На азиатских рубежах

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

На азиатских рубежах

Непосредственных конфликтов между интересами Советского Союза и США за все это время не было. Однако советская политика в Китае, выражавшаяся в отказе СССР от неравноправных договоров[39], всяких привилегий, от боксерской контрибуции[40] и от некоторых прав на КВЖД вызвали сильнейшее недовольство американского правительства. Был даже заявлен протест китайскому правительству, в котором высказывалось опасение установления русской сферы влияния в Китае в противоречии с резолюциями Вашингтонской конференции. Американцы, которые до тех пор претендовали на роль единственных друзей Китая, явно опасались, что эта роль будет признана теперь за советским государством{359}.

О причинах этого беспокойства генерал Н. Головин писал еще в 1924 г.: «б дальнейшем С.-А. Соединенные Штаты будут все более и более нуждаться в китайском рынке. Все рынки Северной и Южной Америки не могут вместить большей части производства чрезвычайно развитой индустрии Соединенных Штатов… Европейский рынок с окончанием войны закрыт вследствие дороговизны валюты, а в дальнейшем будущем он будет занят самими же европейскими индустриальными странами, которые защищают свои внутренние рынки, применяя систему протекционизма, т.е. тот самый метод, к которому усиленно прибегают сами Соединенные Штаты. Китайский рынок с населением 325 млн., открывает слишком заманчивые перспективы, чтобы Соединенные Штаты легко отказались от него. Прибавьте к этому, что Китай вследствие дешевизны рабочих рук представляет собою также притягивающее к себе поле деятельносmu, для капитала, сосредоточение которого после войны произошло в Северной Америке»{360}.

К аналогичным выводам приходил и японский дипломат К. Иссии: «В экономическом и финансовом отношении Китай с четырехсотмиллионным населением предоставлял беспредельные возможности для американских капиталовложений и торговли»{361}. И советский дипломат В. Павлович: «О будущем значении Китая в балансе мировой торговли капиталистических стран можно судить по тому, что в 1920 г. иностранная торговля с Китаем составила сумму в 1.303.881.530 долларов. Покупательная стоимость Дальнего Востока сильно увеличилась за последнее время благодаря поднятию цен на серебро, начиная с мировой войны»[41].

Но в Китае уже находилась Япония.

В 1874 г. в компенсацию за убийство нескольких японцев на островах Риу-Киу, Япония заставляет Китай уступить ей эти острова. В 1895 гг. Япония завоевывает Формозу и Пескадорские острова. В «концерт» иностранных держав, контролирующих внешние торговые сношения Китая», Япония вошла участвуя в совместном с европейцами подавлении боксерского восстания в 1900 г. В 1905 г. Япония опять же вместе с европейцами расширяет свое присутствие в Китае.

«В 1911 г. в Китае произошла революция, свергнувшая императорскую власть и… не приведшая к установлению прочной и единой государственной власти, — описывает события Н. Головин, — Гражданская война со всеми ее последствиями приводит Китай к полному бессилию… Япония широко этим пользуется. Подкупая выдвигающихся к власти авантюристов, она добивается экономических уступок и влияния в политической и административной области. За бесценок, в виде залогов под даваемые ее банками займы, она приобретает монопольные права на железные дороги и на другого рода концессии… В своей книге “Russia as an American Problem” Дж. Спарго пишет: «Повсюду японские агенты составляют детальные списки китайских чиновников, как военных, так и гражданских, с подробным упоминанием их привычек долгов, их финансового положения и т.д. Если китайский чиновник находится в затруднительном материальном положении, он может быть уверен, что к нему обратиться японский агент или лично или через китайского посредника с предложением найти денежные средства… Чаще всего делается предложение чиновникам заключить большой заем в Японии для осуществления тех или иных общественных работ; эти займы гарантируются местными налогами или концессиями. Таким образом, китайские чиновники нажили громадные суммы денег. В результате Китай разоряется благодаря подкупности своих чиновников, а Япония захватывает экономически Китай и подготавливает будущему полную опеку и контроль над китайским национальным хозяйством»{362}.

