Истина – прежде всего

Истина – прежде всего

Очень важно иметь в коллективе атмосферу подлинного научного творчества. Она не приходит сама по себе, а создается усилиями всех членов научного сообщества в целом и каждого в отдельности. И здесь определяющей и главной ролью во взаимоотношениях между учеными является научная истина. Поэтому у студента и у молодого ученого важно наличие качеств человека-бойца за свою идею, уметь доказать ее, не обращая внимания на авторитеты. Авторитетом может быть только логика и аргументы. Лев Ландау, например, никогда не важничал. Любой студент, аспирант мог обратиться к нему с любым вопросом. В то же время он и сам был таким с детства.

Однажды на лекции по математике Ландау задал профессору вопрос. Профессор долго думал, прежде чем ответить. В аудитории стало очень тихо. Профессор попросил Ландау подойти к доске. Вмиг она покрылась математическими знаками. «Китайская грамота», – прошептал кто-то. Профессор и Лев Ландау начали спорить. Студенты догадывались: прав Ландау. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное, у профессора – взволнованное и немного обескураженное. Потом профессор улыбнулся и, наклонив голову, сказал: «Поздравляю, молодой человек. Вы нашли оригинальное решение».

Ценно такую подлинно научную обстановку иметь в каждом коллективе, рассматривать и распространять опыт лучших из них, а также лучших зарубежных научных коллективов.

Манчестерская лаборатория Резерфорда, с которой сотрудничал Петр Леонидович Капица, была тем местом, где истина рождалась в ходе свободных исследований и дискуссий, но на основе строжайшего следования имеющимся фактам. И каким бы тяжелым не был путь к познанию истины, ученые всегда находили время для шуток, смеха и веселья.

Это в полной мере можно отнести и к коллективу Института теоретической физики, который возглавлял Нильс Бор в Копенгагене, и к научным коллективам И. В. Курчатова, П. Л. Капицы, С. П. Королева, Н. Н. Семенова, Л. Д. Ландау, а в Беларуси – к научным сообществам Николая Павловича Еругина, Бориса Ивановича Степанова, Андрея Капитоновича Красина и др.

Важной чертой этих коллективов являлась замечательная дружеская атмосфера между всеми сотрудниками: между академиками и начинающими учеными, научной молодежью и убеленными сединой мэтрами науки. А тон в этом деле задавали и задают ведущие ученые. Наиболее ярко это проявляется на институтских семинарах.

Интересно проходили они в Ленинградском физико-техническом институте. Именно семинары больше всего потрясали молодых людей, впервые попавших в институт. В семинарах принимали участие все маститые физики города, а также вся институтская молодежь. Заседания вел А. Ф. Иоффе. Кратко сообщались новости науки, затем докладывали свои работы в области физики твердого тела, физики диэлектриков, электроники. Всегда патриарх науки А. Ф. Иоффе ясно и четко комментировал все доклады. Доводил до полной физической ясности сообщения теоретиков. На семинарах полагалось задавать вопросы: никто не должен уходить, не поняв сути дела. Часто разгорались дискуссии. Не расходились, не разобрав, что можно считать доказанным, а что требует дальнейших исследований. Каждый научный сотрудник обязан был докладывать результат своих исследований. Если кто-либо в течение года ни разу не выступил, Абрам Федорович приглашал к себе и убедительно объяснял, что ему лучше заняться преподаванием или другим делом, и «виновный» покидал институт. Эти семинары каждого участника за год-два делали настоящим физиком.

Характерно, что на таких семинарах существовала непринужденная обстановка, где главными являются не научные достижения, какими бы весомыми они не были, не высокий научный титул ученого, а истина, и только истина.

Примечательно, что начинающие должны подтягиваться до понимания докладов, сообщений, самой дискуссии. Новичков учили спорить, отстаивать точку зрения, в правоте которой они были убеждены.

Известен случай, когда шестнадцатилетний Яша Зельдович, только что поступивший в физико-технический институт лаборантом, после сообщения очень талантливого заведующего лабораторией не согласился с его интерпретацией полученных экспериментальных результатов и предложил свои выводы. «Всем нам казалось, – писал академик Н. Н. Семенов, – что Зельдович ошибается. Но в ходе дискуссии постепенно все начали понимать, что он действительно прав». Случай тот никого не обидел, в том числе и докладчика, заведующего как раз той лабораторией, где работал будущий известнейший физик-теоретик, академик Яков Борисович Зельдович. Прочные дружеские отношения между ними после этого сохранились на долгие годы.

Вот почему и руководитель научного семинара Института физических проблем АН СССР, директор института, академик П. Л. Капица, если ему что-то неясно, совсем как в молодости, не стеснялся спросить, иногда перебивать докладчика на полуслове. Это никому не обидно: он останавливал и младшего научного сотрудника, и академика. Вскакивал, просил объяснить. Главное для него – истина. К этому привыкли и этому следовали.

Здесь часто можно было видеть, как ученые разного возраста, опыта, звания запросто состязаются в надежности своих аргументов, оттачивают и шлифуют их. И движет ими не жажда победы, во что бы то ни стало, а обоюдное желание отыскать опять-таки истину. Именно в обстановке товарищеской дискуссии, беседы, полной взаимного доверия и общего интереса, нередко зарождаются мысли и идеи, которые служат ядром, отправным пунктом для будущих научных исследований.

Такие же традиции существовали и в коллективе Нильса Бора. В Копенгагенском институте теоретической физики можно было прерывать профессора во время лекций и это оказывало очень сильное впечатление на студентов, приехавших из Германии, где господствовала академическая дисциплина.

