ИТАК, РЮРИК…

ИТАК, РЮРИК…

В «Книге Степенной Царского родословия», составленной в XVI веке митрополитом Афанасием по прямому «заказу» Грозного Царя, о происхождении Рюрика и его Дома рассказывается так:

«Жезлом же прообрази в Руси Самодержавие Царское скифетроправление, иже начася от Рюрика, его же выше рекохом, иже прииде из Варяг в Великий Нов Град с двема братом своима и с роды своима, иже бе от племени Прусова, по его же имени Пруская земля именуется. Прус же брат был единоначальствующего на земли Римскаго Кесаря Августа, при нем же бысть неизреченное на земли Рожество Господа и Бога и Спаса нашего Исуса Христа, предвечнаго Сына Божия от Пресвятаго Духа и от Пречистыя Приснодевы Марии».

Для Иоанна IV было чрезвычайно важным утвердить преемственность его царства с одной стороны от Рима, с другой — от Вавилона, и этому был посвящен огромный литературный корпус, включающий «Степенную книгу» на вершине, «Повесть о Борме Ярыжке» — в народно-лубочном основании. В нашу задачу в данном случае не входит подробный анализ государственно-политической книжности XVI века, лежащей в основе знаменитой идеи о Третьем Риме. Стремление доказать происхождение московского царя (вспомним, что в конце XVI в. впервые введен на Руси чин мvропомазания на царство, в то время, как еще Иван III в беседе с папскими послами утверждал, что владеет царством по праву своих предков, то есть по праву крови) от римского кесаря Августа понятно. Не последнюю роль играло и стремление противопоставить Москву Литве, чьи тогдашние князья-Гедиминовичи, хотя и происходили от знаменитого лишь своей «конской» силой конюха — полюбовника русской княгини Рюрикова дома Гедиминки, да и утвердились через уничтожение и вытеснение старших литовско-русских и прусских родов, но выводили себя из Рима (если же учесть версию о происхождении Грозного царя от Ивана Телепнева-Овчины-Оболенского-Гедиминовича, то нельзя не признать присутствующую при тогдашнем московском дворе известную «болезненность» по этому поводу). Мы и не собираемся оспаривать родословие от «кесаря Августа», хотя сам по себе вопрос, о каком «кесаре Августе» могла идти речь, заслуживает особого рассмотрения. Казалось бы, «Степенная книга» утверждает все однозначно. Однако читаем: «Сей Кесарь Август раздели вселенную братии своей и сродником, ему же бяше брат именем Прус, и сему Прусу тогда поручено бысть властодержавство в березех Висли реки град Маброк и Туры и Хвойница, и преславный Гданеск и иные многие града по реку глаголемую Неман, впадшую в море, иже и доныне зовется Пруская земля. От сего же Пруса семени бяше вышереченный Рюрик и братия его; и егда еще живяху за морем, и тогда Варяги именовахуся, и из-за моря имаху дань на Чуди, и на Словенех, и на Кривичех». Но ведь все эти земли (и это известно даже из любого сугубо официального курса истории) не входили в состав империи Августа, более того, отстояли от ее границ довольно далеко! В чем же дело? Или митрополиты Киприан и Афанасий и руководивший их трудами святитель Московский Макарий — человек не только праведной жизни (он причислен к лику святых Русской Православной Церкви), но и умнейший муж своего времени — допустили совершенно невозможную ошибку или же писали откровенную, ни для кого не секретную ложь? Мы увидим, что ни то, ни другое. Более того, сведения Степенной Книги, изложенные именно в такой форме, содержат ценнейшую сакрально-генеалогическую информацию, причем не столько для современников, сколько для нас!

Об этом чуть позже. Пока что речь идет несколько об ином. Формулу Третьего Рима обычно произносят как «Москва — Третий Рим», обычно делая ударение на первом слове (это также более, чем понятно). Не менее значимы по существу, однако, вторые два (собственно Третий Рим), относящиеся к Русской Земле в ее целом. Именно на таком прочтении настаивает не менее знаменитая, нежели «Степенная Книга», «Повесть о Новгородском белом клобуке», также, впрочем, датируемая XVI веком и относящаяся к тому же церковно-государственному корпусу, хотя и стоящая в нем некоторым особняком. «Повесть», в отличие от московской «Повести о Вавилонском царстве» (в которой царские бармы московских государей оказываются инсигниями Навуходоносора), обращена не на Восток, а в Европу и рассказывает о каролингско-папской узурпации как источнике «порушения» Православия на Западе и одновременно источнике «римского наследия» Руси:

«Богопротивник же и человеческому роду супостат и враг диавол сотвори рать велию на святую Церковь. Воздвиже некоего царя Карула имянем и папу Фармуса и научи их прелстити християнский род своими ложными учении и отступити повелеша от православныя Христовы веры и раздрати благочестие святыя Апостольския Церкви […] И святую Апостольскую Церковь оскверниша неправыми учении и служении. И святаго белаго клобука не любяху и чести ему не воздаяху, якоже заповедано бе исперва, но вземше его и положиша на том же блюде в приделе некоем церковныя стены заключиша и на дверцах написанием написавше латинскою речию сице: „Зде сокровен есть белый клобук папы Селивестра“. Пребысть же лета многа тамо Богом храним».

