НА ЮЖНОМ КРЫЛЕ СОВЕТСКИХ ВОЙСК
НА ЮЖНОМ КРЫЛЕ СОВЕТСКИХ ВОЙСК
К концу октября 1944 года советские войска, разгромив под Яссами и Кишиневом фашистскую группировку, развернули наступление в Венгрии. Возглавляемый маршалом Малиновским 2-й Украинский фронт раскинул свои боевые крылья почти на восемьсот километров. Северное крыло соседствовало с 4-м Украинским фронтом, нацеленным на Чехословакию, а южное сблизилось с войсками 3-го Украинского фронта маршала Толбухина, ведущими бои в Югославии.
Перед нашими войсками оборонялась сильная группа армий «Юг», возглавляемая генерал-полковником Фриснером. Первый боевой опыт он приобрел еще в Первую мировую войну, затем верой и правдой служил кайзеровской Германии, позже — гитлеровскому вермахту. С началом войны с Россией участвовал во многих боях на Восточном фронте. Летом 1944 года стал командующим группой армий «Южная Украина», позже преобразованной в группу армий «Юг».
Стремясь не допустить советские войска на территорию Венгрии, Фриснер сосредоточил свои главные силы в Карпатах против войск 4-го Украинского фронта генерала Петрова и 2-го Украинского фронта Малиновского. Это были две немецкие и две венгерские армии, хорошо вооруженные, боеспособные.
Поначалу спланированная штабом Малиновского операция шла с трудом. Предугадывая замысел, немецкие и венгерские дивизии подготовленными контрударами отражали попытки прорвать оборону. Не помогали даже удары 6-й гвардейской танковой армии, сокрушавшей до того укрепленные узлы сопротивления. Поступавшие из армий итоговые донесения были безуспешны. Лишь однажды командарм Манагаров, чьи дивизии действовали на второстепенном направлении, доложил, что его 53-я армия, взаимодействуя с гвардейской конно-механизированной группой генерала Плиева, сумела прорваться на венгерскую территорию, захватив там небольшой населенный пункт.
Допоздна маршал Малиновский с ближайшими помощниками изучал обстановку, запрашивал подчиненных командиров и в итоге пришел к выводу о необходимости переноса главного удара на участок армии Манагарова.
— Но там недостаточно танков, артиллерии, подвижных средств, — высказался начальник штаба Захаров. — Может, перевести сюда танковую армию?
Генерал Захаров в военных делах слыл знатоком. Под его руководством разрабатывалась не одна боевая операция армейского и фронтового масштаба, завершившиеся разгромом неприятельских сил.
— Сейчас это делать нельзя, — отверг предложение Малиновский. — Преждевременным перемещением мы раскроем новое направление главного удара. Танки введем в сражение в самый последний момент.
— Может, воспользоваться конно-механизированными группами? — спросил Захаров.
Во фронте имелись две такие группы. Одной командовал генерал Плиев, основу ее составлял 4-й гвардейский Кубанский казачий корпус. Второй была группа генерала Горшкова с 5-м гвардейским Донским казачьим корпусом.
— Группу генерала Горшкова не трогать. Она втянута в трудные бои. А вот кубанцев нужно немедля задействовать. Как только подойдут танкисты армии Кравченко, они должны самостоятельно прорвать оборону противника и уйти в глубину вражеского расположения. Плиев — мастер на такие дела, — заключил командующий фронтом.
В конце совещания он потребовал срочно сообщить в Ставку об изменениях и попросить утверждения решения. Донесение тут же направили в Москву.
Первым, к кому оно попало в руки, был заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Жуков. Ознакомившись с документом, он заключил: «Проводимое Малиновским лобовое наступление ведет к затяжным боям и дает противнику возможность спокойно устроить оборону на своем участке». Маршал Жуков поддержал предложение командующего фронтом о переносе главного удара. Ставка приказала готовить операцию, которую позже назовут Дебреценской.
Утром 6 октября после короткой артиллерийской и авиационной подготовки 53-я армия и конно-механизированная группа перешли в наступление. В первый же день они прорвали оборону противника, а к исходу третьего дня продвинулись на глубину 100 километров.
Введенная в сражение 6-я гвардейская танковая армия генерала Кравченко на подступах к городу Орадео-Маре встретила упорное сопротивление и вынуждена была закрепиться. Маршал Малиновский приказал генералу Плиеву оказать танкистам помощь. Наступавшая на северо-запад конно-механизированная группа развернулась в обратном направлении и атаковала противника с тыла. В результате этого маневра город Орадео-Маре был взят. В тот же день в Москве прогремел салют. Первыми в приказе Верховного Главнокомандующего среди отличившихся войск были казаки-кавалеристы генерала Плиева.
Добившись успеха, ударная группировка продолжила наступление на Дебрецен. Развернулись ожесточенные бои. Обстановка вынудила противника начать отвод своих войск.
