Прием послов
Прием послов
Иноземный посол, подъезжая к границам Московского государства, должен был дать знать о себе в ближайший московский город наместнику. Тот разузнавал, великий ли посол, или посланник, или просто гонец едет, велика ли у него свита и пр. Все это узнавалось с тем, чтобы устроить подобающий прием послу. Наместник высылал навстречу ему какого-либо «большого человека» из своих подчиненных со свитой. Этот «большой человек» встречал иноземного посла, стоя со своими приближенными среди дороги, и ни на шаг не сторонился, так что иностранцы должны были сворачивать с пути и объезжать их. Когда посол и высланный ему навстречу русский сановник съезжались на дороге, то происходило объяснение. При этом требовалось, чтобы посол и русский «большой человек» сошли с лошадей или вышли из колымаг. Московский сановник зорко следил за тем, чтобы не сойти с коня прежде иноземного посла и тем не умалить чести своего государя. Затем этот сановник подходил к послу с открытой головой и оповещал его торжественно и многословно о себе, что он послан наместником великого государя проводить посла и спросить, подобру ли, поздорову ли он ехал; после чего протягивал иноземцу руку и расспрашивал его о пути уже от себя. Наконец посол продолжал путь, объехавши русского посланца, а тот издали следовал за ним со своими людьми, и на пути выведывал у людей посла имена, звание и сан всех лиц посольства, а также – кто какой язык понимает. Обо всем этом немедленно давали знать в Москву великому князю. Русские, провожавшие иноземное посольство, зорко следили за тем, чтобы никто из иноземцев не отставал от посла, не входил в сношение с жителями. Всякие припасы доставляли иноземцам эти же люди, приставленные наместником. Подвигались вперед очень медленно: русские пристава употребляли всякие уловки, чтобы замедлить путешествие послов до получения из Москвы указа, как действовать.
Герберштейну пришлось на пути в 12 миль три раза ночевать, притом два раза на снегу под открытым небом. В больших городах наместники обыкновенно чествовали и угощали послов.
По московскому обычаю, иноземное посольство, вступая в московские пределы, избавлялось от всяких расходов: не только съестные припасы доставлялись послу и его свите, но и самая перевозка производилась за счет государевой казны.
По главным дорогам был и устроены так называемые «ямы» (станции); «ямщики» должны были выставлять известное число лошадей и подвод. На пути встречали иностранных гостей посланные из Москвы особенные пристава из именитых людей, которые и сопровождали посольство, заботясь обо всем нужном, а также и присматривая, чтоб иноземцы не входили в сношения с населением.
Близ Москвы посольство, в котором был Герберштейн, встретил старик дьяк, который объявил, что государь навстречу иноземцам высылает «великих» людей. При этом дьяк предупреждал, что при свидании с государевыми людьми иностранным послам следует сойти с коней и стоя слушать государевы речи.
Этот дьяк, знакомый раньше Герберштейну, очень суетился, спешил, видимо устал и весь был в поту. Герберштейн спросил его о причине его усталости.
– Сигизмунд (имя Герберштейна), – отвечал старик, – у нашего государя иначе служат, чем у твоего!
Придворные, выехавшие навстречу послу, старались так устроить дело, чтоб посол первый обнажил голову, первый вылез из колымаги или сошел с коня. Это значило заботиться о том, чтобы государевой части ни в чем порухи не было.
При самой встрече один из московских сановников сказал:
– Великий государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси и пр. (говорился весь титул) узнал, что прибыли вы, послы его брата Карла, избранного императора римского и превысокого короля, и его брата Фердинанда; он послал нас, своих советников, спросить вас, как здоров его брат Карл, римский император.
С. Герберштейн в русской шубе, жалованной ему Василием III в 1517 г.
После этого такое же обращение от имени государя с перечислением его титулов сделано было и к главному послу, и его товарищам, спрашивали каждого, «подобру ли, поздорову» он ехал.
После этих приветствий, на которые послы отвечали тем же порядком, садились на коней.
Московские пристава старались скорее надеть шапки, скорее вскочить на лошадей, чем иноземные послы, чтобы им не показалось, что русские считают себя ниже их, а своего государя ниже того, от которого прислано посольство.