Более того, в новгородско-псковском варианте сочинения «Об обидах Церкви» обозначен путь движения апокалиптической жены, имеющей младенца мужеского пола (Откр., 12, 1-6). «В Третий Рим,… иже есть в новую Русию (выделено нами — В.К.) в великий Новград», в других редакциях — «в Третий Рим, иже есть в новую Русию великую». Характерно, что как «Повесть о белом клобуке», так и Слово «Об обидах Церкви» предшествуют филофеевым посланиям.

Важнейшей чертой данного корпуса является предельно широкое понимание Третьего Рима как Русской земли в ее целом, т. е. земли, подвластной Руси или Русским царям. «Ветхий бо Рим отпаде от веры Христовы гордостию и своею волею, в новем же Риме, еже есть в Констянтинеграде, насилием агарянским тако же христианьская вера погибнет. На Третьем же Риме, иже есть на Руской земли (здесь и далее выделено нами — В. К.), благодать Святаго Духа восия. И да веси, Филофие, яко вся християнская царства приидут в конец и снидутся во едино Руское Православия ради. В древняя убо лета изволением земнаго царя Констянтина от царствующаго града сего царский венец дан бысть рускому царю. Белый же сей клобук изволением небеснаго царя Христа ныне дан будет архиепископу Великаго Новагорода. И кольми сии честнее онаго, понеже архангельскаго чина есть царский венец и духовнаго суть. Ты же не умедли святаго сего клобука послати в Рускую землю в Великий Новград по первому тебе явлению святаго ангела […] Яко же бо от Рима благодать и слава и честь отъята бысть, тако же и от царствующаго града благодать Святаго Духа отымется в пленение агарянское, и вся святая предана будут от Бога велицей Рустей земли. И Царя рускаго возвеличит Господь надо всеми языки и под властию их мнози царие будут от иноязычных».

Итак, выводы из «Повести» могут быть сделаны такие.

Во— первых, в качестве Третьего Рима называется не Москва, а вся Русская земля, то есть Царская земля.

Во— вторых, в качестве сакрального центра Русской земли именуется Великий Новгород, т. е. все тот же древний Словенск.

В— третьих, если Великий Новгород действительно является сакральным центром Русской, то есть Царской земли, то речь явно идет не о вырождающейся новгородской «республике» XVI века, а о Новгороде в далеком (по крайней мере, долетописном) прошлом (или далеком, неведомом, будущем?). Более того, если в «Повести об обидах Церкви» говорится о Новой Русии, то стало быть, существовала и Старая Русия, преемницей которой является «новая». В таком случае где она находилась?

И, наконец, в-четвертых, какому Русскому царю, а, следовательно, основателю Династии, был дан Константинов венец «в древняя убо лета», то есть задолго до восприятия идеи Третьего Рима Московскими государями? И, наконец, может ли быть этот Царь отождествлен с младенцем мужеского пола, имеющим «пасти языки жезлом железным» (Откр., 12, 1-6), имея в виду, разумеется, что монархическое сознание не индивидуализирует царя, а акцентирует внимание на династии, являющейся, по сути, одним царем, поскольку каждый царь есть непосредственное продолжение предыдущего? В конечном счете этот вопрос едва ли не самый главный.

Чрезвычайно умный, но именно поэтому и чрезвычайно осторожный Николай Михайлович Карамзин, дабы не быть заподозренным в том, что «вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа» (чего стоило такое вознесение он, как, впрочем, и Пушкин, знал прекрасно), и в то же время стремившийся «сказать, не говоря», писал: «Нельзя, конечно, верить Датскому Историку Саксону Грамматику, именующему Государей, которые будто бы царствовали в нашем отечестве прежде Рождества Христова и вступали в родственные союзы с Королями Скандинавскими: ибо Саксон не имел никаких исторических памятников (sic! — В. К.) для описания сей глубокой древности, и заменял оные вымыслами своего воображения; нельзя также верить и баснословным Исландским повестям, сочиненным, как мы уже упоминали, в новейшие времена, и не редко упоминающим о древней России, которая называется в них Острагардом, Гардарикиею, Гольмгардом и Грециею; но (sic! — В. К.) рунические камни, находимые в Швеции, Норвегии, Дании и гораздо древнейшие Христианства, введенного в Скандинавии около десятого века (обратим внимание на это свидетельство в связи с разрушенными новгородскими святынями „долетописной“ эпохи — В. К.), доказывают своими надписями (в коих имеются Girkia, Grikia или Россия), что Норманны давно имели с нею сообщение».

