Глава десятая ХУЖЕ ГОЛОДНЫХ ЛИС

Глава десятая ХУЖЕ ГОЛОДНЫХ ЛИС

Немецкие войска перегруппировались, включив в свои ряды румынские части. Но боевые силы румынских союзников были невелики, поскольку им не хватало опыта и боевого оснащения. В результате солдаты Вермахта не могли рассчитывать на сколь-либо серьезное облегчение своего положения.

Состояние 3-й горнострелковой дивизии снова было удручающим как в плане личного состава, так и в плане материальной части. Она смогла лишь в некоторой степени восстановиться от нанесенного ей урона, вобрав в себя разрозненные части и уцелевшую боевую технику уничтоженных немецких дивизий. Однако десять дней спустя, 17 апреля, более трети 3-й дивизии было переброшено на поддержку войск на оказавшемся под серьезной угрозой участке фронта, где части 3-й горнострелковой дивизии перешли под командование дивизий, уже сражавшихся там. Мне повезло остаться вместе с остальной частью своей дивизии, которая вошла в "боевую группу Роде", называвшуюся так по имени командира 138-го полка, из бойцов которого состоял костяк данной группы. Впрочем, и группа Роде впоследствии понесла ужасные потери более чем в 800 человек.

Однако несколько недель судьба была добра к уцелевшим бойцам 3-й горнострелковой дивизии. Майская логода проявляла себя с наилучшей стороны, а на участке фронта 144-го полка на берегу Днестра война, казалось, взяла передышку. Наши противники окопались на расстоянии, достаточном для ведения огня, но не спешили переходить к активным боевым действиям. Противоборствующие стороны обменивались эпизодическим минометным и пулеметным огнем и, словно чтобы развеяться от скуки, высылали время от времени небольшие патрули. Ширина реки между русскими и немецкими позициями была от 300 до 400 метров, и снайперы не имели возможности подползти к позициям врага и выбрать там себе хорошее укрытие для стрельбы. Поэтому я каждый день обходил позиции своей части, но при этом был вынужден ограничиваться стрельбой по особым целям, которые мне указывали товарищи. Когда мне удавалось попасть в голову с расстояния, доходившего до четырехсот метров, это было скорее удачей, чем результатом мастерства. Но вполне логично было предположить, что и на тех, у кого пули пролетели возле самой головы, мои выстрелы оказывали деморализующее воздействие, когда они думали о них, оказавшись на безопасном расстоянии.

Каждодневная рутина войны притупляла в бойцах чувство опасности. Я, как правило, уже не воспринимал огонь врага, как прямую угрозу мне самому. Только когда я попадал на прицел одного конкретного огневого средства противника или оказывался вовлеченным в бой, где мне противостоял конкретный вражеский боец, ко мне снова возвращалось чувство опасности, и я понимал: "Эти ребята пришли сюда по мою душу". Однако избирательный огонь невидимого снайпера пугал даже самых опытных солдат. Снайпер представлял индивидуализированную угрозу жизни каждого из них. Это объясняет поразительное влияние снайперов на ситуацию на поле боя, когда порою один-единственный снайпер оказывается способен заставить целую роту в течение нескольких часов не поднимать головы из укрытия. При этом воля бойцов оказывается парализованной, поскольку каждый из них ощущает угрозу, нависшую лично над ним, и боится решиться хоть на малейшее движение, которое могло бы сделать его следующей жертвой снайпера.

В основном солдату приходится жить с постоянным пониманием своей уязвимости и возможности оказаться убитым. Многим не удается переносить такого психологического давления, и в бою их охватывает паника. Это проявляется в оголтелой беспорядочной стрельбе и в скрытой готовности обратиться в бегство, которая становится неконтролируемой, как только противник подбирается ближе или солдат остается один перед надвигающимся врагом. Соответственно, умение противостоять стрессу является гораздо более ценным качеством солдата, чем стрелковые навыки или специализированные знания. Следовательно, хороших снайперов трудно выявить в мирное время. Подбор и подготовка будущих снайперов основывается преимущественно на их навыках стрельбы, и здесь совершается серьезная ошибка.