Затем совершался въезд в Москву. Обыкновенно огромные толпы собирались смотреть на такую диковину, как иноземные послы. Говорят, что по приказу государя собирали людей даже из окрестных селений в Москву для встречи послов: толпы народа в праздничном наряде должны были внушать иноземных послам высокое мнение о силе и богатстве Московского государства. Случалось даже, что при въезде иноземного посла запирали лавки, торговцев и покупателей гнали с рынка на те улицы, по которым проезжало посольство.
Помещение посольству, в котором был Герберштейн, отвели в здании, почти совершенно пустом, даже без постели. Съестные припасы приносил дьяк, нарочно для этого назначенный. Пристава в своем обращении строго сообразовались с саном и значением посла. Также строго определялось, сколько следует выдавать послу ежедневно хлеба, мяса, соли, перцу, овса, сена и дров. Пристава старались всеми силами помешать иноземным гостям покупать что-либо самим. Немного спустя по приезде послов в Москву пристава выведывали у посольской дворни, что намерен посол им подарить.
Отдохнув дня два, послы стали справляться, когда им будет назначен прием великим князем. После долгих проволочек наконец назначен был день приема.
– Приготовляйся, потому что ты будешь позван перед лицо государя! – торжественно объявлял пристав главному послу.
Несколько времени спустя снова объявлено было послам:
– Скоро придут за вами большие люди, и потому вам следует собраться в один покой!
При этом пристава убеждали иноземных послов, чтобы они оказали честь большим людям, вышли бы к ним навстречу.
Затем в сопровождении многих бояр послы отправились во дворец. Опять по улицам, где проходили они. Толпился народ в праздничном платье, стояли рядами войска. Не доезжая до дворцового крыльца, послы должны были сойти с коней и идти пешком. К самому крыльцу мог подъезжать на лошади только сам князь.
На лестнице послов встретили бояре, государевы советники. Они вели иноземцев до верха лестницы; здесь передали их высшим сановникам, асами шли позади. При входе в палаты встретили послов первостепенные бояре и повели их к государю. В главных палатах находились самые именитые сановники, ближайшие к государю люди. Все бояре были в самых богатых, блестящих одеждах своих. Все было необыкновенно торжественно. Наконец послы подошли к князю. Один из первостепенных сановников поклонился князю и громко провозгласил:
– Великий государь, граф Леонард (главный посол) бьет тебе челом!
Подобный же привет возвещен был и от других лицу, бывших с послом.
Государь сидел с непокрытой головой на возвышенном и почетном месте (на троне), у стены, блиставшей позолотой и изображениями святых; справа на скамье лежала шапка, а слева скипетр; тут же стоял таз с двумя рукомойниками. (Говорят, что князь, протягивая послу римской веры руку, считает, что дает ее человеку нечистому, и, отпустив его, тотчас же моет руки.) Против князя, на низшем месте, была приготовлена скамья для послов. Сам князь после того, как ему была отдана честь, пригласил их знаком сесть на скамью.
– Брат наш Карл, избранный император римский и превысокий король, здоров ли? – спрашивал государь.
Тот же вопрос был предложен о Фердинанде, брате императора.
Толмач, при посредстве которого шла беседа, переводил эти слова посланнику. В то время, как произносилось имя Карла и брата его Фердинанда, великий князь вставал и потом садился снова, получив ответ: «Здоров». Затем государь уже обращался к послу с дружелюбным вопросом:
– Подобру ли, поздорову ли ехал?
На это посол должен был отвечать так:
– Дай Бог, государь, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, по милосердию Божию и по твоей милости, здоров.
После этого государь приказал послам снова садиться, было обыкновение, чтобы послы тех государств, с которыми были более частые сношения (Литва, Ливония, Швеция), подносили подарки.
Бояре напоминали о подарках и людям того посольства, в котором участвовал Герберштейн, но те отвечали, что у них такого обычая нет.
Когда послы немного посидели, государь пригласил их отобедать с ним.
– Откушай нашего хлеба-соли вместе с нами, – сказал он каждому из них.
