2. «Мясное дело»

2. «Мясное дело»

В 1897 году по просьбе главного сефардского раввина (хахам-баши) Палестины Якова Шауля Эльяшара в Среднюю Азию отправился из Хеврона хасидский раввин Шломо Иехуда Лейб Казарновский (1863–1952). После смерти в 1896 году главного бухарского раввина Ицхака Когена Рабина сефардские раввины в Эрец-Исраэле опасались, что Средняя Азия останется без знающего и авторитетного раввина. Задержка регулярных выплат пожертвований бухарскими евреями в пользу сефардской общины Иерусалима была еще одной причиной отправки посланника.

К тому времени большинство бухарских евреев уже проживали в Туркестанском крае, и поэтому Казарновский решил обосноваться не в Бухаре, а в Самарканде. По русским законам не имея права проживать в крае, Казарновский официально выдавал себя за бухарского еврея, для чего выбрал звучавшую как бухарско-еврейская фамилию – Элиэзеров, по имени своего отца, Элиэзера-Шимона. Сразу по приезде он посетил многие общины бухарских евреев и заключил, что они допускают некоторые нарушения еврейской обрядности, а практикуемая ими шхита (ритуальный убой скота и птицы в соответствии с религиозными предписаниями) – недостаточно строгая. Для исправления нарушений Казарновский открыл в Самарканде иешиву, в которой начал готовить шойхетов из бухарско-еврейских учеников. Отстранив прежних бухарско-еврейских шойхетов, хевронский раввин пригласил в Среднюю Азию себе в помощь нескольких ашкеназских шойхетов из черты оседлости. В распространении новых правил осуществления шхиты Казарновскому очень помогала поддержка раввина Эльяшара, которому он, уезжая в Среднюю Азию, обещал не менять сефардской обрядности. По мнению Казарновского, бухарские евреи как раз и не придерживались сефардских правил шхиты (даже более строгих, чем ашкеназские). Но к правилам проверки скота он добавил еще и строгие хасидские требования к заостренности ножей. Менее чем за год трое из местных учеников Казарновского стали самостоятельными шойхетами в Самарканде[651].

Распространение новой шхиты привелo к серьезному конфликту с местной религиозной элитой, которую в 1900 году возглавил после тринадцатилетнего отсутствия вернувшийся из Иерусалима в Самарканд раввин Йосеф Ходжаинов. Противники Казарновского сводили с ним счеты, обращаясь с доносами к властям, с жалобами к раввину Эльяшару, и даже якобы пытались, по словам самого Казарновского, его отравить. Под действием угроз и доносов уехали обратно из Туркестана приглашенные хасидские шойхеты, а в 1902 году был вынужден вернуться в Эрец-Исраэль и сам раввин Казарновский. Позже он несколько раз приезжал в Среднюю Азию, иногда оставаясь в ней надолго[652]. Он настолько привык к своей новой фамилии, что, даже вернувшись в Палестину, больше не возвращался к старой.

Практиковавшаяся им хасидская шхита отличалась от той, которая действовала тогда в Средней Азии, несколько бо?льшим количеством выбракованного мяса. Чтобы не покупать скот, который затем, после проверки легких, мог оказаться трефным (некошерным), шойхеты многих туркестанских городов обычно договаривались с мусульманскими мясниками на общих бойнях о его взаимовыгодном убое. Согласно договору шойхеты забивали столько скота, сколько было необходимо для удовлетворения потребностей еврейского населения в кошерном мясе. Заплатив за весь забитый скот, еврейские шойхеты и мясники передавали выбракованные трефные туши мусульманским мясникам, теряя при этом 30 % от их стоимости. Подобные соглашения были обычной практикой в городах Средней Азии еще до русского завоевания[653]. Здесь уместно отметить, что такая местная, суннитская практика отличалась от шиитской. В соседней Персии все трефное мясо запрещалось к продаже не только мусульманам, но и христианам (евреям предписывалось его закапывать)[654]. Поэтому кошерное мясо в Средней Азии было, не в пример Персии, относительно дешевым.

Распространению таких договоров в Туркестане способствовало повышение властями в 1897 году ежегодной платы с мясников за право заниматься своим ремеслом. В результате этого повышения, на 5–7 % сократившего доходы мясников, в следующем году в Самаркандском уезде более чем 12 % из них не смогли оформить свидетельства на свою деятельность[655]. Вероятно, именно они стали продавать трефное мясо, избегая показываться на городских бойнях.

