Правление Елены и бояр

Правление Елены и бояр

Великое дело было закончено. Из мелких, отдельных клочков Русской земли сковано большое, могучее Московское государство. Нелегко было совершить это дело московским собирателям Русской земли: много творилось при этом неправды и насилия; но их было еще больше во время удельных смут и усобиц. Зато теперь Московскому государству были не страшны ни Литва, ни Орда; да и жить народу стало спокойнее, чем в удельное время.

Выросла до небывалой силы и высоты и власть московского государя-самодержца; но зато тяжелым бременем ложилось на него правление. Замолкли бурные веча в Новгороде и Пскове, стал народ и тут отвыкать от прежних порядков, разучивался сам радеть о своих нуждах и делах, а в других местах уже и раньше простолюдины называли себя «сиротами» и «людишками» и все надежды свои и упования полагали на государеву милость и защиту: сильно примят был народ во время удельных сумятиц и татарских погромов и поборов, не о вольностях и правах думал он, а о хлебе насущном да о защите от насилий. Чем могучее становился самодержец, чем грознее был для внешних врагов и бояр, творивших насилия народу, тем простому люду жилось легче. «Где царь, тут и правда, и страх, и гроза», – стал говорить народ; но сложилась у него и другая пословица: «Царь без слуг, как без рук!» Нужны были ему верные слуги-помощники. Прежних вольных дружинников, бояр, без совета с которыми не вершилось никакое дело, уже не было. Вместо них были бояре, которые больше старались «угодить» и «норовить» государю, чем говорить правду. Много было у него угодливых прислужников, но мало верных слуг, советников и помощников. Вот почему часто власть самодержца становилась для него самого тяжким бременем.

Большая беда грозила и всему государству, когда умирал государь и не оставлял после себя совершеннолетнего наследника, могущего взять в свои руки все бремя правления. «Без царя земля – вдова», – говаривал народ.

Понимал это вполне Василий Иванович. Пред смертью он говорил боярам:

– Приказываю вам княгиню и детей своих; послужите княгине моей и сыну моему, великому князю Ивану, и поберегите государство русское и все христианство (весь народ) от всех его недругов: от бесерменства и от латынства и от своих сильных людей…

Сильно опасался умирающий самодержец, что после смерти его начнутся усобицы, что малолетнему наследнику его несдобровать, и говорил своим братьям:

– Вы бы, братья мои, князь Юрий и князь Андрей, крепко стояли бы в своем слове, на чем крест целовали.

Боярам напоминает умирающий о своем происхождении, напоминает, что он и сын его – прирожденные государи. На случай крамол и усобиц нужен человек надежный, умный, решительный – такой, выгоды которого были бы связаны с выгодами малолетнего государя. Такую опору Василий Иванович видит в дяде своей жены Михаиле Глинском.

– А ты бы, князь Михайло, – говорит ему умирающий государь, – за моего сына, великого князя Ивана, за мою великую княгиню Елену и за моего сына, князя Юрия, кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал.

Опека над ребенком-государем и управление великим княжеством должны были попасть в руки великой княгини Елены. Михаил Глинский становился самым близким и главным советником ее.

Опасения Василия оправдались: только что совершились похороны его, а Елене доносили уже, что некоторые бояре замышляют крамолу – хотят посадить на престол Юрия Ивановича. По приказу великой княгини он был немедленно схвачен и заключен.

Недолго и Глинский господствовал при дворе. Кроме него было еще одно лицо, близкое княгине: это был любимец ее, князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский. Глинский и Оболенский никак не могли ужиться друг с другом. Елене пришлось одним из них пожертвовать, и Глинский, обвиненный в честолюбивых замыслах, был схвачен и посажен в ту же палату, где он сидел раньше. В заключении он и умер.

Господство Оболенского многим было совсем не по душе. Между боярами шло сильное волнение. Несколько их бежало в Литву. Другие за то, что содействовали им, попали в заключение. И второй дядя маленького Ивана, Андрей Иванович, князь Старицкий, попал в беду. На него доносили, что он собирается бежать в Литву. Он, чуя грозу, думал было силою обороняться, но поддался увещаниям князя Оболенского и обещаниям, что ему никакого зла не причинят, приехал в Москву, чтобы оправдаться от обвинений; здесь по приказу Елены он был заключен.

Московским смутам рад был польский король Сигизмунд – думал, пользуясь неурядицами на Руси, вернуть снова земли, отнятые у Литвы при Иоанне III и Василии III.