«Большое количество предметов японской промышленности проходит минуя китайские таможни». Япония организует контрабандную доставку опиума, — продолжал Головин, — предоставляет «займы и вооружения различным китайским генералам, выросшим, как грибы на нездоровой почве затянувшейся внутренней смуты, Япония не дает возможности установить единое прочное китайское правительство. Она раздувает вражду, возникшую с начала революции между Югом и Севером Китая»{363}. Во время Первой мировой Япония захватывает немецкие колонии в Китае и предъявляет китайскому правительству «21 требование», секретная часть которых по сути превращала Китай в японский протекторат{364}. США вступая в Первую мировую войну, декламируя принципы неделимости Китая, «открытых дверей» одновременно признали … «специальные права» Японии в Китае. Япония восприняла этот жест, как предоставление ей полной свободы рук.

Но мировая война закончилась и США вернулись в Азию, где оказались на грани войны с Японией. Предотвратить ее должна была Вашингтонская конференция. Цели последней, по мнению Головина, заключалась в ослаблении позиций Японии в Китае[42]. Однако полагал Н. Головин Вашингтонская конференция ничего не дала. «Драма и комедия мировой истории не изменилась от переноса ее на другую сцену»{365}.

Япония уже не могла остановиться. Взрывная индустриализация островного государства почти полностью обеспечивалась за счет экспорта. Всего за 30 лет с 1877 по 1907 г. объем внешней торговли вырос почти в 20 раз с 50 млн. до 927 млн. йен. Любая остановка в экспорте товаров могла привести к катастрофическим последствиям. Но пока Японии везло — Первая мировая война стала для нее манной небесной. Общий объем ее внешней торговли более, чем удваивается по сравнению с 1914 г. и достигает в 1919 г. 4 280 млн. йен. Золотая наличность казначейства с 1914 по 1918 гг. выросла более чем в 5 раз с 300 млн., до 1 600 млн. йен. Капитал вложенный в развитие промышленности за 1914–1918 гг. достиг 3 млрд. йен. Годовые дивиденды в промышленности и на транспорте достигают 60%. Японские миллионеры раньше считались единицами, к концу войны их количество подходит к десятку тысяч{366}. Однако, как констатировал Н. Головин, «богатеют казна и капиталисты… народные массы не только не разбогатели, но обеднели». Прилив золота в страну удорожил стоимость жизни, цены на предметы первой необходимости выросли на 250–300%, месячная стоимость жизни с 1914 по 1920 г. выросла более чем в 3 раза. «Между тем зарплата выросла незначительно». Окончание войны и послевоенный кризис 1921 г. привели к резкому сокращению экспорта и всего товарооборота Японии, «число потребных для промышленности рабочих сократилось с 1919 к 1921 г. на 40%». Резко повысилось напряжение в обществе, начались рабочие беспорядки «чего ранее Япония не знала»{367}.

Япония стала быстро терять внешние рынки сбыта, так экспорт в Китай и США, всего за два послевоенных года сократился почти в два раза. Мало того, Европа и США вводят протекционистские таможенные пошлины против дешевых и некачественных «едва терпимого уровня» японских товаров{368}. С другой стороны ударом явилось запрещение США вывоза стали в 1917 г., которое продемонстрировало всю зависимость экономики Японии от импорта. Импорт сырья и продовольствия являлся для Японии уже даже не средством развития, а — выживания.

Говоря о другой проблеме — перенаселении Японии Н. Головин уподоблял ее «котлу, в котором возрастает внутреннее давление и в котором неминуемо произойдет взрыв…»{369}. Н. Головин указывал и на неизбежность экспансии Японии в южном направлении Тихого океана, для эмиграции избыточного населения. Н. Головин отмечал и особенности политической системы и черт характера японского народа, и то, что они сильно напоминают германские. К аналогичным выводам приходил немецкий посол Г. Дирксен. Оба автора отмечают схожие закономерности развития двух стран, приведших к схожим результатам.