Постепенно заняв должности шойхетов во многих городах края, ученики Казарновского стали выбраковывать до половины забитого ими скота. Посетивший самаркандскую бойню старший чиновник по особым поручениям Александр Гиппиус доложил в июле 1906 года генерал-губернатору, что еврейский резник бракует двадцать из сорока зарезанных баранов[656]. Большой брак, а также увеличение потребления мяса, обусловленное улучшением благосостояния и демографическим ростом бухарско-еврейского населения, привели в это время к резкому повышению количества трефного мяса на базарах туркестанских городов. Данное обстоятельство было замечено мусульманским духовенством. Может быть, Казарновский был прав, когда утверждал, что внимание мулл к этому обстоятельству привлекли те шойхеты, лицензии которых он аннулировал. Как бы то ни было, разжигая недовольство мусульманского населения бухарскими евреями, которые якобы вынуждают правоверных употреблять некачественное мясо, муллы Ходжента, Самарканда, Ташкента и Старого Маргелана добились в 1903–1904 годах бойкота трефного мяса мусульманским населением. Это привело к значительному удорожанию кошерного мяса. Через непродолжительное время, путем дачи взяток муллам и благодаря заступничеству русской администрации, бухарским евреям удалось добиться отмены бойкотов: в 1903 году – в Самарканде, в 1904-м – в Ходженте и Ташкенте. Причем в Ташкенте конфликт был улажен решением городского головы о разделении скотобоен: бойню на Биш-Агачском рынке передали мусульманам, а на Карасуйском – евреям, с правом последних продавать выбракованное мясо на Воскресенском базаре[657].

Между тем конфликт перекинулся на другие города и даже разгорелся с новой силой. В Коканде съезд народных мусульманских судей в декабре 1905 года запретил мусульманским мясникам приглашать шойхетов для убоя скота. Это решение в апреле 1906 года было отменено решением Маргеланского окружного (русского) суда как противоречащее Положению об управлении Туркестанского края, а именно статье 218 – о недопустимости превышения власти народных судов[658].

В конце февраля 1906 года съезд мусульманских народных судей Чимкентского и Аулиеатинского уездов постановил удалить шойхетов из городской скотобойни в Чимкенте, а еврейских мясников – из рядов мясных лавок на базарах. Участники съезда объясняли свое решение тем, что по шариату есть мясо скота, забитого евреем, можно только в случае необходимости. Копия принятой резолюции была подана начальнику Чимкентского уезда Михаилу Синельникову. Чтобы доказать мусульманам несостоятельность решения съезда, последний собрал их представителей на совещание в мае 1906 года. Синельников заявил им, что их постановление противоречит русским и мусульманским религиозным законам. В подтверждение своих слов он процитировал выдержки из комментария к мусульманскому праву «Хидоя» по русскому переводу Гродекова. В заключение начальник уезда сказал, что никто не вправе запретить мусульманину покупать мясо, где он хочет, а евреям – его продавать. Представители мусульман пожаловались на ветеринара, который предписал им резать скот у шойхетов. Тот в свою очередь ответил, что резники-мусульмане сами нарушают шариат, не выпуская всю кровь, и доставляют страдания животному тем, что перерезают тупым ножом только три жилы, а не две артерии и две вены, как предписано. После этого Синельников подтвердил право мусульман иметь собственного резника, который обязан соблюдать правила шариата при убое скота[659].

Той же, 1906 года весной, после нескольких лет относительного затишья, «мясное дело» разгорелось снова в Самарканде. Началось с того, что группа мусульман из шестидесяти восьми человек 29 марта 1906 года обратилась к военному губернатору области с жалобой на своих мясников, которые доверяют евреям резать скот, в результате чего евреи забирают кошерное мясо, а некошерное – оставляют на продажу мусульманам. В ответ военный губернатор собрал 11 апреля всех мусульманских народных судей Самарканда, мусульманских городских депутатов и по двадцать почетных лиц от евреев и мусульман. Мусульмане не смогли доказать, что ислам запрещает употребление трефного мяса. В итоге собравшиеся постановили разделить бойни на еврейскую и мусульманскую части, а также не препятствовать свободной купле-продаже мяса между мусульманскими и еврейскими мясниками[660].