В 1534 г. началась война; шла она с переменным счастьем, но никакой выгоды Польше не принесла – Смоленск остался за Москвой. Долго польские послы торговались с русскими, надеялись хоть что-нибудь выгадать, но ничего не могли добиться; пришлось заключить перемирие в 1537 г. на прежних условиях. В Москве рады были этому перемирию: в это время приходилось подумать о Казани. Здесь постоянно шла внутренняя борьба, составился заговор, и хан казанский Еналей, подручник московский, был убит. Ханом был провозглашен Сафа-Гирей, крымский царевич. Он начал нападать на русские владения, его поддерживал и крымский хан.

Надо было улаживать эти дела; но в апреле 1538 г. неожиданно скончалась правительница. (Есть известие, что она была отравлена.) Великому князю было всего 8 лет. Началось боярское правление.

Из московских вельмож в это время сильнее других были два боярских рода: князья Шуйские (потомки Рюрика) и князья Вельские (потомки Гедимина). Сначала власть попала в руки Шуйским; один из них, Василий Васильевич, отличившийся обороной Смоленска, особенно выделялся своими качествами: это был человек способный, решительный, но крайне жестокий. Он и стал во главе Боярской думы.

После смерти Елены Телепнев-Оболенский растерялся, не знал, что и делать, чуял беду над собой. Прошло семь дней, как не стало правительницы. Раз, когда Оболенский находился в комнате великого князя со своей сестрой, бывшей мамкою Ивана, пришли воины и именем старшего боярина и думы схватили Оболенского и его сестру. Маленький Иван горько плакал и умолял, чтобы не трогали его мамки и брата ее. На его просьбу не обратили никакого внимания; Оболенского и сестру его заключили в темницу, где он скоро и умер; говорят, его заморили голодом.

Скоро после того Василий Васильевич Шуйский умер, и власть попала в руки его брата Ивана. Он и родичи его распоряжались самовластно и нечестно, заключали в темницы и казнили без суда, по своему усмотрению, расхищали казну, сурово и даже дерзко обходились с маленьким государем. Понятно, что врагов у них было много. Сам митрополит помог взять верх над ними князю Ивану Вельскому, который и стал во главе правления. При нем стало легче; он старался, насколько мог, загладить то зло, которое натворили Шуйские: многие незаконные налоги уничтожил, без вины попавших в темницы выпустил. В это время грозила беда русским владениям от хищных крымских татар; Вельский успел вовремя собрать войско и помешать нападению. К сожалению, власть его продолжалась недолго.

Иван Шуйский, которого добродушный Вельский оставил на свободе, устроил тайный заговор против правителя. Собрали вооруженную шайку человек в 300. Ночью со 2-го на 3 января 1542 г. Иван Шуйский тайно прибыл в Москву из Владимира, куда он был послан воеводою. В эту же ночь Вельский был схвачен на своем дворе и на другой день отвезен в заточение на Белоозеро, но этого было еще мало Шуйскому: несколько месяцев спустя Вельского умертвили в тюрьме. Главные советники и сторонники его были тоже схвачены (одного из них, князя Петра Щенятева, захватили в покоях у великого князя), в числе их пострадал и митрополит Иоасаф. Его разбудили заговорщики камнями, которые стали швырять к нему в келью. Он кинулся во дворец, заговорщики – за ним, ворвались с шумом даже в спальню великого князя. Митрополит уехал на Троицкое подворье. Злоумышленники настигли его и здесь и с ругательствами кинулись на него. Только троицкий игумен именем святого Сергия с одним из бояр удержали их от убийства.

Иоасафа послали в Кирилло-Белозерский монастырь. Митрополитом в Москве был поставлен новгородский владыка Макарий.

После Ивана Шуйского властвовали его родичи. Главный из них, Андрей Михайлович, правил так же самовластно, как и Иван, творил все, что хотел. После смерти Вельского у Шуйских не было соперников. Подраставшего великого князя они ни во что не ставили.

Был у него любимец Федор Семенович Воронцов. Шуйским он казался опасным, и они порешили отделаться от него. 9 сентября 1543 г. был совет в столовой избе у государя. Шуйские и их сторонники придрались за что-то к Воронцову, кинулись на него, били по щекам, оборвали на нем платье, хотели его убить; только мольбы великого князя да митрополита спасли княжеского любимца от смерти; но его все-таки сослали.