказе обставлялось рядом условий. Вначале доказывалось, что требовать такой титул Дмитрий не может, так как он не достался ему в наследство от предков и его не признает ни один король христианский; для принятия титула необходимо новое венчание, которое патриарх совершить не может, нет и «курфирстов», требующихся при обряде. Но, заключали поляки, царь сможет достигнуть желанного императорского титула через унию.

Руководили всеми делами в Тушине поляки и иезуиты. Современники писали, что они «царем же играху яко детищем».

Так сложились две власти в Русском государстве: царь Василий Иванович Шуйский в Москве и «царь Димитрий Иванович» в Тушине. И тот и другой, стремясь заручиться поддержкой дворян и боярства, раздавали землю и денежные оклады, государственные должности. Многие дворяне и бояре старались получить подачки и в Москве, и в Тушине. Современники метко назвали их «перелетами».

Первые угрозы «доброте» копейки

Успехи самозванца и переход на его сторону значительной части русского правящего класса объяснялись прежде всего крайней непопулярностью царя Василия Шуйского. Во второй половине 1608-го — начале 1609 года целовали крест «царю Димитрию» почти все города к северу, востоку и западу от Москвы. 2 октября 1608 года отпал от Москвы Псков. Это была очень чувствительная потеря для московского правительства, тем более ощутимая, что вместе со Псковом присягнули Лжедмитрию II и псковские пригороды. Богатый город, через который шла торговля с Западом, город с налаженным денежным производством стал служить Тушинскому вору. В октябре — ноябре 1608 года к Лжедмитрию II перешли Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Кострома, Балахна, Устюг, Вологда, Тотьма, Владимир, Галич, Суздаль, Шуя, Гороховец, Муром, Арзамас. Москва была отрезана от крупных торговых центров Севера и Востока, от торговых путей, связывавших Москву с Западной Европой. Иностранные и русские купцы, получившие товары в Архангельске во время летней навигации 1608 года, оказались запертыми в Вологде, ставшей богатейшим складом зимой 1608/09 годов.

По всей территории тушинских владений рыскали отряды польских наемников и казачьи разъезды. Они выполняли военные планы тушинского командования, целью которого было окружение Москвы и прекращение допуска в столицу продовольствия и прочих товаров. Однако полностью окружить Москву им не удалось. На пути их встала сильнейшая крепость — Троице-Сергиев монастырь. Защитники его выдержали осаду, продлившуюся с сентября 1608-го по январь 1610 года. 16 месяцев монастырь сковывал значительные силы противника и не давал перерезать путь из Москвы на север. Пытаясь отрезать Москву от южных городов, тушинцы направились к Коломне и Рязани, но под Коломной встретили стойкое сопротивление.

Чтобы привлечь симпатии горожан, самозванец рассылал покорившимся ему городам грамоты, где хвалил их за присягу своей особе, обещал дворянам и всем служилым людям царское жалованье, деньги, сукна, поместья, освобождение от податей. Но польские сподвижники Лжедмитрия II добились того, чтобы в каждый такой город направились по поляку и русскому с новыми грамотами, согласно которым города облагались сильными поборами.

Жители Ярославля послали в Тушино 30 тысяч рублей, обязались содержать 1000 человек конницы. Несмотря на пожертвования, горожан грабили. Тушинцы врывались в дома знатных людей, в лавки богатых купцов, брали товары без денег, оскорбляли и грабили прохожих. Грабили и крестьян.

Тушинский «царь» получал слезные жалобы от своих подданных: «Царю государю и великому князю Димитрию Ивановичу всея Руси бьют челом и кланяются сироты твои, государевы, бедные, ограбленные и погорелые крестьянишки. Погибли мы, разорены от твоих ратных воинских людей, лошади, коровы и всякая животина побрана, а мы сами жжены и мучены, дворишки наши все выжжены, а что было хлебца ржаного, и тот сгорел, а достальный хлеб твои загонные люди вымолотили и развеяли: мы, сироты твои, теперь скитаемся между дворов, пить и есть нечего, помираем с женишками голодною смертью, да на нас же просят твои сотные деньги и панский корм, стоим в деньгах на правеже, а денег нам взять негде».