Затем пристава отвели послов в другой покой, где они излагали подробно свои поручения боярам и дьякам, которых назначил сам великий князь.
После этого иноземцев повели в столовую. Все бояре при входе послов вставали, отдавая им честь. Послы в свою очередь благодарили их поклонами на все стороны; затем заняли место, которое указал им рукою сам государь.
Столы в этом покое были поставлены кругом поставца, который стоял посредине, обремененные множеством золотой и серебряной посуды. За тем столом, где сидел князь, с обеих сторон оставалось небольшое свободное пространство; с правой и левой стороны были места для братьев великого князя. Далее, на некотором расстоянии от этих мест, сидели старейшие князья, бояре, – по степени знатности и милости, какою пользовались они у государя. Напротив великого князя, за другим столом, сидели послы, а на небольшом от них расстоянии – их приближенные. На столах стояли маленькие сосуды с уксусом, перцем и солью.
Вошли в столовую разносители кушаньев в великолепных одеждах и стали против великого князя. Между тем государь подозвал одного из служителей и дал ему два куска хлеба и приказал передать послам. Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по очереди послам и сказал:
– Великий государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.
Толмач громко переводил эти слова. Послы стоя слушали о милости государя. Встали и другие, кроме братьев великого князя, чтобы оказать иноземцам честь. Послы благодарили государя поклоном, потом кланялись на все стороны и боярам.
Присылкою хлеба кому-либо из сидящих за столом великий князь выражал свою милость, а присылкою соли со своего стола – любовь. Это была высшая честь, какую мог оказать государь московский на своем пиру.
Обед начался с того, что подавали водку, которую всегда пили в начале обеда; потом принесли жареных журавлей, которых в мясоед подают как первое блюдо. Трех поставили пред великим князем. Он резал их ножом, пробуя таким способом, который лучше. Затем служители их унесли, чтобы разрезать на части, и скоро возвратились и разложили куски журавлей по маленьким блюдам. Князь дает кусочек попробовать служителю, потом уже сам ест. Иногда, кому он хочет оказать почет, боярину или послу, посылает блюдо, с которого сам отведал. Причем опять повторяется тот же обряд приветствия и поклонов, как и при посылке хлеба или соли.
Герберштейн жалуется, что «всякий немало устанет, столько раз отдавая честь князю, поднимаясь, стоя, благодаря и часто наклоняя голову на все стороны».
Журавлей ели русские, подливая уксусу и прибавляя соли и перцу. Уксус употреблялся вместо соуса или подливки. Кроме того, на стол ставилось кислое молоко, соленые огурцы, груши, приготовленные так же, как огурцы. За журавлями следуют другие кушанья. Подают также различные напитки: малвазию, греческое вино и разные меды. Князь приказывает подавать себе свою чашу один или два раза, причем угощает и послов, говоря:
– Пей и выпивай, и ешь хорошенько, досыта, а потом отдыхай!
Великокняжеский обед длился три или четыре часа, а иногда до ночи.
После того, как послов угощали на царском обеде, те же самые сановники, которые провожали послов во дворец, отводили их обратно в посольский дом, причем бояре утверждали, что им приказано остаться там и увеселять послов. Приносятся серебряные чаши и много сосудов с напитками, и бояре стараются напоить послов допьяна. Бояре большие мастера заставлять пить, говорит Герберштейн, и когда истощены, кажется, уже все поводы к попойке, они начинают пить за здоровье важнейших сановников. Они считают, что при этом неприлично отказываться от чаши. Пьют же следующим образом: тот, кто начинает, берет чашу, выступает на середину комнаты, и, стоя с открытой головой, излагает в веселой речи свои пожелания тому, за чье здоровье пьет; затем, опорожнив чашу, опрокидывает ее над своей головой, чтобы все видели, что он выпил до дна и действительно желает здоровья тому лицу, за кого пьет. Потом велит наполнить кубки и требует, чтобы все пили за того, чье имя он называет. Каждый таким образом должен выйти на середину комнаты и возвращаться на свое место лишь тогда, когда на виду у всех опорожнит свой кубок. Хорошим приемом и радушным угощением считается у русских только то, когда гости напоены допьяна. Чтобы избавиться от чрезмерного питья, по совету Герберштейна, надо притвориться пьяным или спящим.