Впрочем, не все самаркандские мусульмане успокоились. Для тех из них, кто был настроен антиеврейски, продажа мусульманам трефного мяса была лишь поводом к проявлению недовольства в адрес бухарских евреев. В основе этого недовольства лежали те же самые причины, с которыми мы ознакомились в предыдущей главе: религиозная нетерпимость, поддержка бухарскими евреями русского завоевания, а также рост их экономического превосходства над местным мусульманским населением. Военный губернатор Самаркандской области Гескет докладывал в мае 1906 года генерал-губернатору, что причины возникновения «мясного дела» заключаются в торгово-промышленной конкуренции между мусульманами и бухарскими евреями[661]. Мусульманская элита Самарканда – во главе с Хакимбаевым, Турдыбаевым и городскими депутатами Хош-Муратовым и Ташпулатом Абдухалиловым – продолжала агитацию против евреев. С этой целью они отправляли своих посланцев во все крупные города Туркестана и в Бухару, где те призывали мусульман учредить мусульманское торгово-промышленное товарищество, которое имело бы «исключительную цель прекратить всякие торговые сношения мусульман с евреями и [установить] воспрещение первым покупать у последних товары»[662].

По инициативе городских мусульманских депутатов самаркандские мусульмане письменно пожаловались генерал-губернатору на своих мясников, которые доверяют евреям резать скот и забирают себе некошерное мясо. При этом они увязывали договоренность мусульманских мясников и еврейских шойхетов с появлением в Самарканде Казарновского. Не добившись содействия от русской администрации, мусульманские купцы и иллик-баши (пятидесятники – об этой должности пойдет речь в седьмой главе) 27 апреля 1906 года собрались и постановили запретить своим мясникам продавать мясо, оставшееся после еврейской шхиты. Это решение они обосновывали мнением бухарских, кокандских и самаркандских знатоков шариата. По словам военного губернатора Самаркандской области, «в воздухе чувствовался еврейский погром»[663]. Сам факт такого мусульманского собрания очень примечателен – с одной стороны, как открытое выражение возросшей политической активности мусульман, а с другой – как проявление либерального отношения к ней со стороны русской администрации в тот период.

На следующий день духовный раввин бухарских евреев Туркестанского края Тажер обратился к русской администрации за помощью. В частности, он предложил направить кази-каляну (главному мусульманскому судье) Бухарского эмирата просьбу о написании фетвы (письменного разъяснения) о том, что мусульманам разрешается употреблять мясо животных, забитых шойхетами[664]. На первый взгляд такая ловко составленная формулировка меняла суть проблемы, поскольку до этого обсуждался вопрос употребления мусульманами выбракованного мяса, а не того, которое шойхеты признали годным. Но, вероятно, кази-каляну было известно, о чем речь. Здесь уместно упомянуть, что более строгий подход к проверке повреждений внутренних органов обуславливает бoльшую выбракованность туш шойхетами, чем мусульманскими резниками. Кроме того, еврейская шхита предписывает выбраковывать определенные типы жиров, кишечник, почки и удалять седалищный нерв, в то время как в мусульманской традиции они не являются запретными (харам). Поскольку удалять седалищный нерв – трудоемкая работа, шойхеты до сих пор нередко выбраковывают задние части туш целиком. И именно эти части баранов из-за жировых отложений (курдюк) особенно ценятся в приготовлении традиционного среднеазиатского плова.

Мусульманские купцы в Самарканде. Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий. Коллекция С.М. Прокудина-Горского, LC-DIG-prokc-11726

Обеспокоенность бухарско-еврейской общины удорожанием мяса нашла сочувствие у русской администрации. Старший чиновник для особых поручений при генерал-губернаторе организовал 3 мая того же года встречу между Шломо Тажером, а также раввином ашкеназских евреев Ташкента Абрамом Кирснером, с одной стороны, и мусульманскими судьями и муллами города – с другой. Во время диспута между сторонами Тажер представил развернутый «реферат по 1324-летней истории вопроса», подчеркнув, что мусульмане только у язычников не имеют права приобретать мясо. Также было объявлено, что бухарский кази-калян никому не давал ривоята (юридического заключения по поводу предстоящего судебного разбирательства какого-либо дела), запрещавшего употребление трефного мяса. После этого обе стороны – под нажимом представителей русской администрации, ссылавшихся на статью 111 о свободной торговле съестными припасами (Устав о обеспечении народного продовольствия издания 1892 года), – приняли резолюцию, что шариат разрешает употребление трефного мяса и что мусульманские мясники могут продавать его, но с обязательным предупреждением покупателей о его происхождении[665].

