Буря в стакане воды, или еще раз о сумерках невежества

Буря в стакане воды, или еще раз о сумерках невежества

Этот еженедельный журнальчик я обнаружил на книжной ярмарке, проходившей в Киеве. Его раздавали бесплатно, сразу несколько номеров. Правда, в довесок к такому подарку предлагали купить свежий номер, лежавший на раскладке тут же. Однако публика предпочитала брать только дармовщину.

Оно и неудивительно. Внешне привлекательный — отпечатанный на прекрасной бумаге, с яркой обложкой — журнальчик неинтересен внутри. Покупать его — выбрасывать деньги на ветер. Я просмотрел четыре номера и впечатление могу выразить банальной фразой: «Ни уму ни сердцу».

Впрочем, одна статья все же привлекла мое внимание. Называлась она «Табачникова идеология». Автор — некий Игорь Лосев, бывший русскоязычный преподаватель марксистско-ленинской этики, а ныне — «национально сознательный» деятель, борец за установление «господства украинского языка», частый гость в СМИ определенного пошиба. Сам же материал посвящен получившему в свое время широкую известность происшествию — лишению тогдашним министерством образования и науки Украины статуса учебного пособия книги «История украинского права».

Г-н Лосев уверяет, что в немилость указанная книга попала якобы из-за упоминания о том, что «русские и украинцы этнически и генетически отличаются». По этому поводу он счел своим долгом обрушить «праведный» гнев на тогдашнего министра образования и науки Дмитрия Табачника. Точнее — г-н Лосев закатил форменную истерику.

Чего только не нагородил он в коротенькой, объемом всего в одну страничку, статейке! Обозвал министра «“смотрящим” за гуманитарной сферой». Уличил его в «отрицании существования украинского этноса, а значит, и нации, а следовательно, и государства». Обвинил в намерении учредить «идеологическую инквизицию в учебных заведениях», ввести там «жесткую цензуру». Мало того, сочинитель «Табачниковой идеологии» обнаружил настоящий заговор, составленный министерством образования и Партией регионов, с целью «создать новую имперскую сверхмощь с рабочим названием “русский мир”».

Планы заговорщиков, судя по всему, были известны г-ну Лосеву досконально. Он излагал их по пунктам. Формулировки пестрели угрожающими словами: «запретить», «дискредитировать», «запугать». И «гонение» на «Историю украинского права» — это, оказывается, только «первый шаг к реализации упомянутой программы».

Как видим, опасность над Украиной нависла немалая. Можно, наверное, было бы испугаться, если не знать, что поднятая г-ном Лосевым тревога является ложной, типичной бурей в стакане воды, и ничем более.

«История украинского права» была лишена статуса учебника вовсе не из-за обычного упоминания о различиях между русскими и украинцами (тут г-н Лосев просто соврал). В сей скандальной, написанной еще в годы «оранжевой п’ятилітки» книжке пропагандируется, со ссылкой на генетику и этнологию, тезис об умственном превосходстве украинцев над русскими.

Естественно, авторы имели право на собственную точку зрения. Это их право сомнению никто не подвергал, что, кстати, специально подчеркнул Дмитрий Табачник. Но вот проповедь национальной исключительности, превосходства одних наций и неполноценности других, в вузовских учебниках недопустима. Думается, здесь с тогдашним министром образования следовало бы согласиться любому здравомыслящему человеку, независимо от политических, национальных и личных предпочтений. Соответственно антиукраинский заговор, программа «переформатирования украинских мозгов» и прочие ужасы, сообщаемые Игорем Лосевым, являлись всего лишь плодом его чересчур разыгравшегося воображения.

Следует отметить, что аналогичных статей на тему инцидента с «Историей украинского права» появилось тогда в отечественных СМИ немало. Реакция «национально сознательных» кругов была, как обычно, буйной. Выделять из этого фонтана истерик и возмущений сочинение г-на Лосева не стоило бы. Дело, однако, в том, что автор «Табачниковой идеологии» возмущениями и «разоблачениями» не ограничился. Позиционирующий себя как ученого, он пошел дальше и решил блеснуть эрудицией. А напрасно! Ибо знаний для того, чтобы «блеснуть», у г-на Лосева явно недостаточно. Какой бы вопрос ни затрагивал он в своей статье, неминуемо попадал впросак.

Так, взявшись учить Дмитрия Табачника основам антропологии, рассуждая об «антропологических отличиях» украинцев от русских, г-н Лосев ссылается на выдающегося русского антрополога Дмитрия Анучина (1843–1923). Вряд ли можно сомневаться в том, что работ Анучина он не читал. Иначе знал бы, что этот ученый считал великорусов, малорусов и белорусов «тремя ветвями русского народа», различающимися между собой примерно так же, как отличаются друг от друга немцы Северной и Южной Германии или французы Северной и Южной Франции, итальянцы севера и юга Италии и т. п.

Да и вообще, к сведению Лосева и ему подобных «знатоков», попытки смешивать антропологические и национальные характеристики были высмеяны в научной литературе еще лет сто назад. Сколько-нибудь значительные по численности нации, как правило, состоят из людей разных физических типов. Индивидуумы могут разниться по форме черепа и носа, цвету глаз и волос, размеру грудной клетки, росту, психическому складу и тем не менее составлять единую нацию. Скажем (этот пример приводился еще в трудах ученых дореволюционного времени), как показали исследования, евреи Ковно (Каунаса) по ряду антропологических признаков оказались более схожи с китайцами, чем с варшавскими евреями. Но их национальное единство с соплеменниками в Польше, а не с коренными жителями берегов Янцзы — факт установленный. Точно так же папуасы Новой Гвинеи по некоторым параметрам более сходны с азербайджанцами, чем с другими папуасами. Ну и что? А ведь можно представить, какие выводы необходимо сделать отсюда, следуя логике «антрополога» Лосева.

