«Национальные» концепции прошлого

«Национальные» концепции прошлого

Появление «украинского общества», заполнявшего собой весь общественно-культурный «объем» республики, стало возможным благодаря постепенному, но настойчивому укреплению украинского движения в городе. Именно в кругах городской интеллигенции, особенно в ее научной и культурной элите, зарождаются и мужают национальные движения. «Завоевание» городов и придание им «украинского» облика и духа было важнейшим условием не только для функционирования движения, но и для самого существования украинской нации и «Украины». Поскольку среди городского населения была распространена преимущественно русская культура, развернулась активная борьба за овладение городом. Но она не сводилась только к противостоянию русской культуре и ее носителям.

Одновременно с развитием национальной культуры и утверждением среди масс национальной идентичности в тонком слое городской творческой и научной интеллигенции велась мыслительная деятельность. На сознательном и подсознательном уровнях обрабатывались и формулировались настроения социальных слоев общества. Создавались произведения культуры, в которых в художественной форме, в виде образов, символов, аллегорий отражались эти настроения, обсуждались актуальные проблемы современности. Складывались научные школы, появлялись теоретические концепции и мировоззренческие системы, толкующие прошлое, настоящее и будущее украинского народа и Украины. То есть шли процессы, без которых невозможно существование никакого самостоятельного общественного организма. Известно, что любой режим, любая политическая сила, стремясь обосновать свою политику или само существование, ищут поддержку в прошлом. Когда формируется новая национальная общность, переписывание истории, «битва за прошлое» приобретает особый размах.

Как уже говорилось в главе первой, основы украинской национальной историографии были заложены еще до революции В. Антоновичем, который, собственно, и попытался сконструировать понятие «украинской истории» как особого исторического процесса украинского народа[751]. Но всестороннее развитие она получила благодаря трудам его ученика М. Грушевского. Необходимое условие для строительства нации – обоснованная концепция ее прошлого, в основе которой лежала идея национальной борьбы украинского национального коллектива, – оказалось выполненным. Главный труд М. Грушевского – «История Украины-Руси», в основном законченный до революции, – на долгие годы стал предметом гордости украинской интеллигенции и источником легитимации ее деятельности по строительству нации. В этой работе была разработана национальная мифология, которая и составляет основное содержание всех общественных наук и истории в частности и без которой невозможна никакая деятельность в сфере общественного сознания и борьба на идейном фронте.

Главным принципиальным положением концепции Грушевского был этноцентризм, а если быть предельно точным, взгляд на историю Украины через призму национального развития украинского народа. С этим положением была неразрывно связана теория «бесклассовости» украинского народа, ставшая господствующей в старой украинской историографии. Естественно, эта теория отрицала какие бы то ни было возможности классовых противоречий внутри украинской национальной общности, а также неизбежность и закономерность революции 1917 г. именно как революции социальной, вызванной социально-экономическими противоречиями внутри ее. Из этой посылки автоматически следовало, что революция и классовая борьба были для Украины искусственными, привнесенными извне явлениями. Извне – это значит из России, которая при подобном подходе становилась внешней силой и в противопоставлении «свой-чужой» занимала нишу «чужой». Для единого коллектива, внутри которого отсутствовали сколько-нибудь сильные классовые противоречия, главной проблемой становилось отражение внешней угрозы и борьба за национальную самоорганизацию. Несмотря на то что события 1917 г. и Гражданской войны опровергли теорию «бесклассовости» и главенствующей роли национального фактора в развитии украинского народа, указанные принципы прочно укоренились в сознании украинской интеллигенции, для которой приоритетность этого фактора перед всеми другими всегда имела первоочередное значение.

Но развитие национальной историографии продолжилось и после революции. Особенно активно этот процесс пошел после возвращения в 1924 г. из эмиграции М. Грушевского. Его возвращение стало знаковым событием общественной жизни республики. Приезд бывшего председателя Центральной рады и живого символа украинского национального движения повысил доверие «национально мыслящих» кругов к политике большевиков и советскому строю в целом и активизировал работу интеллигенции в национально-культурной сфере. Несмотря на то что возвращение и вся последующая деятельность М. Грушевского находились под пристальным вниманием ГПУ и в немалой степени им координировались, руководство республики не мог не обеспокоить тот факт, что «украинский батько» превращался в фигуру, в которой оппозиционно настроенные украинские круги могли усматривать альтернативу большевикам. Созданию такого образа способствовал и сам М. Грушевский. Несмотря на присущую ему осторожность и известную подобострастность перед властями, а также на постоянные выражения лояльности большевикам (искренние или фальшивые – дело другое), от дела всей своей жизни, как и от своих взглядов на механизмы становления украинской нации, он не отказывался. Напоминая о 150-летней годовщине Эмского указа, символизировавшего «антиукраинскую» политику России, М. Грушевский предостерегал, что «голоса адептов великорусской великодержавности или империализма» он явственно слышит и теперь, причем «не только в обывательских разговорах, выкриках белой эмигрантской прессы, но и во всесоюзных дебатах», с трибуны ЦИК СССР[752], недвусмысленно намекая на возможный пересмотр решений XII съезда и возврат к «традиционному русификаторству».