Карамзин мог не знать (а мог и знать) о христианских святынях в Новгороде до святого Владимира: во всяком случае В. С. Передольский проводил свои исследования много позже. И если знаменитый поэт и историограф, хотя и из соображений осторожности делает вид, что отрицает подлинность сведений Саксона Грамматика и Исландских королевских саг, то при всем том остается так называемым «норманистом» (в привычном, то есть германофильском понимании — такова была официальная точка зрения Петербургского двора). Но то, что говорит Карамзин о самих «норманнах», дает основание утверждать, что он, как, впрочем, и «премудрый» Макарий, пытается указать читателю на реальное наличие неких гораздо более существенных и важных сведений о прошлом Европы в ее целом:

«I. Имена трех Князей Варяжских — Рюрика, Синеуса и Трувора — призванных Славянами и Чудью, суть неоспоримо Норманские: Так в летописях Франкских около 850 года — что достойно замечания (обратим внимание на эту реплику — В. К.) — упоминается о трех Рюриках: один назван Вождем Датчан, другой Королем (Rex) Норманским, третий просто Норманом, они воевали берега Фландрии, Эльбы и Рейна. В Саксоне Грамматике, в Стурлезоне и в Исландских повестях, между именами Князей и Витязей Скандинавских находим имена Рурика, Рерика, Трувара, Трувра, Снио, Синия.

II. Русские Славяне, будучи под влиянием Князей Варяжских, назывались в Европе Норманнами: что утверждено свидетельством Лиутпранда, Кремонтского епископа, бывшего в десятом веке два раза Послом в Константинополе. «Руссов, — говорит он, — именуем и Норманнами».

И в то же время Карамзин совершенно справедливо вопрошает:

«Но сие общее имя Датчан, Норвежцев, Шведов не удовлетворяет любопытству Историка: мы желаем знать, какой народ, в особенности называясь Русью, дал отечеству нашему и первых государей и самое имя, уже в конце девятого века страшное для Империи Греческой? Напрасно в древних летописях Скандинавских будем искать объяснения: там нет ни слова о Рюрике и братьях его, призванных властвовать над Славянами…» Но скажем прямо: воинствующий «антигерманизм» здесь столь же неплодотворен, сколь неплодотворно германофильство петровских и послепетровских официозных историографов. «Славянофильство» в данном вопросе точно так же ни при чем. Абсолютно обречены в конечном счете какие-либо поиски «славянского» Рюрика, «славянской» Руси — от Погодина до наших дней. Не мудрено — ищут этноним, причем в сугубо современном понимании и толковании. Напомним — нация (не путать с расой) и национализм суть плоды нового времени, конкретно — буржуазного развития со всеми присущими ему чертами (напомним хотя бы Конст. Леонтьева с его «Национальной политикой как орудием всемирного разрушения»). Мы же пытаемся подойти с другой стороны, обратившись к свидетельству чрезвычайно богатой сакрально-генеалогическими сведениями Младшей Эдде, ни в чем, впрочем, не противоречащей Библейскому Откровению. Цитировать придется достаточно подробно, ибо это даст нам возможность многое понять дальше.

«Всемогущий Господь вначале создал небо и землю и все, что к ним относится, а последними Он создал двух человек, Адама и Евву, от которых пошли все народы. И умножилось их потомство и расселилось по всему свету. Но с течением времени возникло в людях несходство. Некоторые среди них были хорошие и праведные, но гораздо больше было таких, которые склонились к мiрским страстям и презрели Слово Бога. И потому Бог затопил в разлившемся море весь мiр и все живое, что было в мiре, кроме тех, кто спасся с Ноем в ковчеге. После Ноева потопа остались в живых восемь человек, и от них происходят все народы. И случилось так же, как и прежде: стоило лишь умножиться роду людскому и заселить весь мiр, как многие люди с жадностью устремились к богатству и почестям и позабыли чтить Бога. И дошло до того, что люди эти не захотели произносить Божьего Имени […] Но ничуть не меньше, чем прежде, наделял их Бог земными дарами, богатством и счастьем, в которых нуждались они на земле. Наделил он их и разумом, дабы они могли распознать все, что есть на земле и все зримые части земли и воздуха […] И чтобы рассказать обо всем этом и сохранить в памяти, они сами придумали всему имена. И эта вера претерпела немало изменений, ибо народы делились и расходились их языки. Но они разумели все земным разуменьем, ибо им не была дана духовная мудрость. Поэтому они думали, что все сделано из некоего вещества […] Вблизи середины земли был построен град, снискавший величайшую славу. Он назывался тогда Троя, а теперь Страна Турков. Этот град был много больше, чем другие, и построен со всем искусством и пышностью, которые были тогда доступны. Было там двенадцать государств, и был один верховный правитель […] Одного конунга в Трое звали Муном или Менном. Он был женат на дочери верховного конунга Приама, ее звали Троан. У них был сын по имени Трор, мы зовем его Тором // далее излагается полубаснословная генеалогия одной из ветвей троянских царей — в частности, Тор женится на северной Сивилле, о которой „никто не ведает, откуда Сив родом… волосы у нее подобны золоту… от их рода происходит „Фридлав, мы зовем его Фридлейв, а у того был сын Воден, а мы зовем его Один“ //. Одину и его жене было пророчество, и оно открыло ему, что его имя превознесут в северной части света и будут чтить превыше имен всех конунгов. […] И по какой бы стране ни лежал их путь, всюду их всячески прославляли и принимали скорее за богов (ср. нем. gфtten, англ. gods, исп. godos, русск. готы — В. К.), чем за людей. И они не останавливались, пока не пришли на север в страну, что зовется Страною Саксов. Там Один остался надолго, подчинив себе всю страну […] Третий сын Одина звался Сиги, а у Сиги был сын Рерир (выделено мною — В.К.). Они правили страною, что зовется теперь Страною Франков, и оттуда ведет начало род, называемый Вельсунгами. От всех них произошли многие великие роды“.