Прежде всего снайпер должен обладать высокой степенью самоконтроля и крепкими нервами. Меткой стрельбе можно научиться, тем более что во время боевых действий меткость снайпера необязательно должна быть особенно выдающейся. Реалии той воймы показали, что максимальное расстояние ведения огня из стрелкового оружия составляло зачастую 400 метров, а в большинстве случаев — 200 метров, и если снайпер целился, к примеру, в середину головы противника, его выстрел почти всегда оказывался точным. Непоколебимость, методичность и уверенные выстрелы — вот что делало снайперов, а не искусные выстрелы с расстояния в несколько сотен метров. Эти выстрелы с дальней дистанции, если они оказывались успешны, воспринимались самими снайперами скорее как нечто исключительное, нежели как часть их ежедневной рутинной боевой работы.

Но вернемся ко мне. Я в который раз делал свой обычный обход позиций роты. В течение нескольких дней завязывались лишь незначительные перестрелки с русскими, которые не оставляли своих позиций, зная, что поблизости есть искусный немецкий снайпер.

Я провел все утро, беседуя с бойцами, дежурившими у пулеметов, и просматривая позиции врага, но так и не находя цели. Во второй половине дня я решил посетить северные позиции батальона, где я появлялся редко, поскольку они находились у изгиба реки, которая в этом месте была необычайно широка, и до русских позиций было более километра. Там не шло никаких боев, если не считать эпизодического и неприцельного пулеметного огня. Для винтовочных же выстрелов расстояние было слишком огромным.

Среди моих товарищей, находившихся там, царило беспечное настроение. Они ощущали себя оказавшимися на каникулах и наслаждались теплой погодой, без рубашек растянувшись на солнце и давя вшей. Некоторые из них мылись, поливая себя водой из котелков. Эстеты даже пытались смыть пятна от диареи со своего нижнего белья, которое прежде не мылось в течение недель, и избавиться от тяжелого острого запаха испортившегося сыра, исходившего от их носков, которые были вывешены на воздухе в довершение всей картины. Расположение бойцов было столь расслабленным, что они даже пригласили меня присоединиться к их импровизированной легкой трапезе, состоявшей из засохшего печенья с искусственным джемом и эрзацного кофе. Вся эта роскошь, нечасто доступная немецким солдатам в те дни, была украдена одним из пронырливых бойцов роты из джипа двух артиллерийских офицеров, выполнявших непродолжительную разведку на их участке.

Пока мы болтали между собой, к нам присоединился пулеметчик, только что освободившийся от караула. Он рассказал нам о странных звуках, доносящихся со стороны русских позиций. Пулеметчик описал их напоминающими шум, какой можно услышать, находясь около плавательного бассейна. Это озадачило меня, и я решил разобраться в происходящем.

Между нашими позициями и позициями соседней роты был клочок не занятой войсками территории, откуда я и надеялся рассмотреть русские позиции. После того, как я прошагал около пятисот метров, я нашел заросший кустарниками холм, который давал прекрасный обзор и мог служить достаточным укрытием.

Осторожно я подполз по высокой траве к просвету между двумя кустарниками, и передо мной предстала поразительная картина. Невидимый с немецких позиций небольшой залив у речного берега был полон русских бойцов, которые как только могли плескались и плавали в воде. Они явно ощущали себя в полной безопасности. Их никто не прикрывал и никто не стоял в карауле. Я прикинул расстояние до них. Оно составляло около 600 метров. Но погода была безветренной, и воздух был сухим. Меня охватила завистливая ярость при виде их беззаботности, смешивавшаяся с личными амбициями поразить врага с такого расстояния и осознанием того, насколько важно при каждой возможности демонстрировать противнику свою решимость. В результате я пришел к решению сделать выстрел с такого огромного расстояния. Я выбрал крупную, почти неподвижную цель. На противоположном берегу невдалеке от воды несколько русских лежали рядом друг с другом и загорали. Поскольку моя позиция находилась на возвышении по отношению к русским солдатам, которых я избрал в качестве цели, то целился я почти под прямым углом к земле. С помощью своего штыка я быстро вырезал из дерна несколько плиток и сложил из них жесткую и надежную подставку для винтовочного ствола. Затем я прицелился чуть выше головы своей жертвы. Сделав несколько медленных и ровных вдохов и выдохов, я сделал последний глубокий вдох и коснулся спускового крючка. Задержав дыхание, я надавил на спусковой крючок.

