Война с Польшей и Швецией

Война с Польшей и Швецией

Уже с лета 1653 г. в Москве готовились к войне с Польшей: снаряжались войска, производились смотры, а 23 октября в Успенском соборе государь объявил:

– Мы, великий государь, положа упование на Бога и на Пресвятую Богородицу и на московских чудотворцев, посоветовавшись с отцом своим, с великим государем, святейшим Никоном патриархом, со всем освященным собором и с вами, боярами, окольничими и думными людьми, приговорили и изволили идти на недруга своего польского короля; воеводам и всяких чинов ратным людям быть на нынешней службе без мест, и этот наш указ мы велели записать в разрядную книгу и закрепили своею государскою рукою.

В начале 1654 г. один отряд за другим выступал в поход. Отпуск рати на войну совершался с разными обрядами, которые были в обычае в те времена. Вот как, например, справлен был отпуск отряда князя Трубецкого. Это было в воскресенье, 17 марта. В Успенском соборе служил сам патриарх. Присутствовал государь с именитыми ближними боярами; была в церкви и царица, – стояла на своем месте за занавескою (запоной); налево стояли боярские жены. Собор был полон боярами, стольниками и различными военными чинами, которые должны были идти в поход. После обедни служили молебен. Патриарх благословил бояр и воевод, затем они прикладывались к образам. Царь поднес патриарху наказ воеводам, а он положил его в киот иконы Владимирской Богородицы, затем подозвал бояр и воевод и сказал им несколько наставительных слов:

– Примите сей наказ от престола Господа Бога… Идите радостно и дерзостно за святые Божий церкви, за благочестивого государя и за всех православных христиан и исполняйте государево повеление без всякого преткновения…

Трубецкой принял наказ и поцеловал руку у патриарха. Царь, поддерживаемый двумя боярами, вышел из церкви и у дверей пригласил к себе бояр и воевод «хлеба ести».

За столом государь обратился с наставительной речью к воеводам, – убеждал, чтобы они творили суд и правду и были милостивы. По окончании обеда, когда певчие пропели обычные молитвы, царь снова обратился с речью к боярам и воеводам, заповедал им, «чтобы все ратные люди на первой неделе Петрова поста обновились святым покаянием и восприятием Тела и Крови Господней».

Трубецкой ответил царю благодарственными словами:

– О царю пресветлый, премилостивый и премудрый, наш государь и отец и учитель! Ей, насладились мы душевных и полезных учительных слов!.. Пророком Моисеем манна дана была израильским людям в пищу; мы же не только телесного снедью напитались от твоих царских уст, но и душевною пищею пресладких и премудрых глаголов Божиих, исходящих от уст твоих царских, обвеселились душами и сердцами своими. Хотя малодушны мы и маловерны, но устремляемся на всякое послушание благое, и Бог помощник нам будет!

Начался отпуск. Трубецкой, как старший, подошел первый к царской руке, но царь прижал его голову к своей груди. Растроганный воевода со слезами на глазах стал кланяться царю в землю, – поклонился до тридцати раз… Отпустив воевод, царь вышел в сени Грановитой палаты к ратным людям, жаловал их из своих рук белым медом и говорил речь, объяснял, за что начинается война, и заявил, что и сам он идет в поход… Ратные люди громкими криками выражали свою радость и готовность сложить головы свои за государя своего и всех православных. Государь был тронут до слез.

Когда надо было уже выступать в поход, то ратные люди проходили мимо дворца под переходами, на которых сидели царь и патриарх. Он кропил проходящее войско святой водой.

С такими же благочестивыми обрядами снаряжались в боевую службу и другие части войска. Сам царь выступил в поход с большими силами 18 мая.

Главную часть рати по-прежнему составляли дворяне и дети боярские (помещики), которых требовали на службу только на время войны, причем из двух сыновей брали одного, а другой оставался при семье. Но в это время все больше и больше значения приобретают стрельцы (пехота) как постоянное войско. Они делились на приказы (всех 20), в каждом около тысячи человек, под начальством головы, полковников, полуголов, сотников, пятидесятников и десятников. Кроме жалованья, им выдавался хлеб; притом стрельцам в мирное время давали еще права беспошлинных промыслов, торговли и проч. Сверх того, были казаки (конница) из украинских городов, под начальством атаманов, сотников и есаулов. В это время при войске был уже порядочный «наряд» (артиллерия) и при нем целые отряды пушкарей. В состав рати входили еще рейтары и драгуны; они составляли конницу по европейскому образцу, вооружены были карабинами и пистолетами; упоминаются в эту пору уже и «солдаты». Европейское военное искусство в то время все более и более проникает в наше отечество; множество иностранцев служило в русской службе; они обучали русских новым способам и приемам военного искусства.

