Глава 5 Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, «Благородная Россиянка»
Глава 5
Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, «Благородная Россиянка»
Третья дочь Романа Илларионовича Воронцова из пятерых его отпрысков, рожденных в законном браке, и родная сестра Елизаветы Романовны Воронцовой, толстой «Романовны», родилась тоже в Санкт-Петербурге, по одним сведениям в 1743 году, по другим – в 1744-м. Поскольку мать ее, Марфа Ивановна, урожденная Сурмина, умерла совсем молодой, 25 лет от роду, детей разобрали на воспитание родственники.
Екатерина воспитывалась в доме дяди, вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова. Именно брат Романа и дядя Екатерины, Михаил Илларионович Воронцов, стоял на запятках тех саней, на которых цесаревна Елизавета Петровна ноябрьской ночью 1741 года отправилась в гвардейские казармы, чтобы захватить власть. С тех пор Елизавета всегда тепло относилась к Воронцовым.
Воспитание Екатерины и ее кузины, дочери канцлера, – девочки воспитывались вместе, – было «превосходным». Безусловно, «превосходным» по понятиям того времени. Поскольку дядюшка граф Михаил Илларионович сам был видным государственным деятелем, дипломатом, он сумел дать положенное воспитание дочери и племяннице. Одно только, что сам граф Воронцов покровительствовал Михаилу Ломоносову, русскому гению и самородку, о многом говорит историкам и читателям. Итак, девочки получили порядочное образование, владели несколькими европейскими языками. Это было достаточно необычно для воспитания девиц, главной целью которых было выгодное замужество и рачительное ведение дома и хозяйства. Девочкам помимо домоводства и языков преподавали танцы, музыку, рисование и математику. Но больше всего маленькая Екатерина любила читать, именно чтение вывело ее на уровень образованнейших женщин эпохи. Катерина Воронцова была истинное дитя Просвещения. Она родилась и росла, когда имена Вольтера, Монтескьё, Дидро произносили с придыханием и восторгом. Россия была открыта для идей Просвещения, и девушка читала, читала и читала. Ее любимыми писателями были Монтескьё, Вольтер и Гельвеций – философы-просветители и мыслители, чьи сочинения и по сей день входят в сокровищницу гуманистической литературы.
Шарль-Луи де Секонда?, барон Ля Брэд и де Монтескьё (1689–1755) – французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел», труда «О духе законов», сторонник натуралистического подхода в изучении общества. Разработал доктрину о разделении властей.
Вольте?р (1694–1778; имя при рождении Франсуа-Мари Аруэ) – один из крупнейших французских философов-просветителей XVIII века: поэт, прозаик, сатирик, трагик, историк, публицист, правозащитник.
Клод Адриа?н Гельве?ций (1715–1771) – французский литератор и философ-материалист утилитарного направления.
По свидетельствам современников, умея очаровывать блестящим остроумием и приветливостью, Воронцова была очень некрасива: маленького роста, с быстрыми движениями без всякой грации, с приплюснутым носом, толстыми щеками. Но несмотря на внешнюю непривлекательность (недаром сама дразнила свою сестрицу Лизавету), она во всем хотела быть первой с самых ранних лет. Уже в детстве с удовольствием рылась в деловых дипломатических бумагах дяди-дипломата, слушала «взрослые» серьезные разговоры и даже пыталась следить за ходом политических событий. Само время дворцовых интриг, переворотов, мгновенного возвышения подогревало ее честолюбие, а желание сыграть видную историческую роль кружило голову юной Екатерины.
Великой княгине Екатерине Алексеевне Воронцова была отрекомендована «как молодая девушка, которая проводит все свободное время за учением». Будущая императрица пожелала лично познакомиться со своей фрейлиной – девушки понравились друг другу и подружились. Великая княгиня Екатерина Алексеевна, стоявшая на пороге своих будущих успехов, познакомившись с девочкой Катей, поговорила с ней, похвалила… и совершенно влюбила в себя. 15-летняя Екатерина Романовна вообще жила в мире романтики. Как-то раз, возвращаясь домой из гостей, она встретила вышедшего из романтического тумана красавца-великана князя Дашкова, сразу же в него влюбилась, вскоре вышла замуж и родила сына и дочь, хотя сама была еще, в сущности, ребенком. Но со временем увлечение юной княгини Дашковой великой княгиней Екатериной Алексеевной оказалось гораздо серьезнее, чем увлечение богатырем-мужем. Довольно скоро стало ясно, что он мот и лентяй. И уж конечно никак не разделял свободолюбивых «европейских» взглядов своей юной жены. Возвратилась в Санкт-Петербург за год до кончины императрицы Елизаветы Петровны и получила приглашение бывать при дворе великого князя и его супруги, тогда-то она и сблизилась с Екатериной Алексеевной.
Великой же княгине было одиноко при русском дворе, близких подруг и наперсниц не было, а тут милая образованная юница, говорящая на нескольких языках, имеющая сходные литературные интересы, да еще и лелеющая тайную надежду сыграть сколько-нибудь значительную роль при своей набирающей влияние подруге. Тут все было густо замешано на дворцовой тайне: умирала императрица Елизавета Петровна, к власти шел наследник престола Петр Федорович, который утеснял свою супругу Екатерину, так что, она нуждалась в поддержке «всех здоровых сил общества». И Дашкова с головой окунулась в романтику заговора…
В ту эпоху, о которой я говорю, наверное, можно сказать, что в России нельзя было найти и двух женщин, которые бы, подобно Екатерине и мне, серьезно занимались чтением; отсюда, между прочим, родилась наша взаимная привязанность, и так как великая княгиня обладала неотразимой прелестью, когда она хотела понравиться, легко представить, как она должна была увлечь меня, пятнадцатилетнее и необыкновенно впечатлительное существо.