Грохот выстрела разорвал тишину. Мгновенно вернув винтовку на огневую позицию после того, как она немного дернулась от отдачи, я за долю секунды снова поймал свою цель в оптический прицел и увидел пулевую дыру над пупком только что ни о чем не подозревавшего русского. Тот скрючился, как складной нож. До меня долетел его крик, вызванный непереносимой болью, и полные паники голоса товарищей умирающего. Смертельно раненный боец перевернулся, и из его спины на песок потоком хлынула кровь. Остальные русские разбегались во всех направлениях, словно цыплята, напуганные ястребом, и ни один из них не позаботился о том, чтобы помочь своему умирающему товарищу. Через несколько минут можно было заключить, что его страдания закончились, поскольку он неподвижно застыл. Между тем я заметил всплеск активности среди одетых в униформу русских на позициях, возвышавшихся над берегом. А через несколько секунд я услышал грохот выпускаемых из минометов мин, которые взорвались на немецком берегу ниже моего укрытия. Наступило самое время убраться прочь до того, как ход вещей примет серьезный оборот. Я, подобно ласке, сполз с холма и устремился обратно к траншеям стрелков, защищенным холмом, пока мины, выпущенные из минометов, уничтожали огневую позицию позади меня.

Боец, угощавший меня кофе с печеньем, встретил меня с определенной злобой в голосе. Он слышал одиночный винтовочный выстрел, разорвавший тишину, и сразу понял, что произошло.

— Черт, разве это было так необходимо? — негодовал он. — Наш уют кончился. Ребята, одевайтесь, теперь иваны устроят нам ад. Господин Искусный Стрелок, оказавшись здесь, не мог дождаться, чтобы разрушить нашу идиллию.

Он едва успел договорить, как первые пулеметные очереди обрушились на наши позиции. За ними последовал короткий минометный удар, однако мины падали позади траншей и не причиняли стрелкам никакого вреда. Я воспользовался начавшейся суматохой, чтобы красиво удалиться и не подставлять себя под дальнейший огонь врага.

На следующий день одиночные и опасно аккуратные выстрелы начали поражать позиции 2-го батальона. Это ясно свидетельствовало о том, что снайпер с русской стороны занялся проблемой Йозефа Оллерберга. Однако я оставался вполне спокоен, поскольку снайперская дуэль через реку была невозможна. Но, конечно, я удвоил свое внимание.

Было удивительно, как быстро мы обжили свои позиции и сделали их уютными. За несколько недель своего пребывания на новом месте мы создали армейские лагеря наподобие замкнутых деревень. Словно беря из ниоткуда, мы создавали себе все возможные удобства. Мы сооружали прачечные, парикмахерские и душевые кабины. Готовили пищу, жарили мясо и организовывали свое питание. Вокруг немецких позиций даже бегали куры, о которых бойцы очень заботились, поскольку те представляли собой источник жареного мяса и яиц. Но солдаты были хуже голодных лис, а потому счастливые обладатели кур особенно почитались среди товарищей.

У меня и батальонных связных, с которыми я работал, не было подобных возможностей благоустроить свою жизнь в полевом лагере. Нам оставалось рассчитывать только на то, что мы сумеем что-нибудь ловко своровать и тем самым сумеем улучшить и разнообразить свой питательный рацион. Понимая это, товарищи внимательно следили за нами. Но это был лишь вопрос нескольких дней, пока я и связные нашли способы добывать себе еду.