А теперь, прервав на время повествование «Младшей Эдды», обратимся к событиям IX-X веков. Естественно, что военные походы — это то, что наиболее привлекает летописцев и хронистов. Польский историк Х.Ловмяньский, подробно исследовавший проблему варягов в Восточной Европе, указывает: «Среди византийских источников норманисты ссылаются на два конкретных источника, определяющих народ рос. Одно из них находится у Продолжателя Феофана (и в других родственных упоминаниях) при описании похода Игоря 941 г. В этом упоминании????? были определены как????? DROMITAS LEGOMENOS, OS EK GENONO TEN FRAGGON KA TISTANTAS („называемые и дромитами, которые из рода франков“. Отложим на время вопрос, о каком именно походе идет речь (нам еще предстоит его коснуться), и обратим внимание на указание EK GENOYOS TON FRAGGON. Указание на „царя славян“ по имени „ал-Олванг“ (Олег) как „франконского герцога“ неоднократно встречается и в арабских источниках, в частности, у ал-Масуди, на что обращали внимание советские и постсоветские исследователи. Х.Ловмяньский, фактически констатируя неспособность объяснить это внятно, напоминает о фонетической близости franc к var-ang или var-ing. С этим можно, впрочем, и согласиться, напомнив, что var-ang или var-ing в те времена легко заменялось на mar-ing или mer-ing — „пришедший морем“ или просто мореход, помор, иначе говоря, Меровинг.

Есть и еще любопытное свидетельство. Византийский император Константин Багрянородный в своем De Administrando Imperio утверждает, что знаменитые русские именования днепровских порогов (в отличие от славянских) даны на lingua francae (это никоим образом не французский и даже не старофранцузский, а исчезнувший сегодня язык). Император однозначно указывает на тождество этого языка с русским (ROSIOTI).

А теперь обратим внимание на знаменитое начало Договора Олега 911 года с Византийскими Императорами Львом и Александром:

«Мы от рода русского, Карлы, Инегельд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Рюар, Актеву, Труан, Лидульфост, Стемир…» Обратим внимание прежде всего на некоторые имена: Труан, Гуды, Веремуд (анаграмматически Мерувед, по-славянски Велемудр), и особенно, разумеется, Рюар… Сходство его с именем Рюрик очевидно; однако не о Рюрике, призванном в 862 году, здесь, конечно, идет речь. А вот о его родиче — скорее всего. Но родовое это имя (фамилию) мы встречаем отнюдь не только в землях нашего нынешнего отечества. Оно было в раннесредневековой Европе более чем знаменито и знатно, имея прямо царское (royal) или, если угодно, королевское происхождение. Речь идет о Доме Руэргов (в современной русской транскрипции) или Рюэргов (Maison des Rouergues), потомков внука Хлодвига Великого Тьерри II, впоследствии графов Лиможских. Помимо известных французских, прежде всего, работ, посвященных этому семейству, мы имеем возможность указать на чрезвычайно обстоятельный труд графа Бони де Лаверня «Потомство второй ветви Королей Австразии». Известно, что «Император» «Священной Римской Империи» и Король Франков Карл Лысый, сын Людовика Благочестивого и внук Карла «Великого», установил в 841 году так называемый «Большой Приказ» (Grand Commandement) Согласно этому «приказу», территория его королевства была разделена на четыре провинции или принципата — Бургундский, Роверньский, Тулузский и Лиможский. Мы уже имели возможность указать на то, что сам Карл Лысый, бывший «меровингским бастардом», стремился преодолеть последствия узурпации франкского трона в VII веке и постепенно передать свое королевство представителям «первой расы». Grand Commandement и служил, по сути, этой цели — графами и виконтами некоторых «принципатов» были назначены меровингские наследники. Среди них были и де Рюэрги, графы Лиможские, наследники погибшего в 613 году короля Тьери II. В 841 году Раймон де Рюэрг (Raymond de Rouergue) был прямым приказом короля Карла Лысого поставлен первым графом Лиможским.