Дашкова (Воронцова) Екатерина Романовна. Записки
«По маленькой лестнице, о которой я знала от людей их высочеств, – писала потом Дашкова, – я незаметно проникла в покои великой княгини в столь неурочный час…» И далее следует диалог не столько пылкий, сколько напыщенный и о-очень литературный. От этого диалога, записанного лет шестьдесят спустя, веет романом: юная Екатерина Малая пробирается в ночи к обожаемой подруге Екатерине Великой, чтобы узнать о планах той и помогать вершить «святое дело». Ох уж это «Малая», ради этого Дашкова не щадила никого…
Не последнюю роль в формировании личности Екатерины Воронцовой сыграло и славянофильское влияние семьи дядюшки дипломата, а особенно Н. И. Панина. Именно они вдвоем впоследствии активно поддержат переворот, возведший Екатерину II на императорский престол. Влияние Н. И. Панина и его единомышленников сформировали Дашкову убежденной противницей деспотизма. Тот же Панин представит императрице Екатерине II по восшествии на престол проект учреждения Императорского совета и реформы Сената, ограничивающие монархический абсолютизм. В введении к проекту Панин, по мнению многих историков, давал резкую критику господствовавшего в управлении произвола («в производстве дел всегда действовала более сила персон, чем власть мест государственных») и предложил учреждение Совета из 6–8 членов-министров; все бумаги, который требуют подписи государя, должны были проходить через этот совет и быть заверены кем-либо из министров. Сенату проект предоставлял право «иметь свободность представлять на Высочайшие повеления, если они… могут утеснить законы или благосостояние народа».
Разумеется, этот проект был отклонен императрицей, правда, сам Панин не подвергся гонениям.
Граф Никита Иванович Панин (1718–1783) – русский дипломат и государственный деятель из рода Паниных, наставник великого князя Павла Петровича, глава русской внешней политики в первой половине правления Екатерины II, автор плана «Северного Аккорда» и одного из первых в России конституционных проектов.
Окончательное сближение Екатерины Воронцовой с Екатериной произошло в конце 1761 года по вступлении на престол Петра III. Воронцова оказалась единственной фрейлиной, которой новоявленная императрица могла доверять. Что, собственно, Екатерина II и делала, правда, с некоторой оглядкой. Слишком молода и восторженна была фрейлина, да и Екатерина всегда отличалась осторожностью и умением манипулировать нужными ей людьми. Петр Федорович, став императором Петром III, все сильнее притеснял свою жену, ходили даже слухи о том, что он хочет сослать Екатерину в монастырь. Кстати, многие историки говорят о том, что притеснения Петра были не такими уж и «зверскими», как повествуют о том Екатеринины летописцы. Карта уж слишком выигрышная – обманутая жена, обижаемая и притесняемая мужем-«голштинцем». В гвардейской среде и в обществе сочувствовали супруге ненавистного «немца» Петра III, ходили упорные слухи о заговоре, забывая, однако, что сама Екатерина II точно такая же чужестранка на Российском престоле, как и ее муж. Да и личная жизнь Екатерины к тому времени уже не была ни для кого тайной и никак не соответствовала образ обиженной мужем голубицы.
Императрицу, несомненно, адюльтер мужа оскорблял, как и венценосную особу, так и как женщину, тем более что «предмет» воздыхания супруга был уж очень неказист. Подруг связывали не только общие литературно-политические пристрастия, Воронцова была поверенной сердечных тайн императрицы. Несмотря на то что родная сестра Екатерины Воронцовой была причиной неприязни императора Петра III к супруге, Воронцова искренне сочувствовала императрице-женщине и всячески «помогала» развеять скуку и печаль, устраивая любовные свидания своей царственной подруге и была в курсе всех ее сердечных приключений, даже самых пикантных, например рождения внебрачных детей, заботу о которых поручали все той же Протасовой. Но даже из записок Дашковой видно, что Екатерина Великая благоразумно помалкивает о своих политических планах. А они были: в это время будущая императрица с нетерпением ждала смерти Елизаветы Петровны и писала английскому послу: «Ну, когда же эта колода умрет!» – и получала от него деньги на переворот. А юная романтичная Катенька Дашкова? Она тоже полезна, пусть приносит сплетни, болтает везде о достоинствах великой княгини – в большой игре все пригодится. Надо сказать, что императрица все-таки была признательна Воронцовой и никак не соотносила ее с сестрой-разлучницей, хотя и относилась к ней с некоторой долей снисходительной осторожности. Княгиня же Дашкова дерзила императору на приемах, защищая изо всех сил «обиженную» подругу императрицу, дружила с Екатериной (думала, что дружит), ей казалось, что она не просто в центре заговора, но является его главной пружиной, его мозгом. До самой смерти она была убеждена, что именно благодаря ее усилиям Петр III лишился престола, и Екатерина стала императрицей. И до конца жизни ждала признания и исключительной благодарности от своей венценосной подруги. Дашкова была награждена орденом Св. Екатерины и получила 24 тысячи рублей, но не заняла при дворе того места, как ей мечталось…
Всю деятельность при дворе Екатерина Дашкова, в девичестве Воронцова, разворачивает будучи замужней дамой, в противном случае, девице много не простилось бы, в том числе и европейское вольнодумство. Она пишет записки, активно «соотносится» с единомышленниками, ездит в полки с поручениями, ведет умные ученые беседы с известными ей участниками заговора… Одним словом, все, как когда-то мечталось юной, не лишенной воображения маленькой тщеславице.