Поскольку я мог свободно перемещаться в пределах батальона, именно я и должен был выискивать потенциальные жертвы. Сержант из соседней роты обладал курицей что надо. Он ее даже нежно называл Жозефиной и так хорошо о ней заботился, что она каждый день несла ему по яйцу. Яйца он съедал сам или обменивал на другие вкусности. Одиночная птица была идеальной целью, поскольку в случае искусных действий я не подвергался опасности быть выданным криками других птиц. Будучи специалистом и снайпером, я был единодушно избран связными в качестве того, кто расправится с курицей:

— Йозеф, это явно работа для снайпера! Твои охотничьи инстинкты и твоя кошачья проворность однозначно говорят в пользу нашего выбора.

Было новолуние, и небо застилали облака — идеальные условия для командной операции столь деликатного рода. Пока мои товарищи разводили огонь и подготавливали все к быстрому и спокойному приготовлению курицы, я в первый и последний раз надел на себя полную маскировку. Я измазал углем свои руки и лицо и закрепил ветки на своей кепке и униформе. Моя одежда чуть слышно зашуршала на ветру, и я исчез в темноте. При этом я не забыл заранее спросить у товарища, который прежде был фермером, о самом быстром способе прикончить курицу голыми руками.

Словно пантера, я осторожно и тихо подполз к блиндажу соседней роты. Курица, ничего не подозревая, дремала в своем обычном укрытии, которое ей с любовью смастерил хозяин из плетеных корзин, предназначавшихся для переноски артиллерийских снарядов. Караульный находился на расстоянии около двадцати метров и смолил одну на двоих сигарету с товарищем. Они курили ее, пряча под каской, чтобы не выдать своего присутствия огоньком на конце сигареты. Нервы мои натянулись. Я знал, что мне достанется, если меня поймают. Теперь я был уже возле плетеной корзины. Я едва дышал, и мое бешено колотящееся сердце почти разрывалось, пока я миллиметр за миллиметром поднимал крышку корзины. В корзине, держа голову под крылом, в глубоком сне лежала курица. Теперь я не имел права на ошибку. Я уперся лбом в открытую крышку корзины, чтобы освободить обе руки. Мои руки коснулись курицы. Еще несколько сантиметров, и я сдавил ее шею левой рукой. В то же мгновение я сумел схватить поднявшуюся голову курицы своей правой рукой. И до того, как птица успела понять, что происходит, короткий энергичный поворот моих рук с едва слышным хрустом оборвал жизнь Жозефины. Я на мгновение застыл неподвижно, чтобы посмотреть на караульного. Но тот продолжал что-то шептать своему товарищу и явно ничего не заметил. Я быстро вытащил курицу и запихнул под свою маскировочную куртку. После этого я исчез столь же тихо, как и появился.

Через четверть часа курица была общипана и выпотрошена, и все свидетельства расправы над ней были надежно зарыты. Еще через час она была потушена и разделена по четырем обеденным консервным банкам. Мне и моим товарищам предстоял настоящий пир. Чтобы отметить событие, мы обмыли его бутылкой шнапса. Сытые и пьяные, мы погрузились в заслуженный и спокойный сон, из которого нас на следующее утро выдернули крики обворованного сержанта.

— Что за грязная свинья сперла мою курицу?! Это мог быть только кто-то из вашей компании. Следы вора ведут в вашем направлении. Ни один из моих бойцов не покусился бы на Жозефину. Они знают, что я пристрелил бы нахала лично.

У нас с трудом получалось выглядеть удивленными и шокированными. Но нам это явно удалось, поскольку мы избежали разборки, хотя сержант и показывал всем своим видом, что подозревает нас. У него не было доказательств, но он пообещал, что постарается их раздобыть. Он угрожал, что если ему это удастся, то он устроит над нами трибунал и расстреляет воров.