Самаркандские мусульмане не признали принятую в Ташкенте резолюцию. Антиеврейская партия самаркандских мусульман во главе с городским депутатом Хош-Муратовым выражала недовольство позицией администрации и продолжала агитацию против евреев. Сообщая об этом генерал-губернатору, Сергей Гескет предлагал лишить Хош-Муратова должности и предупредить четырех других зачинщиков конфликта, что в случае продолжения антиеврейской пропаганды они будут высланы из Туркестанского края. Также Гескет отмечал отсутствие конфликтов между евреями и мусульманами в других населенных пунктах области с большим еврейским населением – в Ходженте, Катта-Кургане и Пейшамбе[666].

Попытки примирить местных мусульман, предпринимаемые самаркандским военным губернатором, были тщетными. И тогда генерал-губернатор Субботич в середине июля 1906 года издал приказ № 171, согласно которому еврейским шойхетам разрешалось производить убой скота у мусульманских мясников, а еврейские и мусульманские духовные лица получали право за этим наблюдать. Тем же приказом мусульманские мясники обязывались при продаже некошерного мяса объявлять своим покупателям, что животное убито по еврейскому обряду[667].

После этого ради окончательного примирения сторон местная администрация 30 июля 1906 года организовала в Самарканде встречу между тридцатью представителями евреев, приблизительно пятьюдесятью представителями мусульман и двадцатью русскими чиновниками. Мусульманам было разъяснено отношение ислама к употреблению мяса еврейской шхиты, растолкованы ее основы, а также смысл приказа № 171. После этого старший чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе предложил собравшимся отправить начальнику края телеграмму с благодарностью за «мудрое разрешение спора». Все присутствовавшие на собрании подписались под телеграммой и после совместного обеда в знак примирения вместе сфотографировались[668].

Впрочем, формальное примирение в «мясном вопросе» не привело к погашению антиеврейских настроений среди мусульман Самарканда. Отражением этих настроений стало поручение в феврале 1907 года избранному во Вторую Государственную думу депутату Ташпулату Абдухалилову ходатайствовать о выдворении евреев или, по крайней мере, об ограничении их в правах[669].

«Мясное дело» нашло отражение в туркестанской прессе. В апреле 1906 года газета «Средне-азиатская жизнь» напечатала заметку «Недостойная агитация», где критиковались мусульмане за борьбу с шойхетами. В газете «Туркестанские ведомости» вышла ответная статья, в которой доказывалось, что мусульмане, в соответствии с якобы написанным ривоятом бухарского кази-каляна, не имеют права употреблять мясо скота, забитого резником-евреем[670]. В конце июня того же года Петр Комаров, видимо русский чиновник, написал большую статью «Туземная мясоторговля и еврейские резники», в которой обвинял туркестанских муфтиев и мусульманских народных судей в плохом знании положений шариата и религиозном фанатизме. Автор доказывал, что мусульманам разрешается есть мясо скота, зарезанного евреями и христианами. В заключение он предлагал христианам войти в соглашение с евреями для совместной торговли мясом во всех городах Туркестана, поддерживая свое предложение тем, что шойхеты, как он писал, выбирают самый лучший скот[671].

С большим запозданием, в 1912 году, «мясное дело» перекинулось на Шахрисябз (Бухарский эмират). Там казий (мусульманский судья) вообще запретил еврейскую шхиту. Несмотря на запрет, бухарские евреи производили ее втайне, пока казий не узнал и не арестовал глав общины. И хотя с помощью ривоята бухарского кази-каляна бухарским евреям удалось добиться освобождения арестованных и отмены этого запрета[672], данный случай, как и вообще все «мясное дело», способствовал росту подозрительности во взаимоотношениях мусульман и евреев.

