Девять граммов в сердце…

Девять граммов в сердце…

В своем письме мама Игоря Москаленко сразу объяснила, почему она так назвала сына: «Ребенка с этим именем грубо не назовешь, только ласково, бережно: Игореша, Игорек…» Таким образом, сложившаяся в семье атмосфера понимания, доброты, нежности и душевной теплоты даровала ребенку самое лучшее качество: любовь к ближним.

Защищая неизвестно от кого и неведомо для чего чужую землю и чужой народ, Игорь Москаленко, чье имя носит теперь его родная школа № 67, навсегда остался двадцатилетним.

Рос он в обыкновенной рабочей семье: мама Галина Сергеевна работала на железной дороге, отец Василий Евгеньевич — водителем автобазы.

Рос Игорек худеньким и маленьким мальчиком, казалось, что он не вырастет никогда. В пять лет любил играть в «мамлюков», фильм такой показывали по телевизору, вот ему и понравились всадники. «Накинет на плечи пиджак, — вспоминает Галина Сергеевна, — вверху застегнет пуговку, в руке сабля и верхом на палке скакал по комнате как на коне и кричал: „За мной, мамлюки!“.

В первый класс Игорюша (так я называла его в детстве) пошел в 1974 году, в школу № 67 Кировского района. Учился неплохо: до седьмого класса был хорошистом, а потом, как водится, скатился — пошли „тройки“. Замечаний по поведению не было. В школе увлекался хоккеем, был в школьной команде нападающим. Научился играть на гитаре, пел песни, у него было много друзей, и Игорь был всегда душой коллектива.

К окончанию 8?го класса Игорь вытянулся, окреп. Несмотря на это, я все смеялась над ним, потому что у него друзья были не только ровесники, но и малыши: он играл с ними в хоккей и футбол. Никого никогда не обижал и сам не дрался. Любил животных. Однажды принес котенка и дал ему имя Ромка. Уж очень они любили друг друга, даже спали вместе.

Мы жили в бараке, то есть никаких коммунальных удобств. Отец у нас постоянно в командировках, и вся „мужская“ работа была на сыне. Не надо было повторять и напоминать, что сделать.

Он сам знал: вода, снег, уголь — его святая обязанность, а потом уже гулять. Никогда не жаловался что ему трудно или кто?то его обидел».

Получив восьмилетнее образование, Игорь решил покинуть школу и поступить в техникум.

— Я была против этого намерения, — говорит Г. И. Саренко, бывшая классная руководительница, — очень не хотела отпускать Игоря, но он был непреклонен…

Однако, расставшись со школой, одноклассниками, учителями, Игорь часто заходил проведать их, поделиться новостями. А в один из таких визитов огорошил всех сообщением о том, что уходит в армию. И не было при этом в его глазах ни боли, ни тоски. Лишь легкая грусть от предстоящей разлуки с родными и близкими ему людьми.

Наверное, не мог даже подумать этот юноша, только что закончивший техникум и не успевший толком поработать, что домой он вернется в цинковом гробу. До последнего боя, пока не прервалась молодая жизнь, он не забывал о своих друзьях. Писал им письма о себе, о своих тяжелых буднях. Не грустил он даже в армии, не унывал, верил, что они встретятся, что снова соберутся вместе, споют свои любимые песни.

Гитара в руках Игоря звучала божественно. Она помогала ему и его друзьям и в радости, и в горе. Способность понимать друзей, проникаться состоянием других людей — одна из самых главных черт в Игоре. Этот скромный, аккуратный, уверенный в себе паренек оставил о себе самые светлые воспоминания. Друзья Игоря по классу каждый раз, встречаясь, говорят о нем, ходят на кладбище к его могиле и там беседуют с ним.

В марте 1986 года он окончил техникум и получил диплом. А в мае 1986 года призвали его в армию. В военном билете было записано, что призывается он в морфлот. Вся родня подшучивала над ним, говорили: «Ну вот и все, Игорь, драить тебе теперь палубу и кушать одну кашу, похудеешь».

Матери он казался все еще маленьким, боялась — не справится с солдатскими обязанностями. Ведь все пролетело так быстро, и не верилось, что он уже взрослый. На проводах пел песни под гитару: «Не волнуйся, мама, я вернусь!». Мать слушала, украдкой вытирала слезы и просила почаще писать.

В первом своем письме Игорь сообщил родным, что часть в Бийске расформировывается и его вместе с другими ребятами переводят в город Чирчик (Узбекистан), в десантные войска. Обещание, данное матери, Игорь выполнял: писал каждую неделю.

Но однажды письма долго не было. Потом стало известно, что Игорь болел желтухой, лежал в госпитале. Сообщил, что скоро в Афган. Собрали отец с матерью гостинцы и поехали в далекий Чирчик.

