2. Угольные копи Анжерки и Судженки ─ также в огне стихийных протестных выступлений против советской власти

2. Угольные копи Анжерки и Судженки ? также в огне стихийных протестных выступлений против советской власти

Пришедшие уже в наше время, то есть к концу ХХ века, в упадок анжеро-судженские шахты в начале того революционного для России столетия являлись главными поставщиками угля для хозяйственных нужд Западной и Средней Сибири и в первую очередь, конечно, для её железных дорог. Население двух шахтёрских посёлков Анжерки и Судженки, обслуживавших угольные разработки, составляло в 1918 г. около 30 тысяч человек, то есть равнялось по численности целому Нарымскому краю. Анжерские шахты находились в собственности столичного акционерного общества «Копигуз», а судженские принадлежали частному владельцу Д.А. Михельсону. В силу только что указанных отличительных признаков постреволюционная судьба этих двух, расположенных поблизости друг от друга, угольных предприятий оказалась совершенно разной, что естественным образом отразилось и на социальных настроениях двух примыкавших к ним шахтёрских посёлков.

Копи Михельсона, как находившиеся в частной собственности, уже 20 февраля 1918 г. по решению Томского губернского исполкома удалось, что называется, без особых проблем национализировать, После чего туда направили в качестве управляющего комиссара Ф.Г. Чучина. Фёдор Григорьевич Чучин, так же как и упоминавшийся нами чуть выше Александр Шишков, являлся коммунистом с дореволюционным стажем, точно так же в своё время отбывал политический срок на поселении в Нарымском крае, более того, он был даже одного возраста с Шишковым, им обоим на тот момент исполнилось по 35 лет. Да и по своим революционным амбициям Фёдор Чучин, похоже, нисколько не уступал комиссару Нарыма Александру Шишкову. В одном ряду с ними, шаг в шаг что называется, шёл, кстати, ещё один губернский спецуполномоченный — Франц Суховерхов[331], руководивший в то же самое время установлением советской власти на шахтах и в посёлке Кольчугино[332], и, что интересно, ему тоже тогда стукнуло ровно 35 лет.

В отличие от судженских, анжерские угольные разработки, которые, как и копи Кольчугино, входили в состав АО «Копигуз», долгое время не удавалось национализировать в силу того, что «Копигуз» являлся акционерным обществом, паи в котором имели не только столичные толстосумы, но и некоторые рядовые российские граждане. Лишь в конце мая 1918 г. правительство Ленина дало, наконец, разрешение на национализацию АО «Копигуз», которое привёз в Сибирь из Москвы специально командированный туда Томским исполкомом Франц Суховерхов. Однако случилось это уже в период начала антисоветского вооруженного мятежа на востоке страны, так что Ф. Суховерхов по прибытии в Сибирь сразу же перешёл на нелегальное положение в качестве специального уполномоченного ЦК партии большевиков по ведению подпольной работы в тылу у белых. Все прежние дела, естественно, пришлось отложить, поэтому «Копигуз» так и не передали в «общенародную» собственность вплоть до той поры, пока в Сибири в 1920 г. опять не утвердилась (и теперь уже надолго) советская власть.

Другое дело судженские шахты Михельсона, «Судкоп» — так они назывались. Их, как мы уже указывали, национализировали ещё в конце февраля 1918 г., а ответственным за проведение новой революционной политики на копях назначили Фёдора Чучина. Он начал действовать в Судженке ровно с тем же реформаторским задором, что и Шишков в Нарыме. Так, с его подачи шахтёрам сразу же повысили зарплату, а норму выработки, наоборот, понизили, при этом оказалась значительно увеличенной стоимость готовой продукции. Вследствие чего производительность труда вскоре заметно упала, а после того, как по распоряжению губернских властей была установлена фиксированная стоимость угля для нужд железной дороги, главного потребителя продукции судженских копей, предприятие начало приносить одни лишь убытки. Чтобы окончательно не запутать ситуацию в местной угольной промышленности, Томский губисполком в апреле своим специальным постановлением наложил запрет на установление в шахтах явочным порядком 6-часового рабочего дня.