«Мясное дело» крепко переплелось с антиеврейской агитацией джадидов – членов движения мусульманского реформизма в России, распространителей идей просвещения, пантюркизма и панисламизма. Они не были инициаторами этого конфликта, а лишь воспользовались им для сплочения мусульман. Так же как украинофилам на Украине[673], джадидам в Туркестане евреи представлялись проводниками русификации. Однако в отличие от украинофилов джадиды не обвиняли местных евреев в эксплуатации крестьянства, хотя экономические отношения между этими важными акторами на Украине и в Туркестане были сходными. Демоническую роль ростовщика в крае играл индус. Как подчеркивал Олуфсен, в Бухаре евреи не были столь презираемы, как индусы. Это же подметил и Радлов[674]. Но ведь и зажиточные мусульмане не брезговали заниматься ростовщичеством. Здесь стоит упомянуть яркий классический образ такого мусульманина, воссозданный известным таджикским писателем Садриддином Айни (Садриддин Саид-Муродзода, 1878–1954) в повести «Смерть ростовщика»[675]. Наверняка отцы какой-то части местных джадидов смогли дать им образование, сколотив капитал путем выдачи ссуд единоверцам. Не имея виктимизированных исторических обид на евреев, джадиды видели в них только экономических конкурентов и в противоположность украинофилам не создали собирательного негативного образа еврея в своей литературе и публицистике.

Вместо этого джадиды в своей печати призывали мусульманское общество вытеснить евреев, армян, а также иностранную буржуазию экономическим способом (русские предприниматели по тактическим соображениям не назывались, но всем было ясно, что они тоже подразумеваются). Узбекский поэт Абдурауф Фитрат, призывая сконцентрировать для данной цели капиталы, обращался к мусульманской буржуазии: «…иностранные торговцы имеют свои фабрики, а вы – нет»[676]. Опубликованная в 1906 году в джадидской газетe «Хуршед» статья «Проблема, стоящая перед нацией» призывала не только к бойкоту еврейских магазинов, но и к осуждению мусульман, предпочитавших покупать товары у евреев и индусов[677]. В 1913 году редактор этой газеты, Мунаввар Кары, возмущался безграмотностью и невежественностью дехкан, которые покупали товары в немусульманских лавках[678].

В 1907 году редактор другой среднеазиатской газеты, «Азия», Ахмаджон Бектемиров, не призывая к бойкоту, лишь горестно сетовал на переход торговли в руки евреев и армян и критиковал мусульман за отсутствие спайки и национальной гордости[679]. В 1912 году еще одна газета, «Туран», ставила евреев в пример: «Мы, мусульмане, во всем отстали. В торговом деле мы узники евреев. Для нас остался только неквалифицированный труд… Маленькая еврейская нация безо всякой протекции захватила всю торговлю в свои руки. Мы не жалуемся на евреев, к которым у нас нет вражды. Они достигли этого статуса благодаря своей энергии и профессионализму. Браво!»[680] Известный лидер джадидов Махмудходжа Бехбуди жаловался в 1913 году в газете «Самарканд» на вывоз немусульманами туркестанских богатств на европейские рынки[681]. Ставший в СССР символом борьбы узбекской бедноты с баями, поэт Хамза Хакимзаде Ниязи объяснял в 1914 году торговый успех евреев и армян их хорошим знанием русского языка и правил коммерции. Он утверждал, что успех данных общин подчеркивает правильность призыва джадидов о необходимости учиться[682]. Некоторые из подобных настроений, характерных для джадидов, выразил в 1914 году другой поэт – Тарджуман (Бахрамбек Давлатшен):

Евреи пришли и захватили торговлю,

Наше серебро и золото вложили в сундук.

Наши купцы оказались неграмотными, —

Они стали теперь рабами у евреев, служа им[683].

Возможно, агитация джадидов принимала и агрессивные формы, на что кто-то из евреев или армян мог пожаловаться властям. В этой связи утрированным и политизированным представляется коллективное обвинение евреев и армян в антиисламизме, выдвинутое Салаватом Исхаковым. Сообщая о единственной жалобе в 1915 году на активизацию панисламистов в Ферганской области, он обвиняет евреев и армян в постоянном подстрекательстве русского общественного мнения против мусульман. Никаких деталей этой жалобы он не приводит[684]. В любом случае источники свидетельствуют, что евреи Туркестана терпимо относились к мусульманам вообще и к реформистским течениям среди них – в частности. На это указывает и согласие нескольких еврейских общественных деятелей войти в состав автономного правительства, организованного джадидами в конце 1917 года в Коканде[685].

Со своей стороны, русская администрация – не обращая внимания на то, что джадиды демонстрировали к ней лояльность и стремились через аккультурацию к достижению мусульманами экономических и образовательных высот, а также к равноправию (в основном они дискриминировались в выборных органах управления), – относилась к ним очень настороженно. Она опасалась, что их движение со временем выльется в вооруженную борьбу за создание панисламистского или пантюркистского государства под эгидой Порты, а ведь Османская империя считалась в России одним из самых враждебных государств.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.