«Сходили в городе на базар и купили все вкусненькое: фруктов, сладостей, наварила борща, — вспоминает Галина Сергеевна. — Хотелось сына накормить, думала, голодный, а он пришел после ужина и ничего не поел, говорит: я сытый, всего хватает, ничего не хочу. Отец ходил к командиру полка, спрашивал про Игоря, как он служит. Ничего плохого не услышал. Только слова благодарности за сына. В разговоре командир подчеркнул, что Игорь сам просился в Афганистан, хотя после его болезни полагается отсрочка.

Вечером мы стали разговаривать с Игорем, пытались убедить его не торопиться, окрепнуть, но он отвечал: „Мам, пап, я здоров, и не хочу, чтобы меня считали трусом, чтобы говорили, что я специально заболел, чтоб не поехать в Афган.

Пап, ты же знаешь, деда Женя был у нас разведчиком, и он учил меня никогда не уходить от трудностей. Как я смогу потом друзьям смотреть в глаза. Я поеду. Не переживайте, все будет хорошо“.

Как я ни просила, ни плакала — все бесполезно. Не смогли мы его переубедить, просили только писать чаще, беречь себя».

Письма приходили один раз в неделю. Во всех одно и то же: жив, здоров, все нормально, всех вас люблю, не переживайте, никому не верьте, у нас не стреляют…

Игорь Москаленко погиб осенью 1987 года. Он один из немногих награжденных орденом Ленина. Но он не держал в руках этой высокой награды, не принимал поздравлений и не отвечал на крепкие рукопожатия друзей. Ему уже не нужно было все это. В наградном листе в скобках стояло — «посмертно».

Последнее письмо Игоря родителям… По злой игре случая оно пришло в тот день, когда, вернувшись с работы на обед, Галина Сергеевна открыла дверь перед группой людей в военной форме. «Похоронку» не посылали — пришли сами. И еще кто?то из соседей случайно занес в дом свежую почту. В ней и было последнее письмо сына. Оно не отличалось от других: как всегда, короткое, полное ожидания встречи, такое привычное и обнадеживающее: «скоро я буду дома». Но были в этом письме три слова, раз и навсегда решившие судьбу Игоря: «Ухожу на задание». С этого задания ему уже не суждено было вернуться.

Старая, как мир, истина: в разведку берут только самых надежных и проверенных. Перед последним заданием у разведчика Игоря Москаленко на счету было 18 боевых операций. В последний для себя и своих друзей выход командир разведгруппы старший лейтенант Олег Онищук взял и его.

Они были в самом пекле — всего в нескольких километрах от Пакистана. Только начинало всходить солнце последнего октябрьского дня. Но они уже не увидели его света.

«Выполняя боевое задание по уничтожению караванов и бандформирований мятежников, разведывательная группа старшего лейтенанта О. Онищука 31.10.87 в районе населенного пункта Дури захватила одну из трех автомашин мятежников, груженную оружием и боеприпасами. На рассвете группа была окружена мятежниками и вступила в тяжелый неравный бой. Игорь огнем из пулемета мужественно отражал натиск мятежников, прикрывая отход группы. Когда у Игоря кончились патроны, он отражал натиск гранатами, уничтожив при этом 6 душманов. Игорь погиб смертью храбрых…»

Официальное сообщение от командования. В нем сказано все и ничего. Хитрая политика недоговоренности, полуправды. Мы не определили и сейчас до конца свое отношение к тому, что все эти годы происходило в Афганистане, к тому, что потом назвали грубой политической ошибкой… Еще долго, наверное, все те, кто знает об Афганистане по фильмам и книгам, будут видеть в этой войне своеобразное горнило, где закалялись настоящие мужчины.

В то октябрьское утро 1987 года огонь в горниле бушевал слишком жарко. Он не закалил — он сжег всех, кто попал в него.

Через несколько месяцев после этих страшных событий к родителям Игоря приехали его боевые друзья?«афганцы», которые всегда поддерживают связь с родственниками погибших. От них?то впервые и узнали Галина Сергеевна и Василий Евгеньевич Москаленко все неофициальные подробности этого боя у кишлака Дури. Потом было письмо с вырезкой из латвийской газеты от родителей погибшего вместе с Игорем сослуживца. Все яснее становилось, что гибель разведгруппы не случайна, что у нее есть конкретные виновники. Москаленко слышали, что родители других парней подали в суд на офицеров из части Игоря. Но сами ничего этого не делали. Они знали только одно: что у них нет сына и никакой суд не сможет его вернуть.

Что же в действительности произошло у кишлака Дури? Как погибли Игорь Москаленко и его боевые друзья? Чем объяснить, что почти вся разведгруппа оказалась разбитой, ведь ее вел старший лейтенант Онищук, которому всегда удавалось выполнить задание, не потеряв ни одного человека? Поговаривали даже о какой?то заколдованности, на которую была похожа небывалая удачливость Онищука. Ему завидовали.