На самом деле истинные пружины заговора, который плели Екатерина и братья Орловы, были неведомы юной княгине. Екатерина Алексеевна была опытным, скрытным политиком, играла в смертельно опасную игру и точно выверяла каждый свой шаг.
Задумав государственный переворот, и вместе с тем желая до времени оставаться в тени, Екатерина избрала главными союзниками своими Григория Григорьевича Орлова и княгиню Дашкову. Разумеется, активное и непосредственное участие Екатерины Дашковой-Воронцовой в дворцовом перевороте против Петра III было предопределено. И это притом, что император Петр III был ее крестным отцом.
Светлейший князь (с 1772) Григорий Григорьевич Орлов (1734–1783) – генерал-фельдцейхмейстер, фаворит императрицы Екатерины II, второй из братьев Орловых. От него императрица имела внебрачного сына Алексея, родоначальника графского рода Бобринских. Принял активное участие в дворцовом перевороте, успех которого вознес Орлова на вершину почестей и влияния. Григорий Орлов не являлся выдающимся государственным деятелем. Скорее всего императрица смотрела на него как на податливый материал, который должен был поступать так, как ей нужно. На все государственные должности Орлов был назначен не по своей воле, но он обладал определенным темпераментом, авантюризмом и находчивостью, имел довольно точную оценку текущих событий, и был полезным и сочувствующим консультантом во время раннего периода правления Екатерины II.
Первый пропагандировал среди войск, вторая – среди сановников и аристократии. Благодаря Дашковой были привлечены на сторону императрицы граф Н. И. Панин, граф К. Г. Разумовский, И. И. Бецкой, Барятинский, А. И. Глебов, Г. Н. Теплов и другие сановники. Она была умна, умела красиво говорить, обладала даром убеждения и искренно верила в то, в чем пыталась убедить придворных «зубров», поднаторевших в дворцовых интригах. По метким словам кого-то из государственных деятелей той эпохи «мы развлекались да посмеивались, а девчонка (Дашкова. – Ред.) горела».
И вот настал день переворота – 28 июня 1762 г. Екатерина бежала из Петергофа в Петербург, одетая в мундир Преображенского полка, верхом (это очень соответствовало моменту!) по Петергофской дороге и вступила на престол. И тут оказалось, что ночь переворота прошла без «главного заговорщика»… Екатерина Воронцова-Дашкова, «движитель» такого исторического события, практически «главное» действующее лицо, не считая императрицы, конечно, – отсутствовала! Екатерина Малая объясняла свое опоздание «на дело» тем, что портной не успел приготовить… ее мужской костюм – а как же без него в такой день? Тем более, что и сама ее влиятельная подруга была одета так же…
На самом деле Дашкова просто проспала переворот, потому что ее никто не предупредил о начале мятежа! Дальновидная Екатерина II, как всегда, приняла собственное решение, не посвящая в детали остальных участников. Когда Екатерина Дашкова поспешила в Зимний дворец, все уже было кончено. Переодеться в мундир она успела уже во дворце и в таком необычном наряде вошла, несмотря на бдительную охрану, в зал, где новоиспеченная императрица Екатерина II совещалась с сенаторами, и принялась шептать императрице какие-то советы, так, словно, все шло по ее задуманным и ею же осуществленным планам. Не так важны были ее советы, как воинственный наряд и доверенность государыни – надо же было всем это вовремя показать: ведь тщеславие и самолюбование были важной чертой характера Дашковой.
Прозрение наступило позже. Как-то раз, войдя в апартаменты государыни на правах приятельницы и главной советницы, Дашкова была неприятно поражена видом развалившегося на канапе Григория Орлова, который небрежно рвал конверты и совершенно наглым образом читал секретнейшие сенатские бумаги. Оказалось, что ближайшая подруга императрицы до этого дня и не подозревала, какую роль и в перевороте, и вообще в жизни Екатерины играет этот знаменитый гуляка… А поняв характер взаимоотношений с государыней, вспыхивает к Орлову неукротимой ревнивой ненавистью. С годами этой ненависти не суждено утихнуть – ладить с фаворитами Екатерины Дашкова так никогда и не научится. Впрочем, вскоре Екатерина Романовна, как и все ее здравомыслящие и дальновидные современники, поймет: на Екатерину II никто не влияет – ей только служат, лучше, если смиренно и преданно.
«Все делается волей императрицы» – писала Дашкова брату в мае 1766 года. Александр Романович Воронцов был в то время посланником в Голландии. Он собирался возвращаться в Россию, чтобы продолжить свою деятельность в Коллегии иностранных дел. И Дашкова, ярая поборница существующей государственности, отговаривает его: «Простите, мой дорогой друг, если дружба и самая большая нежность требуют, чтоб я сказала вам искренно, что вовсе не одобряю ваше желание… Имея какой угодно ум и способности, тут ничего нельзя сделать, т. к. здесь нельзя ни давать советы, ни проводить систему: все делается волею императрицы – и переваривается господином Паниным, а остальные члены коллегии или переводят из газет или переписывают бумаги Панина…»
В том же письме встречаются строки, полные горечи, которые свидетельствуют о начале прозрения, отрезвления и даже разочарования Дашковой в своем еще недавнем кумире: «Маска сброшена… Никакая благопристойность, никакие обязательства более не признаются…»
Классики всегда оказываются правыми, прав и А. С. Грибоедов: «Минуй нас пуще всех печалей / И барский гнев, и барская любовь».
