28 января
28 января
Настоящий заколдованный лес. И особенно ночью. Ночью в Каса дель Кампо заблудиться – это раз плюнуть. Конечно, человеку свойственно заблуждаться. Но не рекомендуется делать это в Каса дель Кампо весной 1937 года. Лес этот, в прошлом парк для экскурсий мадридцев, сейчас густо заселен, и людом весьма разнообразным. Пройдя не по той тропинке, Красная Шапочка может через пятьдесят шагов встретить Серого Волка в германском стальном шлеме или роскошного, слегка подмокшего марокканца в красивой феске, с ручным пулеметом.
Поэтому командир сектора еще и еще вглядывается в силуэты деревьев, еще и еще проверяет путь на поворотах. Все дороги от дождя расползлись, ориентиры пропали в тумане, по редким выстрелам не поймешь, откуда они. Особенно обманчивы разрывные пули мятежников – щелкают как будто с нашей стороны. Такой вероломной пулей был вчера ночью наповал убит храбрый и милый молодой капитан Ариса, астурийский учитель.
Наконец на пригорке среди деревьев завезенный сюда днем грузовичок с громкоговорителем. Добавочный мотор работает для амплификатора. Маленькая Габриэла Абад, пропагандист из военного комиссариата, первая подходит к микрофону. Она зовет в темноту;
– Солдаты, воюющие по приказу Франко, Мола и Кабанельяса, слушайте, слушайте!
Габриэла быстро, четко и со страстью говорит о женщинах, которые помогают мужьям оборонять Мадрид, зовет обманутых солдат бросить окопы и перейти в лагерь законного республиканского правительства, вернуться к своим семьям, которые их ждут.
Вслед за ней говорит командир сектора, офицер старой армии. Подчеркивает свою верность родине и народу, свою уверенность в народной победе.
Габриэла читает текст обращения майора дона Рикардо Бельдена Лопеса, прославленного фашистского командира, любимца Франко, взятого в плен при штурме высоты Лос Анхелес. Бельда убеждает офицеров и солдат бросить борьбу и сдаться республике.
Слушатели сидят в окопах, в трехстах метрах отсюда. Два раза выстрелили из миномета, но в сторону звук очень рассеивается. Мы чутко вслушиваемся в темноту: не идет ли кто-нибудь? Пока никто… А третьего дня перебежчики явились во время самой передачи. Они успели подойти к микрофону, назвать себя.
– Мы уже здесь, курим сигареты с республиканцами, нас отлично приняли. Идите сюда, к нам!
Пленных и перебежчиков становится все больше. Нельзя это назвать потоком, но факт налицо: регулярно, каждый день, почти на всех участках мадридского фронта республиканцы захватывают солдат, унтер-офицеров, офицеров мятежной армии. При штурме высоты Лос Анхелес был взят почти весь батальон, вместе с командиром. И каждый день, каждую ночь перед окопами вырастает человек с поднятыми вверх руками, винтовкой, обращенной дулом вниз, он кричит: «Не стреляйте, я иду к вам!»
Страшно смотреть, как держат себя, вернее – как чувствуют себя пленные в первые часы. Ожидание смерти стягивает их сознание и психику тяжелой, замедленной спазмой. Веки синеют, ноги подкашиваются, руки и даже плечи дрожат. Ответы они дают, как во сне: «Си, сеньор», «Но, сеньор…» Их мутит, иногда совсем выташнивает. Это нисколько не смешно. Смерть еще витает над ними.