Если в течение осени и зимы 1608–1609 годов силы тушинского правительства значительно возросли, то положение Шуйского в осажденной столице стало отчаянным. Страшны были голод и нужда в продовольствии, но еще страшнее было то, что нечем было платить служилым людям. На денежных дворах не хватало серебра, так как весь летний запас «ефимочной казны» из Архангельска вместе с прочими товарами оказался блокированным в Вологде. В грамотах, направлявшихся городам, оставшимся верными Москве, говорилось: «Иноземцам, наемным людям найму дать нечего, в государевой казне денег мало, известно вам самим, что государь в Москве от врагов сидит в осаде больше году; что было казны, и та роздана ратным людям, которые сидели с государем в Москве».

Правительство Шуйского решилось искать выход в самом испытанном и безотказном средстве — порче монеты. Разумеется, этот способ был и наиболее опасным по последствиям, и руководители финансов понимали это. Поэтому, решившись на первое, очень незначительное ухудшение качества копейки, они рассматривали его как временную меру.

Изучение копеек 1608 года, чеканенных на Московском денежном дворе, показывает, что они стали чуть-чуть легче. Вместо весовой нормы, равной 0,68 грамма, копейка стала иметь вес 0,64 грамма. Вес копейки уменьшился ровно на одну четвертую часть почки (0,04 грамма). Почка, наиболее мелкая метрологическая весовая единица в Древней Руси, по весу была равна самой мелкой денежной единице — полушке (0,17 грамма). Конечно, снижение веса одной копейки на 0,04 грамма кажется мизерным. Но при очень больших масштабах чеканки ничтожная величина могла вырасти в довольно значительное количество сэкономленного монетного сырья — серебра.

На глаз такое незначительное понижение веса определить невозможно. Это было на руку инициаторам ухудшения монет — ведь в глазах населения монеты сохраняли стабильную ценность, хотя на самом деле копейки 1608 года содержали меньшее количество серебра. Но если с точки зрения правительства население не могло догадаться об ухудшении монет, то для чиновников финансовых ведомств, напротив, нужно было дать четкие критерии, по которым различались полноценные и ухудшенные монеты: ведь они строили государственный бюджет и исчисляли доходы с учетом истинной ценности всех монет, поступавших в обращение. Поэтому на Московском денежном дворе по решению Денежного приказа монеты с более легким весом стали получать едва различимые особенности в оформлении. Отличия эти мог заметить только очень опытный глаз. По-прежнему на копейке изображался всадник с копьем, а на другой стороне помещалась надпись: «Царь и великий князь Василий Иванович всея Руси». Но чуть-чуть стали крупнее буквы надписи, а мачты букв — чуть толще, чтобы выделить новые копейки с облегченным весом. Сборщики податей и таможенных сборов, ориентируясь на особенности надписей, могли различать старые и новые копейки. Такое выделение монет ухудшенного качества или пониженного веса едва заметными изменениями элементов оформления в средневековом денежном деле практиковалось чаще всего тогда, когда ухудшение монет считалось временной мерой и его старались скрыть от населения. Видимо, предполагалось также, что при более благоприятном стечении обстоятельств будет возобновлен выпуск полноценной монеты и ухудшенные монеты будут без труда выделены и изъяты из обращения.

Денежный приказ

За первым посягательством на «доброту» русской копейки в 1608 году, по всей видимости, стояла ожесточенная и бескомпромиссная борьба центрального органа, ведавшего денежным делом в стране, — Денежного приказа с фискальными службами, озабоченными пополнением государевой казны любыми способами.