Не заняв первого места в окружении императрицы, удалилась от двора, навлекая на себя неудовольствие Екатерины II «нескромной свободой языка». Дальше ехать было некуда! Через какое-то время, при первой пустячной оплошности Дашковой при дворе (как можно при русских солдатах говорить по-французски?!), Екатерина в ту пору особенно стремилась демонстрировать приверженность всему русскому, Екатерина Великая вежливо, но строго поставила Екатерину Малую на место. Скептицизм императрицы в оценке роли Дашковой привели к их дальнейшему взаимному отчуждению. Эта рана в душе Дашковой не затянулась никогда. Она не простила Екатерине неблагодарности и измены, хотя ни того, ни другого на самом деле не было. Неуступчивость и постоянные язвительные замечания Дашковой в адрес правительства приводят к окончательной размолвке между ней и императрицей. Страшно обиженная Дашкова уехала из Петербурга в подмосковную усадьбу, где занялась хозяйством, которое до основания разорил своими долгами ее рано умерший непутевый муж.
В 1769 году Дашкова под именем госпожи Михалковой отправляется в долгое путешествие за границу, она посетила Германию, Великобританию, Голландию, Францию, Италию, Швецию. Екатерина Дашкова знакомится за границей с Фридрихом II, Вольтером, Дени Дидро и Горацио Уолполом. И там впервые по-настоящему оценивают ее образованность, ум, способность на равных спорить с великими философами и энциклопедистами. Парижские знаменитости выстраиваются в очередь на прием к притягательной своим интеллектом (но, увы, не внешностью) «скифской героине».
Хо?рас Уо?лпол, 4-й граф Орфорд (1717–1797) – английский писатель, основатель жанра готического романа. Младший сын известного премьер-министра, главы партии вигов Роберта Уолпола. По-русски нет единства в передачи его имени: «Хорас Уолпол», Хорейшо Уолпол (Horatio Walpole), «Гораций Уолпол».
Дашкова побывала в Фернее – имении Вольтера. Герой XVIII века, он поразил ее, как и других гостей, своими причудливыми привычками и нарядами. Поездка за границу имела благородную цель – дать сыну Павлу хорошее образование. И для этого она обосновалась в Шотландии, в Эдинбурге. Дашкову поселили в неприступном замке шотландских королей, рядом с покоями Марии Стюарт, что конечно, безумно льстило ее самолюбию.
Известен ее спор с Дидро в 1770 году о невозможности немедленной отмены крепостного права в России.
Дени Дидро (1713–1784) – французский писатель, философ, просветитель и драматург, основавший «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» (1751). Иностранный почетный член Петербургской академии наук (1773).
Вместе с Вольтером, Руссо, Монтескьё, Д’Аламбером и другими энциклопедистами, Дидро был идеологом третьего сословия и создателем тех идей Просветительного века, которые подготовили умы к Великой французской революции.
Чрезвычайно популярный в России писатель и просветитель, во время, о котором идет речь в настоящем издании и много позднее, даже еще в эпоху Пушкина, произношение фамилии писателя было «Дидерот».
До сих пор в экзаменах по истории при поступлении в аспирантуру есть вопросы, посвященные этому прославленному философу и его трудам.
Император Фридрих Великий удостоил Дашкову беседой, хотя и говорил, что в событиях 1762 она была «la mouche vaniteuse du coche» (т. е. «тщеславная муха дилижанса» – намек на басню Лафонтена «Дилижанс и муха»). Несмотря на весь этот скептицизм, за границей за Дашковой утвердилась слава просвещенной женщины своего времени, друга философов.
Жан де Лафонте?н (1621–1695) – французский баснописец.
Басня «Дилижанс и муха» рассказывает о мухе, которая при остановке дилижанса всячески надоедала лошадям, то кусая их, то залезая им в глаза, в то время как пассажиры толкали дилижанс, помогая лошадям выйти на крепкую мостовую. Зато потом муха попросила плату, полагая, что именно благодаря ей дилижанс и тронулся в путь.
Когда она вернулась в Россию, события 1762 года всем казались давней историей. Людская память короткая, а дворцовая – тем более. По приезде Екатерина Малая возобновила свои литературные связи, вступила в Вольное общество любителей российской словесности при Московском университете, учрежденное в 1771 году.
В 1776 она отправляется во вторую поездку по Европе и на три года задерживается в Эдинбурге, центре шотландского Просвещения. Затем она посещает Ирландию, Англию, Италию и Австрию. Вернувшись в 1783 году в Санкт-Петербург, она примиряется с императрицей, та очень тепло принимает когда-то подругу и единомышленницу. Однако вскоре «заклятые» подруги вновь ссорятся, и княгиня вновь уезжает в Москву. Обнаружив в себе страсть к родному языку и российским древностям, она собирает вокруг себя кружок единомышленников и выпускает журнал.
О последних годах жизни Дашковой, совпавших с первым десятилетием нового века, рассказывают воспоминания Мэри Брэдфорд и сестры ее Кэтрин Уильмот. Особенно ценны свидетельства Мэри. Она поехала в Россию по совету своей родственницы на год или два, а прожила у Екатерины Романовны целых пять лет, оставив ценнейшие записки и письма, позволяющие проследить жизнь «железной» Катрин.