По— видимому, -пишет граф Бони де Лавернь, — потомство второй ветви Королей Австразии, пережив бойню 613 года, выжило, породив Дома Сен-Гийомов и Рюэргов. Оба эти Дома происходят от Хильдеберта, второго (из шести) сына короля Тьерри II, скрывшегося от убийц, ведомых Хлотарем II. Отцом Раймона де Рюэрга был Фулькоальд V (с 613 года большинство потомков Хильдеберта носили имя Fulcoald, корнесловно расшифровываемое как Огнелед). Граф Бони де Лавернь среди детей Раймона I называет Бернара (†872), Ода (†918), Арбера (принял монашество, буд. Аббат Вабрский), неизвестную дочь, а также опять-таки Фульгуальда (Fulguald, что то же самое, что и Fulcoald). Дата смерти этого Фульгуальда или Фулькоальда во французских источниках не упоминается, как и дальнейшая его судьба. Сохранились, впрочем, лишь сведения о том, что этот Фулькоальд отписал в пользу своей родни несколько монастырей (так делали перед смертью или отбытием «на дальнее правление») и что жену его звали, как и жену его деда (Фулькоальда V), Сенегондой (Senegonde). Произошло это, по-видимому, в 40-50-х годах IX века. А в 862 году в Новгороде (или, согласно другим авторам, Старой Ладоге) на княжение был призван Рюрик «из варягов».

Мы понимаем, что высказываем здесь лишь предположение, которое пока что не можем подтвердить прямыми доказательствами. Однако, доказательств косвенных более чем достаточно для того, чтобы количество их могло породить некое новое качество. Более того, некоторые из них общеизвестны. Например, свидетельство Бертинских Летописей о посещении «Императора Франков, Людовика Благонравного» «людьми, которые называли себя Россами (Rhos)», в 839 году. По общепринятому толкованию, посольство Людовику «не пришлось». Не имея особых оснований оспаривать это общепринятое мнение, находим тому все же естественное объяснение — каролингскому королю (даже весьма терпимому и женатому на меровингской принцессе) вряд ли могли прийтись по вкусу посетители, самим своим существованием свидетельствующие о незаконности власти Людовика. Поэтому и летописец крайне невнятен, что он хочет сказать, уразуметь почти невозможно. Однако уже вскоре, при сыне Людовика, Карле Лысом, начинается во франкском государстве фактическое «меровингское восстановление. Карл, как легко видно, был Меровингом по женской линии и более всех Каролингов стремился сгладить последствия узурпации, что с точки зрения салического права едва ли было законным (Меровинг по отцу, хотя бы рожденный от рабыни, оставался таковым; Пипинид, даже женившись на принцессе крови, оставался все равно Пипинидом). Тем не менее и это было благотворным — никогда за все время от введения Папой под давлением Пипина Короткого Filioque вплоть до XX века не было на Западе столь явно влияние Восточной патристики, как при дворах Людовика Благочестивого и Карла Лысого. Отсюда и попытки нахождения взаимопонимания с Византией — после открытой вражды при Карле „Великом“, сыне первого „филиоквиста“ Пипина.

Отметим при этом, что судьба франков (не французов, а именно франков как общности, включая и тех из Каролингов, которые более тяготели именно к франкской, а не галло-римской традиции) на Западе печальна. Русский ученый, карпатский русин по происхождению, Ю.И.Венелин (Гуца) повествует:

«Частые войны с соседними владетелями, необходимость бдительности над покоренными, привлекательность страны побудили, со времени Меровея династию повелителей всея старыя и новыя Франкии (выделено мною — В.К.) поселиться за Рейном. В этом отношении они похожи на династию Султанов, которые тоже постепенно подвигали свою столицу в след за завоеваниями „…“ Надобно заметить, что сама Галлия не представляла ни малейшей национальности „…“ Для всеобщего употребления Христианская Религия употребила старый язык Цицерона. Так как Франки за Рейном не составляли нацию, а только дворян, помещиков или же гарнизонных (что подтверждает нашу точку зрению на то, что это именно варна-сословие, раса, то есть… русь — В.К.), то дети их, смотря по тому, где селились, воспринимали жаргон той области „…“. Франки, сделавшись Христианами, гуртом бросились на изучение Латинского языка и его литературы „…“ настоящую Франкию от за-Рейнской искусственной, отделили после Немецкие племена, так что за-Рейнские Франки должны были разлучиться со своею народностью. Несмотря на это, еще в VI и VII столетиях заметно весьма большое народное сочувствие между зарейнскими Франками и Чехией». То есть, будем точны, между Меровингами и Моравией-Меровией! Что же до собственно Франции, то франков как таковых в ней почти и не осталось: западная ветвь Меровингов была истреблена во время того, что иногда именуют «regicide pepinide» (по сути геноцид высшей расы!), малая часть (по женской линии) слилась с Каролингами (в большинстве своем все-таки еще франками). Феодальная же революция Капетингов (ХI в.) была совершена уже галло-римскими и итальянскими землевладельцами. С тех пор франк во Франции — это клошар, альбигоец, алхимик, «проклятый поэт»!

Возвращаясь к крайне запутанной Бертинской хронике, отметим, что из нее совершенно не понятно, как и почему «Россы» оказались при «франкском» дворе, что они там делали и почему назывались свеонами. Так же смутно указание на то, что они были то ли «разведчики» (exploratores), то ли «искатели дружбы» (amicitiac petitores). Так же неясен и их маршрут — зачем возвращаться из Константинополя в Балтию через Реймс… Не приобретает ли неожиданно новый смысл предположение Л. Н. Гумилева о происхождении Рюрика:

«Биография Рюрика непроста. По „профессии“ он был варяг, то есть наемный воин. По своему происхождению — рус. Кажется, у него были связи с Прибалтикой. Он якобы ездил в Данию, где встречался с франкским королем Карлом Лысым. Позже, в 862 году он вернулся в Новгород, где захватил власть при помощи некоего старейшины Гостомысла».