С целью усиления группы генерала Плиева ей были подчинены донские казаки, возглавляемые генералом Горшковым. Теперь казаки представляли значительную силу. Взаимодействуя с 6-й гвардейской танковой армией, они повели решительное наступление на крупный промышленный центр Венгрии город Дебрецен.
В результате обходного маневра конницы и танковых соединений с фронтальной атакой 20 октября город был взят. В приказе Верховного Главнокомандующего отмечались умелые действия кубанских и донских казаков, а также дивизии генералов Головского, Сланова, Григоровича, Крутовских, Куца и других казачьих военачальников.
Эти же соединения через два дня были вновь отмечены в приказе Верховного за овладение городом Ньиредьхаза.
В ходе 23-дневного наступления войска 2-го Украинского фронта нанесли тяжелое поражение группе армии «Юг» и продвинулись в глубь Венгрии на 150–270 километров.
Реабилитируя себя за поражение, командующий немецкой группы армий «Юг» генерал Фриснер 27 октября направил начальнику генерального штаба генералу Гудериану письмо. В нем он писал:
«Глубокоуважаемый господин Гудериан! Я хотел бы обратить Ваше внимание на следующие четыре момента, характеризующие обстановку. Я обращаюсь к Вам письменно, дабы подчеркнуть их значение.
1. Непрерывные тяжелые бои, которые мы сейчас ведем, легли тяжелым бременем на плечи моей группы армий. Вверенные мне войска вынесли на себе всю тяжесть боев на наиболее опасных участках. Естественным следствием этого явились потери и прежде всего физическое переутомление людей. Если в ближайшее время нам не будет оказана помощь людьми и техникой, произойдет перенапряжение сил, и тогда следует ожидать новых поражений и неудач. Этого я хотел бы избежать.
Этот вопрос приобретает особо важное значение, если после завершения отхода нам вновь придется перейти к решительным оборонительным действиям на Тиссе. Мы уже теперь ломаем голову над тем, чем мы займем и чем будем удерживать предназначенной группе армии фронт обороны, если не получим новых подкреплений.
Я знаю, что Вы сами находитесь в затруднительном положении, что у Вас много и других «опасных участков», и тем не менее я считаю своим долгом представить Вам состояние дел в том виде, в каком они находятся сейчас.
2. Я испытываю высочайшее беспокойство за боеспособность и моральное состояние всех венгерских войск за немногим исключением. Это беспокойство становится сейчас еще более острым, поскольку яснее выявляются признаки того, что закончившие сосредоточение войска и танки противника в ближайшие дни перейдут в наступление против венгерских войск, находящихся на рубеже Тиссы и западнее ее.
Уже теперь можно предсказать, что венгры не смогут долго продержаться. Сил 24-й танковой дивизии и 4-й полицейской дивизии СС, находящихся в боевой готовности, будет недостаточно, чтобы не допустить развала фронта обороны венгерских войск. Следовательно, если я не получу в свое распоряжение дополнительно еще какое-либо немецкое соединение для поддержки войск 3-й венгерской армии, то следует ожидать, что противник сомнет венгров и очень быстро овладеет Будапештом.
Венгерские силы, предназначенные для обороны Будапешта, также не являются даже приблизительно достаточными для того, чтобы отразить мощное наступление противника, не говоря уже вообще о низком боевом духе венгерских войск. Одна немецкая пехотная дивизия, будучи включенной в состав 3-й венгерской армии в качестве костяка, смогла бы предотвратить многие беды.
3. Я постоянно выезжаю на линию фронта и пришел к твердому убеждению, что продолжительная оборона на рубеже Тиссы явилась бы не только неосуществимой, но и нерациональной мерой. Удержать рубеж обороны по Тиссе имеющимися у нас силами нельзя, поскольку оборона построена на равнинной местности, а войск не хватает. Я все больше прихожу к выводу, что войскам 8-й немецкой и 1-й венгерской армий необходимо немедленно отойти за Тиссу, еще до того, как войска противника подойдут к реке, занять оборону по отрогам гор с тем, чтобы использовать имеющиеся здесь условия для огневого воздействия, особенно в том случае, если противник форсирует Тиссу и должен будет преодолевать ровную, как скатерть, равнину.
4. Минувшие бои в Карпатах, как и бои, ведущиеся ныне на равнине, несмотря на все муки, недостатки и трудности, несомненно, принесли нам и немалые успехи.
Наши сравнительно слабые и все время уменьшающиеся силы сумели уничтожить большое количество войск противника. Если бы этого не было, то и нас бы не было там, где мы сражаемся сейчас.
Этими успехами мы обязаны исключительным усилиям немецких войск и умелому руководству ими. Мне хотелось бы еще раз подчеркнуть это обстоятельство…
Фриснер».
Успешное проведение Дебреценской операции создало предпосылки к активным действиям в междуречье Тиссы и Дуная войскам левого крыла фронта Малиновского. Наступавшая там 46-я армия захватила 21 октября на реке Тисса плацдарм, на который была переброшена и 7-я гвардейская армия. Открывался путь к Будапешту.