Мэри рисовали портрет старой тиранки с необузданным нравом, скупой до неприличия. Говорили, что она собирает и рассучивает старые, потускневшие аксельбанты, а витки продает. Говорили также, что это отшельница, живущая в угрюмом уединении, которое изредка нарушается старыми екатерининскими вельможами, собирающимися за карточным столом, где идет далеко за полночь большая игра (и Екатерина Малая приходит в ярость, если ей случается проиграть).
Все это так не вязалось с романтическим образом, который сложился у Мэри под влиянием рассказов очевидцев переворота о юной героине, скачущей с саблей наголо впереди войска, что молодая англичанка совсем растерялась и чуть было не повернула назад, так и не доехав до Москвы.
Знакомство с Дашковой опровергло обе эти легенды.
Мэри описывает женщину с открытым и умным лицом, одетую в глухое черное платье с серебряной звездой на левой стороне груди, с выцветшим шелковым платком на шее и белым мужским колпаком на волосах. Может быть, ее внешний облик и показался девушке странным, но «прием ее был так ласков, искренен, тепл и в то же время важен, что я тотчас почувствовала самую горячую любовь к ней… Княгиня очень деликатно напомнила мне о знакомых людях и обстоятельствах, перенесла на минуту в Англию своим прекрасным разговором на простом, но сильном английском языке…».
Мэри Уильмот стала последней привязанностью Дашковой, заполнив хоть отчасти ту пустоту, которую образовал в жизни Екатерины Романовны разлад с собственными детьми.
«Моя русская мать» – так называет Мэри Екатерину Романовну в письмах и воспоминаниях.
Дашкова хоть и отдалилась от двора и светской жизни, в те годы считалась первой московской знаменитостью – ее всюду встречали с поклонами и почестями, к которым, надо сказать, при всем своем уме она не оставалась равнодушной. На балы Екатерина Романовна любила приезжать первой. Иногда и свечи еще не были зажжены, а она уже нетерпеливо расхаживала по залу, приводя тем самым в трепет хозяев.
Приведем несколько цитат из писем Кэтрин сестре, они как нельзя более полно рисуют портрет удивительной женщины.
Кэтрин Уильмот писала из России: «…Никто, каков бы ни был его чин, не смеет сесть в присутствии ее, если она не попросит; в нередко случается, что она не позволяет; я видела однажды с полдюжины князей, простоявших в продолжение всего визита. Дашковой, кажется, никогда не приходило в голову притворяться в своих чувствах… Она режет правду как хлеб, нравится ли это другим или нет – для нее все равно; к счастью, природа дала ей чувствительное и доброе сердце, иначе она была бы общественным бичом».
«Когда мы оставались дома, – вспоминает Мэри, – у княгини была свои собрания; здесь присутствовали знаменитости екатерининского века, осыпанные бриллиантами, звездами, полные былых придворных воспоминаний, говорившие о своих похождениях и заслугах, и в это время, казалось, они молодели. Я с удовольствием смотрела на княгиню в кругу ее современников: простота ее одежды, свежесть лица, отмеченного выражением истины, достоинства и самоуважения, резко отличали ее от этих красных и белых фигур, покрытых драгоценными камнями и украшениями…».
И еще из писем, что Кэтрин Уильмот, писала о Екатерине Романовне своей сестре: «Она учит каменщиков класть стены, помогает делать дорожки, ходит кормить коров, сочиняет музыку, пишет статьи для печати, знает до конца церковный чин и поправляет священника». Поправляет священника! Можно представить себе, как тяжело было жить с такой женщиной ее близким и слугам. «Железобетона тогда не изобрели, а железобетонный характер у Дашковой уже был». И горе было тому, кто ее ослушается. Как-то раз в имении Кирьяново две соседские свиньи забрались в цветник Дашковой. Возмущенная этой наглостью, Дашкова приказала своим холопам зарубить несчастных хрюшек. Соседи подали на нее в суд. Дашкову оштрафовали на 60 рублей. Петербург умирал со смеху, а Екатерина II вывела Дашкову в своей комедии «За мухой с обухом» в роли госпожи Постреловой, хвастливой и высокомерной.
Двор ликовал, а страдания Дашковой были безмерны.
Воспоминания обеих сестер полны удивления неутомимостью Дашковой и разнообразием ее занятий. В начале века Екатерина Романовна была увлечена хозяйственными хлопотами: постройкой домов (чертежи к этим постройкам она всегда «рисовала» сама), театром, больницей, манежем, оранжереями – приумножением своего уже очень большого в ту пору капитала; деловой корреспонденцией, а также перепиской с учеными, родными, друзьями; собственными литературными трудами. В воспоминаниях и письмах Уильмот в Англию сохранились не только любопытные подробности, но подчас и наблюдения более глубокие. Одно из них – об отношении Дашковой к религии – высвечивает новую грань этой сложной натуры. В кругу близких, рассказывает Мэри, Екатерина Романовна признавала, что считает многие догматы православной церкви совершенной выдумкой, а духовенство – подчас невежественным и безнравственным.
«…За всем тем она плакала во время церковной службы, и эта смесь суеверия с светлыми понятиями придавали ей поэтический характер; противоречия еще сильней оттеняли ее мощные и разнообразные силы».
Московский дом Дашковой на Никитской, в «приходе Малого Вознесения» (на этом месте теперь стоит здание Консерватории) был построен по ее собственному плану. Комнаты, как свидетельствует Мэри, были «изящно убраны и теплы», что, надо сказать, особенно обрадовало обеих путешественниц, непривычных к русским морозам.
