ГЛАВА 5 ОПРИЧНИК НОМЕР ОДИН

ГЛАВА 5

ОПРИЧНИК НОМЕР ОДИН

За двести лет, истекших со времен выхода в свет "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, было сделано великое множество попыток определить суть опричнины и объяснить причины ее учреждения.

Сам Карамзин пишет об опричнине как о мере, предназначенной обеспечить безопасность государю и всему государству. Причиной ее введения была подозрительность царя, его ярость, страх стать жертвой измены, подстегнутые действительной изменой Курбского: "Все добрые вельможи казались ему тайными злодеями, единомышленниками Курбского: он видел предательство в их печальных взорах, слышал укоризны или угрозы в их молчании; требовал доносов и жаловался, что их мало…"

"История России с древнейших времен" С. М. Соловьева скудна обобщениями. Относительно опричных времен историк констатирует дальнейшее падение родовых начал, умаление прав "дружины" и подъем начал государственных, усиление власти монарха. Все это преподносится несколько голословно. Опричнина — одно из заключительных сражений великой борьбы старинного родового быта с новым, этатизирующим элементом. "Напуганный отъездом Курбского и протестом, который тот подал от имени всех своих собратий, — пишет Соловьев, — Иоанн заподозрил всех бояр своих и схватился за средство, которое освобождало его от них. Положить на них… опалу без улики, без обвинения, заточить, сослать всех, лишить должностей, санов, лишить голоса в думе и на их место набрать людей новых, незначительных, молодых… — это было невозможно… Если нельзя было прогнать от себя все старинное вельможество, то оставалось одно средство — самому уйти от него; Иоанн так и сделал".

В. О. Ключевский дал исключительно точную формулировку психологических причин, подвигнувших царя на введение опричнины: "…потеря нравственного равновесия у нервного человека". Да, это, скорее всего, верно. Царь в 1564 году чувствовал себя подобно актеру в ситуации, когда сцена не задалась, остальные играют из рук вон, постановка в шаге от провала, возможно увольнение… Нервный срыв суммировал гнев, страх, а также неприятное ощущение, что все "труппа" выступает непутем, и как бы не быть освистанными. В политическом смысле Ключевский определят опричнину как "убежище", где "…царь хотел укрыться от своего крамольного боярства". Иными словами, опричнина должна была обеспечить безопасность государя, являлась соединением полицейского корпуса с "орденом отшельников".

Р. Ю. Виппер первым всерьез поставил вопрос о "внешнем факторе" как основной силе, определявшей социально-политическое развитие Московского государства в царствование Ивана IV и породившей опричнину. Для Виппера "…опричнина была не только взрывом мести против действительных и мнимых изменников, не только жестом ужаса и отчаяния царя, перед которым открылась вдруг бездна неверности со стороны лучших, казалось, слуг; это была также военная реформа, вызванная опытом новой труднейшей войны".

С. Ф. Платонов обратил внимание на аграрную опричную политику. Считая опричнину средством борьбы против "измены", ученый видел в земельных "рокировках" того времени подрыв колоссальной мощи, которой располагала боярско-княжеская оппозиция. Знать притязала на политическую власть в стране. Основанием для подобных притязаний было "…наследственное льготное землевладение в тех уделах, где предки княжат когда-то были государями…" Аристократы мечтали о своего рода соправительстве с государем всея Руси, который был одного с ними рода, к тому же уступал некоторым в "колене", то есть знатности. Соответственно государь Иван Васильевич "…решил свести княжат с их вотчин на новые места, разорвать их связи с местными обществами и таким образом подорвать их материальное благосостояние и, главное, разрушить тот устой, на котором зиждились их политические претензии и было построено социальное первенство".

Книги Р. Ю. Виппера и С. Ф. Платонова, созданные в 1920-х годах, принадлежат совершенно разным политическим школам, исполнены в разных творческих стилях, в разных исследовательских плоскостях, но у них немало общего. В частности, оба историка считают Ивана Грозного "крупной политической силой". Для обоих ученых опричнина — орудие, предназначенное к разгрому любого недовольства, всяческих попыток аристократии вмешиваться в дела правления. Только Виппера больше интересовал вопрос зачем, а Платонова — как выполняла эту свою функцию опричнина.

П. А. Садиков, большой знаток документальных источников, исследователь тонкий и, к сожалению, до конца не оцененный, предвосхитил идеи некоторых более поздних исследователей. В условиях сталинской эпохи он обязан был выражать свои концепции определенным образом. Но от этого не уменьшились ни его источниковедческое чутье, ни аналитические способности. О целях и сути опричнины он писал в следующем ключе: Иван IV готовил в начале 1560-х годов масштабные реформы государственного строя России, однако события 1564 года "сбили" подготовку. Реформы приняли "спешный и бурный характер, вылившись в форму опричнины". Их суть заключалась в создании вокруг особы царя верной дружины "телохранителей" для защиты государевой семьи "от всех возможных случайностей и опасностей" и строительстве аппарата, который обеспечивал бы дружину всем необходимым (прежде всего поместьями). Помимо этого царь произвел казни "виднейших представителей княжья" (связанных с Избранной радой и виновных в служебных упущениях или попытках перебежать в Литву), а также произвел частичную "чистку командного состава в действующих войсках". "Опричная ломка" Старицкого удела была частью плана преобразований. Подводя итоги, историк отмечает: "Опричнина ломала решительно и смело верхушки феодального класса и поддерживала великокняжескую власть — этим, в условиях времени, она была однозначно прогрессивным историческим фактором, но в самой себе таила… острые социальные противоречия".

