Ямские деньги

Ямские деньги

Среди налогов, которыми облагалось население России, были специальные сборы для обеспечения особых потребностей государства — ямские деньги. Они собирались на содержание скорой гоньбы, для провоза послов, гонцов, должностных и ратных людей. Начиная с 60-х годов XVII в. часть этого налога расходовалась на устройство почтовых станций и оплату труда почтарей.

До середины XVI в. сбором ямского налога занимались сотрудники Ямского приказа. Затем система несколько изменилась — в некоторых областях обложение собирали также и воеводы. С начала 30-х годов XVII в. и до дня отмены ямских денег в 1718 г. взимание налога повсеместно проводили воеводы под надзором ямских сборщиков.

Строго говоря, ямские сборщики сами ничего не собирали. Они следили за правильностью взимания денег, принимали от воевод собранный налог и доставляли его в Москву. Всю ответственность несли воеводы. Об этом недвусмысленно говорилось в указе 1688 г.: «…которые воеводы в городах денежных доходов на указные сроки не соберут и к Москве сполна не пришлют, те ямские деньги велено править на них, воеводах» [54].

Несмотря на присутствие ямских сборщиков, воеводы злоупотребляли оказанным доверием и на них постоянно жаловались. Чаще всего в челобитных просили, чтобы ямские деньги разрешено было отправлять прямо в Ямской приказ, как это было в XVI в. Игумен ярославского Спасского монастыря бил челом царю Алексею Михайловичу: «…и крестьяном от воевод и приказных людей чинятся продажи и убытки великие, и нам бы их пожаловать велеть бы им с монастырских вотчин ямские деньги платить на Москве в Ямском приказе». Тягостно было и то, что к сбору денег «выбирают их же крестьян и от того де крестьяном их чинятся убытки великие» [55].

Наглядную картину злоупотреблений на местах дает дело о сборе подьячим Новгородского приказа Яковом Даниловым в Кевроле и Мезени государевых доходов и недоимок в 1689 г. Подьячий приставил к правежу трех своих помощников, и они били крестьян «безмерным правежом на смерть», сбивая с ног, в голову и по плечам.

Бывали случаи, что при одном только известии о приезде сборщика ямских денег разбегались целые деревни. Такого страху нагоняли на жителей ямские сборщики своими притеснениями. Они не обращали внимания ни на род, ни на звание. Лиц мирских и духовных мели одной метлой.

В этом отношении интересно письмо монастырского служки старца Варламиша игумену Арсению в Переславль-Рязанский[17]. Дело было в 1676 г.: «От воевод из Переславели и из Зарайска стрельцы и пушкари приезжают в деревенишку ради ямские денги и роззаряют крестьянишек, з бердыши и с топорки гоняют и убытки чинят многие. И крестьяне меня старца вызывали для ради нужи своей… И я для их нужды выезжал, и переславские стрельцы за мною, старцем, гоняли з бердыши. Насилу ушел, кабы не люди добрыя» [56]. Не было случая, чтобы люди, взимавшие налог, обошли себя. Всегда воеводы и приказные начинали с того, что производили сборы в свою пользу. Правительству такая практика была хорошо известна. Поэтому население специально оповещали о том, что, кроме ямских денег, ничего платить не следует, тем более поборов и посулов сборщикам. Но мздоимства не прекращались.

Но то же правительство, опасаясь, что за неисправностью плательщиков доходы могут уменьшиться, предписывало воеводам и ямским сборщикам, чтобы они населению для своей «бездельной корысти не наровили, сроков никому ни на час не давали». В случае неплатежа сборщики должны прибегать к крутым мерам: «бить батоги и вкидывать в тюрму, а из тюрмы вынося, бить на правеже нещадно, покамест они государевы ямские деньги заплатят» [57]. Естественно, что сборщики даже без злоупотреблений, а только спасая себя, не могли не являться бичом для населения.