На стенах висели картины, нарисованные самой хозяйкой, в некоторых комнатах стояли фортепьяно, было много книг и цветов. (Садом и оранжереей Екатерина Романовна неутомимо занималась до конца своих дней). Сохранилось ее шутливое письмо брату, относящееся к 1800 году, «Репорт от Вашего аглинского садовника Дашкавой», где вслед за самим «репортом» об окончании работ по разведению сада в селе Андреевском (поместье А. Р. Воронцова) шел длинный список практических рекомендаций, поражающих профессиональной осведомленностью.
Богатый духовный мир Дашковой, разнообразие ее интересов приоткрываются в ее письмах. В них обсуждаются политические, военные, светские новости, комментируются сообщения печати, русской и иностранной, новые достижения науки, медицины… Все эти сведения достаточно убедительно опровергают очередной исторический казус, где княгиня Дашкова выступает в роли маленькой, злобной и неудовлетворенной женщины. Сложный характер часто свидетельствует о том, что он просто есть!
Дашкова в одном из писем, адресованном Мэри Уильмот вспоминает характеристики, которыми наделяли ее «портретисты»: ее изображали самолюбивой, тщеславной, жестокой, беспокойной, алчной. Опровергая одно за другим эти обвинения, она заканчивает свое письмо таким признанием: «Наконец, вспомните, после мужа земным моим идеалом была Екатерина; я с наслаждением в пылкой любовью следила за блистательными успехами ее славы в полном убеждении, что с ними неразрывно соединяется счастье народа… Считая себя главным орудием революции, близкой участницей ее (Екатерины) славы, я действительно при одной мысли о бесчестии этого царствования раздражалась, испытывала волнение и душевные бури, и никто не подозревал в этих чувствах ни энтузиазма, ни истинного побуждения. Вспомните также о лицах, окружавших императрицу; это были мои враги с первого дня правления ее, и враги всесильные. После этого легко понять, за что и почему мои портретисты обезобразили Вашего друга, исказили истинные черты моего образа.
Мои знакомые и слуги, я уверена, отнюдь не могут обвинить меня в жестокости. Знаю только два предмета, которые были способны воспламенить бурные инстинкты, не чуждые моей природе: неверность мужа и грязные пятна на светлой короне Екатерины II.
Что же касается до скупости, кажется, нет надобности говорить, что этот порок свойствен только низкому уму, пошлому сердцу… Прощайте: простите моим клеветникам, пожалейте или презирайте их вместе со мной…».
Лукавит ли Екатерина Малая, обеляя себя перед потомками или искренне верит в то, что пишет, желая убедить и современников и впоследствии будущих читателей?
«Записки» Дашковой не историческое исследование. Ученый найдет в них фактические неточности, они субъективны и по многим оценкам, и по отбору материала; среди обширной мемуарной литературы есть произведения, которые рисуют несравненно более широкую картину русской действительности XVIII в. И все же это замечательный памятник культуры XVIII столетия, в равной мере принадлежащий и истории, и литературе, образец русского сентиментализма, с характерным для него стремлением к самопознанию и неприятием окостеневших норм действительности.
Понятно, что в силу особенностей характера Дашковой, не простыми были и ее отношения с детьми. В ней все было чересчур – чересчур твердая, чересчур волевая, деспотичная. Своим неусыпным надзором Дашкова подавила характер сына Павла: он вырос европейски образованным, но слабым и склонным к питию человеком. А когда он женился тайно от матушки на дочери приказчика, гневу и горю Дашковой не было предела – как же, опозорил знаменитый княжеский род! Еще хуже обстояло дело с дочерью Анастасией. Скандалы с мужем, бесконечные долги; ее даже взяли под надзор полиции. В конце концов Дашкова прекратила с ней всяческое сношение, лишила дочь наследства и в завещании запретила ей даже подходить к своему гробу. Но это все впереди, а пока Дашкова наслаждается поездками по заграницам, общению с видными учеными и вынашивает планы дальнейшего служения отечеству.
Слава Дашковой как первой русской образованной женщины дошла до Петербурга раньше, чем она сама пересекла границу, и прагматичная Екатерина решила ее снова использовать – сделала директором Петербургской Академии наук, учрежденной по ее докладу и на основе разработанного ею устава Российской академии. Это был очень важный пост, тут был нужен глаз да глаз! А он-то и был у нашей железной леди. В 1783 году она была назначена директором Санкт-Петербургской Академии наук, которую и возглавляла до 1794 года. По словам Дашковой, предложение императрицы возглавить Академию было для нее полной неожиданностью, и она долго, но тщетно отказывалась от такого назначения. Разумеется, Екатерина Романовна слегка лукавит, этакое, знаете ли, кокетство знающей себе цену женщины. Ну никак не хотелось ей быть на вторых ролях!
Но надо отдать ей должное, Дашкова заметно оживила научно-просветительскую и издательскую деятельность Академии, улучшила хозяйственную часть, добилась уплаты необходимых Академии сумм, одновременно расплатившись с важнейшими долгами. А это всегда не самая благодарная часть работы, весьма необходимая, но зачастую не видная. При ней была возобновлена деятельность общедоступных курсов по математике, физике, минералогии, естественной истории. В 1783–1784 годах она руководила журналом «Собеседник любителей российского слова», в котором участвовали Г. Р. Державин, Д. И. Фонвизин, Я. Б. Княжнин, М. М. Херасков, В. В. Капнист – цвет тогдашней литературы, мастера слова, заложившие основы русской литературы и словесности, – и другие известные писатели того времени. Сама Дашкова опубликовал на страницах «Собеседника» свои «Были и Небылицы» и «Записки касательно русской истории». «Благородная Россиянка» – под таким псевдонимом выступала Дашкова в журнале «Собеседник любителей российского слова». Журнал выходил ежемесячно и печатался в количестве 1850 экземпляров (число по тому времени огромное). В 1786 году при Академии наук стал выходить журнал «Новые ежемесячные сочинения». По инициативе Дашковой было издано собрание сочинений М. В. Ломоносова, переиздано «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова, продолжена публикация «Дневных записок» И. И. Лепехина.