На Балканах возникла кризисная обстановка, заставившая Верховного Главнокомандующего Народно-освободительной армии Югославии маршала Тито обратиться за помощью к правительству Советского Союза, а в двадцатых числах октября приехать в Москву.
На состоявшихся переговорах было решено для помощи Народно-освободительной армии ввести на территорию Югославии советские войска. Совместными усилиями с армией Тито они должны были разгромить немецко-фашистские силы.
Для проведения намеченной операции от 3-го Украинского фронта привлекалась 57-я армия генерала Гагена и 4-й гвардейский механизированный корпус генерала Жданова. Содействовать им должен был 10-й гвардейский стрелковый корпус 46-й армии 2-го Украинского фронта.
Таким образом, три армии двух Украинских фронтов реально угрожали Будапешту. В связи с этим в столице Венгрии резко обострилась обстановка.
Поняв, что немецкая армия не в состоянии защитить Венгрию от вторжения советского воинства, президент Хорти во второй половине дня 15 октября обратился к державам антигитлеровской коалиции с предложением заключить перемирие.
Венгерский диктатор обосновал свой шаг тем, что Германия не выполнила союзнические обязательства и не оказала обещанную Венгрии помощь в обороне страны. Кроме того, он обвинил Германию во вмешательстве во внутренние дела Венгрии. Хорти заявил, что он получил достоверные сведения, что немецкие отряды особого назначения намерены совершить насильственный переворот и превратить территорию страны в театр арьергардных боев германской империи.
Хорти правил страной почти четверть века. Когда-то бравый адмирал, флигель-адъютант престарелого императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, за долгие годы сам превратился в старца. И хотя править страной в семьдесят шесть лет было нелегко, он не собирался уступать кому бы то ни было власть. Не помогли даже уговоры самого Гитлера о передаче власти в Венгрии немецкому ставленнику Салаши.
Тогда фюрер вызвал небезызвестного Отто Скорцени:
— Скорцени, я поручаю вам важное дело. В Венгрии беспорядок, хаос. Регент страны Хорти потерял бразды правления в стране. Его нужно доставить сюда, в Германию. Одного, но лучше с семьей. Делайте все возможное и невозможное. Вылетайте в Венгрию немедленно. Необходимую помощь вам там окажут.
Скорцени сообщили, что в Будапешт уже заслан специальный диверсионный отряд и там его готов принять немецкий генерал Штольц. Он вылетел из Берлина незамедлительно, однако из-за непогоды попал в Будапешт под вечер. Проголодавшись, приказал везти в офицерскую столовую.
— Послушай, дружище, — обратился Скорцени к интендантскому майору. — Скажи, чтоб принесли хотя бы сосисок.
Тот с недоумением спросил:
— А где карточки? Без них тут не получите и ломоть хлеба.
Но тут, на счастье, появился генерал Штольц и пригласил гостя к себе на ужин.
— Вас, конечно, интересует обстановка в Венгрии, — начал Штольц. — Положение в стране далеко не такое, какое хотелось бы нам иметь. Мы утрачиваем союзника. Если не принять решительные меры, Венгрия непременно переметнется к англичанам и американцам. Я имею в виду прежде всего регента Хорти. Несколько иного курса придерживается правительство во главе с премьером Салаши. Это наш, преданный рейху человек. Но в народе он не очень популярен. В венгерской армии брожение и не только среди нижних чинов, но и генералитета. Перешел на сторону русских командующий 1-й венгерской армии, переметнулся к ним и начальник генерального штаба Вереш. Умчался, подлец, на том самом «Мерседесе», который недавно ему подарил генерал Гудериан. Растет дезертирство. Наш союзнический долг — удержать Венгрию от развала любой ценой. Она должна оставаться в нашей упряжке. Страна нам нужна не только как военная сила, но и как источник горючего.
— Что нужно делать?
— Необходимо убрать Хорти. Это во-первых. Потом вместо него посадить в президентское кресло Салаши. Но это уже не ваша забота. Вам же предстоит сделать главное: ссадить с поста Хорти и отправить его подальше от Венгрии, в Берлин.
Штольц и Скорцени допоздна вели разговор, обсуждая варианты предстоящих действий. Наконец план был разработан.
— Теперь за дело! — Хозяин поднял рюмку. — Уверен, что вы справитесь с ним успешно. Сейчас вызову офицера, он проводит вас в гостиницу.
Каково же было удивление Скорцени, когда в прихожей возник тот самый майор, который потребовал от него продуктовые карточки.
Смущенный интендант молчал, невпопад козырял, извиняясь. Тогда, чтобы до конца его донять, Скорцени извлек врученную фюрером бумагу.
— Прочитай, дружище, и впредь не скупись.
Майор с округленными глазами прочитал: «Следует оказывать содействие всем службам рейха штандартенфюреру Скорцени, выполняющему задание особой важности». Увидев подпись самого Гитлера, побледнел.
