Наше поколение нагло ограбили ПИСАТЕЛЬ МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Наше поколение нагло ограбили

ПИСАТЕЛЬ МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВ

Основные книги выдающегося русского писателя Михаила Алексеева – о деревне и о войне. Вполне понятно: уроженец саратовского села, он стал воином и с боями прошел всю Великую Отечественную, как говорится, от звонка до звонка. Считает себя необыкновенным счастливцем, что участвовал в двух величайших битвах той войны – Сталинградской и Курской. О своих боевых товарищах Михаил Николаевич написал повести «Мой Сталинград» и «Солдаты». Публикуемая беседа состоялась в 2003 году, в связи с 60-летием исторического сражения на Курской дуге.

Вслед за 60-летием победы в Сталинградской битве мы отмечали такой же юбилей другого величайшего сражения Великой Отечественной войны. Нынче уже немного осталось ветеранов, которым довелось воевать и там и там. Да и само по себе это было подарком судьбы – выдержать две такие кровавые купели и выжить. Писатель Михаил Николаевич Алексеев уже поэтому называет себя большим счастливцем.

А еще он, отметивший недавно свое 85-летие, счастлив тем, что написал книги о боевых товарищах, участниках двух этих великих битв. На сей раз, в связи с памятной датой Курского сражения, попросил я Михаила Николаевича вспомнить, какими были для него те месяцы и дни, вспомнить находившихся рядом людей и какие-то подробности событий, ставших теперь историческими. Но – не обошлось в беседе и без горькой переклички с временем нынешним…

ОТ СТАЛИНГРАДА – ПОД БЕЛГОРОД

Виктор Кожемяко. Расскажите, пожалуйста, с чего для вас лично началась Курская битва?

Михаил Алексеев. Для меня началась она не 5 июля, когда немцы перешли в наступление, а гораздо раньше – в марте 1943 года, в самом начале марта, то есть вскоре после Сталинградской битвы. Тогда мы вдруг оказались в глубочайшем тылу…

В. К. После того как немцев от Сталинграда отбросили?

М. А. Да. Ведь уже Харьков был взят нашими войсками, и дальше немцев поперли. Но тыловой наш отдых оказался совсем коротким. Вдруг дивизию в срочном порядке начали погружать в теплушки, очень знакомые мне. Мы думали, что нас направят под Москву, откуда мы были посланы воевать под Сталинград, а нас бросили под Белгород. Всю нашу 7-ю гвардейскую армию, бывшую 64-ю. Это было очень тяжело. Пополнить армию не успели, и дивизия наша оставалась только на треть заполненной по численному составу после Сталинграда. И вот такую неукомплектованную дивизию вдруг бросают под Белгород – спасать положение.

Оказывается, немцы Харьков себе уже вернули, Белгород вернули, переправились уже через Северский Донец – и направление было на Москву! Плацдармы уже немцами были захвачены. Наша дивизия одной из первых успела туда прийти, и первым полк Баталова вступил в бои.

Нисколько не отдохнувшие, истрепанные, кое-как заштопанные – и снова в кровавое пекло. Ценой невероятного напряжения всех сил, но с задачей справились. Стояли, что называется, насмерть.

В. К. Это на территории нынешней Белгородской области?

М. А. Где-то на расстоянии примерно тридцати километров севернее Белгорода. Немцы уже двигались на Москву. Село Прохоровка, которое станет потом знаменитым после величайшего танкового сражения, было захвачено немцами.

Так вот, я в это время был переведен – этого мне давно хотелось – в артиллерию. Стал заместителем командира штабной артиллерийской батареи. Она находилась в распоряжении командующего артиллерией всей дивизии полковника Павлова, который есть у меня и в романе «Мой Сталинград», и в «Солдатах». Я его и там, и тут назвал, как он был, – полковник Павлов. Я его очень любил, и он меня тоже. А командовал этой батареей старший лейтенант Киселев – прекрасный, уже повоевавший парень. С ним я подружился, а потом – особенно крепко – с полковыми и дивизионными разведчиками.