По мнению С. В. Бахрушина, Иван Грозный "отчетливо показал цель своей реформы": во-первых, не допустить "повторения боярско-княжеской реакции, имевшей место в 1538–1547 годах, продолжение которой Иван усматривал… и в попытках бояр, близких к Адашеву, ограничить царскую власть"; во-вторых, "укрепить оборону государства, страдавшего от отсутствия достаточной централизации в военном деле".

С. Б. Веселовский с одобрением отзывается о концепции Ключевского. Он не видит в учреждении опричнины никаких реформаторских устремлений царя Ивана IV. В частности, историк констатирует конфликт Ивана Васильевича со всем прежним государевым двором, инициированный попытками монарха убрать оттуда неугодных ему людей: "Выход из положения он нашел в том, чтобы выйти из старого двора и устроить себе новый, "особный" двор, в котором он рассчитывал быть полным хозяином… Опричный двор получил значение базы для борьбы царя со старым двором".

A. А. Зимин в целом ряде трудов формулировал главную цель опричнины как разгром сохранившихся твердынь удельного периода. В книге, написанной им совместно с А. Л. Хорошкевич, эта концепция доведена до предельной концентрации. Задачей опричнины была, как пишут авторы, "ликвидация удельно-княжеского сепаратизма". Или, в более мягкой формулировке, "ликвидация пережитков удельной раздробленности и утверждения абсолютной власти монарха". Твердынями "феодальной децентрализации", по мнению А. А. Зимина, были Старицкое княжество, Новгород Великий и, в значительной степени, полунезависимая Церковь.

B. Б. Кобрин в нашумевшей книге перестроечной поры "Иван Грозный" производит нравственный суд над русским государем. Историк приходит к печальному выводу: с одной стороны, "…вне зависимости от желаний и намерений царя Ивана опричнина способствовала централизации, была объективно направлена против пережитков удельного времени", но с другой — ее учреждение не преследовало никаких масштабных политических целей, помимо "укрепления личной власти" царя; жертвы грозненского террора не являлись необходимой платой за поступательное развитие России. Опричнина, с точки зрения Кобрина, была для страны гибельным и разорительным путем централизации. Зверства, совершенные в опричные годы, аморальны; не следует оправдывать их достигнутыми результатами, даже если кто-то считает эти результаты прогрессивными.

Р. Г. Скрынников высказывается о причинах и сути опричнины следующим образом: основная цель опричнины — "ввести в стране самодержавные порядки, утвердить неограниченную власть царя"; основной враг опричнины — "княжеские династии, происходившие из Владимиро-Суздальской земли", то есть князья Шуйские, Ростовские, Ярославские, Стародубские, Оболенские. "Суздальская знать" имела всестороннее влияние на политическое руководство страной в середине XVI столетия. В опричные годы по ней был нанесен концентрированный удар. Но уже в 1566-м и особенно 1567 году опричнина теряет антикняжескую направленность и происходит расширение конфликта: опричнине начинают сопротивляться руководители земщины из старомосковского боярства; массовый террор обусловлен целым рядом причин, не связанных с изначальными задачами опричнины.

Б. Н. Флоря пишет о потере доверия Ивана IV к собственному двору, а также о боязни измены и, следовательно, желании "отделиться" от старого двора, создав "особый" двор, способный стать орудием борьбы с изменниками. Ученый, в частности, пишет: "…суть нового режима, установившегося в России с начала 1565 года, состояла в создании особого, подчиненного только царю двора и дворянского войска, которое было наделено особыми правами и привилегиями, размещено на особых, выделенных для этого землях и с помощью самых разных мер отгорожено незримой, но прочной стеной от всего остального дворянства страны". Исключительно важным и совершенно справедливым представляется это замечание об опричном войске.

Покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн в широко известной книге "Самодержавие духа" заявил о позитивном значении опричнины. По его мнению, "…опричнина стала в руках царя орудием, которым он просеивал всю русскую жизнь, весь ее порядок и уклад, отделял добрые семена русской православной соборности и державности от плевел еретических мудрствований, чужебесия в нравах и забвения своего религиозного долга… Даже внешний вид Александровой слободы, ставшей как бы сердцем суровой брани за душу России, свидетельствовал о напряженности и полноте религиозного чувства ее обитателей. В ней все было устроено по типу иноческой обители — палаты, кельи, великолепная крестовая церковь (каждый ее кирпич был запечатлен знамением Честнаго и Животворящего Креста Господня). Ревностно и неукоснительно исполнял царь со своими опричниками весь строгий устав церковный… Как некогда богатырство, опричное служение стало формой церковного послушания — борьбы за воцерковление всей русской жизни, без остатка, до конца. Ни знатности, ни богатства не требовал царь от опричников, требовал лишь верности". Эта книга получила широкую известность, к тому же нравственный авторитет митрополита Иоанна чрезвычайно высок до сих пор. При все том владыка Иоанн высказывался не по богословским вопросам, а по историческим, поэтому его архиерейское слово следует воспринимать в данном случае как мнение частного лица, пусть и весьма образованного и высокого духом. Эта позиция обозначена публицистически: критика источников по царствованию Ивана IV в книге довольно поверхностна. Гораздо важнее призыв смотреть на историю "очами веры", с которым нет причин спорить.