Отношение Л.Н.Гумилева к Рюрику и Рюриковичам достаточно негативно. Это связано с его концепцией об их сотрудничестве с Хазарским каганатом, что, как мы увидим дальше, есть ошибка нашего крупнейшего историка (сотрудничали не Рюриковичи, а лишь одна из частей их дружины во главе с Аскольдом и Диром). Но нам важны здесь не пристрастия того или иного автора, а констатация им исторической действительности.

В этом случае и посольство 839 года объясняется очень просто — речь шла о неких династических связях, скорее всего, в рамках одного рода или сословия (русского, то есть военно-царского). Иначе говоря, о призвании (выборе, разумеется не в нынешнем демократическом понимании этого слова) князя, в высшей степени легитимного с точки зрения «права крови», в чем, естественно, были заинтересованы обе стороны. Разумеется, и политический интерес Карла Лысого — распространение своего влияния — сбрасывать со счетов мы никак не можем. Но он никак не противоречил тогдашней «геополитике» северо-восточных Россов, тех же самых троянских потомков.

Любопытен пассаж современного автора, постигающего историю с явным креном в интуитивный метод, в противовес академическому позитивизму, что имеет свои плюсы — невероятную, почти патологическую зоркость! — но и очевидные минусы. Данный автор (В. М. Кандыба) стоит на позициях неоспиритуализма и «украинофильства», что порождает оценки, за которые мы здесь не берем ответственности на себя, равно как и за «кондово-советский» язык. Нам важны не вкусовые оценки господина Кандыбы, а «структурная концепция», которую он излагает. Итак:

«Тем временем, Винетский Князь Рурик, сын Князя Годлава (? — В. К.), прославившись на всю Европу жестокостью, решил воспользоваться ослаблением Киева и по совету франкского короля Карла Лысого (sic! — В. К.) овладеть должностью Новгородского Князя и попытаться противопоставить его Киеву, захватив власть в северной части Империи. Воплощая задуманное, Рурик организовал усилиями своего влиятельного в Новгороде родного деда — Гостомысла, чтобы на очередных выборах Князя прошла его кандидатура. Впоследствии Рурик уничтожил все документы и следы своей прошлой жизни […] Свою дружину из Винеты Рурик переселил в Изборск, а всех остальных расселил на Ладоге и Белоозере. Правил Рурик 17 лет и за это время полностью подчинил финно-угров, балтов и значительно расширил контроль Новгорода над дальними северными и северо-восточными территориями, показав себя умным и дальновидным политиком. Накопив достаточно военных сил, Рурик начал готовить поход на столицу…»

Отметив (на данный момент вскользь), что Киев не был тогда «столицей», все же укажем, что несколько иная, хотя и очень близкая, история Рюрикова призвания изложена у В. М. Татищева, основывавшегося, как известно, не на Несторовой, а на более древней Иоакимовской летописи (архиепископ новгородский Иоаким умер в 1030 году). Согласно Татищеву, в глубокой древности родные братья Славен и Скиф воевали на юго-востоке, затем осели на Дунае с большим войском, часть которого двинулась на север и основала город Славенск (о нем, как о древнейшем русском городе, мы уже говорили). Славенский князь Ванадал оставил после себя трех сыновей — Владимира, Избора и Столпосвята. От Владимира — девять колен до князя Буривоя, который вел войны с варягами за обладание Бярмией (Биармией или Великопермией, землей, географически точно совпадающей с будущей Землей Святой Софии). В конце концов он потерпел поражение, однако люди испросили у него сына на княжение «в Велицеграде» (видимо, Новгороде-Славенске). Этим сыном и был Гостомысл, который, разбив варягов, заключил с ними мир. Далее, по Татищеву, Гостомысл, не имеющий сыновей, призывает на новгородское княжение своего зятя Рюрика — основателя Русского Царского Дома. В данном случае речь идет не о прямом родстве (дед-внук), а о свойстве, однако в любом случае можно говорить о едином родовом клане Северной Европы — Руси. Исходя из уже сказанного о Вагрии как Старой Франкии, речь идет в данном случае о совершенно естественном воссоединении, «аншлюссе» Старой Франкии и Старой Руси, что… одно и то же!