Дело в том, что в какое-то время меня начальник политотдела дивизии направил в дивизионную газету заместителем редактора. Для меня это был удар, я очень не хотел уходить с переднего края. Но вот тут подружился с разведчиками. И как раз командир дивизии или штаб армии потребовал от дивизионных наших разведчиков пробраться в глубокий тыл к немцам. Я таким образом оказался вместе с разведчиками. Пошел с ними. Это все довольно подробно описано в романе «Солдаты».

В. К. В том художественном описании много документального?

М. А. Много. Мы переправлялись на противоположный берег Донца, и наша разведка не боялась приходить к старикам в занятые немцами села и деревни. Фактически рискуя жизнью, рассказывали нам местные жители о количестве немецких танков, описывали их вид, указывали рощи, где танки стоят. Известно уже было, что немцы скапливают новую технику, и задача была – максимально все возможное про нее узнать. Про эти самые «тигры», «пантеры». Например, мы вымеряли ширину гусениц по следам и так далее.

В. К. Михаил Николаевич, о человеке, на которого можно твердо во всем положиться, принято говорить: с ним бы я в разведку пошел. Высшая степень оценки человеческой надежности! А что были за люди, эти ваши друзья по разведке?

М. А. Настоящие люди! Вот разведчик Забаров. Он был старший сержант, у него не было даже офицерского звания, но авторитету его среди товарищей, знаниям и умению многие офицеры могли бы позавидовать. Исключительная смекалка и редкостная отвага. Родом он был из Сибири. Мы вообще пополнение в основном получали из Иркутской, Омской и Новосибирской областей, из Северного Казахстана.

В разведку тогда со мной пошел и один мой земляк саратовский. По фамилии Пчелинцев. Да не просто саратовский – из родного моего села, из Монастырского!

В. К. Какое совпадение. Редчайшее, наверное?

М. А. Конечно. Мальчишка он был совсем, я-то гораздо старше и с опытом, он ко мне тянулся. А в разведроту попал из саперов. Нам разные специалисты требовались, чтобы все как можно лучше про новые немецкие танки разузнать. Так парнишка этот очень ценные сведения добыл. Потом он погиб. А вот Забаров, постоянно рисковавший жизнью и совершавший, казалось бы, невообразимое, чудом остался жив.

ГЕРОИ В ЖИЗНИ И В ЛИТЕРАТУРЕ

В. К. Вы называете, Михаил Николаевич, героев войны, которые стали героями ваших произведений?

М. А. Да, они вошли в мои книги. Первым моим романом, который я написал сразу после войны, были «Солдаты», посвященные именно событиям на Курской дуге. Командир одного из полков нашей дивизии Григорий Михайлович Баталов, издавший впоследствии свои воспоминания, так рассказал в них о встрече с тем моим романом:

«Уже первые страницы книги чем-то глубоко затронули. Вслед за рядовыми разведчиками появились решительный и строгий командир дивизии генерал-майор Сизов, заботливый и опытный начальник политотдела полковник Демин, беспредельно преданный своему делу начальник артиллерии полковник Павлов… Было что-то удивительно знакомое в их характерах и событиях, в которых они участвовали. Я узнавал не только людей, но и места, где сражались герои романа: река Северский Донец, село Маслова Пристань, Шебекинский лес… Рассказывалось обо всем этом с такой глубокой достоверностью, что я то и дело откладывал книгу и предавался воспоминаниям…»

В. К. Отрадно вам было читать такой отзыв?

М. А. Для каждого писателя, наверное, дороже всего оценка тех, о ком он рассказал в своих книгах и кто сам был участником описанных событий. А я уже в первом романе кое-кому из героев оставил их собственные реальные имена. Это, как упоминал выше, – начальник дивизионной артиллерии Павлов, потом разведчики Забаров и Пчелинцев. Правда, майор Баталов стал у меня там Баталиным, а, скажем, командир батареи Николай Савченко получил фамилию Гунько. Вот кто, кстати, был уж истинным героем! Представьте, про него даже при жизни говорили: легендарный Савченко.

В. К. А воинское звание у него какое было?

