Сколько голодных в России?

Сколько голодных в России?

Доколхозная деревня, в самом грубом приближении, делилась на три категории: бедняки, середняки и зажиточные крестьяне (которых часто называли кулаками, но это неверно, ибо не всякий зажиточный крестьянин — кулак). Советский исследователь 20-х годов Лев Литошенко в книге «Социализация земли в России» приводит следующую таблицу, составленную по 25 губерниям на 1917 год (в основу положено исследование 427 тысяч крестьянских хозяйств).

Какие из перечисленных хозяйств можно отнести к бедняцким? По понятиям того времени, это имеющие меньше пяти десятин земли, меньше двух лошадей и двух коров[116]. По всем трем показателям мы получаем примерно одинаковую цифру: около 75 %. На самом деле их несколько больше, потому что среди оставшихся 25 % есть большие неразделившиеся семьи, где хозяйство хотя формально и крупное, но в пересчете на число едоков все равно получается мало как земли, так и скота. Но ладно, вынесем их за скобки. И так картина более чем впечатляющая.

Это деревенские бедняки в расширенном понимании данного слова — то есть семьи, не имевшие излишков хлеба на продажу. Однако и они разделялись на две группы: те, которые могли прокормить хотя бы себя, и те, которым приходилось, зарабатывая деньги на стороне, хлеб покупать. Это и есть деревенская беднота, которая в ситуации, когда цены на хлеб резко вырастали, оказывалась перед угрозой голодного вымирания.

Сколько было тех, кто заведомо не мог прокормиться с земли? Как минимум, это хозяйства, у которых надел меньше одной десятины, — таковых около 22 %. Естественно, безлошадные — около 29 %. Не все они жили бедно — кое-кто уходил в города на заработки. Но 29 % — это около трети хозяйств, или, в среднем, 30–40 млн человек. Было ли столько заработков в Российской империи?

Еще некоторые данные приводит Таисия Осипова.

«В стране было 3 млн безземельных крестьянских дворов и 5 млн, имевших менее 5 дес. на хозяйство. Эти 8 млн хозяйств (57 %)[117] представляли крестьянскую бедноту.

За годы войны обнищание крестьян еще более усилилось. К 1917 г. безземельных дворов в Поволжье стало 11,2 %, в Промышленном районе — 9,4 %, в Северо-Западном — 7,2 %, в Земледельческом Центре — 5,7 %.

Возросло число безлошадных дворов. В 1917 г. в Промышленном районе они составляли около 44 %. Особенно много их было в Нижегородской губернии — 54,1 %, в Московской — 48,6 % и Ярославской — 43 %. В Поволжье и Земледельческом центре безлошадные хозяйства составляли свыше трети дворов: в Тамбовской губернии — 33,7 %, Пензенской — 36,8 %, Саратовской — 37,5 %. Однолошадных хозяйств в 25 губерниях насчитывалось 47,5 %. Безземельные, безлошадные и однолошадные крестьяне представляли деревенскую бедноту, которая попадала в кабалу к зажиточным хозяевам. К 1917 г. их было около 70 %»[118].

Население России по состоянию на 1916 год — 180 млн человек. Из них около 25 млн — население городов. Простой подсчет показывает, что бедняков-крестьян, которым изначально не приходилось ждать чего-то хорошего от столыпинской реформы, да и вообще от будущего, — около 100 млн человек.

Что с ними делать, не знал никто…

* * *

Противостояние деревни и власти завершилось в 1917 году. «Великий передел», к которому крестьяне готовились пятьдесят лет, состоялся за несколько месяцев.

На объявление демократии русская деревня, как и в 1905 году, отреагировала мгновенно: за какие-то несколько недель прежние органы местной власти были сметены и заменены новыми. Назывались они по-разному: комитеты, союзы, советы и пр. В апреле вывеска унифицировалась: они стали называться временными исполнительными комитетами. Туда практически не допускалась «чистая публика», т. е. помещики и интеллигенция, — а часто и кулаки, хуторяне, отрубники. «Птенцы» столыпинской реформы уже не воспринимались «миром» как свои.

Комитеты считали себя основной властью на местах и открыто требовали долгожданную реформу. Их позиция, за небольшими исключениями, одинакова по всей стране: конфискация всех помещичьих, удельных, церковных земель безо всякого выкупа. Во многих местах требовали включить сюда и участки богатых крестьян-кулаков, а также порожденных столыпинской реформой земельных спекулянтов. Что любопытно: ни одна политическая сила не имела влияния на исполнительные комитеты. Даже эсеров, «крестьянскую» партию, слушали ровно в той степени, в какой они говорили то, что хотели слышать сами мужики.

Начали комитеты с того, что стали принудительно забирать помещичью землю в аренду на своих условиях. Постепенно они брали себе и другие права: реквизиции инвентаря, скота, сельскохозяйственных машин и пр., регулирования арендных отношений, контроля за сбором и хранением зерна, а также контроля за соблюдением запрета земельных сделок, поскольку первое, что сделали комитеты, — это остановили столыпинскую реформу. К середине лета народ на местах дозрел до прямых захватов, которые скоро естественным образом перешли в крестьянскую войну — поджоги, разгромы имений, убийства. Так что большевики, пришедшие к власти в октябре и «приватизировавшие» эсеровскую программу, не дали землю крестьянам, а узаконили уже состоявшийся передел. Впрочем, ничего другого им и не оставалось — любую власть, рискнувшую отобрать землю обратно, сельская Россия попросту смела бы, что и произошло с белыми, попытавшимися вернуть прежние «золотые» времена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.