В Берлине перед отъездом Скорцени подробно рассказали о сыне Хорти, через которого можно было добиться успеха. Дело в том, что еще раньше в Венгрию был заброшен немецкий агент, который сблизился с Хорти-младшим. Выдавая себя за рьяного патриота Венгрии, агент Эберт вошел к нему в доверие. Их часто видели вместе на званых приемах, пирушках.
В тот день «друг Эберт» предложил молодому Хорти поехать в веселое заведение и провести там ночь. Предложение было принято, и в условленный час они покатили туда на автомобиле.
Но едва он углубился в темные улицы окраины столицы, как машину остановил военный патруль.
— Документы! — потребовал офицер.
— Мы не обязаны предъявлять! — воспротивился Хорти. — Вы знаете, кто я?
— Сейчас узнаем, — отвечал патрульный начальник и приказал задержанных силой пересадить в военную машину.
Все было сделано быстро и, главное, без свидетелей.
Продержали арестованных в комендатуре всю ночь, а наутро сын регента предстал перед Скорцени.
— Мы узнали, кто вы. Готовы извиниться, если б только не одно обстоятельство, — загадочно произнес немец.
— Какое обстоятельство? О чем вы говорите?
— Вы знаете, кто ваш приятель, этот Эберт?
— Он — немец. Испытанный друг моей родины!..
— Нет, он совсем не тот, за кого себя выдает. Он — партизан Югославии. Прибыл из Суботицы. Его резиденция в Кишкунхалаше…
— Этого не может быть! Я требую доказательств!
— Они непременно будут предъявлены. В газетах сообщат о вашей дружбе с коммунистом.
— Это шантаж! Приведите Эберта!
— Пожалуйста! — Скорцени не стал возражать. Хорти едва узнал друга: одежда измята и порвана, на лице синяки.
— Эберт! Так ты — коммунист!
— Да.
— И все сказанное о тебе правда?
Эберт молчал.
— Теперь-то вы верите? — торжествовал Скорцени.
— Подлец! Тебя расстрелять мало! Ты опозорил мою честь и достоинство! — Хорти-младший едва не бросился на друга с кулаками.
— Он опозорил вас, а вы опозорили своего отца, регента страны. Что с вами делать? Путь один — военный суд.
— Нет, этого делать нельзя.
— Дело можно замять, если вы вместе с отцом завтра же покинете страну, — предложил Скорцени.
— Уезжать в такое время? Отец не согласится.
— Вы должны уговорить. Даже заставить. В Германии вы найдете достойный прием. Ваше благополучие будет гарантировано. Пишите письмо отцу.
Письмо в тот же день было доставлено во дворец самим Скорцени. Уговаривать старика ему долго не пришлось. Немец вынудил подписать отречение в пользу Салаши.
В тот же день семья Хорти вылетела в Германию.
Это произошло 16 октября 1944 года.
Ночью 28 октября к аппарату ВЧ, соединявшему Ставку Верховного Главнокомандующего со штабом 2-го Украинского фронта, вызвали маршала Малиновского.
— Будет говорить товарищ Сталин, — предупредили его.
Родион Яковлевич не удивился: Сталин работал ночами и вызовы не были редкостью.
В трубке вскоре послышался голос Верховного.
ИВ. Сталин. Необходимо, чтобы вы в самое ближайшее время, буквально на днях, овладели столицей Венгрии — Будапештом. Это нужно сделать во что бы то ни стало. Сможете ли вы это сделать?
РЛ. Малиновский. Эту задачу можно было бы выполнить дней через пять после того, как к Сорок шестой армии подойдет Четвертый гвардейский механизированный корпус. Его подход ожидается к 1 ноября. Тогда Сорок шестая армия, усиленная двумя гвардейскими механизированными корпусами — Вторым и Четвертым, — смогла бы нанести мощный, совершенно внезапный для противника удар и через два-три дня овладела бы Будапештом.
И.В. Сталин. Ставка не может предоставить Вам пять дней. Поймите, по политическим соображениям нам надо возможно скорее взять Будапешт.
РЛ. Малиновский. Я отчетливо понимаю, что нам очень важно взять город по политическим соображениям. Однако следовало бы подождать прибытия Четвертого гвардейского механизированного корпуса. Лишь при этом условии можно рассчитывать на успех.
(В это время в Москве шло формирование демократического правительства, и освобождение столицы Венгрии от немецко-фашистских оккупантов ускорило бы этот процесс, оказало бы определенное влияние на некоторые колеблющиеся элементы из буржуазных партий и группировок. Верховный Главнокомандующий оставался непреклонным.)
И.В. Сталин. Мы не можем пойти на отсрочку наступления на пять дней. Надо немедленно переходить в наступление на Будапешт.