М. А. Всего-навсего младший лейтенант. Да не в звании дело! Позже, в романе «Мой Сталинград», я рассказал, как при подходе к станции Абганерово, когда попали мы под очередной авианалет, решил он пострелять из своих 76-миллиметровых полевых пушек по пикирующим «юнкерсам». Обратил внимание, что при выходе из пике, набирая высоту с самой нижней точки пикирования, самолет резко убавляет скорость, как бы даже зависает в воздухе. И первые же выстрелы его орудий оказались чрезвычайно удачными – на землю один за другим упали два «юнкерса»…

В. К. Это было, значит, на подступах к Сталинграду?

М. А. Встретились мы с ним сначала под Сталинградом, а потом и на Курской дуге. В самые кровавые дни Курского сражения был я на его батарее. У него было 12 пушек 76-миллиметровых, которые уже приспособили для подкалиберных снарядов. Эти снаряды пробивали немецкие «тигры», они ввинчивались в них, как в тесто. Ведь Гитлер перед Курской битвой дал крупповским заводам приказ изготовить непробиваемую броню для «тигров» и «пантер», и они думали, что такая броня сделана, но оказалось…

В. К. Наши тоже не дремали?

М. А. В том-то и суть! Если бы не появились у нас эти подкалиберные снаряды, мы бы с новыми немецкими танками не справились. Но, конечно, и про артиллеристов нельзя не сказать. У меня есть документ из Подольского военного архива, свидетельствующий, что Савченко Николай, командир батареи, которая единственной была сохранена при выходе из окружения, подбил 12 немецких танков. Даже когда у него оставалось только два орудия из двенадцати, он продолжал воевать.

Вот и сейчас стоит у меня перед глазами Шебекинский лес, весь усеянный трупами немецких солдат. Или еще картина. Мимо батареи Савченко, на которой я нахожусь, идут раненые пехотинцы, перевязанные свежими бинтами, и руки в марле несут перед собой, как хлеб-соль на белых рушниках. Этот образ есть в моих «Солдатах». А когда мы Шебекино освободили, видел я впервые, как повесили предателя на площади…

В. К. Были герои, но были и предатели, трусы.

М. А. Первых несравнимо больше! Потому мне и хотелось (а со временем – особенно сильно), чтобы остались для будущих поколений их имена. И если в «Солдатах» у меня Савченко был Гунько, а Баталов-Баталии, то в «Моем Сталинграде», написанном полвека спустя, и они, и все остальные герои носят уже свои подлинные имена и фамилии.

Я полностью отказался здесь от вымышленных героев. Всех называю по их реальным именам. У меня был даже спор на эту тему с моим другом Юрием Бондаревым, тоже участником Сталинградской битвы. Он мне посоветовал не сохранять имена действительные. Сразу, мол, появятся люди, которые начнут тебя опровергать: этот-то был здесь, этот-то – там, этот говорил то, а другой – это. Я чуть-чуть не поддался, чуть не дрогнул. Но все-таки в конце концов решил по-своему – и, думаю, правильно.

Я знал, как люди воевали, где совершали подвиги, где погибали, где их даже хоронили. И теперь я буду тех людей, живых, настоящих, которые вместе со мной воевали и кровь проливали, подменять какими-то вымышленными? Нет!

Я только одному изменил в «Моем Сталинграде» фамилию. Как раз такому, который оказался трусом. Я подумал: может быть, у него дети, внуки живы – зачем их огорчать?…

ОСКОРБЛЕНИЕ ВЕТЕРАНОВ, ПОКУШЕНИЕ НА ПОБЕДУ

В. К. Однажды вы мне сказали, Михаил Николаевич, что, уже когда писали по горячим следам свой первый роман о войне, у вас было некое подспудное чувство: не все наши враги до конца разбиты.

М. А. Подспудно мы чувствовали: да, врагов открытых на фронте мы разбили, но есть же скрытые. Они остались. А где они?… И вот наступило время, когда враги эти вовсю проявили себя.

В. К. Вы имеете в виду то, что произошло с нашей страной за последние годы?

М. А. Безусловно. И едва ли не первыми жертвами стало наше поколение – участники войны, или, как нас до сих пор иногда называют (увы, зачастую теперь лицемерно!), поколение победителей. Сколь ни дико это звучит, но нас вознамерились лишить нашей же Победы. Нас кощунственно и нагло ограбили!