Анализируя Несторову летопись, исследователь начала прошлого века Герман Фридрих Голлман (кстати, хотя и немец, решительный противник переводов и толкований Байера, Миллера и Шлецера), писал:

«Афетова также поколеная и сии Варяги, Шведы, Норвежцы, Датчане (Руссы, Англичане, Испанцы, Поляки), Италианцы, Римляне, Немцы и пр. или в Несторовом языке Варяги, Свеи, Нурмани, Готе, Русь, Агляне, Галичане (почему ж не Французы?), Волохи, Римляне, Немцы. Г. Шлецер даже и здесь хочет опустить слово Русь; потому что оно находится между датчанами (Jutten), Англичанами и Испанцами (Французами)». Согласно Голлману, Варягами назывались все германские поколения обитателей Балтийского и Северного морей, а также и моря Средиземного — это последнее у арабского писателя Абулфеды называется море Warank. Сопоставляя это свидетельство как с Младшей Эддой, так и с материалами по истории франков, мы легко отождествим «варягов» с потомками троянских царей как по Энеевой, так и по Приамо-Антеноровой нисходящим линиям. «Итак, — пишет Голлман, — тех самых Варяго-Русов, которые пришли в Новгород, должно искать в весьма обширной прибрежной стране; только они прибыли из-за моря, а не с ближайших приграничных берегов. Они пришли из отдаленной страны. Теперь спрашивается: из какой же именно вышли они страны, Варягами обитаемой?»

Какой же ответ нашел исследователь на свой вопрос?

«Читая Ютландское уложение (Lowlok), я находил, что дошедшие законы имеют также весьма большое сходство с нашими древними Фрисландскими и Саксонскими законами, а сии во многих местах сходствуют с нашим Рустрингским уложением Азега (Asegabuch) и другими собраниями как сей, так и прочих стран Северной Германии; так что, чего в одном нет, то в другом находится, будучи представлено в различном виде, смотря по месту, времени и обычаям. Содержание сих законов одинаково; и если сравнивать Leges Anglorum et Verinorum, о коих упоминает Виарда в своей Истории Восточной Фрисландии: тогда бы открылось в оных еще больше сходства с древними Российскими законами, кои собраны Ярославом Владимировичем».

Г. Ф. Голлман обнаруживает даже сходство древнерусского языка с древне-фризским. Напомним, кстати, что по мнению германо-фризского ученого XX века Германа Вирта, фризская культура сохранила прямую связь с древнейшей гиперборейской, с изначальным «нордическим протохристианством», более того, именно ей принадлежат ставшие известными впоследствии так называемые Хроники Ура-Линда. Во всяком случае, «исходя из Несторова перечисления, — утверждает Г. Ф. Голлман, -…мы должны искать первобытных Руссов между Ютландией, Англиею и Франциею, и, следовательно, отечество Варяго-Руссов надлежит полагать на берегах Немецкого моря, простирающихся от Ютландии до пределов Франции, откуда пришли они в Новгород и сделались сперва в Новогороде, а потом по всей России господствующим народом».

Напомним, это исконные исторические владения Меровингов до того, как стали они так себя именовать (в германской традиции они — Вельсунги, те же самые потомки троянских царей). Именно где-то здесь, в низовьях Рейна и произошло, согласно легенде, знаменитое «посещение» уже беременной жены короля Клодио кентавром (мы говорим здесь, разумеется, о мифе, а не о «реальном» историческом событии, то есть не о видимом «проявлении» мифа).

Напомним, согласно этому мифу, королева, жена короля Клодио или Клодиона, сына короля Дидиона (Дадона) и внука полулегендарного Приамова потомка Фарамонда, также короля салических (то есть приморских, а также солнечных или «пропитанных солью») франков, будучи уже, по-видимому, беременной, купаясь в море, оказалась преследуема неким то ли кентавром, то ли китом с бычьей головою (Кит Тур Аз = Китоврас, то есть тот же кентавр). Согласно русской апокрифической «Повести о Еве», такое же чудовище (Коутур или Кутувр) преследовало в раю согрешившую Еву, а «Повесть о Соломоне и Китоврасе» называет его Соломоновым братом, сыном Царя Давида и Матери Сырой Земли. Через девять месяцев королева родила сына, которого назвали Меровеем или Мiровеем — по старо-французски Merevei также чудо или диво (monstre). Этот «дважды рожденный» царь и стал, согласно легенде, родоначальником Меровингов. Подобные средневековые символические легенды сопровождали рождение многих героев и царей. Так, нечто подобное переживала мать Императора Юстиниана. Позднее, чисто моралистическое, сознание воспринимало такие легенды в сугубо «инфернальном» ключе, однако мы должны помнить о сакральном и сугубо христианском смысле средневекового бестиария, образы которого всегда «двоятся». Так, лев одновременно символ и Христа и антихриста, единорог — ярости и фаллической похоти и одновременно строгого целомудрия и т. д. Впрочем, рассуждение на эту тему уведет нас очень далеко. В случае же Меровингов дело обстоит особым образом. Изначальное пребывание Китовраса в раю и таинственное родство его с царем и псалмопевцем Давидом знаменует прикровенное христианское освящение троянской династии еще до ее официального Крещения.