Автор этих строк, в свою очередь, видит в опричнине военно-административную реформу, притом реформу не слишком обоснованную и в итоге неудавшуюся. Она была вызвана общей сложностью управления армией в Московском государстве и, в частности, "спазмом" неудач на Ливонском театре военных действий. Опричнина представляла собой набор чрезвычайных мер, предназначенных для того, чтобы упростить систему управления (в первую очередь управления вооруженными силами России), сделать войско полностью и безоговорочно подконтрольным государю, а также обеспечить успешное продолжение войны. В частности, важной целью было создание крепкого "офицерского корпуса", независимого от самовластной и амбициозной верхушки служилой аристократии. Борьба с изменами, как иллюзорными, так и реальными, была изначально второстепенным направлением деятельности опричнины. Только с началом карательных действий по "делу" Ивана Петровича Федорова она разрослась, приобретя гипертрофированные масштабы. Произошло это лишь через три года после учреждения опричной системы! Отменили же опричнину по той причине, что боеспособность вооруженных сил России она не повысила, как задумывалось, а, напротив, понизила и привела к катастрофическим последствиям, в частности сожжению Москвы в 1571 году. Известный писатель Леонид Кудрявцев метко высказался по этому поводу: "Эксперты всегда ворчат. Царь решил обойтись без экспертов, и получилось то, что всегда в таких случаях получается…"

Был ли иной путь, более плодотворный и менее болезненный? Думается, да. Вернее всего, правы те, кто указывает на медленное, реформистское изменение социально-политической структуры как на оптимальную модель развития.

Правда, для нее нужен был второй Иван Великий, а Господь такого гения нашим предкам не даровал…

Итак, введение опричнины датируется январем 1565 года. Предыстория указа о ее учреждении такова: в декабре 1564 года Иван Васильевич покинул Москву и отправился в поход к Троице, но на этот раз поведение государя со свитой слабо напоминало обычные царские выезды на богомолье в монашеские обители. Иван IV прилюдно сложил с себя монаршее облачение, венец и посох, сообщив, что уверен в ненависти духовных и светских вельмож к своей семье, а также в их желании "передать русское государство чужеземному господству"; поэтому он расстается с положением правителя. После этого Иван Васильевич долго ходил по храмам и монастырям, а затем принялся основательно собираться в дорогу. Царский поезд нагружен был казной, драгоценностями, множеством икон и, возможно, иных святынь. Расставаясь с высшим духовенством и "думными" людьми, государь благословил их всех. Вместе с Иваном Васильевичем уезжала его жена княгиня Мария Темрюковна Черкасская и два сына. Избранные самим царем приказные, дворяне, а также представители старомосковских боярских родов в полном боевом снаряжении и с заводными конями сопровождали его. Среди них были Алексей Данилович Басманов, Михаил Львович Салтыков, Иван Яковлевич Чеботов, князь Афанасий Иванович Вяземский. Некоторых, в том числе Салтыкова и Чеботова, государь, обобрав, отослал назад, видимо не вполне уверенный в их верности. С ними он отправил письмо митрополиту Афанасию и "чинам", где сообщал, что "…передает… свое царство, но может прийти время, когда он снова потребует и возьмет его". До сих пор все шло как великолепная театральная постановка. По всей видимости, Иван Васильевич ожидал достаточно быстрой реакции публики, то есть митрополита и "думных" людей. Играл он поначалу великолепно, но его не остановили "и в Москве, ни по дороге к Троице. Ивану IV требовалось навязать верхам общества достаточно жесткие условия грядущей реформы, но, вероятно, государь не предполагал, что игра затянется, и собирался решить поставленные задачи "малой кровью". А митрополит с "чинами" между тем не торопились звать царя назад. Должно быть, у них появились свои планы. Тогда государь, миновав Троицу, добирается до Александровской слободы и там затевает новый спектакль. В первых числах января 1565 года он отправляет с Константином Дмитриевичем Поливановым (в будущем видным опричным воеводой) новое письмо в Москву. Царское послание полно гневных обвинений: старый государев двор занимался казнокрадством и разворовыванием земельных владений, а главную свою работу — военную службу — перестал должным образом исполнять. "Бояре и воеводы… от службы учали удалятися и за православных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели". А когда государь изъявил желание "понаказати" виновных, "…архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася з бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людьми, почали по них… царю и великому князю покрывати". Не видя выхода из этой ситуации, государь "…оставил свое государьство и поехал, где веселитися, иде же его, государя, Бог наставит". Столичный посад получил от государя письмо совершенно иного содержания. На посадских людей, говорилось там, "…гневу… и опалы никоторые нет". Это была откровенная угроза церкви и служилой аристократии взбунтовать против них посад, повторив ужасный мятеж 1547 года. Видимо, угроза оказалась действенной (к тому же посад проявил активность — "биша челом" митрополиту о возвращении Ивана Васильевича на царство). В итоге из Москвы в Александрову слободу поехала огромная делегация, состоящая из архиереев, "думных" людей, дворян и приказных. В ее составе были посланцы митрополита Афанасия архиепископ Новгородский и Псковский Пимен, Чудовский архимандрит Левкий, а также виднейшие аристократы князья Иван Дмитриевич Вельский и Иван Федорович Мстиславский. Митрополит Афанасий сохранил лицо, не пожелав лично участвовать в этом балагане. После долгих уговоров и "молений… со слезами о все народе крестиянском" делегация добилась от государя обещания вернуться на царство. Но при этом Иван Васильевич выторговал себе право разбираться с государственными делами, "…как ему государю годно", невозбранно казнить изменников, возлагать на них опалы и конфисковывать их имущество. Иными словами, он добился того, чего и желал: получил карт-бланш на любые действия от церкви, до сих пор отмаливавшей тех, кто должен был подвергнуться казням; Ивану IV достался также карт-бланш от служилой аристократии, ранее сохранявшей значительную независимость по отношению к государевой воле. Весь этот политический театр одного актера того стоил!