До 40-х годов XVII в. в России весьма странно распределялась ямская подать — ею население облагалось неравномерно. Само правительство признавалось, что «иным тяжело, а иным легко». Причем была категория людей, не учтенных никакими ревизиями. Они тоже избавились от платежей, потому что их имен не было «ни в разряде в списках, ни в писцовых книгах» [58].

Правительство изыскивало всяческие меры заменить различные сборы, в том числе и ямские деньги, единым налогом. В 1646 г. по предложению бывшего торгового гостя, а теперь дьяка, Назария Чистого в четыре раза увеличили пошлины на соль. Целым рядом простодушно-грубых соображений указ оправдывал эту меру: будут отменены стрелецкие и ямские деньги — наиболее тяжелые и неравномерно распределенные налоги, пошлина будет всем равна, в избитых никого не будет, все будут платить сами собой, без правежа, без жестоких взысканий, будут платить и проживающие в Московском государстве иноземцы, ничего в казну не платящие. Как известно, из этого дела ничего не вышло — народ ответил восстанием, известным в истории под названием «Соляного бунта». Восстание простого люда было жестоко подавлено. С 1648 г. ямские деньги стали собирать вновь.

В 1660 г. правительство решило вовсе отменить ямские деньги. За счет увеличения других налогов на скорую гоньбу выделили из казны 40 тыс. руб. — сумму по тем временам огромную. Но из этого ничего не получилось. В следующем году вновь был введен ямской сбор.

На протяжении многих лет основанием для податного обложения в России служило так называемое сошное письмо — расписание земель и дворов на сохи. Соха — податная единица, заключавшая в себе известное число тяглых посадских дворов или определенную площадь крестьянской пашни. Состав сохи не был постоянным и зависел от доходности земли или от богатства хозяина посадского двора. В 1679–1680 гг. была проведена реформа, по которой окладной единицей стал двор. Вслед за этим был выпущен указ: «Московским и городовым ямщикам на наше великого государя годовое жалованье собирать в ямской приказ с городов, с уездов ямские и полоняничные[18] деньги по переписным книгам 186 (1679) и 187 (1680) годов с патриарших и с архирейских и с монастырских с крестьянских и бобылских по гривне (20 денег) с двора, а с своих великого государя дворцовых сел и волостей и бояр и окольничих и думных и ближних и всяких чинов служивых людей с крестьянских и с бобылских и с задворных и с деловых людей по десяти денег с двора» [59].

Какую сумму ямских денег казна получала до 1680 г., неизвестно. Один из современников, Григорий Котошихин, определял ее более чем в 50 тыс. руб. В последующие годы сборы ямских и полонянических денег значительно уменьшились. В росписи Ямского приказа за 1680 г. показано 29815 руб. Заметим, что жалование ямщикам в том году составило 35 тыс. руб. Уменьшение сборов на скорую гоньбу отмечалось и в последующие годы. В докладе 1687 г. по делу тульских почтарей читаем: «А в прошлых годах. как в ямском приказе собирались ямские деньги, до 188 (1680) года, по четвертному окладу, и в тех годах оклад был положен нынешнего нового окладу больше гораздо» [601.

Год от года с развитием регулярной почтовой гоньбы Ямскому приказу все труднее и труднее было изыскивать деньги на оплату труда ямщиков. Его служащие для покрытия дефицита шли на всевозможные, правда на законном основании, ухищрения. На них мы подробнее остановимся в следующей главе.

Платя ямские деньги, население, однако, не освобождалось и от подводной повинности. При каждой большой посылке выставлялись дополнительные подводы. Часто в посольских подорожных можно встретить такие цифры: 150, 200 и даже 350. Эти подводы брались у населения сверх ямских. Резко увеличивались разъезды в военное время. В период Северной войны бывали дни, когда из Москвы уходило до тысячи почтовых подвод! Только незначительное число их доставляло письма. Основная масса везла снаряды, корабельные инструменты, одежду для солдат.