Между 25 и 28 мая спокойствию батальона пришел конец, но только на короткое время. Возвратились уцелевшие бойцы 138-го горнострелкового полка, и 3-я горнострелковая дивизия была перемещена на перевал Аурель в Карпатских горах. Наши позиции выходили на Молдавию, которая теперь отделяла нас от русского фронта. Водная преграда перед лесом у подножия пологих склонов гор создавала отличное укрытие для стрелков. Местность, лежавшая перед нами по другую сторону реки, была абсолютно открытой, ровной и отлично просматривающейся. Судьба была благосклонна к дивизии, и основное направление атаки русских переместилось севернее наших позиций, а на нашу долю остались лишь незначительные перестрелки с врагом.

В сочетании с превосходной погодой этот неожиданный отдых и передышка в войне подарили изможденным стрелкам возможность восстановить силы. Наша лагерная жизнь быстро возвратилась на круги своя. Бойцы соорудили уютные блиндажи и организовали все, чтобы сделать свою жизнь настолько приятной, насколько это возможно.

Бойцов наэлектризовали слухи о том, что в течение двух недель к нам для поднятия боевого духа и психологической разгрузки перебросят бордель Вермахта*.

Война сузила солдатскую жизнь до лишь самых неотъемлемых вещей: выживания, шуток, жадного глотанья пищи и выпивки, а также, если это оказывалось возможным, секса. Последнее было осуществимо только в двух случаях: если войска некоторое время практически не вели боевых действий и вступали в близкий контакт с местным населением (при этом порою случались и изнасилования, но такое было по вкусу не каждому солдату и часто наказывалось), либо если по соседству оказывался бордель.

Когда часть получала возможность расслабиться, напряжение постоянных боев зачастую выливалось в бьющее через край сексуальное желание. Его удовлетворение имело крайне важное значение хотя бы с точки зрения поддержания дисциплины. В то время как офицеры и сержанты располагали своими жрицами любви, которых пехотинцы называли "офицерскими матрасами", низшие армейские чины не имели доступа к этим женщинам. Им оставалось только насиловать или идти в бордель.

Когда появлялась возможность, жаждущие сексуальной разрядки солдаты буквально штурмовали последнее заведение. Однако не все было так просто. Сначала бойцов обследовал медицинский персонал, а потом они подвергались дезинфицированию для предотвращения распространения венерических заболеваний. Немалое количество солдат заражалось такими заболеваниями и умышленно, чтобы покинуть фронт. Для лечения их были развернуты специальные госпитали, которые пехотинцы прозвали "рыцарскими замками". Там их лечили от сифилиса порою очень грубыми средствами. Однократного пребывания в "рыцарском замке" обычно было достаточно для того, чтобы в дальнейшем боец придерживался сексуальной дисциплины. Специалисты в данной области до сих пор без восторга вспоминают, что для вскрытия очагов поражения сифилисом в уретру перед тем, как произвести ее дезинфицирование, засовывали специальную тонкую палочку. Эта очень болезненная процедура, конечно, делалась без анестезии. Более того, после того, как в первые годы войны заражение венерическими заболеваниями все чаще приобретало умышленный характер со стороны желавших покинуть передовую бойцов, на повторно заражавшихся солдат начали налагаться дисциплинарные взыскания.

Строгое дезинфицирование уретр посетителей борделей теоретически предотвращало возникновение подобных проблем. Опытные бойцы здорово веселились, рассказывая новичкам детали этой неприятной процедуры. Но по наивности своих юных лет я не предвидел ничего такого.

За этот период отдыха от боев я снова встретился со своим товарищем-снайпером Йозефом Ротом. Мы обменивались своими соображениями, пили и разговаривали о сексе. Будучи столь молодыми, оба мы не имели особого опыта общения с противоположным полом. Но теперь перед нами замаячил соблазн посещения борделя. Мы обсуждали плюсы и минусы похода туда и что мы упустим, если не пойдем. Прежде всего, это могло быть нашей последней возможностью познать близость с женщиной. В итоге мы решили: сейчас или никогда, а то потом будет поздно. Йозеф говорил о неопределенности судьбы человека на войне:

— Подумай об этом, ведь это твоя последняя возможность попробовать такое. Может быть, завтра ты поймаешь пулю и умрешь, ни разу в жизни не потрахавшись. Разве это не ужасно?