О деятельности Денежного приказа, который был образован в 1595–1596 годах, можно судить только по данным монет, так как каких-либо следов его делопроизводства пока не найдено. Кто стоял во главе Денежного приказа с 1595-го по 1610 год — тоже неизвестно. Но несомненно, что руководители русского денежного дела проводили очень продуманную и целенаправленную политику, целью которой было полное очищение его от пережитков феодальной раздробленности, увеличение объема чеканки за счет расширения сырьевой базы при сохранении неприкосновенным качества монеты — ее веса и пробы. Такая политика проводилась неукоснительно, начиная с последних лет царствования Федора Ивановича, и наиболее последовательно — при Борисе Федоровиче Годунове. В его царствование были подготовлены условия для выпуска стандартных по оформлению монет, которые к тому же должны были отличаться высоким художественным и техническим уровнем. Для достижения этой цели на Московском, центральном денежном дворе, одновременно выполнявшем функции Денежного приказа, опытные мастера, первоклассные резчики по металлу («матошного дела резцы») резали маточники, а отсюда их рассылали на два других двора — Новгородский и Псковский. Предполагалось сосредоточить в дальнейшем всю чеканку в Москве, чтобы единый центр осуществлял контроль над чеканкой и распределением готовой продукции, над снабжением сырьем, над качеством монеты. Преждевременная смерть царя Бориса Годунова, который, видимо, лично вникал и в вопросы денежного дела, этой важнейшей отрасли государственной деятельности, и последующие затем годы Смуты прервали планомерное развитие денежной политики. Завершение преобразований в денежном производстве пришлось уже на 20–30-е годы XVII века, когда историческое развитие Русского государства потребовало иных новаций в организации монетной чеканки.

В годы царствования Лжедмитрия I и Василия Шуйского, когда Смутное время стало сказываться на экономике государства, Денежный приказ неукоснительно следил за «добротой» русской копейки. Весовая норма и проба монет строго соблюдались, на Новгородский и Псковский денежные дворы посылались маточники стандартного образца. И когда в 1608 году Денежному приказу все-таки пришлось уступить, снижение веса копейки произошло только на Московском денежном дворе. Ни Новгородский, ни Псковский дворы на «доброту» копейки не посягнули, и, надо думать, за этим стояла воля Денежного приказа.

Не исключено, что Денежному приказу в борьбе за сохранение высокого качества русской копейки приходилось выступать против самого царя Василия Ивановича Шуйского. Прямых свидетельств письменных источников не сохранилось, да такие события вряд ли могли оставить след в феодальном делопроизводстве. Но ряд косвенных намеков современников и, конечно, сами монеты дают веские основания для таких предположений.

Современники часто укоряли царя Василия Шуйского в сребролюбии и корыстолюбии. Дьяк Иван Тимофеев, оставивший записки о Смутном времени, укорял царя за то, что тот прожил с блудницами все серебро из казны и не постеснялся «ради своего развратного жития» перелить в деньги священные серебряные сосуды из церквей и монастырей. Видимо, непопулярность Василия Шуйского послужила причиной того, что действительную нужду в серебре, которую остро испытывала казна, современники приписали «скотскому житью» злополучного царя. Военная обстановка требовала все большего количества денежных средств для оплаты служилых людей и наемников, а пути доступа серебра на денежные дворы с 1608 года были перекрыты. Тогда действительно пошли в ход серебряные сосуды и ювелирные изделия, которые приносили на денежные дворы частные заказчики. Казна же поступала с гораздо большим размахом. Шуйский занимал деньги у церкви и в монастырях. Троице-Сергиев монастырь в несколько приемов дал ему 20 235 рублей.

Ухудшение монеты в 1608 году было, по-видимому, в ряду поисков средств не последним действием.