Мятежники в плен не берут. Они закалывают республиканцев в окопах или расстреливают их сейчас же после боя. Правительственная армия с пленными обращается гуманно. Но не надо забывать самого момента взятия в плен. Боец видит против себя врага с оружием в руках, пусть застигнутого врасплох, но обороняющегося и еще опасного. В разгар боя легче, безопаснее и даже приятнее выстрелить в неприятельского солдата, чем начать его обезоруживать и уводить с собой. Для этого нужны огромное присутствие духа, выдержка, чувство превосходства над противником. Даже если солдат или офицер сдался, даже если отдал оружие, нужны труд и риск, чтобы вывести его из боя. Ведь если подоспеет к пленным помощь, они могут моментально изменить поведение и убить своих конвоиров. Ясно, что конвоиры тоже не будут и не обязаны церемониться в такую минуту с пленными. Все это делает процедуру взятия в плен очень напряженной. У Махадаонды мы видели группу молодых республиканских бойцов, впервые участвовавших в бою, ходивших в контратаку и захвативших троих мятежников. Они волновались не меньше, чем их пленники.
В штабе батальона или бригады пленных впервые допрашивают. Делается это не совсем еще умело. Неприятельского солдата долго расспрашивают, откуда он родом, когда мобилизован, каково настроение в Марокко или в Галисии, вместо того чтобы сразу узнать, где стоят пулеметы, какое боевое задание у фашистской бандеры и где укрыт ее штаб. За последнее время войсковая разведывательная служба внесла в это дело долю порядка. Частям даны инструкции, как допрашивать пленных. Все-таки боевая разведка и разведка боем пока порядочно хромают у республиканской армии.
Перебежчики приходят большей частью ночью. Приходят из самых разнообразных частей, – определяется это более всего месторасположением, наличием лазейки, тропинки, по которой можно пробраться незаметно. На одном и том же участке к республиканцам перебегали солдаты из разных соединений, сменявших здесь друг друга. Приходили и из соседних частей, узнав, что здесь есть брод. Последние перебежчики рассказывают, что на некоторых позициях фашисты отгородились проволокой, но не в целях обороны, а специально для того, чтобы воспрепятствовать своим солдатам перебегать на сторону республики. Известие весьма утешительное, но требующее подтверждения и повторения.
Вообще, если верить перебежчикам, мятежники дошли до последней степени развала и деморализации, стоит только пальцем ткнуть – и они все пересдадутся, как один человек. Но к этим показаниям надо подходить критически, иногда даже более критически, чем к сообщениям пленных. Перебежчик все видит в определенном свете, он говорит только о слабых сторонах неприятеля, не замечая или умалчивая о его возможностях и степени безопасности. Делает он это часто из самых лучших намерений, но пользы особой не приносит.
При этом есть отличные типы солдат. Большей частью из рабочих, последовательных революционеров, сознательно вступивших в армию мятежников с единственной целью перебраться таким путем в республиканский лагерь. Таковы, например, два вчерашних перебежчика. Они основательно подготовили свой переход и явились не с пустыми руками. Доставили целую кучу важных военных сведений, весьма точных и свежих, а кроме того, притащили новейшей системы германский зенитный пулемет со всем оборудованием, вплоть до треноги, с запасными магазинами и патронами. Конечно, ребят хорошо наградили, направили к семьям, которые у них в республиканском тылу, и предоставили месячный отпуск.
Пленные показывают, как правило, меньше, но в основном довольно правдиво. Зависит это от чина и звания. Сержанты и офицеры дают сведения в более широком масштабе, но гораздо более сдержанно. Хотя, например, майор Бельда Лопес на допросе оказался весьма и весьма словоохотлив. Точные данные о противнике лучше всего устанавливаются при сопоставлении показаний целого ряда пленных и перебежчиков, допрошенных приблизительно в одно и то же время, но в одиночку. О чем говорят эти данные?
Ближайший оперативный замысел Франко – это новое наступление на мадридском фронте, на этот раз на правом фланге фашистов, чтобы перерезать сообщение Мадрида с Валенсией, этим окончательно изолировать столицу и голодом принудить ее сдаться. Командовать новой операцией назначен подполковник Асенсио, один из ближайших помощников Франко. Офицеры и солдаты очень одобряют направление нового удара, считая, что иначе Мадрид никак невозможно взять, – это показал горький опыт всех предыдущих атак.