Во время нашего разговора мой взгляд упал на старшего сержанта из отряда, только что доставившего боеприпасы. Этот сержант сидел за рулем "Опеля Блица" и ждал груза, который он должен был отвезти обратно. Это был Викинг с рыжими усами! Он явно слышал наш разговор и, поймав мой взгляд, воскликнул:

— Эй, возбужденные ублюдки, у вас все встало при мысли о крепких ягодицах наших девочек. Ха-ха! — увидев удивление на наших лицах, он вернулся к спокойному тону и добавил: — Честно говорю вам, ребята, послушайте старого сержанта. Пять минут радости не возместят ту боль, которую почувствуете потом.

За этим последовало многозначительное молчание, которое перебил Рот. Он был уже немного пьян и сказал:

— Возможно, ты умный хрен. Ну, так скажи нам свой великий секрет!

— Хорошо, — продолжил Викинг. — Как будущий ученый, я позволю вам попользоваться моим опытом. А если вы умные и послушаете дядюшку, то сможете избежать многих проблем.

— Только не делай из этого такую мелодраму, говори напрямик, — заворчал Рот.

— Хорошо, придется добавить немного цинизма, — уступил сержант. — Но сначала дайте мне глотнуть вашей выпивки.

Сделав большой глоток, он начал свой рассказ:

— Это было уже изрядное время назад. Когда мне однажды пришлось поехать на склад корпуса, вторым водителем со мной оказался сержант, который, скажу я вам, был хитрым старым дьяволом. Всю дорогу он трепался только о сексе и о еде. Он беспрестанно хвастался тем, что ему довелось щупать и куда засовывать. А когда мы подъехали к складу, он, конечно, знал, где это все можно получить. Что я могу сказать? Он потащил меня в бордель, который находился неподалеку. Я старался не показать охватившего меня испуга. Мы выпили сначала, а потом вошли в бордель. Он находился в бывшем здании школы. Едва мы успели открыть дверь, как сержант медслужбы ухва-fил нас за шиворот. Говорю вам, этот сержант был огромной грубой скотиной. Тут же он заорал на нас: "Где ваши презервативы?" Я удивленно посмотрел на него. Зло оскалившись, он полез к себе в карман: "Вот презервативы, домохозяечки! Здесь никто не сражается с голым оружием", — добавил он. А я ведь даже не подумал об этом. Но за незначительную сумму, тридцать пфеннигов, я мог получить презерватив Вермахта. Сержант медслужбы ухмыльнулся: "Кроме резинок, вам больше ничего не потребуется. Гоните по "хейерману"* и можете выбирать себе девочек". Уловив мой недоуменный взгляд, он добавил: "Это пять рейхсмарок, идиоты!" Я пробыл там всего минуту, но уже потерял свои иллюзии. Но настоящий горный стрелок не отступает перед лицом трудностей. Поэтому я заплатил медику, и получил от него презерватив в коричневой бумажной упаковке.

Затем он сказал: "Курочки там, в классе", — с этими словами он втолкнул нас в следующую комнату. Перед нами оказалось пять легко одетых румынок, сидевших развалясь на изношенном диване. Мой товарищ быстро схватил одну из женщин и исчез с нею за занавеской. Вероятно, он уже занимался своим

*Хейерман (Heiermann) — обозначение монеты достоинством в пять марок, появившееся в северогерманской речи в начале XX века. Иногда, но крайне редко, может употребляться в немецкой речи и сегодня для обозначения монеты достоинством в пять евро. Среди ученых существуют различные версии происхождения данного слова. Но наиболее вероятным представляется его образование традиционным для немецкого языка сложением слов — от измененного написания слова "Неиег" и слова "Мапп". "Заработная плата судовой команды" — одно из значений первого слова, а "Мапп" может переводиться с немецкого не только как "человек, мужчина", но и как "матрос". Заработная плата матроса в Германии в начале XX столетия составляла как раз пять марок. — Прим. пер.