До наших дней не дошло самого указа о введении опричнины. Однако летопись приводит подробный пересказ его содержания. Для верного понимания того, что именно и с какими целями вводилось по воле государя Ивана Васильевича, следует прежде всего ознакомиться с этим текстом.

"Челобитье… государь царь и великий князь архиепископов и епископов принял на том, что ему своих изменников, которые измены ему государю делали и в чем ему государю были непослушны, на тех опалы свои класти, а иных казнити и животы их и статки имати; а учинити ему на своем государьстве себе опришнину, а двор ему себе и на весь свои обиход учинити особ-ной, а бояр и окольничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей, да и дворян и детей боярских, и стольников, и стряпчих, и жильцов учинити себе особно. И на дворцех на сытном и на Кормовом и на Хлебенном учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебенников, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей и на всякой обиход, да и стрельцов приговорил учинити себе особно. А на свой обиход повелел государь царь и великий князь, да и на детей своих, царевичев Иванов и царевичев Федоров обиход, городы и волости: город Можаеск, город Вязьму, город Козелеск, город Перемышль два жеребья, город Белев, город Лихвин обе половины, город Ярославец и с Суходровью, город Медынь и с Товарковою, город Суздаль и с Шуею, город Галич со всеми пригородки с Чюхломою и с Унжею, и с Коряковым, и з Белогородьем, город Вологду, город Юрьевец Повольской, Балахну и с Узолою, Старую Русу, город Вышегород на Поротве, город Устюг со всеми волостьми, город Двину, Каргополе, Вагу; а волости: Олешню, Хотунь, Гусь, Муромское сельцо, Аргуново, Гвоздну, Опаков на Угре, Круг Клинской, Числяки, Ординские деревни и стан Пахрянской в Московском уезде, Белгород в Кашине, да волости Вселун, Ошту, Порог Ладошской, Тотьму, Прибужь. И иные волости государь поймал кормленым окупом, с которых волостей имати всякие доходы на его государьской обиход, жаловати бояр и дворян и всяких его государевых дворовых людей, которые будут у него в опришнине; а с которых городов и волостей доходу не достанет на его государьской обиход, и иные городы и волости имати. А учинити государю у себя в опришнине князей и дворян, и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов, и поместья им подавал в тех городах с одново, которые городы поймал в опришнину. А вотчинников и помещиков, которым не быти в опришнине, велел ис тех городов вывести и подавати земли велел в то место в ыных городех, понеже опришнину повеле учинити себе особно. На двор же свой и своей царице великой княгине двор повеле место чистити, где были хоромы царицы и великой княгини, позади Рожества Пречистые и Лазаря Святаго, и погребы и ледники и поварни все и по Курятные ворота; такоже и княже Володимерова двора Ондреевича место принял и митрополича места. Повеле же и на посаде улицы взяти в опришнину от Москвы реки: Чертольскую улицу и з Семчинским сельцом и до всполия, да Арбацкую улицу по обе стороны и с Сивцевым Врагом и до Дорогомиловского всполия, да до Никицкой улицы половину улицы, от города едучи левою стороною и до всполия, опричь Новинского монастыря и Савинского монастыря слобод и опричь Дорогомиловские слободы, и до Нового Девича монастыря и Алексеевского монастыря слободы. А слободам быти в опришнине: Ильинской, под Сосенками, Воронцовской, Лыщиковской. И которые улицы и слободы поймал государь в опришнину, и в тех улицах велел быти бояром и дворяном и всяким приказным людям, которых государь поймал в опришнину. А которым в опришнине быти не велел, и тех ис всех улиц велел перевести в ыные улицы на посад. Государство же свое Московское, воинство и суд и управу и всякие дела земские, приказал ведати и делати бояром своим, которым велел быти в земских: князю Ивану Дмитреевичу Белскому, князю Ивану Федоровичу Мстисловскому и всем бояром; а конюшому и дво-ретцскому и казначеем и дьяком и всем приказным людем велел быти по своим приказом и управу чинити по старине, а о больших делех приходити к бояром. А ратные каковы будут вести или земские великие дела, и бояром о тех делех приходити ко государю, и государь приговор яз бояры, тем делом управу велит чинити. За подъем же свои приговорил царь и великий князь взяти из Земского приказа сто тысяч рублев; а которые бояры и воеводы и приказные люди дошли за государьские великие измены до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взяти государю на себя".