РЛ. Малиновский. Если вы дадите мне сейчас пять дней, то в последующие дни, максимум четыре-пять дней, Будапешт будет взят. Если же немедленно перейти в наступление, то Сорок шестая армия, ввиду недостатка сил, не сможет развить удар. Она неминуемо ввяжется в затяжные бои на самых подступах к венгерской столице. Короче говоря, она не сумеет овладеть Будапештом с ходу.
И.В. Сталин. Напрасно вы упорствуете. Вы не понимаете политической необходимости нанесения немедленного удара по Будапешту.
Р.Я. Малиновский. Я понимаю политическую важность взятия Будапешта и для этого прошу пять дней…
И.В. Сталин. Я вам категорически приказываю завтра же перейти в наступление на Будапешт!
Устное распоряжение Верховного Главнокомандующего подтвердила директива Ставки, которая в 22 часа 28 октября 1944 года была направлена в штаб Малиновского.
Такое неожиданное и поспешное решение о наступлении на Будапешт было в известной степени вызвано членом Военного Совета 4-го Украинского фронта генерал-полковником Мехлисом. В тот день, как позже писал начальник Главного оперативного управления Генерального штаба генерал армии Штеменко, Мехлис направил телеграмму Сталину. В ней он писал: «Противостоящие нашему фронту части 1-й венгерской армии находятся в процессе разложения и деморализации. Ежедневно войска берут по 1000-1500-2000 и более пленных. 25 октября 1944 года 18-я армия взяла 2500 пленных, причем сдавались в плен целыми подразделениями… В связи с обходными маневрами войск фронта многие венгерские части попросту рассыпались, и отдельные группы солдат бродят по лесам, часть с оружием, часть без оружия, некоторые переоделись в гражданское…»
«Своими докладами, — продолжал Штеменко, — Мехлис сумел подогреть воображение И.В. Сталина. Тот запросил Генштаб, как лучше атаковать Будапешт, чтобы быстрее взять его. Ничего не подозревая, мы ответили, что лучше всего использовать обширный плацдарм, захваченный на левом фланге 2-го Украинского фронта в междуречье Тиссы и Дуная… А.И. Антонов, без прикрас докладывавший обстановку, не смог доказать Верховному Главнокомандующему, что донесения Л.З. Мехлиса не соответствуют действительности, тем более в районе Будапешта…»
В посланной Малиновскому директиве предлагалось 46-й армии и 2-му гвардейскому механизированному корпусу генерала Свиридова 29 октября перейти в наступление между Тиссой и Дунаем с целью свернуть оборону врага на западном берегу Тиссы и вывести 7-ю гвардейскую армию за эту реку. В дальнейшем 46-я армия, усиленная 2-м и 4-м гвардейскими механизированными корпусами, должна была нанести удар по противнику, оборонявшему Будапешт.
Замысел операции заключался в нанесении фронтального удара в направлении Будапешта и овладении столицей Венгрии относительно небольшими силами. Остальные армии 2-го Украинского фронта должны были форсировать Тиссу и захватить плацдарм на ее западном берегу.
В полосе 46-й армии противник имел четыре дивизии и гусарский полк, однако наши войска превосходили их по численности как личного состава, так и артиллерии, танкам, самолетам.
46-я армия, возглавляемая генерал-лейтенантом Шлеминым» перешла в наступление 29 октября в 14.00. После короткой артиллерийской подготовки силами двух стрелковых корпусов оборона противника в направлении города Кечкемет была прорвана.
На рассвете 30 октября в прорыв был введен 2-й гвардейский механизированный корпус под командованием генерал-лейтенанта Свиридова. Обойдя Кечкемет, части корпуса отрезали противнику пути отхода. Весь день и ночь в городе шел ожесточенный бой. К утру он был занят нашими войсками.
Преодолевая упорное сопротивление отступающего противника, советские войска медленно двигались к венгерской столице. Наступающей группировке требовалось усиление — назначенный 4-й гвардейский механизированный корпус. Он в это время находился в Югославии. Предстояла передислокация тяжелой техники, в основном танков, железнодорожными эшелонами, а личного состава автомобильным транспортом.
Получив приказ на переброску корпуса в Венгрию, генерал Жданов поспешил 28 октября со своими помощниками в штаб 2-го Украинского фронта, чтобы доложить о состоянии частей, уточнить обстановку, получить боевую задачу.
Маршал Малиновский встретил генерала прохладно.
— Когда прибудут танки? — спросил он.
— Должны быть к исходу 29 октября.
— Сколько бронетехники?
— 124 танка и самоходно-артиллерийских установок, 75 — орудий и минометов. Личного состава 13 тысяч 400 человек.
— На отдых не рассчитывайте. Всю боевую технику к 18 часам 1 ноября вывести на исходный для наступления рубеж. Поспешайте, времени в обрез. Ставка требует немедленного перехода в наступление и скорейшего овладения Будапештом. 2-й гвардейский мехкорпус уже в готовности.
Было видно, что маршал Малиновский с трудом сдерживал себя.