делом, пока я продолжал стоять как истукан. Прямо передо мной были женщины, с одной из которых я мог осуществить свои эротические желания, но я не мог сдвинуться с места. Дело принимало серьезный оборот. Я был словно парализован, и мое лицо покраснело. Тем временем женщины разговаривали между собой, решая, кто из них позаботится о таком юноше. Наконец, одна из них поднялась, взяла меня за руку и, ничего не говоря, повела меня за другую занавеску. Крайне взволнованный, я не замечал невзрачности такого любовного гнездышка. Румынка расстегнула мои штаны, и они упали мне на щиколотки.

Меня словно пробило током, когда она сняла с меня их настойчивым и одновременно нежным движением. Но я должен рассказать и о том, что было дальше, чтобы помучить вас, девственнички!

Со своими театральными жестами Викинг теперь походил на заговорщика. Мы ловили каждое слово его последующего рассказа.

— Внимание, дети, — продолжил он. — Девочка, которая занялась мной, была по-настоящему красива, и она знала свое дело. "Тсс, верь мне", — сказала она воркующим голосом, обхватив мою поясницу, и ритмично начала гладить меня обеими руками. Я задрожал от страсти и, притянув ее лицо к себе, покрыл его поцелуями. Она позволила мне сделать это, видя мою юность и неопытность.

Я жадно вдыхал запах ее тела, ее волос. Мои руки путались в ее волосах, которые, словно шелк, спадали ей на плечи. Мои руки ненасытно скользили по ее телу. Страх, напряжение и желание, накопившиеся во мне за последние месяцы, — все выплеснулось в одно мгновение. Ее дыхание щекотало мои уши почти невыносимо. Ее язык нежно скользил по моей шее, нерешительно ласкал мочку уха, легко коснулся моей гортани, а потом щек. Чувствуя, как меня переполняет желание, ее руки двигались все быстрее. Дрожа от удовольствия я рухнул на матрас, лежавший на полу, и весь растворился в происходящем.

Нежные объятия дают тебе обманчивое чувство защищенности в холоде этих трудных времен. Они позволяют забыться, но это забытье потом резко оборвется. Ее язык щекотал мой живот, кружа вокруг моего пупка, лишил меня стыдливости и коснулся моего члена. Это заставило меня затрястись от восторга и жара. Жестокость войны на несколько минут стерлась из моего сознания.

Мое тело пронзили невыразимые ощущения. Мои жадные руки и ее настойчивые, но нежные пальцы нашли друг друга, чтобы сцепиться вместе на короткое мгновение. Вся нежность, которая была во мне, сосредоточилась на ее лице, когда наступил самый главный момент. И тут я понял, что смотрю в глаза, полные печали, которую мне не дано разгадать. Это заставило меня почувствовать себя одиноким. Я задумался о том, что вело меня по жизни — судьба или рок? Счастье и боль стальными клиньями вбиты в нашу судьбу. Я жадно вгрызался в ускользающие мгновения счастья, пока боль снова не вторглась в реальность.

Мы, разинув рты, безмолвно слушали последние почти лирические размышления. И тут Йозеф заворчал:

— Мужик, ты, что, поэта из себя изображаешь? Можешь просто рассказать нам, что произошло?

— Ох, джентльмены хотят, чтобы я выражался немного проще, ради их неотесанности, — сказал Викинг, разозлившись. — Скажу так, чтоб вы могли записать. Девочка устроила мне такую встряску, что мои яйца едва не разорвались. Теперь понятно?

— Все в порядке, старик, — успокоил его я. — Я наслаждаюсь твоим рассказом. Продолжай, мы заткнемся, — при этих словах я толкнул Рота локтем.