В 1924 г. Н. Головин пишет об объективной неизбежности войны Японии против США, а адмирал А. Бубнов указывает на объект первой атаки «Pearl Harbour»{370}. Но прежде, чем Япония начнет войну с США, она будет вынуждена обеспечить себе сырьевую базу, которую может добыть только в Сибири и русском Дальнем Востоке{371}. Кроме этого, отмечает Н. Головин, Россия остается открытым тылом Японии; по его мнению, достаточно всего десятка европейских корпусов и Китай поднимется против Японии. Для европейских корпусов, это был слишком длинный путь, были силы и поближе, например в России.

Мало того, Н. Головин приходил к выводу, что «при современной силе и состоянии флотов Америки и Японии, у первой нет никаких шансов на победу в западном бассейне Тихого океана»{372}. «С.-Л. Соединенные Штаты могут победить Японию только с помощью России» (выделено в оригинале)… Сильная же, хотя бы и миролюбиво настроенная Россия одним своим присутствием у берегов Тихого океана может явиться помехой для агрессивных планов Японии». Н. Головин указывал, что «стратегия диктует Японии» предупредить Россию захватить русские железные дороги и пароходство по Амуру{373}. «Наиболее отвечает интересам Японии создание к востоку от Байкала буферного государства». На Вашингтонской конференции Япония уже пустила пробный шар, заявив о своем «мирном проникновении» в Сибирь{374}.

По мнению Головина, у России было две возможности — мир и дружелюбное соседство с Японией, что гарантировало бы последней тыл и ресурсы, на пути ее расселения в Тихом океане. Либо союз с США против Японии, однако, приходил к выводу Головин «общественное мнение Соединенных Штатов на такую войну с Японией не пойдет»{375}. Но не обязательно воевать самим, белогвардейский генерал Головин считал, что Америка «предполагает использовать СССР в роли мавра, которого, после того, как он исполнит свое дело, можно заставить уйти»{376}.

Выход для России Головин находил в мире и дружбе с Японией и США одновременно{377}. Этому, по мнению Н. Головина, мешала политика Сталина, поддерживавшего Коминтерн: «В Китае работа Коминтерна усиленно раздувает огонь китайской революции, что чрезвычайно затрудняет экономическое положение в Японии»{378}. Другими словами белогвардейский генерал настаивал на молчаливом поощрении СССР империалистического раздела Китая, на дружбе с США и Японией находящихся по его же собственному мнению на грани войны друг с другом. Т.е. по сути на участии в подготовке новой войны.

Сталин, поставленный перед дилеммой, выбрал путь предотвращения войны на восточных рубежах России.

Каким образом? — сдерживать распространение японской агрессии в Китае, точно так же, как фашизма в Европе. Для этого было два пути: международная «коллективная безопасность» и помощь силам противостоящим в Китае японской агрессии. И СССР обращался к европейским странам и США с подобными предложениями, а с другой стороны помогал сначала Чан Кайши, а затем Мао Цзэдуну. А был кто-то еще? Естественно на своих границах СССР стремился иметь дружественное государство и помогал родственным политическим партиям. Тем не менее, в 1930-х годах СССР, используя европейский опыт, стал помогать Мао Цзэдуну при условии создания единого «народного фронта» всех заинтересованных политических сил против японской агрессии.

Китайский посол в США Ху Ши в декабре 1938 г. подтверждал: «Сейчас мы получаем кое-какую помощь извне. Наибольшую, самую великодушную, нам оказывает Советский Союз… посылаемое из СССР оружие направляется непосредственно центральному правительству… что доказывает отсутствие политического нажима со стороны СССР». Стоимость полученного от СССР вооружения китайский посол оценивал в 80 млн. амер. долл.{379}.