Дело в том, что из всех ограблений, коим подверглась за последнее время наша страна, самое страшное, может быть, – это духовное ограбление. Что значит Победа в Великой Отечественной войне? Что значат те выигранные великие сражения века? Нами выигранные! Это же нетленные сокровища, богатейшее наследие для поколений, которые придут вслед за нами. И этих-то духовных богатств наш народ лишают. Еще в советское время однажды я был приглашен в Индию. И спросил там военного министра: «Почему Индия в основном все-таки покупает наше оружие, а не американское, английское или какое-либо еще?» Он ответил: «Мы знаем, что немцы были под Москвой, что вы отступили до Сталинграда. Но немцы-то Москву не взяли, а вы Берлин взяли оружием своим».

В. К. Хороший ответ.

М. А. Наше оружие – это оружие Победы!

В. К. В том числе духовное, которое сейчас пытаются выбить, уничтожить.

М. А. Потому что им не нужна наша Победа! И особенно страдают от этого ветераны войны. Вот почему я обратился к Путину с открытым письмом, призвав вернуть Волгограду имя – Сталинград.

В. К. Увы, не прореагировал Путин ни на ваше письмо, ни на обращения других многочисленных ветеранов.

М. А. Это не Сталинграду нужно, это нужно России, нашему народу. Мы когда воевали, в сердце нашем было и Куликово поле, и Бородинское поле, и Чудское озеро – все было при нас. А что нынче сеют в души молодых определенные люди? У них есть программа, популярно изложенная в свое время Даллесом.

Мы сами тоже, конечно, виноваты. Потому что прозевали, как палочку духовной, идейной эстафеты перехватили наши враги и заменили ее ядовитым змеиным жалом.

В. К. А вам не горько, что в этом приняли участие – вольно или невольно – и некоторые участники войны, среди которых ваши коллеги-писатели?

М. А. Как же не горько?! Про покойников вроде бы плохо не говорят. Но я не мог простить Виктору Астафьеву, который утверждал, что мы победили своими трупами. Он как раз сам-то воевал очень мало. Он видел только кровь, ранения, как отрезают руки и ноги в медсанбате. Ему это все остальное закрыло.

В. К. Все это было, что говорить. Но война ведь складывается из многого и многого.

М. А. Начали противопоставлять (и до сих пор противопоставляют!) окопную правду и «штабную», или «генеральскую». Как будто в какой-то войне можно победить без командующих и без штабов. Лукавство все это, однако далеко не безобидное.

В. К. Вы своими книгами и статьями стараетесь бороться с этим.

М. А. Долго откладывал «Мой Сталинград» – все хотел побольше с духом собраться. Но когда уже не только Волгоград вместо Сталинграда появился, но и стали совсем нагло называть «Волгоградская битва», тогда я не смог дальше откладывать.

В. К. Все это горестно, Михаил Николаевич. У французов есть станция метро «Сталинград», площадь «Сталинград»…

М. А. Каково мне было, когда я был приглашен не одним мэром и не одного города, а шестью мэрами шести городов посетить Францию по случаю 50-летия разгрома немцев под Сталинградом! И где бы я ни был, они мне говорили: вы там, в Сталинграде, спасли не только себя, но и нас. Если бы вы видели, говорили они, как немцы после разгрома сталинградского подобрели сразу же к нам, какие они стали заискивающие, подхалимистые. Вот что такое Сталинград!

Во Франции я видел даже маленькие кафе – «Сталинград», школы – «Сталинград», и учащиеся этих школ подходили ко мне (я, кстати, нарочно повесил весь свой наградной иконостас, да и сами французы попросили меня, чтобы я надел все награды) – и вот дети подходили ко мне и эти награды целовали.

То же самое было в Бельгии и Голландии. В Бельгии красивая новая улица названа Сталинградская. Есть площадь в Англии, названная Сталинградской. А на Родине Сталинграда позорно от него отказались. От славы и гордости своей! Обо всем этом я написал в открытом письме президенту.

В. К. Не можете смириться, что оно осталось безрезультатным?

М. А. Не могу.

Август 2003 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.