К тому же, в связи с общим кризисом в экономике ухудшилось и продовольственное снабжение рабочих посёлков. Крестьяне больше не хотели обменивать произведённые в собственных хозяйствах продукты питания бартером, как принято это сейчас называть, на шахтёрский уголёк. Они в период революционной анархии 1917–1918 гг. получили беспрепятственный и, главное, фактически, бесплатный доступ к лесным угодьям и заготовляли теперь себе дрова на зиму по принципу: «бери — не хочу». Обменивать хлеб и мясо на денежный эквивалент крестьяне также не очень-то спешили, воспринимая банкноты, выпущенные при Керенском и Ленине, как за мало что стоящие временные бумажки-фантики. Поэтому, даже если они и продавали назойливым городским свои излишки, то, как правило, только за царские, романовские, деньги, которые были в чрезвычайном дефиците, хранились до лучших времён в кубышках и в свободный обмен, как правило, практически не поступали.

Так что шахтёрам теперь приходилось снаряжать в деревни специальные продовольственные экспедиции (по сути продотряды), которые вели там долгие и утомительные переговоры[333] с местным населением о поставках продуктов питания в рабочие посёлки. При этом «дипломатические рауты» порой затягивались на столь неопределённый срок, что члены продовольственных экспедиций иногда по целым месяцам застревали в сытных сибирских сёлах и деревнях, а часто даже и вызывали туда к себе членов своих семей для того, чтобы в условиях по-прежнему оголтелого продуктового дефицита в шахтёрских городках попытаться прокормить нуждавшихся родственников хотя бы здесь, на месте.

Получив исчерпывающую информацию о состоянии дел на судженских шахтах, томский комитет партии правых эсеров командировал в этот рабочий посёлок со специальной миссией одного из лучших своих работников — двадцатишестилетнего Сергея Кудрявцева, бывшего председателя Центрального исполнительного комитета Всесибирского Совета крестьянских депутатов, а с конца января — ещё и министра без портфеля во Временном правительстве автономной Сибири. Как раз в то время, когда Фёдор Чучин находился в Томске и отчитывался в исполкоме о проделанной (далеко не лучшим образом) работе[334], Сергей Кудрявцев прибыл в Судженку, где-то в середине марта, «в субботу на масленичной неделе», по его собственному признанию.

Целью его командировки являлась организация в посёлке крупной политической акции, направленной как минимум на дестабилизацию обстановки в шахтёрской среде и так уже давно неспокойной. Вместе с ним из Томска приехал и П.В. Рязанов, по сведениям газеты «Знамя революции» (№ 68 за 1918 г.), так же, как и Кудрявцев, являвшийся членом Сибирской областной думы. Сам же Сергей Кудрявцев, находившийся в тот период на нелегальном положении[335], появился в рабочем посёлке и был представлен оппозиционным шахтёрским активистам под фамилией Петров. Однако на одном из очередных собраний в эсеровском клубе, на которых приезжие агитаторы раз за разом поднимали вопрос и об Учредительном собрании, и о Сибирской областной думе, и о земствах (собирали подписи в их защиту), Кудрявцева опознал один из левых эсеров. Он после окончания собрания доложил, что называется, куда следует, о том, что в Судженке находится такой достаточно известный сибирский оппозиционер, как Сергей Кудрявцев, да ещё и ведёт усиленную агитацию против советской власти.

Дальнейшие события после этого стали нарастать, как снежный ком. 26-го и 27 марта в посёлке судженских шахтёров произошли ожесточённые схватки оппозиции с правящим режимом, переросшие в небольшие боевые стычки с применением даже пулемётов. Почва для вспышки народного недовольства, как мы заметили, подготовлялась уже давно, так что правые эсеры, вставшие во главе данных протестных мероприятий, лишь воспользовались недовольством шахтёров и организовали сопротивление против советской власти.

После получения доноса местный штаб Красной гвардии сразу же принял необходимые меры для предотвращения политической диверсии, — в эсеровский клуб был послан вооруженный наряд для ареста двух эмиссаров из Томска. Однако Сергей Кудрявцев, каким-то образом заранее узнавший об этом, вместе с Рязановым успели покинуть помещение клуба ещё до того, как туда прибыли красногвардейцы. Доподлинно неизвестно, оставались ли правоэсеровские эмиссары ещё какое-то время в Судженке или сразу же оттуда уехали[336], однако надо отметить, что политическая акция, запланированная ими в шахтёрской среде, всё-таки состоялась и продолжалась в течение нескольких дней.