— Лады, — сказал Викинг и начал снова: — С остекленевшими глазами, с чувством невероятного облегчения и с новым осознанием себя, как мужчины, я вышел из-за занавески. Я легко и бодро зашагал к выходу только для того, чтобы меня вернул к реальности резкий голос сержанта медслужбы: "Не так быстро. Сперва иди сюда и спусти штаны". Сначала я опять не смог понять, что от меня требуется, из-за северного сленга медика (он был из Мюнстера в Вестфалии)*. "Просто помыть твой член будет недостаточно, — сказал он уже мягче. — Его нужно обработать химическим препаратом. Поэтому не робей, покажи свою головку". С этими словами он подтащил меня к себе и с равнодушием мясника схватил мой член. В то же мгновение он сунул в мою уретру шприц без иглы и впрыснул туда около ста миллилитров зеленой жидкости. Дезинфицирующий раствор прочищал мой мочевой пузырь, и обжигающая боль дошла мне до брюха. Стиснув зубы и сжав кулаки так сильно, что у меня побелели костяшки пальцев, я терпел страшнейшую пытку, не в силах предотвратить ее, поскольку медик держал меня стальной хваткой. "Это

* Вестфалия — историческая область на северо-западе Германии. В настоящее время вместе с бывшей землей Липпе образует восточную часть федеральной земли Северный Рейн — Вестфалия; включает в себя округа Мюнстер, Детмольд и Арнсберг. — Прим. пер.

Болезненно, да?" — спросил он, злорадствуя. Удовольствие, которое я пережил за последние полчаса, напрочь ушло. "Убирай свое достоинство, — завопил медик. — Через пять минут ты можешь помочиться, но ни секундой раньше!"

Мой сержант, старый ублюдок, воспринял такую же процедуру совершенно равнодушно, словно ничего не произошло. Я даже заметил на его лице широкую злорадствующую улыбку, когда он смотрел, как я сжался от боли. После обследования, проведенного суровым младшим капралом медслужбы, я тут же рванул к школьному туалету и вытащил свой безжизненно обмякший член. Мне казалось, что младший капрал, видя мою боль, специально растягивал время, прежде чем сказал мне, что я могу отлить. С экстатическим восторгом я выпустил наружу впрыснутый в меня раствор сульфонамида. Чувство, которое я при этом испытал, было близко к оргазму и едва ли не превосходило то, что я испытал с румынкой. Глядя на меня, мой сержант не мог сдержать смеха.

После последнего осмотра моих гениталий мне, наконец, было позволено покинуть заведение. Вырвавшись на свободу, я поклялся себе больше не иметь секса при таких обстоятельствах.

Даже слушая такое описание, мы почувствовали неприятное жжение у себя в штанах.

— Я обычно предпочитаю учиться на собственном опыте, — высказался Рот. — Но на этот раз я лучше послушаю хорошего дядюшку. Йозеф, наша вылазка в бордель откладывается.

Я был вполне доволен таким исходом дела, поскольку не испытывал особого энтузиазма насчет мероприятия и до рассказа Викинга. Я оставил все попытки подобного рода до возвращения на родину.

Между тем оказалось, что чудеса все еще происходят. Дивизия неожиданно получила пополнения в людях и материальной части, достаточные для ее полного укомплектования. Офицеры знали, что это происходит в последний раз. Они понимали, что война уже проиграна. Продолжать сражаться их заставляла только одна мысль: не дать русским прийти с возмездием на их родину. А русские собрали свои силы для нового удара по немецким и румынским частям у них на пути. Затишье перед грядущим штурмом должно было стать последней возможностью для немногих оставшихся в дивизии старых бойцов, прошедших более-менее невредимыми сквозь самые кровопролитные бои, в последний раз увидеться со своими семьями. При первой же возможности мы были отправлены в короткие отпуска. Я, пробывший в дивизии около года, также мог рассчитывать на это. Но поскольку мне было всего девятнадцать с половиной лет, я был вынужден пропустить вперед бойцов, годившихся мне в отцы, и солдат, служивших гораздо дольше меня. К тому же дивизии были необходимы опытные снайперы. В результате мои шансы побывать дома казались нулевыми. Однако мой командир батальона капитан Клосс, относившийся ко мне с особой симпатией, знал небольшой трюк, который позволил мне побывать дома.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.