Корпус генерала Жданова вместе с корпусом генерала Свиридова был введен в прорыв в ночь на 1 ноября с целью овладения Будапештом с ходу. Но оказалось, что данные о противнике в районе Будапешта были неполные. Используя обстановку, он сумел перебросить в полосу 46-й армии три танковые дивизии, которые нанесли по обнаженному флангу армии мощные контрудары. В ходе атак противник пытался найти слабые места в боевых порядках наступающих, изолировать части одну от другой и уничтожить.
К исходу 2 ноября механизированные корпуса подошли к оборонительному обводу Будапешта, где встретили организованное и упорное сопротивление танковых частей. Используя дома и каменные заборы, а также применяя отдельные танки в качестве дотов, противник создал прочную оборону, для прорыва которой нужно было долго готовиться.
А до города оставалось всего 10–15 километров.
На поддержку 46-й армии переключили большую часть авиации. По боевым порядкам противника, его огневым точкам наши самолеты наносили массированные удары.
Однако продвижение советских войск затормозилось. Удары постоянно повторялись, однако успеха не приносили.
Решение на неподготовленное наступление на Будапешт было принято Верховным Главнокомандующим, самим Сталиным. Он отверг доказательства необходимой подготовки к наступлению маршала Малиновского. Кто повинен в неудаче? Нужно было спасать положение.
Ответ дал опытный генштабист генерал армии Штеменко в своих мемуарах.
«Если по решению И.В. Сталина наступление должно было развиваться в основном за счет 46-й армии на левом фланге фронта, то теперь, по соображениям Генштаба, усилить нажим на врага и прорывать его оборону должны были и войска центра фронта. Генштаб, таким образом, не оспаривая в сущности решения Верховного Главнокомандующего, полагал, что на широком фронте врагу будет значительно труднее организовать прочную оборону, чем на узком. Кроме того, широкий фронт наступления открывал перспективу охвата Будапешта не только с помощью войск одного левого фланга фронта (46-я армия), с юго-запада, как мыслилось ранее, но и силами центра — с востока и северо-востока. Двойной охват был бы в данной обстановке более эффективным…
Р.Я. Малиновский с предложениями Генштаба согласился — они совпадали с его взглядами — и сказал, что Военный Совет фронта поддержит нас перед Верховным…
И.В. Сталин не стал возражать. Он приказал дать директиву и ускорить выполнение мероприятий, направленных на охват Будапешта…
В этой директиве Ставка требовала быстрее вывести войска 7-й гвардейской, 53, 27 и 40-й армий на западный берег Тиссы, развернуть наступление на широком фронте и разгромить будапештскую группировку врага, нанеся удар с севера и северо-востока. С войсками правого крыла и центра должны были взаимодействовать войска левого крыла фронта (46-я армия, 2-й и 4-й гвардейские механизированные корпуса), наносившие удар с юга.
И вновь под Будапештом разгорелись бои. В период с 5 по 9 декабря войска 2-го Украинского фронта пытались овладеть городом. На этот раз, отказавшись от фронтального удара, они предприняли обход с севера и запада. Однако и эта попытка не принесла успеха, хотя было достигнуто некоторое улучшение боевых позиций: войска центра, обойдя город, сумели выйти на Дунай, охватив будапештскую группировку с северо-востока.
Об этом успехе известил страну Приказ Верховного Главнокомандующего от 9 декабря. В нем сообщалось: «Войска 2-го Украинского фронта прорвали сильно укрепленную оборону противника северо-восточнее Будапешта, расширили прорыв до 120 километров по фронту и, продвинувшись в глубину до 60 километров, вышли к реке Дунай севернее Будапешта».
Возникла реальная возможность окружения венгерской столицы войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов.
В числе захваченных городов были находившиеся у большой излучины Дуная города Вац и Шаги. В числе отличившихся отмечались 7-я гвардейская армия генерал-полковника Шумилова, 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника Кравченко, конно-механизированная группа генерал-лейтенанта Плиева.
К этому времени 46-я армия была передана 3-му Украинскому фронту, и его командующий маршал Толбухин принял решение форсировать Дунай южнее Будапешта. Эта армия уже форсировала реку, но при этом понесла большие потери. На западном берегу, расширяя плацдарм, войска вышли к укреплениям оборонительной линии «Маргарита», опоясывающей Будапешт.
Линия имела три оборонительные полосы. Первая состояла из двух позиций глубиной до 7 километров, вторая находилась в 1,5 километрах от переднего края главной полосы, а третья — в 20–35 километрах. Линию обороняли части двух немецких армий 6-й и 2-й танковой, находившейся в глубине пресловутой линии «Маргарита».
Используя захваченные на западном берегу Дуная плацдармы южнее Будапешта, были переброшены войска 57-й армии генерала Шарохина и 4-й гвардейской армии генерала Галанина. Там была еще и 46-я армия.