Переход к денежным откупам

Акция по выпуску облегченных монет вряд ли могла быть очень эффективной. Судя по тому, что сохранилось небольшое количество легких копеек 1608 года, выпуск их не мог быть обильным. К тому же ухудшение копеек коснулось только веса, не затрагивая пробы. Поэтому если при выпуске копеек нормативного веса из одного «ефимка» — талера весом около 29 граммов после очистки в процессе плавки от посторонних примесей получалось 38 копеек, то в 1608 году из того же талера при прежней технологии чеканки получалось около 40 копеек. Разница была не так уж велика. Эффект был бы больше, если бы больше были масштабы чеканки, но при сокращении сырьевой базы в 1608 году такого случиться не могло. К тому же, как уже говорилось, монеты ухудшенного веса чеканились только в Москве, так как Денежный приказ, вероятно, не хотел выпускать из-под своего контроля эту деликатную операцию.

Твердая позиция Денежного приказа и строжайший контроль над денежным производством, осуществляемый им, могли толкнуть отчаявшегося царя на ряд рискованных действий.

Спустя 380 лет монеты разоблачили царя Василия Ивановича Шуйского.

Несколько лет назад во время археологических раскопок в Пскове был найден клад монет времен Шуйского. Состав клада датирует время его захоронения осенью — началом зимы 1608 года. Это было время, когда Псков 2 сентября 1608 года «отложился» от Москвы и целовал крест на верность «царю Димитрию Ивановичу», Тушинскому вору. Тогда же Псковский денежный двор начал чеканку копеек с именем Дмитрия Ивановича и тушинская казна стала пополняться доходами от собственной чеканки.

В кладе были обнаружены две крайне любопытные и не менее загадочные монеты. На первый взгляд они ничем не отличались от весьма распространенного типа псковских копеек Бориса Федоровича Годунова, с буквами ПСРЗ, что расшифровывается как «Псков. 107», то есть 1599 год. Но при внимательном изучении этих копеек бросалось в глаза не столько сходство их с популярным типом, сколько отличие: другим был рисунок всадника, другой была и надпись. При всем сходстве с копейкой ПСРЗ копейки из клада отличались еще и жесткостью линий; впечатление было такое, будто некто старательно и механически скопировал оригинал. Но еще более отличал копейки клада от подлинных копеек ПСРЗ вес: две монеты весили 0,58 и 0,59 грамма. Это был очень большой отрыв от нормативного веса копеек ПСРЗ, колеблющегося вокруг 0,68 грамма. В коллекции Исторического музея нашлись еще 32 копейки, являвшиеся точной копией копеек клада, но, к сожалению, без паспорта, позволявшего судить об их происхождении. Вес музейных экземпляров также колебался вокруг 0,60 грамма.

Следовательно, благодаря кладу из Пскова удалось установить, что накануне 2 сентября 1608 года, времени, когда Псков перешел на сторону Тушина, здесь начали чеканить копейки, подражавшие популярному типу копеек 1599 года с именем Бориса Федоровича с весом, значительно ниже нормативного веса копеек трехрублевой стопы. Так как в многочисленных кладах, зарытых при Борисе Годунове, такие копейки не встречались никогда, время их чеканки следовало отнести к 1605–1608 годам. Где-то в этот промежуток в Пскове появились такие явно подражательные монеты.

Их отмечала еще одна особенность. И рисунок на лицевой стороне, и надпись имели очень высокий профессиональный уровень. Однако среди псковских монет, чеканившихся на Псковском денежном дворе, не удалось найти таких, рисунок и надписи на которых были бы выполнены сходным «почерком». Подражательные копейки явно выпадали из остальной продукции Псковского денежного двора.

Все эти наблюдения позволяли с уверенностью квалифицировать обнаруженную группу копеек как фальшивые, «воровские» монеты. Но от обычных «воровских» монет их отличали два признака. Во-первых, довольно большое количество дошедших до нас экземпляров, к тому же совершенно идентичных, чеканенных при помощи одной пары чеканов. И в кладах, и в коллекциях музеев даже две одинаковые фальшивые монеты — огромная редкость. Выпуск фальшивых копеек был «штучным» производством. В веках могли сохраниться только единичные экземпляры «воровских» монет, изготовленных различными фальшивомонетчиками. Здесь же мы встретились со значительной по количеству группой монет, вышедших из-под одного штемпеля. Во-вторых, качество изготовления наших копеек резко отличало их от обычных «воровских» изделий. Рисунки и надписи на «воровских» копейках, как правило, очень неумело исполнены, надписи чаще всего представляют или бессмысленный набор букв, или плохо читаемые подражания легенде русских копеек. Здесь же мы видим превосходно «сделанные» копейки.