Степан Петрович Крашенинников (1711–1755) – русский ботаник, этнограф, географ, путешественник, исследователь Сибири и Камчатки, автор знаменитой книги «Описание земли Камчатки» (1756).
Адъюнкт натуральной истории и ботаники Петербургской Академии наук (1745). Первый русский профессор натуральной истории и ботаники Академии наук (1750). Ректор Университета Академии наук и инспектор Академической гимназии (1750).
Иван Иванович Лепехин (1740–1802) – русский ученый-энциклопедист, путешественник, естествоиспытатель, лексикограф, академик Петербургской академии наук (1771).
Понукала она и архитектора Джакомо Кваренги – поскорее построить новое здание Академии на берегу Невы. Заодно Кваренги возвел госпоже директору дачу в Кирьяново, хотя она писала, что спланировала усадьбу сама.
Джа?комо Антонио Доме?нико Кваре?нги, в старом написании Гваренги (1744–1817) – архитектор и ведутист (жанр живописи с детальным изображением пейзажа) итальянского происхождения, едва ли не самый плодовитый представитель палладианства (форма классицизма) в русской архитектуре. Многие здания, построенные им, дошли до наших дней: в Санкт-Петербурге – усадьба «Кирьяново», дача Е. Р. Дашковой – пр. Стачек, 45; Малый гостиный двор – улица Ломоносова, 2, Смольный институт; в Москве – Старый гостиный двор – улица Варварка, 3, торговые ряды на Красной площади (не сохранились) и во многих других городах – Риге, Брянске, Новгороде.
Да и вообще, на общественном поприще дела шли куда лучше, чем в личной жизни. В 1783 году по инициативе Дашковой было основано новое учреждение – Российская академия, которая, в отличие от «большой» Академии, была ученым собранием, занимавшимся проблемами русского языка. Ее здание до сих пор стоит на Васильевском острове Санкт-Петербурга, и каждый знаток русского языка снимает перед ним шляпу.
Главной задачей Российской академии стало составление первого словаря русского языка и его грамматики. Заслуга Дашковой в этом деле огромна. Благодаря ее хватке, воле и решительности словарь составили всего за шесть лет, и без него представить существование русского языка ныне невозможно. Как директор Академии наук Дашкова курировала издание журнала «Новые ежемесячные сочинения» (1786–94), в котором печатались статьи по истории, языкознанию, географии. Сама Дашкова напечатала в нем материалы, связанные с Французской революцией, в которых было резкое неприятие происходившего во Франции, где, по ее мнению, «озлобление и борьба партий» привели к разрушению идеалов просветителей.
Также при ее поддержке выходил сборник «Российский Феатр, или Полное собрание всех российских феатральных сочинений». (Феатр, феатральный (устар.) – театр, театральный. – Ред.).
Но к концу царствования Екатерины II дела Дашковой в Академии пошли похуже. Императрица была напугана событиями во Франции и опасалась малейшего намека в печати на революцию, республику и т. п. А тут в издании Академии вышла пьеса Княжнина «Вадим Новгородский», в которой воспевалась республиканская вольность. Дашкова, по-видимому, не прочитала пьесы заранее, и сама императрица ей «вымыла голову».
Яков Борисович Княжни?н (1740/42–1791) – один из крупнейших драматургов русского классицизма. В 1780-е и 1790-е княжнинские пьесы, как оригинальные, так и переводные, составляли основу репертуара русских театров. Его произведения проникнуты пафосом патриотизма, а в последней пьесе «Вадим Новгородский» заявлена тема тираноборчества. Это произведение стало одной из мишеней екатерининской реакции 1790-х.
Словом, Дашковой были недовольны, да и она была недовольна всем и вся. Вообще, надо сказать, ее характер к старости совсем испортился. Суровая, капризная женщина, не терпевшая иных кроме своего мнений, вызывала у слуг и подчиненных страх, а при дворе и в городе смех. Дашкова была умна и видела все это, но не могла справиться со своей противоречивой натурой. Наконец, она подала в отставку, которую тотчас приняли. А потом умерла Екатерина II, и вступивший на престол ее сын Павел I припомнил Дашковой 1762 год и заслал ее за можай – в дальнюю деревню. Ее выслали в имение Коротово Новгородской губернии. Ей пришлось прожить в крестьянском доме, в тесноте, несколько месяцев, но она несла свой крест мужественно и гордо.
Уже после смерти Павла I Дашкова жила попеременно в Москве и Санкт-Петербурге, занималась хозяйственной деятельностью, вела обширную переписку, сотрудничала в журналах «Друг просвещения» (1804–1806), в 1808-м – в «Вестнике Европы», «Русском вестнике» и других журналах под разными псевдонимами. Последние годы жизни Дашкова провела в своем подмосковном имении, посвящая время писанию мемуаров – знаменитых «Записок княгини Дашковой». Она писала их для сестер Уильмот, о которых уже упоминалось, единственных человеческих существ, которых она любила на свете, любила так же экзальтированно и демонстративно, как ненавидела весь остальной свет.