3-й Украинский фронт нацелился, таким образом, за Дунай, чтобы совместно с войсками маршала Малиновского замкнуть кольцо окружения будапештской группировки».
А тем временем железнодорожные эшелоны полков и дивизий 9-й гвардейской армии выдвигались по указанным маршрутам в назначенный район. В числе передовых находился эшелон, где были командование и штаб 99-й гвардейской стрелковой дивизии. В первых числах января он оказался в Польше, в небольшом городке Ниска, примерно в 35 километрах юго-восточнее Сандомира.
Было приказано с выгрузкой эшелона спешить не только потому, что ожидался налет вражеских самолетов, но и потому, что поджимали сроки начала Сандомирско-Силезской операции, проводимой войсками 1-го Украинского фронта, которым командовал маршал Конев. Готовность операции была назначена на 12 января.
Вслед за нами на станцию выгрузки должен был с минуты на минуту подойти очередной железнодорожный состав. Назначенный для его встречи штабной офицер попытался поторопить железнодорожников с его приемом, но его просьбы не были приняты. «Мы не железные, — возразили поляки. — Как сможем, так и справимся».
Услышав это, к ним направился генерал Блажевич. Он обратился к ним по-польски. От неожиданности поляки не скрыли удивления. Один из служащих обратился к Павлу Голованову:
— Ваш генерал поляк?
— Нет, он литовец, но жил в Польше.
После недолгого тактичного разговора польские служащие заверили генерала, что пусть он не беспокоится, железнодорожники вовремя сделают все, что нужно. И они не подвели.
Кроме нашей дивизии, на ближайших к городу станциях выгружались войска еще двух соединений 37-го гвардейского корпуса. Они должны были сосредоточиться в не далеком от города лесу.
До дня наступления оставалось немного времени, а гвардейские полки находились еще в пути. Всю тяжесть подготовки к предстоящему наступлению приняли офицеры штаба дивизии, возглавляемые опытным полковником Аркадием Климентьевичем Логвинчуком. Работая круглые сутки, офицеры штаба дивизии и служб сумели подготовить необходимые документы. Ускорилось прибытие и железнодорожных эшелонов.
Внезапно поступил новый приказ: дивизии продолжить выдвижение к фронту по новому маршруту. Железнодорожные эшелоны повернули на Черновицы, Кишинев, Яссы и через Румынию прибыли в Венгрию. Станция выгрузки назначалась в городке Монор, находящемся в тридцати километрах западнее Будапешта. На этот раз вся 9-я гвардейская армия генерала Глаголева поступала в состав 2-го Украинского фронта.
Монор — небольшой городок. На карте он обозначен едва заметной точкой, затерявшейся восточнее Будапешта среди множества таких же точек городков и селений господских дворов.
Венгрия встретила нас весной. Таял снег, на немощеных улицах пролегли темные тропки. На высоких тополях хлопотали грачи.
Однажды утром Николай Белоусов разбудил меня. Он всегда просыпался рано.
— Выйди-ка во двор. Да побыстрей!
— Тревога?
Натянув сапоги, я выскочил на крыльцо.
Николай стоял на влажной от росы кирпичной дорожке и вглядывался в небо. Был он без гимнастерки, пузырилась на спине майка, лицо расплылось в улыбке. И куда только делись серьезность и рассудительность.
— Послушай-ка. — Он поднял руку с зажатым меж пальцами мундштучком. — Слышишь?
Я запрокинул голову. Прислушался. В небе клубился белесый туман. В его разрывах бездонными колодцами проглядывала далекая синева. И вдруг с высоты долетело до боли знакомое журавлиное «курлы- курлы». Крики птиц то отчетливо доносились, то, уносимые ветром, совсем замирали.
— Что там? — выглянула из двери испуганная хозяйка дома. — Немецки самолеты? Да?
— Журавли летят! Весна, — отвечал, широко улыбаясь, Николай.
— О-о! Да-да! Весна, конец войны надо, — развела руками женщина.
— Скоро конец. Осталось недолго. Берлин возьмем, и Гитлеру крышка. Вот так-то… — И, сощурив глаза, Николай уставился в небо.
Птицы летели на север, в родные края, возвещая весну. И ничто — ни огненная линия фронта, ни заградительные зоны зенитного огня, ни ревущие эскадрильи самолетов — не могло помешать их полету, сбить с курса. Песня журавлей звучала все тише и тише. В последний раз погасающей искоркой долетела она до слуха и замерла совсем…
Улица, по которой мы идем в штаб батальона, застроена одноэтажными домишками с островерхими крышами из красной черепицы. Домишки глядят на улицу небольшими окнами, уставленными цветами.
С наступлением сумерек окна наглухо закрываются дощатыми ребристыми ставнями. Длинный стальной прогон пропускают сквозь наличник и изнутри закладывают железной заложкой.
В первые дни пребывания в городке мы замечали в окнах лица. Люди настороженно следили за нами, за каждым нашим шагом. Сейчас в окнах лиц почти не видно: привыкли.