Все описываемые нами события достаточно подробно осветила в одной из своих статей томская газета «Знамя революции» (№ 68 за 1918 г.). Всё началось с того, что прибывший в эсеровский клуб в поисках Кудрявцева наряд Красной гвардии произвёл обыск в его помещениях и арестовал всех присутствовавших там людей. В их числе оказались не только партийные работники, но и обычные шахтёры, пришедшие в клуб после трудовой смены для того, чтобы заполнить досуг или просто убить свободное время в политических дискуссиях. Всех задержанных для допроса повели под конвоем в местный штаб Красной гвардии. По пути красногвардейцев окружила небольшая, но весьма возбуждённая группа местных жителей. Раздавались возгласы: «А за что, земляки, людей-то похватали? Партия эсеров пока что не запрещена, а их клуб — учреждение законное… не имеете права!».

И вот как-то так — сначала едва заметная, но с каждой минутой всё более и более увеличивавшаяся группа недовольных стала постепенно поддавливать своей массой немногочисленный конвой красногвардейцев, состоявший всего-то из четырех человек. В какой-то момент люди даже попытались отнять у стражников оружие, но у кого-то из них не выдержали нервы, и он начал стрелять; один из шахтёров был ранен в плечо, остальные спешно ретировались. Однако вскоре у помещения красногвардейского штаба, куда отвели арестованных, собралась уже целая толпа местных жителей и потребовала немедленно выдать им на праведный суд стрелявшего в безоружных людей красногвардейца. Назревал уже серьёзный конфликт.

Когда людям отказали в их требовании, чрезвычайно перевозбудившиеся шахтёры попытались ворваться в помещение, но из него вышли вооруженные красногвардейцы и преградили им путь. Однако рабочие наседали всё сильнее и сильнее, а вскоре пронесся слух, что их раненый товарищ умер, и тогда уже до крайности ожесточившаяся толпа прорвала, наконец, красногвардейский кордон, ворвалась в помещение штаба, схватила стрелявшего в шахтёра человека, выволокла его на улицу и стала чинить над ним расправу. Красногвардейца сильно избили, а его товарищей полностью разоружили[337]. В это время к месту стычки прибыл срочно вызванный отряд из соседней Анжерки, началась небольшая перестрелка, продолжавшаяся, однако, совсем недолго, так как из рядов анжерцев вскоре по их прибытии заговорил пулемёт, что заставило толпу судженцев мгновенно рассеяться.

Однако данным инцидентом дело не закончилось, и на следующий день, 27 марта, по инициативе правых эсеров на судженских шахтах была объявлена всеобщая однодневная забастовка. Участвовавшие в акции протеста рабочие на этот раз явились уже к зданию милиции и вновь стали требовать освобождения арестованных. Снова произошла стычка с вызванными на место происшествия красногвардейцами, они опять оказались разоружены, причём у них отняли даже пулемёт, оставленный им в усиление анжерским отрядом. Приобретя в результате довольно внушительный арсенал, протестующие шахтеры взяли штурмом оружейный склад и забрали оттуда ещё около

300 винтовок. Таким образом, началось уже вооруженное выступление, приведшее фактически к перемене власти в рабочем посёлке. Победители тут же начали производить обыски и аресты на квартирах у большевиков.

Один из первых нарядов народной милиции был направлен на квартиру Фёдора Чучина, однако в доме не оказалось ни хозяина (который по-прежнему находился в отъезде), ни его жены (которая попросту скрылась), там находилась лишь прислуга большевистского наместника. Не удалось шахтёрам арестовать и другого видного сужденского коммуниста — однофамильца томского эсера С. Кудрявцева — Ивана Кудрявцева. Руководство выступлением на этом этапе официально осуществляли представители местной трудовой интеллигенции, члены партии правых эсеров, электротехники Мышкин и Громов, кооператоры Анисимов и Бобылёв, а также один из местных учителей, фамилию которого нам, к сожалению, выяснить не удалось.

Какие мероприятия успели провести за дни вновь обретённой свободы судженские мятежники — неизвестно. Может быть, даже и никаких особо значимых, поскольку всё продолжалось совсем недолго, и уже через несколько дней объединёнными усилиями вернувшихся из Тайги местных, а также анжерских красногвардейцев при поддержке отряда сочувствующих советской власти фронтовиков выступление шахтёров было подавлено, а томская губернская тюрьма в результате пополнилась ещё одной партией политических узников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.