Какова же природа этих необычных «воровских» псковских копеек, время чеканки которых приходится на 1606–1608 годы? Так как первый клад, где они были встречены, датируется 1608 годом, а в кладах, зарытых между 1599–1608 годами, они не найдены, мы имеем основание считать, что чеканились подражательные копейки ПСРЗ около 1608 года.

Причину их появления, по всей видимости, следует искать в псковских событиях, происходивших незадолго до присоединения Пскова к Тушинскому вору.

Псковские летописи рассказывают о бурных внутриполитических событиях в городе, предшествовавших отпадению Пскова от Москвы. В начале 1607 года царь Василий Шуйский попросил у псковичей денег, «хто сколько порадеет царю Василью». С такой просьбой о добровольном займе Василий Шуйский обращался во многие города в тот трудный период. В первую очередь он обратился к богатым псковским купцам и боярам, «мнящихся перед богом и человека, богатьством кипящих». Однако «лучшие» псковские люди превратили добровольный заем в принудительный, обложили «по роскладу» все население города, даже вдовиц. Собрать удалось только 900 рублей. Деньги повезли в Москву пять человек из числа «меньших» людей. Вместе с деньгами они повезли царю Василию жалобу на богатых псковичей. Но те опередили: к Василию поступил донос на псковских «мелких» людей, которые «казны не дали». О посланниках города было сказано: «А сии пять человек тебе государю добра не хотят».

В Москве доносу поверили, и псковичей собрались повесить. Узнав об этом, Псков восстал, обрушился на доносчиков, и семь человек богатых гостей попали в тюрьму. «Мелкие» псковские люди были спасены, но классовая борьба в городе не утихала. Популярность царя Василия падала с каждым днем, и симпатии псковичей, как «больших», так и «меньших», в конце концов обратились на Лжедмитрия II. Между тем тушинское правительство умело пользовалось создавшейся обстановкой, чтобы еще больше привлечь на свою сторону горожан. Лжедмитрий прислал в Псков «грамоту мудрым словом зело, не о крестном целовании». Умелая демагогия привела к тому, что 2 сентября Псков «отложился» от Москвы и присягнул Лжедмитрию II.

Описанные в летописи события никакого отношения к чеканке воровских монет, казалось бы, не имеют. Но ведь летопись описывала только видимую сторону городской жизни. Анализ же сообщений летописного рассказа дает основание заподозрить, что в основе брожения, охватившего город накануне «отложения» от Москвы, лежали более сложные причины. Почему богатые псковские гости вместо добровольного сбора средств совершили принудительный «росклад»? Почему царь Василий довольствовался скромной суммой в 900 рублей, собранной с города? Почему гнев псковичей обратился именно на семь человек гостей, которых посадили «в погреб», то есть в тюрьму?

Анализ и сопоставление летописного рассказа с фактом чеканки в Пскове странных «воровских» копеек, сделанных на профессиональном уровне и в достаточно больших количествах, позволяет реконструировать события 1607–1608 годов, происходившие во Пскове, следующим образом.

Не потому ли псковские «гости славные мужи и великие» переложили сбор денежных средств на «меньших» псковских людей, что они нашли иной способ «порадеть царю Василью» не без выгоды для себя? Таким способом могла стать организация откупной чеканки монет, тайная чеканка помимо денежного двора. Предположим, семь человек псковских гостей (именно такое количество было затем арестовано псковичами) дали царю Василию крупную сумму денег, получив от него тайное разрешение на монетный откуп. Свои затраты они намеревались с лихвой возместить выпуском большого количества «воровских» монет с пониженной весовой нормой. Чтобы замаскировать неполноценные монеты, откупщики в качестве образца избрали один из самых распространенных типов псковских копеек с именем правителя Бориса Федоровича Годунова, которого официальная пропаганда называла узурпатором и убийцей законного наследника престола. Среди мастеров-серебреников, которыми славился Псков, можно было найти опытного и искусного мастера; он сумел вырезать маточник, скопировав с подлинной копейки 1599 года рисунок и надпись, и снятыми с него штемпелями отчеканить довольно большую партию «воровских» копеек.