Каждый участок дома отгорожен с улицы высоким дощатым забором. А вдоль домов аккуратно выложена кирпичом узкая дорожка.
— Ходь вадь! — Старик в потертом короткополом пальто приподнимает старомодную шляпу.
Он уступает нам дорогу. В глазах нескрываемое любопытство.
— Доброе утро, — отвечает Белоусов и тут же добавляет по-венгерски: — Ходь вадь.
Он каждое утро учит венгерские слова. Уроки дает наша хозяйка. Николай уже знает десятка полтора ходких словечек.
Улица выходит на широкую с серыми плешинами голого кустарника площадь. Посреди площади стоит человек в черной папахе. Он часто бьет в барабан и выкрикивает что-то непонятное. К нему спешат люди, толпа на глазах растет.
— Глашатай. Последние известия будет сообщать, — авторитетно поясняет Белоусов.
Человек скоро перестает бить в барабан и начинает кричать. Нам не понять, что он объявляет, но мы догадываемся, что вести неутешительные. Люди замерли, жадно ловят слова.
Женщина в толпе, припав к плечу соседки, плачет. Судорожно вздрагивают плечи.
— Что это она? — вырывается у меня.
Николай молчит.
Обстановка в Венгрии сложна. В восточной части, в Дебрецене, образовано народное правительство, а в западной — еще держится режим гитлеровского ставленника Салаши. Одни венгры рады нашему приходу, другие — воюют против нас.
Линия фронта пересекает страну с севера на юг. Бои идут у Эстергома, западнее Будапешта, у Секешфехервара и дальше на юг. Гитлеровские власти спешно формируют венгерские части и бросают их в бой. Необученные люди гибнут тысячами.
— Эх, война, война… — тяжело вздыхает Белоусов и, резко повернувшись, продолжает путь, опустив голову.
Наш штаб разместился в двух комнатах частного дома. В первой мой стол — начальника штаба батальона. Рядом, на табурете, зеленый деревянный ящик с металлическими застежками и черными уголками. В таких немцы возят снаряды. У нас ящик служит сейфом для хранения документов. На столе в желтом кожаном чехле — телефон.
Вторая комната — кабинет комбата. У стены на чугунных ножках облицованная кафелем печь. В ней горит огонь, гудит в трубе пламя.
За столом восседает в шинели Белоусов. Он то и дело утирает с лица пот.
Вчера его вызвали в штаб дивизии. Говорили: для оформления каких-то документов. Я толком не разобрал. Возвратился он поздно, когда я уже спал.
— Комдив сообщил, что немец опять рвется к Будапешту, — сказал Николай вместо приветствия. — Танками, сволочь, жмет. У него одиннадцать танковых дивизий.
— Венгрия для немцев — кусок лакомый.
— Слышал, как ночью самолеты летали? — спрашивает Белоусов. — Или опять все на свете проспал?
Сон у меня отменный. И за это надо мной часто подшучивают. Несколько дней назад на городок налетели немецкие самолеты, высыпали бомбы на дома, где мы размещались. Все вокруг грохотало и гремело. Но ничего я этого не слышал. Проснулся от чьих-то толчков, когда уже наступила тишина.
— Бегом в укрытие! Такой налет, а ты спишь! Мы уж думали, что богу душу отдал.
С того случая меня нет-нет да и поддевали.
— А как же, слышал! — спохватился я. — Здорово гудели.
Самолеты летают над городком часто. Они летят тройками, натужно ревя. Спустя немного доносится глухое «бу-бу-бу» — сбрасывают бомбы. Назад самолеты летят низко, разорванным строем.
Фронт от нас в тридцати-сорока километрах. Когда идут сильные бои, долетает гул. Мы знаем, что это за Будапештом. В последние дни гул слышится беспрерывно, и чаще прежнего летают самолеты.
Воспользовавшись тем, что Белоусов за столом, я кладу перед ним папку с документами.
— Ого! Сколько накопилось! Да ведь мне на стрельбище надо!
— А документы? По многим нужно срочно принимать решение, — говорю я, развязывая на папке тесемки. — Лежат третьи сутки.
— Всякий документ должен вылежаться, — говорит Николай без улыбки и утирает со лба пот. — Ну ты расшуровал топку. Прямо как у котлов.
Белоусов служил во флоте и до сих пор кухню называет камбузом, повара — коком, компас — комп?сом, рапорт — рап?ртом.
— Уж не заболел ли ты, случаем? — спрашиваю тревожно.
— Да нет, здоров. На стрельбище думал идти.
Он расстегнул пуговицы шинели. Я ахнул: раньше у Николая на гимнастерке был один орден, а теперь целых три и еще медаль «За отвагу»!
— Ого! Ты что же молчишь! — возмутился я. — Поздравляю!
— Да вот, вчера в штабе дивизии вручили за старое.
Белоусов с трудом сдерживал улыбку.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.