Примечательно, что когда в мае 1961 г. Нильс Бор последний раз посетил Советский Союз (Московский университет им. Ломоносова присвоил ему тогда звание почетного профессора), на семинаре физиков П. Л. Капицы и Л. Д. Ландау его спросили о «тайне», которая позволила ему собрать вокруг себя большое число молодых творчески мыслящих теоретиков, он ответил: «Никакой особой тайны не было, разве что мы не боялись показаться глупыми перед молодежью».

Лауреат Нобелевской премии, всемирно известный физик-теоретик Игнат Евгеньевич Тамм (1895–1971) отмечал, что это очень характерное для Бора высказывание. Нильсу Бору было совершенно чуждо любое важничанье и зазнайство, он отличался поразительной скромностью. Действительно, ни одна дискуссия не может быть плодотворной, говорил Тамм, если участники опасаются задавать вопросы, которые могут обнаружить их пробелы в их знаниях, и поэтому бояться показаться «глупыми».

Яркую картину плодотворности научных дискуссий нарисовал академик Александр Данилович Александров. «Когда Ландау и Паверс писали работу, они часто спорили с Гейзенбергом. Приходил Бор, слушал… Сначала он не понимал, потом они ему втолковывали, тогда и он включался в спор и они начинали видеть то, чего сами не понимали».

Не трудно заметить из этого примера насколько была и остается велика роль крупного, ведущего ученого. Не случайно говорят, что институт Бора в Копенгагене был Меккой теоретической физики. Туда приезжали известные ученые, в том числе Гейзенберг. Они разговаривали, обменивались идеями, в результате – блестящий поток работ. И на всех этих работах лежала печать глубокой мысли Бора.

Главное на семинарах, которые проводились в институте Бора, Ленинградском физтехе и в других, – дискуссии, споры. А точнее – форма научного творчества. Ведь недаром в народе говорят: в споре рождается истина. А для ученого дороже истины нет ничего.

Разногласия в науке могут и, наверное, должны быть. Следовательно, могут и должны быть теоретические дискуссии. К сожалению, в некоторых научных коллективах порой бывает так, что спор перерастает во вражду, глухую к разумным аргументам. И тогда отстаивается уже не истина, а честь собственного мундира. Все средства и приемы направлены на то, чтобы «победить противника». Жертвой подобного ведения спора становятся сама истина, наука.

Если спросить ученого, что двигает им в работе, то определенно услышим, что только не награды, не погоня за благодарностями (правда, в XXI в. многое в этом отношении изменилось). Целью жизни всегда остается наука, достижение научной истины. Эта задача заполняет всю жизнь ученого, и успехи в ее решении являются подлинной и лучшей наградой. Поэтому ученые рассматривают критику, замечания, как одно из средств на пути к достижению понимания сущности явлений. Служение этой благородной цели заставляет великих ученых соглашаться с результатами, которые порой идут вразрез с их собственными выводами.

Всемирно известный академик Николай Иванович Вавилов всю свою жизнь боролся за научную правду и с одинаковой любовью взирал на большие труды известных ученых и на маленькие достижения начинающих сотрудников. При этом он отлично помнил где, кто, над чем и как работает.

«В апреле 1924 г., – вспоминает профессор, доктор сельскохозяйственных наук А. И. Атабекова, – я закончила свою работу и переслала ее в редакцию «Трудов по прикладной ботанике и селекции», а через несколько месяцев она уже была опубликована, несмотря на то, что полученные данные по иммунитету несколько расходились с выводами Н. И. Вавилова, который был редактором этого журнала».

В научных кругах всеобщее уважение снискала принципиальность известного советского ученого-атомщика, академика Льва Андреевича Арцимовича (1909–1973). Выше всего он ставил научную истину и честность, и не поддавался ни на какие политические и дипломатические маневры. Многие специалисты помнили международную конференцию по физике плазмы в Зальцбурге в 1961 г., когда Лев Андреевич выступил с резкой критикой разрекламированной, но ошибочной американской работы.

Евгений Павлович Велихов, который в 39 лет уже стал академиком АН СССР, и профессор В. Лазукин вспоминали, что многие физики его тогда отговаривали и стремились сгладить конфликт. Лев Андреевич остался непреклонен. Американская делегация была в шоке, и после конференции было много недружелюбных высказываний в его адрес. Но постепенно все признали правоту Льва Андреевича.

Столь же критически Л. А. Арцимович относился и к собственным работам, например, к интерпретации опытов по обнаружению нейтронов из быстрых пинчей. Он первым определенно указал на их нетермоядерное происхождение. Благодаря ему советская физика плазмы избежала ряда модных увлечений и заблуждений.

В то же время Л. А. Арцимович умел вести те работы, в которых был уверен, хотя они долгое время были в тени, при почти всеобщем равнодушии. Так было с токамаками. Предложенные и созданные в СССР, эти экспериментальные системы отличаются симметрией и простотой. Однако, с теоретической точки зрения, они во многом, казалось вначале, уступали более хитроумным устройствам. Лев Андреевич вел работы по токамакам неторопливо, постепенно накапливая экспериментальные материалы, и только после тщательной проверки и оценки выступал на мировых форумах. После экспертизы со стороны мировой общественности, организованной им же, – это были измерения распределения температуры, выполненные английской группой, – лед недоверия был сломан и, наоборот, все крупнейшие лаборатории переориентировались на токамаки. Л. А. Арцимович превратился в глазах ученых и руководителей соответствующих научных подразделений в высший авторитет. С ним обсуждало свои программы большинство лабораторий во время его поездок в США, во Францию и другие страны. Такие поступки мог совершать только настоящий великий ученый, у которого научная истина – прежде всего.

Здесь важно сказать и о следующей проблеме.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.