«Записки», естественно, чрезвычайно пристрастны и субъективны, верить им нельзя. Но она писала их, чтобы вновь вернуться к 1762 год, чтобы хотя бы на бумаге подправить прошлое, изменить его, доказать, что она была права, что ее обидели, недооценили. Несмотря на недостоверность в изложении исторических фактов, они содержат интересные сведения о времени царствования императрицы Екатерины II, о московской жизни XVIII в. И вот что удивительно: уже давно умерли участники «революции» 1762 г., уже давно умерла Екатерина II, уже Наполеон стоит у границ России, а Екатерина Малая все спорит и спорит с Екатериной Великой и со всем миром заодно. Зачем? Дашкова остается Дашковой – честолюбие, гордыня родились раньше нее. «Записки» Дашковой («Mon Histoire», 1804–1806), освещающие основные события 1750–1783 годов, дворцовый переворот 1762-го, характеристики Екатерины II, Павла I, Жан-Жака Руссо, Дидро и других участников и свидетелей тех событий были впервые опубликованы на русском языке в 1859 году А. И. Герценом в Лондоне.
На предложение членов Российской академии в 1801 году вновь занять место президента ответила отказом. Время ее прошло, и она понимала это.
Княгиня Дашкова в ожидании кончины, сделала распоряжения, которые и тут указывали на ее деловитость. Она привела в порядок свой естественный кабинет, собранный большей частью во время путешествий по Европе, и подарила его Московскому университету. На память о себе она отправила многим лицам разные вещи – несколько редкостей императору и двум императрицам, от которых получила дружеские письма.
В ожидании смерти она составила и свое духовное завещание, в котором предусмотрела много практических вопросов. Так, в письме к душеприказчикам она просила на погребение пригласить только двух священников с духовником. «Дать им по усмотрению, но не более 200 руб. всем, а тело погребсти в Троицком». Именно в Троицком гостила Мэри Уильмот, именно оттуда она писала свои знаменитые письма.
Указанным в духовной девкам, служившим при ней, княгиня давала отпускные «вечно на волю» и с награждением годовым жалованьем.
Дочь свою Щербинину она лишила наследства, назначив ей лишь ежегодные, довольно скромные денежные выдачи. Не отступилась от решения, принятого ею много лет тому назад ни на шаг. «А как по запальчивости нрава дочери моей Настасьи Михайловны Щербининой, – откровенно объяснялось в завещании, – изъявлявшей противу меня не только непочтение, но и позволявшей себе наносить мне в течение нескольких месяцев огорчения и досады, – то я от всего движимого и недвижимого имения моего ее отрешаю!»
В декабре Дашкова, уже больная и слабая, переехала в Москву.
Дашкова скончалась 4 января 1810 года и была погребена в храме Живоначальной Троицы в селе Троицком в Калужской губернии, как она и завещала.
Менялись времена, монархи, нравы. Но несгибаемый характер Екатерины Малой, «Благородной Россиянки» остался непреклонным. Последней просьбой, обращенной к новому царю Александру, стала воля умирающей: дочери к гробу ее не подпускать. В полном одиночестве, в бедности и запустении, брошенная всеми, среди крыс, бывших единственными собеседницами, закончила свою жизнь некогда известная всей Европе образованнейшая женщина своего времени.
К концу XIX века следы надгробия были практически затеряны. 22 октября 1999 года по инициативе МГИ им. Е. Р. Дашковой надгробие было восстановлено и освящено архиепископом Калужским и Боровским Климентом. Установлено место, где она была погребена: «в трапезной части церкви, в левой стороне трапезной, против столба», в ее северо-восточном углу в склепе, расположенном под полом. Устройство усыпальницы представителей княжеских родов в храме соответствовало русской мемориальной традиции. На стене трапезной между вторым и третьим окнами была помещена медная доска, на которой был текст эпитафии, составленный племянницей Дашковой Анной Исленьевой: «Здесь покоятся тленные останки княгини Екатерины Романовны Дашковой, урожденной графини Воронцовой, штатс-дамы, ордена Св. Екатерины кавалера, Императорской Академии наук директора, Российской Академии президента, разных иностранных Академий и всех российских ученых обществ члена. Родилась 1743 года марта 17, скончалась 1810 января 4. Сие надгробие поставлено в вечную ей память от приверженной к ней сердечной и благодарной племянницы Анны Малиновской, урожденной Исленьевой».
Исленьевы – русский дворянский род одного происхождения с Аксаковыми, Воронцовыми, Вельяминовыми; родоначальник их, легендарный князь Шимон Африканович, будто бы племянник Гакона Слепого, короля норвежского, выехал при великом князе. Ярославе Владимировиче «из варяг» в Киев. Его потомок Горяин Васильевич Вельяминов, по прозванию Истленье, был родоначальником Исленьевых.
В настоящее время церковь восстановлена, на могиле поставлена надгробная плита.
Такова история Екатерины Романовны Воронцовой, в замужестве Дашковой. Женщины, которой традиционно принято восхищаться, как чрезвычайно умной, образованной, передовых взглядов. Первая женщина президент Академии наук, для которой написала «собственноручно» устав и инициатором учреждения которой она и являлась. Женщина, которая стремилась сыграть главную роль своей эпохи, но была отчаянно несчастлива в личной, да, пожалуй, и не только, жизни. Образ такой яркой личности, разумеется, не укладывается в прокрустово ложе ходячих заповедей и доктрин. Одно можно сказать наверняка, жизнь и судьба Екатерины Воронцовой-Дашковой сама по себе эпоха, эпоха человека неординарного, образованного и замечательного во многих отношениях.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.