Прежде всего: о казнях изменников тут сказано совсем немного. Ни о каких массовых репрессиях речь не идет. Да, царь получает полную волю в определении того, кто должен пойти на плаху, кто изменник, и даже Церковь теряет право "печалования". Но этим правом на протяжении первых лет опричнины монарх пользуется нечасто. Нет никаких "волн казней". Даже после введения опричнины, когда, казалось бы, для Ивана IV наступило удобное время, чтобы расправиться с политическими противниками, он отправляет на смерть лишь пятерых аристократов: князя Александра Борисовича Горбатого с сыном его Петром, окольничего Петра Петровича Головина, князей Ивана Ивановича Сухого-Кашина и Дмитрия Андреевича Шевырева. Многие лишились вотчин, отправились в ссылку, некоторых насильно постригли в монахи. Но все эти действия, даже взятые в совокупности, еще никак не свидетельствуют о том, что опричнине планировалось придать характер "машины репрессий", карательного аппарата.

Что приобретает царь, помимо свободы казнить тех, кого сочтет изменниками?

Прежде всего он отделяет то, что подчиняется непосредственно ему — во всем и без какого бы то ни было исключения, — от того, что подчиняется "Московскому государству" во главе с боярами, которые обязаны по важнейшим вопросам советоваться с государем, но в прочих случаях "ведают и делают" земские дела.

Фактически в составе России появляется государев удел, царский домен, полностью выведенный из-под контроля высших родов служилой знати. Прежде всего из-под контроля княжат. На территории этого удела царь перестает опираться, как на "живой инструмент", на высшую аристократию, которая прежде по необходимости присутствовала везде и во всем. Монарх получает, таким образом, самостоятельный военно-политический ресурс, коим может управлять прямо, без посредников.

Здесь у него будет собственная служилая корпорация, которую царь наберет сам, с помощью немногих доверенных лиц, никак не принимая в расчет интересы княжат. Здесь у него будет собственная Дума, чья компетенция распространится на земли удела, а с годами расширится и захватит львиную долю важнейших "земских", то есть общегосударственных дел. Здесь у него будет собственная армия; основой вооруженных сил опричнины станет новый "офицерский корпус" из 1000 голов, также отобранных без учета интересов высшей аристократии. Здесь у царя сконцентрируются запасы, предназначенные для расхода на опричных служилых людей. И все это станет управляться из особой резиденции ("двора") вне Кремля.

В дополнение к прочему, Иван Васильевич берет из общегосударственной казны "на подъем" колоссальную сумму — 100 000 рублей. По тем временам большой каменный храм строился на 1000 рублей…

Резюмируя, отметим самое главное: царь обретает полностью подконтрольную и в материальном смысле превосходно обеспеченную воинскую силу. Он может использовать ее для перелома в военных действиях на литовско-ливонском фронте, а может просто защититься ею от "внутреннего врага".

Стоит подчеркнуть одно немаловажное обстоятельство: до 1567 года в опричной армии и в опричных органах управления не появится ни единого представителя знатнейших родов княжат. Титулованная знать была представлена в опричнине с первых месяцев ее существования — но лишь второстепенными и третьестепенными семействами.

В 1567 году там оказался… один князь. Василий Иванович Темкин-Ростовский. Но его возвышение происходило медленно и трудно. Ему пришлось крепко постараться, завоевывая доверие государя. Да и с появлением Темкина в высших ярусах опричнины социальное лицо ее ничуть не изменилось. На протяжении долгого времени князь представлял собой исключение из общего правила.

А правило гласило: высокородным княжатам на верхи опричнины путь заказан. В опричную Думу и в воеводский корпус опричных вооруженных сил их не брали. Туда рекрутировались представители старинных московских боярских родов, небольшое количество худородных выдвиженцев и несколько семейств из среды второстепенной титулованной знати.

Этот порядок сохранялся весьма долго: от основания опричнины до первых месяцев 1570 года. Впоследствии он был нарушен. О причинах его падения речь пойдет ниже. Но до того — целых пять лет! — опричнина в принципе обходилась без княжат "первого ранга".

Выходит, царь постарался избежать участия самой богатой и самой влиятельной социальной группы в России. Подрубить ее права на занятие ключевых государственных и военных должностей, опираясь на другие социальные слои. Это как минимум давало ему союзников, готовых помочь в "перетягивании каната" со сливками княжат. Ведь успех опричнины обеспечивал им все шансы на служебное возвышение!

Таким образом, великому множеству нетитулованных аристократов и дворян родом поплоше опричнина вовсе не казалась каким-нибудь мрачным мистическим монстром с застенками в каждом подвале. Отнюдь! Она представлялась новой служилой иерархией с многообещающими "правилами игры".

Разбираясь в механизме работы опричнины, следует с полной ясностью понимать: многие смотрели на нее как на "поле чудес".

Во всяком случае, так было сначала…

И если взглянуть на опричнину как на проект масштабной военно-политической реформы, то сначала он выглядел разумной системой мер, в основу которой положена логика политической борьбы. Вот только претворение опричного проекта в жизнь вызвало мощнейший кризис, перед лицом которого все проблемы 1564 года кажутся сущей мелочью.

Ведь важно не только что делает высшая власть, но и как она это делает.