К XVII веку откупа в денежном деле давно уже отмерли. В первой четверти XVI века чеканка монет полностью осуществлялась государственным денежным двором, и лишь два мастера-иностранца — Орнистотель и Александро — получили денежные откупа от великого князя Василия III. С тех пор эта практика больше не возобновлялась. И вот в тяжелый для царской власти 1608 год она возродилась. Восстановление денежных откупов шло вразрез с монопольным правом Царской власти на чеканку монет. Оно выводило денежное производство из-под контроля Денежного приказа, создавало возможность злоупотреблений и ставило под угрозу качество монеты. Так оно и получилось в 1608 году. Если на государственном денежном дворе под давлением чрезвычайных обстоятельств вес копейки снизился только на 1/4 почки, то псковские откупщики снизили его уже на 1/2 почки. Весовая нормам псковских «воровских» монет тянет к 0,60 грамма. Далее, если государственные слегка облегченные монеты по оформлению отличались от полноценных, то откупные монеты, напротив, были замаскированы сходством с популярной и доброкачественной монетой.

Трудно представить, чтобы Денежный приказ, так настойчиво соблюдавший неприкосновенность «доброты» русской копейки, мог санкционировать возрождение денежных откупов. Надо думать, что Василий Иванович Шуйский решился на такой шаг самостоятельно, видимо, действуя через доверенных лиц.

Историки неоднократно отмечали, что царь Василий имел тесные связи с купечеством и пользовался его поддержкой и советами. При избрании Шуйского значительную роль сыграли, помимо бояр, богатые торговые гости и торгово-ремесленное население столицы. Их беспокоило то явное покровительство, которое Лжедмитрий I оказывал иноземному купечеству. Конрад Буссов рассказывал, что Шуйский, организуя заговор против самозванца, «созвал к себе на двор сотников и пятидесятников города (представителей городского самоуправления), а также некоторых бояр и купцов, и сказал им тут, что они ясно видят, как всей Москве угрожает великая опасность».

В крестоцеловальной записи от 19 мая 1606 года Василий Шуйский пообещал: «У гостей у торговых людей, хотя который по суду и сыску дойдет и до смертныя вины, и после их у жен и детей дворов и лавок и животов не отнимати, будет с ними в той вине не винны». Эти послабления торговым людям в царствований Шуйского дополнялись жалованными грамотами купцам из разных городов, рядом привилегий отдельный лицам.

Не исключено, что идея денежных откупов и была подсказана царю Василию богатыми «гостями», а инициаторами выступили псковские купцы. И для царя, и для купечества откупа были взаимно выгодны. Впрочем, результаты этой попытки оказались плачевными не только для самих псковских откупщиков, но и для царской власти. Потеря Пскова стала очень чувствительной для Москвы.

Имеются косвенные свидетельства письменных источников о том, что и в Новгороде была сделана попытка наладить чеканку откупных денег, но она не удалась.

«Отложение» Пскова от Москвы состоялось 2 сентября 1608 года, а 8 сентября взрыв классовой борьбы случился в Новгороде. Этому предшествовали следующие события.

