Непреклонность человека Стихи Анатолия Лукьянова из тюрьмы

Непреклонность человека

Стихи Анатолия Лукьянова из тюрьмы

Когда в газете «День» вышли две тюремные подборки стихов Анатолия Ивановича Лукьянова, бывшего Председателя Верховного Совета СССР, а ныне посаженного своим однокашником и многолетним, но вероломным соратником М. Горбачевым в камеру «Матросской тишины», я услышал от достаточно уважаемых поэтов разных направлений: «А неплохая поэзия». Может быть, сегодня это сдержанное признание поэтами автора тюремных стихов своим окажется самой важной поддержкой нового политического заключенного.

Не секрет, что сенсационность этих тюремных стихов — в политическом имени автора. Так же, как интересны для читателя стихи И. Сталина, Мао Цзэдуна, Ю. Андропова. Так же, как интересны стихи участников громких диссидентских процессов семидесятых годов. И тем более ценно это лаконичное признание профессиональных поэтов: «А неплохая поэзия».

Значит, не будь яркой политической биографии Лукьянова, не будь этой провокационной затеи с псевдопереворотом, умело исполненной мастерами из спецслужб, все равно остались бы стихи. Они — состоялись.

Политически расходясь с взглядами одного из руководителей Советского государства А. И. Лукьянова, я приветствовал его мужественное поведение в тюрьме и осуждал вероломное предательство Анатолия Ивановича его старыми поэтическими друзьями — Андреем Вознесенским, Евгением Евтушенко, Львом Ошаниным и другими…

«Спасите меня, поэты», — обращался к своим, казалось ему, единомышленникам Анатолий Лукьянов. Не спасли, а еще и предали, еще и оболгали, насмеялись в либеральной прессе над своим былым покровителем, коему за многое по-человечески обязаны — своими книгами, заграничными поездками, более чем благополучной жизнью. Понятие чести оказалось у шестидесятников не в чести.

Газета «День» с моей статьей дошла до «Матросской тишины», и, плененный, незаконно арестованный, брошенный своим кремлевским вероломным однокашником, брошенный трусливым, лакейским депутатским корпусом Верховного Совета СССР, Анатолий Лукьянов предложил нам в «День» свои стихи, написанные в камере «Матросской тишины».

Разогнали этот Верховный Совет, и поделом. Лакеям место в лакейской, а не в высшем органе страны. Бывшие члены Политбюро и генералы КГБ, брежневские холуи и певцы соцреализма, придворные диссиденты бросают свои каменья в «Матросскую тишину» и ее новых узников. Не оскудеет архипелаг ГУЛАГ и в горбачевский период. Неожиданные поэты продолжили традиции русской тюремной поэзии.

Как бы кто ни противился, как бы кто ни относился к политическим взглядам Анатолия Лукьянова, но в будущих антологиях русской тюремной поэзии хронологически после стихов Василия Стуса, Юрия Галанскова, Юлия Даниэля будут с неизбежностью публиковаться стихи Анатолия Лукьянова.

«Над „Матросской тишиной“ — синева» — песенный лад этого стихотворения заметили сразу же менестрели, уже переложили на музыку, уже поют…

В тюрьме, как и на войне, человек быстро раскрывается. Все плохое и хорошее увеличивается в размерах. Лукьянов меня даже поразил своей стойкостью, он первым из узников августовской революции отказался давать показания, еще тогда, когда никто не знал, чем это грозит. Когда руководители государства не таясь говорили о преступниках, о возможных расстрелах, о сотнях голов.

Дай-то Бог всем нам в случае чего оказаться такими же, как Лукьянов.

Народ начинает слышать «боль и слова» «Матросской тишины».

А узник продолжает писать. Это — его борьба. Его обвиняют в измене Родине люди, предавшие эту Родину в Рейкьявике и на Мальте. А он — пишет.

Анатолий Лукьянов седьмого ноября 1991 года в камере «Матросской тишины» писал сонеты о своем любимом художнике Максимилиане Волошине.

Он восторгается «гражданской войны карадагским заложником», который в отличие от форосского псевдозаложника «верен России, он верит в Россию». Сидя в камере, политзэк горбачевско-ельцинского призыва Анатолий Лукьянов уверен, как и его любимый художник, что — «душу России не сгубят свирепые демоны глухонемые».