Обострение ситуации началось в 1929 г., когда на КВЖД возник конфликт из-за нападений на советских служащих, захвата советских торговых и культурных учреждений, китайскими и белыми военными формированиями. Нападение было спровоцировано и подготовлено Японией. Неожиданным образом в конфликт вмешался американский Госдеп. Его наиболее резкой антисоветской акцией стал демарш Стимсона, когда была сделана попытка сорвать, под прикрытием пакта Келлога, намечавшуюся ликвидацию конфликта на КВЖД{380}. Нота вызвала резкий протест со стороны СССР. В протесте подчеркивалось, что вмешательство САСШ после того, как СССР вступил в переговоры с Мукденом, не может считаться актом дружелюбным и что САСШ, которые по собственному желанию не находятся ни в каких официальных отношениях с правительством Советского Союза, не могут обращаться к нему с советами и указаниями{381}.

Демократические газеты, такие, как «Балтимор сан» и «Сэнт-Луис пост-диспатч», по этому поводу замечали: «Говоря о том, что от советского ответа отдает грубостью манер, мы должны помнить, что мы сами не допускали СССР в нашу дипломатическую гостиную… Как бы ни были грубы советские дипломатические манеры, нужно признать, что СССР проявил большую сдержанность, принимая во внимание китайскую провокацию…». «Советское правительство было право, когда выступило против вмешательства Соединенных Штатов в советско-китайский конфликт. Советское правительство также право, когда не хочет выслушивать советов от страны, не признающей его… Стимсон поставил Соединенные Штаты в невозможное положение….»{382}.

В сентябре 1931 г. Японские войска вторглись в Маньчжурию. Китай обратился в Лигу Наций, указав на нарушение Японией статьи 11 Лиги и с просьбой о помощи. О реакции США на обращение в отчете НКИД сообщалось: «Американские правительственные круги считают, что китайцы не обеспечивают порядка в Маньчжурии, что роль японцев там благодетельна. В пользу Японии активно действуют крупнейшие капиталистические группы САСШ, в частности фирма Моргана…»{383}. В 1932 г. Япония окончательно аннексировала Маньчжурию и создала там марионеточное государство Маньчжоу Го.

Советское правительство вначале практически не отреагировало на этот акт, что дало повод «Нью-Йорк ивнинг пост» утверждать, «что не имеется опасности столкновения между СССР и Японией, ибо СССР поглощен внутренней работой». Однако отмечает газета, несколько дней спустя: «дело не в СССР. Книга генерала Грейвса об интервенции в Сибири оказалась весьма популярной и своевременной, она цитируется все чаще и чаще…»{384}. Кремль очевидно стремился избежать поводов способных спровоцировать новую интервенцию. В ответ начальник Дальневосточного отдела госдепартамента Хорнбек заявил, «что САСШ не будут принимать мер против вторжения японцев в Сибирь, так как СССР якобы ничего не делает для защиты своих интересов в Маньчжурии. Хотя Хорнбек и не выражает позиции правительства, однако такое его резкое безусловно враждебное высказывание по отношению к нам свидетельствует о том, что правительство САСШ не прочь было бы, чтобы СССР ввязался в войну с Японией» — комментировал диппредставитель СССР в США Б. Сквирский{385}.

Позицию правящих кругов США, отражали и статьи в прессе Скриппса, которые отмечали: «Так как мы обращаемся с Россией, точно стоящей вне закона, Япония, по-видимому, думает, что Америка приветствовала бы или, по меньшей мере, не возражала бы против завоевания Японией России… Американская позиция может быть сделана ясной путем восстановления нормальных торговых и дипломатических отношений с Россией. Это должно быть сделано немедленно»…{386}. В своей агитации за нормализацию отношений с СССР газеты указывают, что в случае нападении Японии на СССР часть ответственности может лечь на САСШ{387}.

В Москве Литвинов извещал американского посла Буллита, что он сам и все члены советского правительства «считают нападение весной со стороны Японии столь вероятным, что сейчас необходимо принять все меры для защиты западной границы от нападения»; он… опасается, что «война с Японией будет тянуться годами и через пару лет Германия вместе с Польшей могут напасть на Советский Союз…». Для сдерживания японской угрозы Литвинов предложил заключить пакт о ненападении между США и Советским Союзом, или, как сказал Буллит, «что угодно, только чтобы японцы поверили, что США готовы сотрудничать с Россией, даже если для таких ожиданий оснований нет»{388}.