В отправление повозной повинности правительство пыталось внести некоторую систему. В наказах определялось, со скольких дворов следовало брать по подводе (со 100, 50, 10 и т. д.). Но часто бывало, что люди, назначенные для сбора подвод, набирали лошадей в ближайших к ямскому стану деревнях, не заглядывая в отдаленные.

Здесь особенно ярко сказывался принцип «иным тяжело, а иным легко». Крестьяне, проживавшие вблизи яма или вдоль почтовой дороги, лучше кого бы то ни было знали все недостатки русской почтовой службы. Их могли в ночь-полночь разбудить стуком плети в оконный переплет и потребовать лошадь, часто и со всей сбруей. Гонца или сборщика подвод не интересовали крестьянские нужды. Их не волновало то, что эта лошадь у мужика последняя и завтра ему будет не на чем пахать землю. Государственные крестьяне страдали от подводной повинности больше, чем помещичьи или монастырские. У последних могли брать лошадей только гонцы. Ямские сборщики с ними непосредственно никаких дел не имели, о порядке поставки подвод они договаривались с помещиками или их управляющими. Зато государственные крестьяне могли сравнительно легко покинуть свою деревню и переехать на другое место, подальше от тракта. Могли они перейти в ямское сословие и начать притеснять своих ближних.

Обычно раскладку общего количества подвод, положенного на уезд, производило само население. Выборные отправлялись в уездный город, где сборщики подвод объявляли, сколько транспортных средств должно быть поставлено на тракт. Здесь же решалось по скольку лошадей и телег обязано выставить каждое село или деревня. По какому принципу производилась разверстка повинности — неизвестно. Но иногда в точности разрабатывался весь план выполнения повинности в указном порядке.

В 1632 г. Москва и жители окрестных деревень должны были выставить полторы тысячи подвод. Для этого по указу город и уезд расписали на 14 участков, в каждый из которых был назначен сборщик с подьячим. Каждый из сборщиков получил соответствующую инструкцию, как ему обеспечить выполнение повинности. В Кремле, например, собирал подводы дворянин Внуков. По наказу ему вменялось взыскивать с 900 квадратных саженей по одной лошади с телегой и с возчиком. За лишнюю площадь он должен был брать деньги по 2 руб. за сажень. Ивану Засецкому, который собирал подводы в Деревянном городе, дали другой приказ. Ему надлежало взять с черных сотен торговых людей и с крестьян монастырских слобод по подводе с 10 дворов. «А верстать им (возчиков) в подводех меж себя самих». Тут же выясняются некоторые подробности выполнения повинности. «У которых людей дворы меньше указных 30 сажен длиннику, а поперечнику тож, а дробных 900 сажен. И им или двумя, или тремя, или пятми, и дополнивати малыми дворы и сводить дробные сажени (до нормы 900 сажен). А у которых людей дворы не велики, меньше указных 30 сажен, а доведется с них взять лошадь с телегою и с человеком с двух или с трех или с четырех и больше, и с тех людей лошади с телегами и с людьми имати, розвытя посаженно, с 30 сажен с длиннику и с 30 с поперечнику, кто с кем похочет дать лошадь с телегою и с человеком и чей двор с кем ближе» [61].

Какую заботу проявляли о людях! Соседи могли объединяться для выполнения повинности кто с кем захочет. Никто их не имел права притеснять. Писалось ведь в наказах: «посадским и уездным людем собираючи те подводы насильства не чинить, чтобы никому в подводах было не в тягость» [62]. Но не будем обольщаться раньше времени. Вспомним предписание собирать подводы без задержания с угрозой получить их с ответственного лица в случае проволочек.

Конечно, всякий сборщик подвод боялся ответственности, и если перелистать архивные дела о подводной повинности, то там можно найти описания картин правежей, не менее яркие, чем при взимании ямских денег.