В середине 1608 года царь отправил в Новгород своего родственника, молодого князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Вокруг Москвы стягивался узел осады, и Новгород должен был стать центром организации отпора тушинцам. Скопин-Шуйский собирал средства с городов северного Замосковья, Заволжья и Поморья, вел переговоры со шведами о помощи наемными войсками и «строил рать» для военных действий. Воеводой в Новгороде был также Михаил Иванович Татищев, темная фигура, любимец царя, «по причине тайной, законопреступной заслуги» и из-за приближения к царю его родственников. Так нелестно и весьма туманно писал о Татищеве уже упоминавшийся автор записок о Смутном времени дьяк Иван Тимофеев. При Скопине-Шуйском и Михаиле Татищеве дьяком был Ефим Григорьевич Телепнев, в будущем — глава Денежного приказа и Московского денежного двора (с 1610 года), крупный чиновник; его Иван Тимофеев аттестовал тоже очень нелестно: «самописчий некто», который был собеседником Михаила Татищева и «особенно близок был ему по лукавству… Честью он мало отличался от того коварного, потому что тайно наушничал царю».

Эти три лица, управлявшие Новгородом, без видимой причины 8 сентября 1608 года вдруг попытались тайно скрыться из Новгорода (они пытались бежать через мельничную плотину, ночью), захватив с собою денежную городскую казну. Заметив их бегство, новгородцы догнали и вернули беглецов. По доносу Е. Г. Телепнева М. Татищев, как организатор и инициатор побега, был казнен. Скопин-Шуйский, пользовавшийся в городе симпатиями, был прощен и, сконфуженный, вернулся к своим организаторским обязанностям.

Историки объясняют инцидент 8 сентября боязнью верхушки городской администрации повторения в Новгороде псковских событий, чем и объясняется их тайное бегство из города. Да и летопись прямо сообщает: «Весть же прийде ко князю Михаилу Васильевичу в Новгород, что Псковичи измениша. Князь Михайло же советовав с Михаилом Татищевым да и з дьяком же с Ефимом Телепневым и побоясь от новгородцев измены, побегоша из Нова города». Но близость по временя псковских и новгородских волнений дает основание и для других аналогий. Может быть, новгородцы так же как и псковичи, были возмущены манипуляциями с весом монет — слух об организации во Пскове откупной чеканки вполне мог дойти и до Новгорода? Возможно что и в Новгороде была сделана попытка наладить чеканку монет по денежному откупу. Намеки Ивана Тимофеева о «тайной, законопреступной заслуге» Татищева перед царем делают эту версию вполне допустимой. Возмущение новгородцев таким оборотом событий, направленное против должностных лиц, может объяснить причину тайного и поспешного исчезновения последних вместе с городской казной.

Отсутствие нумизматических подтверждений подобному толкованию событий 8 сентября в Новгороде можно объяснить тем, что там только собирались, но так и не смогли организовать откупную чеканку.

Наибольшего успеха в деле создания денежных откупов Василий Шуйский добился в Москве, где у него были самые прочные связи с богатой торгово-ремесленной верхушкой города.

Откупные московские монеты впервые нашлись в огромном кладе (он насчитывал 6481 монету), найденном в Москве на современной улице Обуха (в XVII веке здесь, в районе Воронцова поля, располагались дворцовая и две стрелецкие слободы). Это были две копейки с именем Василия Ивановича, без знака денежного двора, очень сходные с московскими копейками Шуйского, чеканенными в 1606–1607 годах. Но вес их — 0,55 и 0,58 грамма — выпадал из нормативного веса копеек, а рисунок и надписи тоже обнаруживали отличие от подлинных копеек. Копейки эти (кстати, разные) лишь тщательно копировали московские копейки 1606–1607 годов и были чеканены совершенно другими штемпелями.

Клад с улицы Обуха датировался 1608–1609 годами. Это был первый по времени клад, где встретились подражательные московские копейки Василия Шуйского. Затем в других, более поздних кладах, а также в музейных коллекциях нашлись еще пятнадцать копеек, которые оказались связанными с этими странными монетами не только стилистическим сходством, низким весом, колеблющимся в пределах 0,60 грамма, но и общими штемпелями. Выяснилось, что для чеканки их были изготовлены пять лицевых и шесть оборотных маточников.