Выраженные Литвиновым опасения по поводу Германии и Японии убедили Буллита, что «нет ничего такого, что бы Советский Союз не отдал бы нам в виде коммерческих соглашений, или любых иных, в ответ на нашу моральную поддержку по сохранению мира»{389}. Голландский посланник в Германии в то время убеждал американского посла: «Если Соединенные Штаты и Англия не выработают единую политику на Дальнем Востоке… войны не миновать»{390}. Сенатор Роджерс считал, что «Япония полностью находится под контролем милитаристских групп. Ее поведение в точности напоминает образ действий Германии в 1909 и 1912 гг.»{391}.

Советский Союз во избежание военного конфликта пошел на признание марионеточного государства Маньчжоу-Го. Мало того, сталинское руководство ряди сохранения мира отказалось от стратегической железнодорожной магистрали, связывавшей Россию с Дальним Востоком, и на основании токийского договора 23.03.1935 продало КВЖД Японии. «Нью-Йорк ивнинг пост» замечала в этой связи, «что царское правительство давно бы уже реагировало силой на захваты в Северной Маньчжурии; СССР же либо не готов, либо не хочет войны… всеми подчеркивается нежелание СССР втягиваться в конфликт. Бюллетень «Афферс» от 6-го мая говорил: «В госдепартаменте считают, что Москва идет так далеко, как это только возможно, чтобы избежать войны с Японией»».

Главные республиканские газеты в том числе «Нью-Йорк гералд трибюн» в то время писали, что СССР и Япония занимаются взаимными упреками и обвинениями, которые только могут разжечь национальные страсти, что по их мнению является результатом соперничества обеих стран в Маньчжурии. Отповедь республиканцам давала пресса Скриппс-Горварда: «Читая заголовки газет, можно подумать, что злостные большевики разрушают мирную политику Гувера на Дальнем Востоке и что европейские правительства поддерживают нас в вопросах мира и разоружения. Факты как раз обратные… Единственным способом правильно судить об обещаниях правительств — это по их делам. Факты показывают, что могущественные французские интересы, включая субсидируемую прессу, поддерживали с самого начала японскую агрессивность. Факты показывают, что правительства Лондона и Парижа спасали Японию от дисциплинарных мер Лиги Наций… Япония не нуждается в формальном признании ее завоеваний другими странами; все, что ей нужно, это их молчаливое одобрение и невмешательство. Эта политика, конечно, означает разрушение договора девяти держав, гарантирующего независимость Китая, и пакта Келлога…». «Одна Россия была вместе с США против завоеваний и войны на Дальнем Востоке. Для нас это был лишь вопрос дипломатического мужества. Для русских же это означало возможность японского нашествия на них. Москва пошла на этот риск и держалась целый год в тщетной надежде на сотрудничество с США в деле мира. Признание Америкой России в любое время прошлого года остановило бы, вероятно, японскую агрессию. Но гуверовская администрация отказывалась…»{392}.

США признают Советский Союз только с приходом Ф. Рузвельта. У. Буллит подаст признание, чуть ли не как жест благотворительности со стороны Америки: «США признали СССР не из соображений торговли, а из чисто политических соображений — положения на Дальнем Востоке и желания избежать там войны между Японией и СССР было решающим. Признание СССР сыграло в этом отношении большую роль, умерив пыл японцев…»{393}. По мнению же советского полпреда А. Трояновский признание было жизненно необходимо прежде всего самой Америке: «Отношения с Японией толкали на признание Советского Союза верхушку (США), т.е. правительство… Во всяком случае, у Рузвельта это главное, что толкнуло его на признание»{394}.