Желая оказать послам особенную милость, государь приглашал их участвовать на обычной тогдашней потехе – охоте. Вот как описывает одну из таких охот Герберштейн.
Близ Москвы есть место, усеянное кустарником, весьма удобное для зайцев, где, как в зверинце, разводится их великое множество; никто не смеет ловить их или рубить там кустарник под страхом величайшего наказания. Кроме того, князь держит множество их в звериных загонах и в других местах. Каждый раз, когда вздумается ему насладиться этой забавой, он приказывает привозить зайцев из разных мест, ибо, по его мнению, чем больше он поймает зайцев, тем больше ему и чести.
Когда явились по призыву великого князя послы на охоту и исполнили все обряды в честь князя, началась охота. Государь сидел на разукрашенном коне, в великолепной одежде. На нем была шапка, называемая колпаком, имевшая с обеих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые пластинки и качались взад и вперед. Одежда на нем была вышита золотом. На поясе висели два продолговатых ножа и такой же кинжал. Сзади, под поясом, у него был кистень (род нагайки, к концу ремня которой прикреплялся металлический шар). С правой стороны ехал бывший казанский царь Шиг-Алей; с левой же два молодые князя, из которых один держал в правой руке секиру (топор) с рукоятью из слоновой кости, другой – булаву, или шестопер. У Шиг-Алея были привязаны два колчана: в одном у него были стрелы, в другом – лук. В поле было более трехсот всадников. Длинным рядом стояло около ста человек охотников. Половина их была одета в одежды черного цвета, а другая – желтого. Неподалеку от них стояли все другие охотники и наблюдатели, чтобы зайцы не пробежали через это место и не ушли бы совсем. Сначала никому не было позволено спустить собак, кроме царя, Шиг-Алея и иноземных гостей.
Князь крикнул, чтоб начинали. Тогда дана была весть всем охотникам. Все они вскрикивают в один голос и спускают больших собак. «Весело было слышать, – говорит Герберштейн, – громкий и разноголосый лай собак, а у великого князя их очень много и притом отличных. Когда выбегает заяц, спускаются три, четыре, пять и более собак, которые отовсюду бросаются за ним, а когда они схватят его, поднимается радостный крик, рукоплескания, будто большой зверь пойман. Если зайцы слишком долго не выбегают, тогда выпускают по приказу великого князя припасенных зайцев из мешков. Эти зайцы иногда, словно сонные, попадают в стаю собак, меж которыми прыгают, как ягнята в стаде. Чья собака затравила больше зайцев, того считают главным победителем. На этот раз, когда после охоты сошлись и свалили зайцев в одно место, насчитано их было больше трехсот».
Кроме псовых охот, князья любили тешиться птичьими охотами. Приученные к охоте соколы и кречеты с налету били лебедей, журавлей, диких гусей и пр., и убитая птица падала к ногам охотников.
Охота, в которой принимал участие Герберштейн, закончилась пиром. «Неподалеку от Москвы было поставлено несколько шатров: первый шатер, большой и просторный, – для великого князя, другой – для Шиг-Алея, третий – для нас, остальные – для других особ. Князь, вошедши в свой шатер, переменил одежду и немедленно позвал нас к себе. Когда мы вошли, он сидел в кресле из слоновой кости. Справа у него был царь Шиг-Алей; слева младшие князья, которым великий князь особенно благоволит».
Когда все расселись, то начали подавать сперва варенья из аниса, миндалю и пр., потом орехи, миндаль и пирожное из сахару. Напитки также подавались, и государь оказывал свою милость, угощая, как это делалось за обедом.
У великого князя была и иная потеха, по словам Герберштейна. Откармливают медведей в обширном, нарочно для этого построенном доме. По приказу князя против них выступают люди низшего звания, с деревянными вилами, и начинают для потехи великого князя бой. Если разъяренные звери их ранят, они бегут к князю и кричат: «Государь, мы ранены!» Великий князь говорит им: «Ступайте, я окажу вам милость» – и приказывает лечить их и наделить одеждами и хлебом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.