Огромное внимание уделяют сейчас мятежники противотанковой и противовоздушной обороне. Весь мадридский фронт снабжен новейшей германской противотанковой артиллерией. Пушки расставлены с интервалами двести – триста метров.
Боевое питание армии – патроны, снаряды – вполне нормально. Однако солдат энергично приучают к экономии патронов, запрещают им стрелять без боевого соприкосновения с противником.
Для нового наступления Франко подбирает, подчас с большой натугой, но значительные силы. Кроме германских и заново переформированных марокканских частей, собраны дополнительные наборы, сделанные на захваченной фашистами территории. Качество этих новых наборов, с точки зрения фашистской морали, резко ухудшилось. Острый недостаток в людях заставляет мятежников брать в армию людей явно неблагонадежных. Иногда даже прямо из тюрьмы – республиканцев, социалистов. Арестованным предлагают выбирать: или расстрел в тюрьме, или служба в фашистской армии. Немало перебежчиков принадлежат к этой категории прежних заключенных.
Прорыв в политико-моральном состоянии армии фашисты возмещают усилением строгостей и режимом принудительной и железной дисциплины на фронте. Под страхом суровых наказаний солдатам запрещены какие бы то ни было политические разговоры. Каждый участок и каждая траншея полностью изолированы друг от друга. Когда на днях в Каса дель Кампо один солдат сходил к приятелю в соседний окоп побеседовать, офицер избил его в кровь и хотел даже пристрелить – отговорили от этого другие офицеры.
Питаются солдаты нерегулярно и отвратительно. На нескольких участках мадридского фронта начались волнения и протесты, после чего еда стала лучше, но лишь на несколько дней. Одежда и обувь у мятежников износились, а новых не выдают. Это видно по самим пленным и перебежчикам – настоящие оборванцы, в летней изодранной одежде, без одеял, в парусиновых туфлях, обмотанных веревочными тесемками. Часто республиканские бойцы вскладчину собирают для своих пленников табак, газеты, апельсины, носки, шарфы. Фашистское начальство разрешило своим солдатам раздевать крестьян в деревнях и присваивать себе их одежду и обувь. Делать это в городах запрещается.
Усталость, холод, голод, плохое питание, неудачи под Мадридом и общая затяжка войны создали довольно плохое настроение в частях мятежников. Драка в фашистском лагере между буржуазной Испанской фалангой и религиозно-кулацкими фанатиками наваррской деревни расшатывает фашистский фронт.
Но из этого никак не следует делать вывод о падении боеспособности армии Франко.
Я спросил у солдата, рабочего-социалиста, взятого фашистами на фронт прямо из тюрьмы и перешедшего через три недели:
– А ты стрелял в республиканцев?
– Стрелял.
– Много?
– Много…
– И, пожалуй, убивал своих?
– Возможно, Я не мог не стрелять. Сержант следит за каждым нашим шагом. Куда ни повернешься – всегда наткнешься на сержанта с пистолетом в руке. Их не так много, этих сержантов, а кажется, будто нет им числа. И боимся мы их, откровенно говоря, больше, чем самого Франко.
Это сущая правда. Унтер-офицерский состав, старослужащие, играет большую роль в армии мятежников. Они ее пока цементируют, они обеспечивают боеспособность мелких подразделений, от роты и ниже. Фашистский унтер испанского или иностранного происхождения… Колониальный проходимец, держиморда, барабанная шкура, крепко, как тюремщик, держит в руках свой взвод. Его ненавидят, но боятся и слушаются. Он гонит в бой пинками, палкой и выстрелами по отстающим. Зато, когда фашистская часть получает подлинно сокрушительный удар, не оставляющий сомнения в его уверенно наступательном характере, когда унтер теряет хоть на минуту влияние над своими безответными солдатами, они бегут опрометью, бросая винтовки, орудия, все на свете, и ничто тогда не может их остановить. Так было при республиканских контратаках у Махадаонды и Лас Росас, так было в Гвадалахаре, так было при штурмах высоты Лос Анхелес.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.