Известный партийный функционер А. А. Хвыля, ведавший в ЦК КП(б)У вопросами культуры и пропаганды, в докладной записке о положении дел в украинской литературе (1926 г.) сетовал на «слишком незначительное» влияние партийной журналистики на беспартийную украинскую интеллигенцию, в то время как издававшийся М. Грушевским (кстати, за государственный счет) историко-культурный журнал «Украина» пользовался «гораздо большим влиянием среди верхов украинской интеллигенции, захватывая отчасти и низы ее». Указывал он и на то, что «враждебная идеология» (некоммунистическая) начала все шире распространяться через проводимые сотрудниками ВУАН семинары, собрания и т. п.[753]

Особенно активно распространение «альтернативной» идеологии осуществлялось путем подготовки молодежи через лекции, семинары, курирование «своих» людей из числа аспирантов и т. п. Например, как сообщалось в докладе Подольского губотдела ГПУ секретарю Подольского губкома, «отчаявшись в возможности массовой шовинистической пропаганды», некоторые сотрудники Каменецкого ИНО (Института народной освиты) «проводили индивидуальную обработку своих учеников»[754]. С. Ефремов приводит случай, когда к нему обратился пятнадцатилетний сирота. Он перечитал всю украинскую литературу и очень хотел учиться дальше. Помимо прочего, молодой человек задавался вопросом о судьбе Украины, о том, что «было бы лучше, если бы Украина была бы самостийная, или так, как теперь»[755]. Ефремов дал ему несколько книжек и посоветовал после окончания школы продолжить образование. Зная политическую позицию Ефремова до революции и его отношение к советской власти и ее национальной политике, нетрудно представить, какие книжки он дал молодому человеку и в каком политическом духе он мог бы провести его «обработку». Тот же журнал «Украина» в событиях 1917 г. усматривал прежде всего не социальную революцию, а «вызволение Украины», которое, ко всему прочему, явилось результатом не стечения обстоятельств мирового масштаба, а заслугой «украинства»[756]. В том, что народы России, и в первую очередь украинцы, получили национальную свободу, по мнению кругов близких к старой исторической школе, была заслуга не революции и не советской власти, а национально мыслящей украинской общественности[757].

Борьба за контроль над Всеукраинской академией наук расценивалась большевиками как борьба за влияние на всю украинскую общественность, поскольку она обладала авторитетом и широкими научными связями с региональными учебными и научными обществами. Академический состав был настроен к власти критически. Среди него имелось немало людей, состоявших ранее в различных партиях, Центральной раде, министерствах УНР. Причем, как отмечал в упоминавшейся «Докладной записке» В. Балицкий, тон в академии задавали антисоветски настроенные лица (не только «украинцы», но и «белые» или просто те, кто скептически относился к большевикам), каковых, впрочем, в ней было большинство, особенно в тех организациях, которые вели образовательно-воспитательную работу. Гуманитарные секции считались «идеологической верхушкой украинской контрреволюции». Ее «левую» группу, проводящую более гибкий курс по отношению к большевикам (это позволяло извлечь наибольшую пользу из официальной украинизации), возглавлял М. Грушевский, «правую» – С. Ефремов и А. Крымский. Между ними велась борьба за руководство академией (в том числе подпитывавшаяся натянутыми личными отношениями вождей). Но, различаясь в тактике, они объективно действовали в одном направлении – строительстве Украины[758].

В чем же заключалась «враждебная идеология», которой придерживалась близкая к ВУАН, М. Грушевскому и С. Ефремову интеллигенция, и чем она была опасна для власти? Она заключалась в рассмотренных выше требованиях предоставления УССР особых финансовых полномочий, введения особой украинской валюты, создания собственной армии, учреждения крестьянских союзов, в отрицательном отношении к существующему экономическому положению, при котором якобы «Москва все забирает», и т. п. Короче, речь шла о необходимости пересмотра того положения, которое Украина занимала в СССР, в сторону расширения ее политических функций и полномочий и постепенной конфедерализации последнего, от которой было недалеко и до полной самостоятельности. Опасность для власти крылась в том, что в этом тонком слое научной и творческой интеллигенции формировалась идеология недовольных социальными порядками мелкобуржуазных слоев и уже «в выкристаллизованном виде» распространялась на широкие слои интеллигенции, которая, в свою очередь, передавала их в массы. Беда, по мнению упоминавшегося А. Хвыли, заключалась еще и в том, что в партии и в коммунистической интеллигенции некому было отвечать М. Грушевскому и его единомышленникам[759].