Значит, не случайно обращается к русскому художнику Максимилиану Волошину из камеры «Матросской тишины» жертва новых политических репрессий.

Читатель, надеемся, что, прочитав книжку «Стихи из тюрьмы», задумавшись о будущем России, ты лаконично скажешь, вложив в эти слова и политический, и социальный, и трагический смысл: «А НЕПЛОХАЯ ПОЭЗИЯ!»

Владимир Бондаренко, декабрь 1991 г.

* * *

Над «Матроской тишиной» — синева,

Опадает еле слышно листва.

Где-то Яуза шуршит у оград.

Где-то песнями рыдает Арбат.

А в «Матросской тишине» — полумрак.

Конвоирские шаги до утра.

Чьи-то ропоты и вздохи звучат —

Вспоминают кто девчат, кто внучат.

Разорвись же наконец, тишина.

Долети же, звездопад, до окна.

Отзовись, чужая боль и тоска,

Что не снится на свободе пока.

Над «Матросской тишиной» — синева.

Кто услышит ее боль и слова?

Кто уловит ее горькую мысль?

Отзовись же, отзовись, отзовись…

1.10.91

* * *

Людская благодарность! Нет ее!

Не жди ее, не мучайся, не сетуй!

Все ввергнуто теперь в небытие,

Все вытравили бойкие газеты.

Но я не верю в злобу и абсурд.

Я знаю — благодарность отзовется.

И снова будет в душах честный суд.

Он всходы даст, как их даруют весны.

2.09.91

* * *

Всю ночь стучал в решетку дождь,

Желая достучаться

Сквозь бред газет, угар и ложь

До правды и участья.

Отмыть затоптанное в грязь

Простое слово — совесть,

Восстановить живую связь

Меж тем, кем был и кто есть.

6.09.91

* * *

Меж плит тюремного двора

Пророс росточек изумрудный.

Он путь свой медленный и трудный

Сверлил с заката до утра.

Так правда путь себе пробьет

Сквозь ложь и пену словопрений.

И все история оценит,

И все история поймет.

25.09.91

* * *

Нет, тюрьме не спится ночами —

Перестукивается, перекликается,

Светит камерными очами,

Не сдается, гудит, не кается.

У нее своя жизнь особая —

Непокорная, подзаконная.

Хоть глядят глазки за ней в оба,

Остается она несклоненная.

Да, тюрьма сама — будто целое.

У нее свой Коран и Мекка.

Но ничто она не поделает

С непреклонностью человека.

25.09.91

* * *

Нет, не порвать им связь времен,

Любителям вранья.

Их сгонит колокольный звон,

Как стаи воронья.

Нельзя историю разъять,

Урезать, оскопить.

Из памяти убрать нельзя

То, чем пришлось нам жить.

Там были вера, и любовь,

И тяжкий пот труда,

Солдата кровь, невинных кровь,

И радость, и беда.

Придут крушители колонн,

Гасители огней.

Но кто изгонит вдовий стон

Из памяти моей?..

Никто не вырвет из войны

Сражений и побед.

У нас без прошлого страны

Нет будущего. Нет!

2-3.12.91

* * *

В ряде мест погашен Вечный огонь

в память российских солдат.

Гасят Вечный огонь

на могилах бойцов —

Значит, дожили мы

до великой беды.

Значит, ветер распада

нам дует в лицо.

Значит, косит он

русские наши ряды.

Значит, кто-то желает,

чтоб этот огонь

Не был вечен, не жег

и не мог обвинить,

Чтоб Россия брела,

как стреноженный конь,

И времен оборвалась извечная нить.

Вы простите нас, воины

горькой российской земли,

Кто себе не позволил

наш стыд пережить.

Не погаснет огонь,

не зачахнет в пыли,

Не погибнет в забвеньи и лжи!

Не забудем мы

в муках проторенный путь,

Стоны вдов, кровь боев, звон оков!

Ну а тот, кто Россию

захочет с дороги свернуть,

Будет проклят во веки веков!

9.12.91

* * *

Человеком остаться

Под напором беды!

Не скулить, не метаться,

Сохранять для борьбы

Те последние силы,

Ту последнюю нить,

Что спасет от могилы

И потребует — жить!

Жить, чтоб правды добиться,

Чтобы свет увидать,

Чтоб страница в страницу

Эту правду сказать.

Без хулы и оваций,

Боль содравши с лица,

Человеком остаться

До конца, до конца.

Рис.