Московский выпуск копеек Шуйского, чеканившихся вне Московского денежного двора, по времени не ранее 1608–1609 годов, вне всякого сомнения, относится к тому же явлению, что и псковские копейки, подражавшие копейкам Бориса Годунова 1599 года (с буквами ПСРЗ). Здесь мы видим ту же заниженную весовую норму, равную трем с половиной почкам (0,60 грамма), то же тщательное копирование полноценных популярных монет, ту же изоляцию от чекана государственных денежных дворов, ту же прекрасную ремесленную работу и, наконец, значительный для «воровского» чекана размах. Поэтому можно сделать вывод, что попытка организовать откупной чекан в Москве удалась, в отличие от Новгорода, и чеканка эта, в отличие от Пскова, продолжалась дольше по времени. Хотя до нас дошли всего пятнадцать экземпляров, наличие большого количества взаимосвязанных между собой штемпелей, приготовленных для организации откупной чеканки, свидетельствует о том, что операция эта длилась сравнительно долго.

Уж не появление ли в столице неполноценных копеек спровоцировало попытку дворцового переворота в феврале 1609 года? Разумеется, причин для недовольства Шуйским было более чем достаточно, но монеты тоже могли подлить масла в огонь. Заговор против царя возглавили московские дворяне, в числе которых были и тушинцы — князь Федор Мещерский и бывший претендент на звание «Димитрия Ивановича» Михаил Молчанов, который стал одним из приближенных Лжедмитрия II в Тушине. Однако заговорщики не получили поддержки московского посада, а члены Боярской думы попрятались по домам. Царь Василий Шуйский затворился во дворце и заявил, что по своей воле он ни за что не покинет царство.

Дворцовый переворот не состоялся. Новые события в стране все более ухудшали положение. Весной столица оказалась полностью лишена привоза хлеба. Наступил голод. Большая часть доходов от сбора податей и таможенных пошлин поступала в казну Тушинского вора, правительство которого контролировало огромную территорию. В южных районах страны регулярное действие правительственного аппарата было парализовано военными действиями и народными волнениями. Платить служилым людям стало нечем.

Организация откупной чеканки была шагом отчаяния.

На фоне денежной политики московского правительства действия Тушинского вора отличались самым выгодным образом. Во Пскове, как уже говорилось, чеканка монет после 2 сентября 1608 года производилась по повышенной весовой норме. Эта акция имела не столько экономическое воздействие, сколько агитационное звучание. Таким путем тушинское правительство добивалось популярности у населения.

Чеканка монет с именем Дмитрия Ивановича по повышенной весовой норме на Псковском денежном дворе могла продолжаться до тех пор, пока в казне Тушинского вора было серебро. Когда города Поморья и Поволжья один за другим присягали на верность Тушину и денежные поступления из этих городов и областей поступали в тушинские приказы, средства в казне были. Но уже с конца 1608 года эти же города стали восставать и не подчиняться тушинской администрации. Огромной потерей для Тушина стало отпадение Вологды, где власть взяли в свои руки целовальники и посадские люди. Одновременно против Тушина выступил Галич, где собралось сильное земское ополчение. В декабре галичское ополчение освободило Кострому. Хотя через некоторое время тушинцам удалось вернуть и Кострому, и Галич, народная война против польско-казачьих отрядов тушинцев стала распространяться по всему Северу и Поморью. Доходы в казну Тушинского вора резко сократились.

Нестабильным было положение и в самом Пскове. Не утихала внутренняя борьба между «меньшими» и «большими». Волнения и междоусобная борьба в городе и его пригородах разоряли торговых людей. Торговать стало и некому, и нечем. Значительная часть гостей покинула Псков. В таких условиях денежное производство, лишенное притока серебра, должно было неминуемо свернуться. Прекращение поступлений казенных заказов из Тушина завершило агонию псковской чеканки. Видимо, уже с 1609 года работа Псковского денежного двора заглохла. Возобновилась она спустя много лет, в 1617 году; хотя некоторые попытки наладить чеканку время от времени возникали, но они не были ни прочными, ни долговременными.