Но здесь для большевиков все было не так уж плохо, как могло показаться на первый взгляд. В те годы сложилась еще одна историческая школа, расходившаяся со школой М. Грушевского по многим вопросам, и прежде всего в методологии. Это была школа М. И. Яворского, историка-марксиста, профессора, академика ВУАН, коммуниста, долгое время являвшегося «официальным» украинским советским историографом. По его учебникам учились в школах, по разработанным им методикам в марксистских вузах (например, Коммунистическом институте марксизма) читались исторические дисциплины, готовились аспиранты. В то время на аспирантов-марксистов смотрели как на будущую смену. Многие из них готовились продолжать исследования по истории Украины, перед другими открывались перспективы партийной работы, в том числе связанные с вопросами идеологии[760]. Но, несмотря на различия в методологии, у двух исторических школ имелись и точки соприкосновения. При большей или меньшей степени внимания к социально-экономическому фактору мировоззрение многих украинских историков как старой, так и марксистской школы продолжало определяться фактором национальным.

Школа академика М. Яворского также подходила к изучению истории Украины с тех позиций, что украинский народ – народ самостоятельный, обладающий самостоятельной же историей. Но если само это положение в те годы уже никто не отрицал и не оспаривал (хотя бы из-за боязни быть обвиненным в великодержавном шовинизме), то по поводу того, какое содержание должно было вкладываться в эту самостоятельную историю, велись нешуточные дискуссии[761]. Подробный анализ концепции М. Яворского и взглядов других историков – тема для отдельного исследования, посвященного развитию исторической и общественно-политической мысли на Украине. Здесь важно подчеркнуть, что М. Яворский, а вслед за ним и его ученики отводили национальному вопросу центральное место. Будучи марксистом, М. Яворский уделял социально-экономическим вопросам гораздо больше внимания, нежели историки старой школы. Он не считал украинскую нацию нацией бесклассовой, но и не особо заострял внимание на проблемах классовой борьбы[762]. Революционное движение в малороссийских губерниях до 1917 г. он теснее связывал с украинским национальным, нежели с общероссийским революционным движением. Усиленное внимание к проблемам национального развития сохранилось у него и при оценке дальнейших событий. Яворский утверждал, что после Февраля 1917 г. на Украине произошла национальная революция, шедшая своим собственным путем, независимо от российской революции, поскольку основной проблемой буржуазно-демократической революции на Украине считал создание самостоятельного государства и уничтожение колониальной зависимости. Аграрная проблема, по его мнению, не являлась главной или же рассматривалась в контексте национального вопроса. Последний был и своеобразным критерием оценки политики и мероприятий, проводимых противоборствующими сторонами во время революции[763].

Таким образом, по восприятию национального вопроса и по тому, какое место ему отводилось в концепции истории Украины, школы Грушевского и Яворского практически не имели между собой различий и лишь дополняли друг друга. Имелось у них и некоторое сходство во взглядах на социальные проблемы, а именно на роль крестьянства в социально-политических процессах первых двух десятилетий XX в. В частности, М. Яворский считал украинскую сельскую буржуазию – кулачество, а точнее, одну из его разновидностей – фермеров-арендаторов особой силой буржуазно-демократических революций наравне с остальным крестьянством и пролетариатом[764]. Помимо того что данный постулат ставил под сомнение возможность (и безальтернативность) гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции, чего не могли потерпеть большевики, он уравнивал национальный и социально-классовый вопросы, поскольку эта «третья сила» выступала за создание буржуазно-демократического государства[765].

Теоретические построения «подсказывали» и практическую линию поведения «официальной» украинской историографии в отношении национального вопроса. Например, на Всесоюзной конференции историков-марксистов, состоявшейся в декабре 1928 – январе 1929, представители школы Яворского подвергли резкой критике работы некоторых российских историков за их «централистский» подход, то есть «россиецентризм», при освещении истории СССР и непризнание первенствующей роли национального фактора в истории «угнетенных» Россией народов[766]. Забегая вперед, отметим, что такие взгляды М. Яворский сохранил до конца своих дней. Оказавшись не по своей воле на Соловках, он в июне 1935 г. написал заявление в центральную аттестационную комиссию ГУЛАГ НКВД, в котором говорил, что в тюрьму был брошен за то, что он – украинец и не променял любовь к своей отчизне на «российский патриотизм», «подкрашенный» интернационализмом[767]. Как видим, для украинского историка-коммуниста «украинский» и «советский» патриотизм были взаимоисключающими категориями.

Таким образом, в 1920-х гг. в среде украинского движения продолжилось создание национальных концепций истории Украины, которые при известных отличиях в подходе к социально-экономическим проблемам сходились в оценке национального фактора как ключевого и определяющего ход истории украинских земель, особенно в XX в.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.