События конца 1564 — начала 1565 года представляют собой важнейший рубеж в биографии государя. До того он смирялся с ограничениями, которые накладывала на него тяжелая, но благодатная роль православного царя, главного столпа традиции в державе. Эта роль обременительна для кого угодно, но большинство наших монархов времен Московского государства с честью несли ее тяготы от восшествия на престол до самой смерти. А вот Иван IV этого груза не выдержал и пожелал скинуть его. Предопричное лицедейство и есть акт ритуального отказа от традиционной роли, от "правильной прописки" в рамках русской цивилизации. Оно свидетельствует и о нетвердой нравственности Ивана Васильевича, и о странной религиозности, сильной лишь внешней своей стороной…

Таубе и Крузе, оставившие свидетельство о начале опричнины, отметили одну любопытную деталь: Иван IV прибыл в Москву из Троицы "…с таким извращенным и быстрым изменением своего прежнего облика, что многие не могли узнать его. Большое изменение, между прочим, внесло то, что у него не сохранилось совершенно волос на голове и в бороде, — их сожрала и уничтожила его злоба и тиранская душа". На этот нюанс многие исследователи обращали внимание, делая далеко идущие выводы. Дескать, Иван IV не был уверен в успехе своего предприятия. Дескать, он очень волновался, был то ли на грани помешательства, то ли уже за гранью. Дескать, это был драматичный момент в биографии монарха. Правда же состоит в том, что правильно истолковать данную информацию невозможно. Если борода и волосы действительно исчезли и это не выдумка Таубе и Крузе, то их пропажа может быть в равной степени как свидетельством сильных эмоций или следом сражений со вшами, так и элементом "постановки", с помощью которого Иван Васильевич хотел показать "публике": "В моей судьбе кое-что произошло, а теперь и вам следует ожидать приход новой жизни".

Если посмотреть на ситуацию с точки зрения идеального функционирования русской цивилизации, события 1565 года выглядят просто безобразно. Наша аристократия проявила небывалую жадность и необыкновенное неуважение к Церкви в 30-х и 40-х годах XVI столетия. В первой половине 1560-х годов она обнаружила также военную слабость и недостаток энергии в решении насущно важных задач. Будучи мощным столпом традиционного общественного устройства, знать принялась эгоистично раскачивать русский дом. Государь не нашел ничего лучшего, как только разыграть политический балаган, добиваясь всенародного разрешения казнить направо и налево и переделывать военно-административную сферу, как ему заблагорассудится, поскольку лучших способов выхода из сложившейся ситуации он найти не смог. Церковь, исполняя вечную свою роль милосердной матери для русского общества, печаловалась за тех, кому грозила смерть, но вдруг отступилась от своего исконного права, стоило лишь святому Макарию покинуть ее… Видимо, Россия слишком долго жила благополучной жизнью и пользовалась милостью Божьей, постепенно развращаясь. Духовная твердость покинула русское общество. Кажется, оно обленилось и в нравственном, и в религиозном смысле. Наша знать достойна была вразумления плетьми, царь — ведра ледяной воды, а Церковь… автор этих строк хотел бы удержаться от оценок.

Так или иначе, государь Иван Васильевич активно занялся устройством опричнины.

Для постройки Опричного дворца (или, иначе, Опричного двора) — главной политической резиденции государева "удела" — было снесено множество зданий на Неглинной, напротив Кремля. Московский Опричный дворец располагался в том месте, где соединяются улицы Воздвиженка и Моховая; точно определил его положение дореволюционный историк И. Е. Забелин. Все пространство, отданное под постройку, было окружено высокой стеной с тремя воротами. На сажень она состояла из тесаного камня, и еще на две сажени — из кирпича. Рядом с дворцом располагались, по всей видимости, казармы опричной стражи ("особый лагерь", по Шлихтингу, изложенному в не очень точном переводе). Видимо, общая численность московского опричного отряда, охранявшего царя, составляла 500 человек. Северные ворота играли роль парадных. По свидетельству Генриха Штадена, они были окованы железными полосами и покрыты оловом. Сторожил их засов, закрепленный на двух мощных бревнах, глубоко врытых в землю. Украшением ворот служили два "резных разрисованных льва" (вместо глаз у них были вставлены зеркала), а также черный деревянный двуглавый орел с распростертыми крыльями, обращенный "в сторону земщины". На шпилях трех главных палат также красовались орлы, повернутые к земщине. Опричный дворец был надолго обеспечен всем необходимым; значительную часть его территории занимали хозяйственные постройки: поварни, погреба, хлебни и мыльни; "над погребами были сверху надстроены большие сараи с каменными подпорами из досок, прозрачно прорезанных в виде листвы…" Поскольку строительство производилось на сыром месте, двор пришлось засыпать песком "на локоть в вышину". Даже церковь поставили на сваях. Главная палата размещалась напротив восточных ворот, в нее можно было войти по двум лестницам (крылечкам). Перед лестницами высился помост, "…подобный четырехугольному столу; на него всходил великий князь, чтобы сесть на коня или слезть с него. Эти лестницы поддерживались двумя столбами, на которых покоилась крыша и стропила. Столбы и свод украшены были резьбой под листву. Переход шел кругом всех покоев и до стен. Этим переходом великий князь мог пройти сверху от покоев по стенам в церковь, которая стояла на восток перед двором, вне ограды…"

Московский Опричный дворец погиб в огне в 1571 году, когда крымский хан Девлет-Гирей спалил Москву. Но помимо этой царской резиденции в разное время строились и иные: в Старице, Вологде, Новгороде. На территории Александровской слободы Опричный дворец стали возводить, по всей видимости, одновременно с московским или вскоре после него. Иван Васильевич переехал туда из Москвы не ранее второй половины 1568 года и не позднее марта 1569 года. В московском дворце Иван IV провел относительно немного времени. Зато Александровская слобода, а позднее Старица на долгие годы становились настоящими "дублерами" русской столицы. Часть сооружений опричной поры сохранилась там до наших дней.