Отношения между США и Японией, о которых говорил Трояновский, обострялись с каждым днем. Чего стоило только одно заявление Информационного бюро МИД Японии от 17 апреля 1934 г. о том, что отношения между Японией и Китаем являются делом только этих двух государств, что интерпретировалось, как своего рода «азиатская доктрина Монро»{395}. Анализируя отношение между двумя странами, советский генконсул из Сан-Франциско указывал на «сильное ущемление» интересов «Стандарт ойл» в Маньчжурии, на «обострение борьбы вокруг рынков сбыта. Энергичный завоз Японией товаров в 1933–1935 гг. во все страны Латинской Америки и в США вызвал здесь самое сильное негодование…». В результате генконсул приходил к выводу, что «ни характер спорных вопросов, ни соперничество флотов, ни общее настроение политики, как Японии, так и США не дают повода для того, чтобы думать, что отношения между США и Японией будут рассматриваться действительно мирным, дружественным путем, (однако) Несомненно, что обе стороны по причине недостаточной подготовленности будут искать отсрочки от решительной схватки»{396}. Признание СССР, как раз соответствовало этим целям[43].

При этом, отмечал советский генконсул в Сан-Франциско: «Очевидно, что американский флот ставит себе ясно наступательные действия. Это особенно вскрывается последними большими ассигнованиями на флот… Даже для невооруженного военными знаниями взгляда, живя на западном берегу США, становится ясным, что в 1934–1935 гг. усилилась военно-морская подготовка. В марте 1935 г. было решено построить дополнительно несколько воздушных баз на Тихом океане. Одна из них… на острове Оаху… недалеко от Пирл-Харбора»… «Происходящие сейчас маневры всего американского флота в Тихом океане предусматривают со всей очевидностью только одного врага Японию»{397}.

Однако для антисоветски настроенных представителей американского истеблишмента главным врагом оставалась не Япония, а Советская Россия. Признание СССР, отмечал Трояновский, «вызвало значительное разочарование в этой стране, где многие рассчитывали, что мы будем воевать с Японией, причем Америка продиктует нам условия своей помощи и, таким образом, заработает на нас и вместе с тем потреплет нашими руками Японию. Пока этого не случилось, и это приводит не только к разочарованию, но даже к раздражению»{398}.

Антисоветские круги отыграются на том, что под их давлением США откажется от принятия в Тихоокеанском регионе принципов «коллективной безопасности», (как и в Европе) предложенных СССР. Мнение противников «коллективной безопасности» отражают слова У. Буллита, который утверждал, что предложения СССР обусловлены ее стремлением к «мировой революции»: «Москва лелеяла надежды на развязывание войны между США и Японией на Дальнем Востоке, чтобы затем вступить в войну, захватить Маньчжурию и в конце войны распространить коммунизм на территории Китая»{399}. Одновременно сам Буллит в конце 1936 г. лелеял и подогревал надежды[44], что «Япония вторгнется в Россию… в течение шести месяцев… и захватит всю дальневосточную оконечность России»{400}.

Буллит уже в 1934 г. подталкивал СССР «распубликовать программу-монстр морского строительства на ближайшие годы и тем обеспечить свое участие на конференции[45]»{401}. М. Литвинов ответил отказом, поскольку «провозглашение новой большой программы может дать повод японским милитаристам ускорить войну с нами»{402}.

В конце 1938 г., уже после подписания Мюнхенского соглашения в Европе, медиамагнат Рой Говард снова отмечал, что «симпатии «некоторой части американского народа» были бы на стороне японцев, если бы они для своей экспансии избрали антисоветское направление…»{403}.Столкновение на между советскими и японскими войсками произойдут на озере Хасан в 1938 г., а затем на Халкин Голе в 1939 г.

В разгар боев 1939 г. Англия окажет Японии моральную поддержку, признав японские захваты в Китае. А правительство США продлит аннулированный ранее торговый договор с Японией, а затем полностью восстановит его{404}. Это позволит Японии закупить грузовики для Квантунской армии{405}, станки для авиазаводов и др. стратегические материалы{406}.

Окончательно угроза войны с Японией будет предотвращена только с подписанием Советско-Германского договора о ненападении 1939 г., следствием которого станет советско-японский пакт о нейтралитете 1941 г.