Но оставим официальную версию и обратимся к свидетельствам очевидцев. Они были напечатаны в латвийской газете «Советская молодежь» 20 сентября 1988 года.

Майор Борисов, командир батальона:

«В гибели группы есть отчасти вина самого Онищука. Существует приказ: досмотр „забитого“ каравана производить по прибытии досмотровой группы в светлое время суток. Онищук этот приказ знал, но в этот раз не выполнил. И хотя приказа на досмотр никто не давал, несколько раз его запрашивали, желание узнать, что в машине, охватило Онищука. Вот он и пошел».

Младший лейтенант К. Горелов:

«Онищук все рассчитал. В пять тридцать выслал прикрытие из четырех человек. Задача группе: расположиться на близлежащей господствующей высоте и в случае необходимости прикрывать досмотровую группу. В пять сорок Онищук с пятью бойцами двинулся к машине. Меня оставил с пятью бойцами на прежнем месте и поставил задачу наладить связь с батальоном, а в случае необходимости поддержать огнем. Идти до машины минут 15. В шесть ноль?ноль придет „вертушка“.

Пошли налегке. Взяли только по одному боекомплекту. Это на десять?пятнадцать минут хорошего боя. В шесть ноль?ноль мятежники атаковали. Казалось, они прут отовсюду. Мы поддерживали огнем, как могли. „Духи“ шли в полный рост, несмотря на то, что наш пулеметчик рядовой Игорь Москаленко косил их пачками. Он им здорово мешал, и снайпер снял Гошу, ударив прямо в сердце. Прошло сорок минут боя, а „вертушек“ не было…»

Пуля снайпера не попала Игорю прямо в сердце. Она на излете задела его, ничего серьезно не повредив. Но болевой шок, временная остановка сердца, большая потеря крови сделали свое дело. Нужна была лишь срочная медицинская помощь… Но в горячке боя ее некому было оказать. До друзей — длинные метры под непрерывным огнем. Надежда была лишь на помощь вертолетчиков. Но ее все не было…

Капитан В. Ушаков:

«Гибели группы Онищука способствовали действия командира вертолетного отряда майора Егорова и бывшего командира батальона подполковника А. Нечитайло. Когда ночью Онищук доложил о „забивке“ каравана, Нечитайло отдал Егорову приказ о вылете „вертушки“ с досмотровой группой в 5:30 с прибытием в заданный район в 6:00 (бой у холма начался как раз в это время). Однако оба забыли расписаться в книге распоряжений».

Герой Советского Союза капитан Я. Горошко:

«Я со своей группой в 5:30 бегал по „взлетке“ в надежде найти запускающиеся „вертушки“. Потом бросились будить летчиков. Оказывается, команда им не отдавалась. Пока нашли Егорова, пока связались со штабом ВВС и получили разрешение на взлет, пока прогрели „вертушки“, время вылета давно прошло. Боевые „Ми?24“ вылетели только в 6:40. А эвакуационные „Ми?8“ — в 7:20. Когда моя группа десантировалась, мы бросились разыскивать ребят Онищука. Они лежали на склоне горы, цепочкой вытянувшись от „Мерседеса“ к вершине. Онищук не дошел до вершины каких?то тридцать метров. Он лежал истерзанный, исколотый штыками, зажав в руке нож. Над ним надругались, забив рот куском его же окровавленного тела. Я не мог на это смотреть и ножом освободил Олегу рот. Таким же образом эти сволочи поступили и с рядовым Мишей Хроленко и Олегом Ивановым».

Сержант М. Нафталиев:

«Когда „забили“ караван, из батальона к нам вышла группа. Но комбат ее почему?то вернул и приказал ждать „вертушки“ до утра. Если бы вовремя подошло подкрепление, то все они были бы живы».

После того боя у кишлака Дури погибших узнавали лишь по деталям одежды. Олега Онищука опознали только по носкам. Единственным, над чьим телом не надругались душманы, был Игорь Москаленко. Он лежал на самой вершине холма.

После того боя у кишлака Дури два месяца заикался друг Онищука Константин Горелов.

«Черный тюльпан» поднялся с афганской земли и полетел в сторону такого желанного родного дома со своим цинковым грузом. «Груз?200». Он нес его и в дом Игоря Москаленко…

Жизнь жестока и забирает у нас именно таких людей, сокращая биографию юных героев. В семье бережно хранится все, что касается Игоря: его фотографии, гитара — все, что хоть чуть?чуть напоминает о нем. У сестры Ольги растет сынишка, которому от дяди досталось только имя.

Но ничто не сравнится с болью матери. До сих пор не зажила в ее сердце рана от пули неприятельского снайпера. Девять граммов свинца, забравшие у нее сына, никогда не дадут ей покоя.