К несколько более позднему времени относятся известия о странном мистическом ордене, основанном царем из опричной "гвардии". Немцы-опричники Таубе и Крузе, впоследствии ставшие изменниками, сообщают: "Опричники (или избранные) должны во время езды иметь известное и заметное отличие, именно следующее: собачьи головы на шее у лошади и метлу на кнутовище. Это обозначает, что они сперва кусают, как собаки, а затем выметают все лишнее из страны". Сведения полностью подтверждаются русскими источниками; до наших дней дошло даже изображение конного опричника с метлой и собачьей головой. Кроме того, опричники должны были носить грубые и бедные верхние одежды из овчины наподобие монашеских, зато под ними скрывалось одеяние из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху.

Иван IV образовал из опричного ополчения нечто вроде религиозного братства. В него вошло около 500 человек, по словам тех же Таубе и Крузе, "…молодых людей, большей частью очень низкого происхождения, смелых, дерзких, бесчестных и бездушных парней". Опричное братство оценивали очень по-разному. Основным источником информации о его истории является послание Таубе и Крузе польскому гетману Яну Ходкевичу, памятник противоречивый и далеко не столь достоверный, как, например, записки английских послов Ченслора и Дженкинсона. Однако ничего лучшего в распоряжении историка нет: "Этот орден предназначался для совершения особенных злодеяний. Из последующего видно, каковы были причины и основание этого братства. Прежде всего монастырь или место, где это братство было основано, был ни в каком ином месте, как в Александровской слободе, где большая часть опричников, за исключением тех, которые были посланцами или несли судейскую службу в Москве, имели свое местопребывание. Сам он был игуменом, князь Афанасий Вяземский — келарем, Малюта Скуратов — пономарем; и они вместе с другими распределяли службы монастырской жизни. В колокола звонил он сам вместе со своими сыновьями и пономарем. Рано утром… должны были все братья быть в церкви; все не явившиеся, за исключением тех, кто не явился вследствие телесной слабости, не щадятся, все равно, высокого ли они или низкого состояния, и приговариваются к 8 дням епитимьи. В этом собрании поет он сам со своими братьями и подчиненными попами с четырех до семи. Когда пробивает восемь часов, идет он снова в церковь, и каждый должен тотчас появиться. Там он снова занимается пением, пока не пробьет десять. К этому времени уже бывает готова трапеза, и все братья садятся за стол. Он же, как игумен, сам остается стоять, пока те едят. Каждый брат должен приносить кружки, сосуды и блюда к столу, и каждому подается еда и питье, очень дорогое и состоящее из вина и меда, и что не может съесть и выпить, он должен унести в сосудах и блюдах и раздать нищим, и, как большей частью случалось, это приносилось домой. Когда трапеза закончена, идет сам игумен ко столу. После того, как он кончает еду, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно находятся много сот людей; их заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нем, согласно его природе, особенную радость и веселость. И есть свидетельство, что никогда не выглядит он более веселым и не беседует более весело, чем тогда, когда он присутствует при мучениях и пытках до восьми часов. И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую, или трапезную, как они называют, на вечернюю молитву… После этого идет он ко сну в спальню, где находятся три приставленных к нему слепых старика; как только он ложится в постель, они начинают рассказывать ему старинные истории, сказки и фантазии, одну за другой. Такие речи, согласно его природе или постоянному упражнению, вызывают его ко сну, длящемуся не позже чем до 12 часов ночи. Затем появляется он тотчас же в колокольне и в церкви со всеми своими братьями, где остается до трех часов, и так поступает он ежедневно по будням и праздникам. Что касается до светских дел, смертоубийств и прочих тиранств и вообще всего его управления, то отдает он приказания в церкви. Для совершения всех этих злодейств он не пользуется ни палачами, ни их слугами, а только святыми братьями. Все, что приходило ему в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в церкви; и те, кого он приказывает казнить, должны прибыть как можно скорее, и он дает письменное приказание, в котором указывается, каким образом они должны быть растерзаны и казнены; этому приказанию никто не противится, но все, наоборот, считают за счастье милость, святое и благое дело выполнить его… Все братья и он прежде всего должны носить длинные черные монашеские посохи с острыми наконечниками… а также длинные ножи под верхней одеждой, длиною в один локоть…" Некоторые из фактов, упомянутых Таубе и Крузе, подтверждаются иными источниками, например обширным известием об опричных годах в Пискаревском летописце.