Между тем антропологией г-н Лосев не ограничивается. Он вступает в область истории и филологии. «Еще в 1905-м, — утверждается в указанной статье, — Российская академия наук в составе самых лучших в то время языковедов, академиков Фаминцына, Фортунатова, Шахматова, Ольденбурга, Лаппо-Данилевского, Корша признала украинский самостоятельным славянским языком».

Так ли это? Записка «Об отмене стеснений малорусского печатного слова», о которой г-н Лосев, собственно, и ведет речь, хотя и была составлена от имени Императорской академии наук, но и к самой академии, и к науке имела весьма отдаленное отношение. Призванная, по поручению правительства, научно обосновать готовящуюся отмену Эмского указа (большинство положений которого и так на практике не соблюдалось), записка поставленной задачи не выполнила. «Самые лучшие языковеды» — ботаник Андрей Фаминцын, востоковед Сергей Ольденбург, историк Александр Лаппо-Данилевский, а также почему-то проигнорированный г-ном Лосевым зоолог Владимир Заленский — вошли в состав академической комиссии, созданной для выработки текста документа, только формально. Они самоустранились от работы именно как неспециалисты в славянском языкознании.

Не принимал участия в составлении записки и филолог Филипп Фортунатов. Заинтересованность проявили лишь двое — Федор Корш и Алексей Шахматов, увлекавшиеся политикой и склонные подгонять результаты научных исследований под заранее определенные политические цели. Себе в помощь они пригласили группу далеких от академической науки деятелей украинского движения — Александра Лотоцкого, Петра Стебницкого, Максима Славинского и других. Вместе эта компания и сочинила записку. Формальные же члены комиссии, будучи людьми либеральных взглядов, противниками стеснения печатного слова в принципе (все равно — малорусского или любого другого), подписали предложенный им текст, не вникая в подробности.

Слабость аргументации, тенденциозность, ошибочность многих положений записки бросалась в глаза. Исследователи установили, что она грешит передергиванием фактов и даже прямыми фальсификациями. Эмский указ конечно же отменили без нее, а записку отправили в архив. Любопытно, что в 1917 году, после возникновения Центральной рады, когда украинское движение наглядно продемонстрировало русофобскую сущность, академик Шахматов раскаялся (Корш умер еще до революции) и заявил, что не стал бы помогать украинофилам, если б знал, во что это выльется. Но раскаяние запоздало.

Разумеется, об украинском языке можно судить с разных позиций. А вот объявлять ту заполитизированную записку авторитетным научным мнением по меньшей мере некорректно.

Однако и на этой некорректности г-н Лосев не остановился. Его несло дальше. «Нет никакой единой для украинцев и русских культуры и литературы, — заявляет он. — Не является Пушкин украинским поэтом, а Шевченко — русским».

Тарас Шевченко, как известно, считал по-другому. Он стремился занять место в русской литературе, в «Дневнике» называл ее «нашей литературой», а Жуковского, Лермонтова, Кольцова — «нашими поэтами». Что же касается Пушкина, то тут можно сослаться хотя бы на Михаила Драгоманова, относившего большинство произведений великого поэта к литературе не сугубо великорусской, а всероссийской — единой для великорусов и украинцев.

Видимо, будет уместным указать и на малоизвестный ныне факт чествования памяти Александра Пушкина в Закарпатье в 1937 году, в связи со столетием со дня смерти. Наиболее удаленный от Великороссии регион Украины, Закарпатье именовалось тогда Подкарпатской Русью и входило в состав Чехословакии. Никакой «русификации» там не было и быть не могло. И все-таки…

Пушкинские дни проходили в городах и селах при огромном стечении народа. Устраивались литературные вечера, спектакли, торжественные заседания. Это не были казенные мероприятия. Энтузиазм охватил все слои населения. Не остались в стороне даже члены общества «Просвіта». И всюду отмечалось, что для закарпатцев «Александр Сергеевич Пушкин — свой, родной, единокровный поэт… Здесь он у себя дома».

Таких фактов — превеликое множество. Русская культура, русская литература, русский литературный язык развивались как общерусские, общие для всей исторической Руси. В том числе и для той ее части, которая зовется сегодня Украиной. Вклад украинцев (малорусов) в их развитие огромен. И потому — для Украины они свои, родные, так же как для России. «Русская культура в то же время и наша, украинская», — отмечалось, например, в июне 1918 года на Всеукраинском съезде родительских комитетов. Историческая правда на стороне этого мнения, а не на стороне голословных заявлений невежественных русофобов.

И последнее. В своей статье г-н Лосев пугает читателей скорым возвратом в науке и образовании Украины «времен “народного академика” Лысенко». Увы, спохватился он поздно. В стране, где вышеназванная «История украинского права» могла получить статус учебника (это ведь при Табачнике ее такого статуса лишили, при предыдущем министре — Иване Вакарчуке — сей статус у нее был), где воинствующие невежды имеют возможность навязывать всем свое мнение, лысенковщина уже вернулась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.