При огнестрельном оружии охранительное вооружение (щиты, панцири, шлемы) начинает уже терять и у наших предков прежнее значение: оно более служит украшением царей и воевод; зато различные виды наступательного оружия – пушки, пищали, ружья, карабины, пистолеты – все более и более входят в употребление.

Война началась целым рядом блестящих успехов. Царь уже на пути к Смоленску стал получать одно за другим радостные известия о сдаче городов русским. 5 июля государь приступил к Смоленску, и сюда скакали к нему гонец за гонцом с донесениями о победах и взятии литовских городов. 10 сентября сдался Смоленск, а в следующем 1655 г. князь Черкасский разбил литовского гетмана и занял Вильну, столицу Литвы; взяты были также Ковно и Гродно. На юге дела шли тоже весьма удачно: здесь действовал Хмельницкий с московскими воеводами; занят был уже Люблин.

Велики были успехи русского оружия, но не до радости было царю: в Москве свирепствовала страшная повальная болезнь, которая валом валила людей!

Польша в это время находилась на краю гибели. В довершение всех ее несчастий в войне принял участие шведский король Карл X, имевший свои счеты с нею. Ему было нетрудно теперь одержать верх над обессиленной страной: он овладел Познанью, Варшавою, Краковом; но эти слишком быстрые и блестящие успехи шведов в ту пору и спасли Польшу. Царь Алексей Михайлович, конечно, был очень недоволен этим вмешательством шведского короля как раз в то время, когда Польша уже была окончательно побеждена, – вмешался он словно только для того, чтобы поделиться добычей; притом для России вовсе невыгодно было, чтобы ее постоянная соперница на севере – Швеция – усилилась на счет Польши. Католическая Австрия тоже совсем не желала, чтобы соседняя единоверная с нею Польша попала в руки протестантов и схизматиков.

В конце 1655 г. прибыл в Москву Алегретти, посланник императора. Это был очень ловкий дипломат, способный провести кого угодно; цель его была – поссорить Россию со Швецией.

В ноябре царь возвращался из похода; происходила торжественная встреча: патриарх, окруженный огромным числом духовенства, встречал государя, который, поддерживаемый боярами, шел по городу. При колокольном звоне и пальбе из пушек, взятых на войне у врагов, царь дошел до Лобного места. Здесь от его имени спросили весь толпившийся народ о здоровье. Толпа, наполнявшая площадь, бросилась на колени и кричала государю: «Многие лета!»

В эти торжественные дни, среди празднования побед, императорский посол и начал действовать; ему нетрудно было убедить бояр, что шведский король питает враждебные замыслы против России, что он завел даже тайные сношения с Хмельницким. Алегретти предлагал от имени своего государя помочь миру с Польшей, намекал, что все католические государи Европы вступятся за Польшу, если ей будет грозить гибель. Все эти доводы и соображения были весьма вероятны, а вражда к Швеции у русских и без того была довольно сильна, и потому задача императорского посла была достигнута. Напрасно шведский посол, живший с 1655 г. в Москве безвыездно, старался рассеять недоразумения. Бояре всячески придирались к нему, явно желая войны, – корили за то, что шведский король подчинял себе литовские города, раньше доставшиеся царю; а 17 мая 1656 г. наконец заявили, что мирное докончание со стороны шведов нарушено. Шведского посла перевели из почетного посольского дома за Замоскворечье.

В 1656 г., в половине июля, сам царь двинулся в поход на шведов. Русская рать вступила в Ливонию. Сначала дело пошло хорошо: в конце июля был взят внезапным нападением Динабург, затем русские завладели Кокенгаузеном. Царь, видимо, рассчитывал сохранить все завоеванные города: лишь только занят был Динабург, он велел строить здесь церковь Св. Бориса и Глеба и самый город назвать Борисоглебовом; Кокенгаузен переименован был в Царевичев-Дмитриев город. Но, к сожалению, на занятии этих двух городов и еще нескольких незначительных мест и кончились успехи русского оружия.

23 августа сам царь осадил Ригу; сооружено было шесть батарей, и русские стали громить город и днем, и ночью; били город в течение целого месяца, но он не сдавался; а в начале октября осажденным посчастливилось сделать удачную вылазку и нанести русским сильный удар. Значительная потеря в людях, осенняя пора, недостаток в съестных припасах заставили русских отступить. Неудачна была и осада Нотебурга (Орешка) и Кексгольма; только Дерпт (Юрьев) был занят московским отрядом. Весь 1657 г. прошел без решительных военных действий, а в мелких стычках шведы брали большею частью верх. В это время Московское государство сильно терпело от внутренних неурядиц, от недостатка денег; притом начались смуты в Малороссии, и тянуть дольше войну со Швецией было трудно. В начале 1658 г. заключено было перемирие; в конце следующего года оно было утверждено на 20 лет (в местечке Валиесаре). Москва удержала за собой города, занятые русскими отрядами; но в 1661 г. в Кардисе был заключен вечный мир: царь уступил Швеции все свои завоевания.