Само существование опричного братства — явление кратковременное. Оно не могло появиться ранее окончательного переезда Ивана IV в слободу (вторая половина 1568 года) и вряд ли пережило период, когда казни обрушились на само опричное руководство (первая половина — середина 1570 года) и ушел из жизни в том числе "келарь" князь Афанасий Иванович Вяземский. Его кончине предшествовали долгие избиения ("правеж"), в ходе которых князь должен был расстаться по частям со всем своим имуществом. В дальнейшем, кстати, на протяжении нескольких лет (до 1575 года) не было и массовых казней, а то, что описывают Таубе и Крузе, относится ко времени масштабного террора. Всего, таким образом, не набирается и трех лет существования опричного братства. Но 2,5–3 года — это наиболее расширительное толкование. На самом деле, быть может, вся история странного Слободского ордена (так удобнее всего называть эту организацию) насчитывает несколько месяцев, а то и недель. Ведь Иван Васильевич провел значительную часть того периода в разъездах: бывал подолгу в Москве, ездил по вотчинам Федорова, занимаясь их разгромом, несколько месяцев провел в походе на Новгород и другие северные области, принимал опричный военный смотр в Старице, выезжал на юг "по крымским вестям". Что же остается? Твердо можно говорить о нескольких месяцах в середине 1569 года (до Новгородского похода), а также о первой половине 1570-го (после возвращения из него). По всей видимости, именно тогда, в 1569 или 1570 году, и существовал Слободской орден.

В разное время историки и публицисты считали Слободской орден то своего рода "сверхмонастырем", то, напротив, изощренным кощунством над православными церковными устоями, то мистической организацией самого темного, чуть ли не сатанинского характера. Я. Н. Любарский и С. В. Алексеев обратили внимание на некоторое сходство обычаев, заведенных Иваном Васильевичем в слободе, с шутовским собором византийского императора Михаила III Пьяницы. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) находил опричное сборище истинно православным по духу. Д. М. Михайлович видел в Слободском ордене эзотерическую организацию, недружественную по отношению к православной церкви, и связывал ее возникновение с деятельностью на территории Московского государства вестфальского лекаря, астролога, отравителя и мага Елисея (Элизиуса) Бомелия, появившегося в нашей стране как раз летом 1570 года; помимо этого, Михайлович указывает на антицерковный характер опричной политики и считает возможным принятие русским государем эзотерического посвящения от Бомелия. Высказывались догадки о сходстве ордена с тайными инквизиционными трибуналами, то есть наследием Торквемады. Некоторые историки сомневаются в достоверности сообщения Таубе и Крузе об опричном братстве. Автор этих строк решительно отказывает в какой бы то ни было связи между христианством и ассасинами в монашеских одеяниях. За скудостью источников трудно определить, тянется ли в слободу какая-либо эзотерическая ветвь из Европы. Возможно, царь-актер воздвиг для себя идеальную "сцену", не имея далеко идущих мистических соображений. Он использовал для лицедейства храм — идеальную по тем временам площадку для театральных представлений, с отличной акустикой и роскошными декорациями. Ведь приказания по государственным делам отдавались нм в церкви — зачем? Возможно, из-за того, что государю они виделись частью "роли".

Попытки проследить историю Слободского ордена напоминают блуждание в потемках. Историк имеет слишком мало информации о нем и должен бы положить перо, воздерживаясь от категоричных выводов. Нет ни единого достойного доверия метода, с помощью которого можно определить, во-первых, где лгут, а где говорят правду Таубе и Крузе, а во-вторых, с какой целью государь Иван Васильевич создал Слободской орден.

Через несколько месяцев после утверждения опричнины был произведен первый набор служилых людей в опричную армию и государев двор. А осенью 1568 года опричные боевые отряды впервые появились на поле сражений — под Болховом. Их двинули вместе с земской армией против крымского хана.

Историки XX столетия, со времен С. Ф. Платонова, много писали о земельной стратегии опричнины и даже искали в ней разгадку сути той диковинной политической конструкции, которую создал Иван IV. Но замечали в основном ее отрицательный аспект. Характерные выражения, присущие многим историческим исследованиям этого периода: "перераспределение земель в годы опричнины было направлено против…" или "опричная аграрная стратегия ориентирована на подрыв…"

Действительно, огромные территориальные владения были реквизированы по велению Ивана Васильевича во второй половине 1560-х годов, а в 1570-х эта политика знала "рецидивы". И, спору нет, при этом ощутимые потери понесли крупные вотчинники, относящиеся к видным княжеским родам.

Но у опричных преобразований, связанных с земельной собственностью, основным был, думается, все-таки позитивный аспект. Иными словами, прежде всего важно, для какой цели реквизировались земельные владения у прежних хозяев, а не против кого были направлены все эти меры. Между тем сокращенная версия указа об учреждении опричнины, помещенная в официальной летописи, дает ясное представление о том, каковы приоритеты опричной политики в этом направлении: "…а учините государю у себя в опришнине князей и дворян, и детей боярских дворовых, и городовых 1000 голов, и поместья им подавал в тех городех с одново, которые городы поймал. А вотчинников и помещиков, которым не быти в опришнине, велел ис тех городов вывести и подавати земли велел в то месго в ыных городех, понеже опришнину повеле учините себе особно". Иными словами, первейшая и главная цель опричной аграрной политики состоит в обеспечении служилых людей государева корпуса поместьями. Очевидно, речь идет о том, чтобы дать опричной братии лучшие земельные владения в Московском государстве. Никакая социальная группа не выдвинута на роль "донора". Та же княжеская аристократия нигде не названа как приоритетный объект реквизиций. А монография В. Б. Кобрина "Власть и собственность в средневековой России" показала, что политика отчуждения поместий и вотчин не имела специальной антикняжеской направленности и не привела к подрыву княжеского землевладения в России. Землю, таким образом, забирали там, где ее удобно было забрать. Важно было наилучшим образом обеспечить новорожденное опричное войско, а не обидеть или разорить кого-то при этом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.