2 ноября

2 ноября

Растет триумфальное неистовство мятежников, все выше волны ликования среди их друзей. По радио мы слышим свистопляску в Германии, в Италии, в Португалии, отчасти в Англии. Там считают – Мадрид уже в агонии. Газеты и радиопередатчики перечисляют предстоящие декреты и реформы генерала Франко по вступлении в столицу. У него уже сформирована полиция, готовы карательные трибуналы, разработаны списки всех «красных», назначены высшие должностные лица.

Из Франции доносятся какие-то беспомощные писки. Блюм что-то кому-то сказал, но затем опроверг. Дельбос заявил, но опроверг. Пьера Кота в палате атакуют за помощь республиканцам, за передачу им нескольких бомбовозов «Потез» и истребителей «Девуатин» – он опровергает.

В Англии ничего не опровергают. Лондонские газеты соревнуются в предсказании точного дня вступления фашистов в Мадрид. Одни считают, что это будет послезавтра, другие называют среду, пятого ноября. Из германских источников указывают пятницу, седьмого ноября, «день, который, по совету некоторых друзей, генерал Франко избрал специально для того, чтобы омрачить ежегодный праздник марксистов, годовщину большевистской революции».

Само правительство республики молчит. Ларго Кабальеро ни за что не хочет публиковать никакого документа – ни декларации международного характера, ни обращения к своему народу. Несколько раз министры-коммунисты требовали такого публичного правительственного обращения – он упрямо отказывается, говорит, что не надо сеять паники. Ему говорят, что, наоборот, паника обострена молчанием правительства, незнанием его намерений, неуверенностью в том, насколько решительно правительство намерено дальше обороняться и, в частности, оборонять Мадрид.

Надо сказать народу правду, которую он целиком еще не знает. В массах дремлют еще огромные силы и возможности борьбы, надо вызвать их наружу прямым, ясным, мужественным призывом. Это уже сделали все партии Народного фронта в отдельности, – а правительство в целом молчит.

К чему болтовня, сравнение с обороной Петрограда, ведь тогда советское правительство открыто сказало об опасности, нависшей над Петроградом и над Москвой, ещё когда враг был под Тулой! Здесь же у главы правительства не хватает решимости и честности сказать народу о катастрофическом военном положении.

Он видит в этом свою личную дискредитацию, боится упреков в том, что плохо руководил войной эти два месяца. Но разве дело в упреках! Народ простит, он подымется, он ещё может спасти положение, в это верит Коммунистическая партия. А Ларго Кабальеро боится всеобщей стихийной народной мобилизации, он не может допустить, что появятся какие-то сержанты и капитаны, не им лично назначенные, что расхватают какие-то винтовки или одеяла без его визы.

У дверей его кабинета адъютанты сдерживают толпу командиров, комиссаров, интендантов, государственных чиновников. Он сидит, запершись со своим любимым генералом Асенсио.

Коммунистическая партия работает на свой страх и риск, собирает силы и средства для обороны Мадрида. Ее барабаны гремят на улицах. Двести тысяч мадридских женщин, работниц, служащих, домохозяек, участвуют, во главе с Долорес, в коммунистической демонстрации под лозунгами пролетарской обороны Мадрида.

Под куполом кино «Монументаль», перед шестью тысячами рабочих, Хосе Диас требует удержания столицы во что бы то ни стало. В зале душно, напряженно, огромный амфитеатр прикован всеми шестью тысячами пар расширенных глаз к маленькой фигурке Хосе.

Все знают, что он недавно потерял свою любимую дочь-комсомолку, что сам только сегодня встал с постели, еле оправившись от новых тяжелых припадков.

Но сейчас Хосе улыбается. Когда он углубленно разъясняет свою мысль, она у него отсвечивает улыбкой на лице.

Плавно и круто подымается напряжение его речи, страстной, сосредоточенной. Зал переживает каждое место. То замирает бездонной тишиной, то взрывается восторгом. Все шесть тысяч сразу встают и торжественно, как клятву, поют «Интернационал», когда Хосе приводит слова советского приветствия испанскому народу.

В рабочих кварталах, в районных обществах друзей Советского Союза идет подготовка к Октябрьской годовщине. Меня находят и засыпают вопросами, справками, спрашивают совета, как делать плакаты, стенные газеты, похожи ли Сталин и Ворошилов на любительских портретах, точно ли срисован советский герб. У меня было несколько номеров «СССР на стройке» – их изрезали на кусочки, со спорами поделили фотографии, все до одной.

Со своей стороны, я попросил Долорес дать хотя бы маленькую статью для праздничного номера «Правды». Она не сразу ответила, смотрела, грустно молчала. И сразу, вскинув брови:

– Ну да! Конечно, я напишу! И теперь же, не уходи, пожалуйста!

Она притворила за собой дверь и через час вышла с несколькими листками, исписанными аккуратным, красивым почерком.

«Из глубины моего сердца, сердца испанской женщины и матери, которая, как всякая мать, больше всего на свете любит своих детей, я шлю к вам, русские женщины и женщины всего мира, свой крик боли и протеста. Подобно тому, как чувствую я, чувствуют сейчас все женщины и матери испанского народа, те, кто отправил своих мужей в кровавую битву, и те, кто сам сражается за свободу, за счастье испанского народа, за мир всего мира, против фашистских провокаторов войны.

Женщины и матери Советского Союза и всего мира! Испанские женщины несут вам свое горе, свой гнев, свою скорбь о безвинно пролитой крови. В счастливые дни праздника страны социализма не забудьте о нас, женщинах Кастилии, Астурии, Бискайи, Каталонии, как вы не забывали и помогали нам все эти тяжелые месяцы борьбы. Помните о нашем народе, израненном, окровавленном, о нас, ваших сестрах, изнемогающих в неравной борьбе за свою жизнь и честь.

Еще громче подымите ваш сильный голос протеста против фашистской интервенции в Испании. Еще сильнее заклеймите подлых убийц, вы, сильные, счастливые, спокойные, – помогите нам победить, помогите опрокинуть и разгромить врага, который врывается в наши дома, разрушает наши очаги. Вот о чем мне хотелось, не омрачая вашего праздника, сказать вам, дорогие сестры, советские женщины».

Маша получила место в машине и уехала сегодня. В последний момент она внесла на руках в комнату маленького человека с овальным, задумчивым и мечтательным лицом, с доброй улыбкой, с длинными прядями мягких светлых волос, двух лет от роду. Это сын. Это испанский сын.

Они, может быть, еще поспеют к празднику в Москву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.