Запомним только это обстоятельство: оно еще очень пригодится нам, когда мы будем говорить об описаниях византийскими авторами походов Олега Вещего. Но не умолчим о важнейшем факте. Под обличием бестиария часто скрывалось смешение династических кровей. Хронисты отмечают у франкских королей после Меровея родовую метку — крест на груди или между лопатками. Одно из наиболее распространенных толкований этого — кровь троянской династии неким образом смешалась с кровью бежавшей в Европу первохристианской общины — с одной стороны еще более (неизмеримо!) возвышает в глазах христианского мира этот факт и так высочайший род, с другой — породило в истории многовековую интригу, о которой пойдет речь в заключении нашего исследования. Но пока все это еще впереди. Сейчас нас интересует движение династии на Восток.

Итак, не мог ли исчезнувший меровингский Рюэрг тогда и быть нашим Рюриком? Не отправлялся ли он «на страну далече» именно как законный представитель этого особого царского рода? И не была ли «встреча» его с Карлом Лысым в Дании прощанием и взаимным напутствием перед дальним путешествием, в которое Рюэрг отправлялся с согласия царствующего короля (пусть и не весьма легитимного) к их общим родичам, потомкам троянцев, собственно, всегда и жившим в Новгороде-Словенске? Положительный ответ воспринимается как вполне естественный, если мы вспомним еще некоторые, весьма знаменательные, свидетельства.

Хорошо известно о «передвижках» географических названий в истории. «Двигались» Троя, Рим, Болгария, в новое время Каледония, Зеландия, Йорк, даже Петербург, Москва и Сталинград… Чрезвычайно любопытно наблюдение все того же Василия Передольского, связанное, по-видимому, с передвижениями выживших после катастрофы гиперборейцев с севера на юг:

«Самая Сибирь известна под именем Искер и Искор. Мы имели случай заметить, что Катфраж и его последователи выводят первоначальников Европы из Сибири; наши Коломецкие находки говорят о сношениях Ильменцев с племенами, ветви и потомки которых жили, а некоторые и теперь еще живут в Сибири; Катфраж ведет первоначальников из Сибири чрез всю Россию на запад Европы и во Францию. Таким образом, дорога от Алтайско-Уральских пределов чрез Россию к Франции проложена с незапамятных времен; не мудрено, что в имени одной значительной реки Франции Оbе слышим нашу Сибирскую Обь».

Но не менее, если не более, значимы и передвижения, так сказать, обратные. В 1471 году новгородская рать была побита московской у стен города, возле реки Шелони. Это было началом конца новгородской вольности, что, впрочем, естественно — к этому времени республиканское правление уже окончательно превратило прежде царственный Град Святой Софии в «скорлупу пустого ореха». Но вот что пишет об этом современный новгородский историк В. М. Золин:

«Шелонская битва 1471 года привычно отмечаемая в школьных учебниках истории России, произошла на реке Шелони под Новгородом и способствовала присоединению Новгородской республики к Москве. Шалонская битва 451 года чаще отмечается в учебниках по средневековью (во многих странах мiра) как битва при Кат-алаунских полях, окружающих равнины Шалони у Сены, недалеко от Парижа и Реймса. Кат-алауны (ранее Шалонь) — памятка о готах и аланах, вышедших сюда из Скифии с IV в. н.э. […] Поселения „росо-монов“ у Реймса были влиятельны и устойчивы […] Эти последние оказывались влиятельными и в Испании, где есть своя Каталония. Шалонь в начале эры сложилась в тех местах, куда примерно пришли от Скифии норики (нарцы: праславяне) и их союзники. Битва на полях Шалони шла между разными кланами народов Скифии за утверждение своего короля в Галлии. Высоких, белокурых и голубоглазых франков наука зачастую относит к германцам, почему-то лишая другие народы своих статных блондинов. Фактически правивший Римом алан Аэций с верными ему аланами и союзниками поддерживал младшего сына Клодилия Меровея, уже как своего приемного сына. Боготворивший Меотиду и святой скифский меч Аттила, правивший Европой и более дальними землями от севера нынешней Румынии, сделал ставку на старшего сына (т. е. такого же нордически-троянского потомка и внука Фарамонда, но не „дважды-рожденного“ — В. К.). По мере приближения к Галлии перед ним пали Вормс, Майнц, Трир, Страсбург и еще десятки городов. На призыв Аттилы откликнулись многие цари и народы Германии и Скифии, от берегов Волги… Победили „западники“ Аэция, дав Франции династию Меровингов. Ратники Аттилы отступали, грабя Милан, Турин, Венецию и подобные места. Вскоре многие из них ушли в Скифию, когда умер Аттила и по наущению дворни император Валентиниан убил отважного Аэция. Шалонская битва символизировала закат славы древней Скифии (Сарматии) и рождение средневековой державы „князя Роша“ (выделено нами — В.К.), которую на середину V века н.э. отмечает работа арабского автора VI века и другие источники».

А вот еще более любопытное свидетельство о Каталаунском сражении. Принадлежит оно уже упоминавшемуся нами Юрию Ивановичу Венелину, исследовавшему события эпохи «великого переселения» не только по летописям и хроникам, но и преданиям собственного народа — русинов — сохранившего в памяти предания своих непосредственных предков — русов-венедов (или франков-венедов, что, как мы здесь видим, одно и то же):

«В то время (448 г.) скончался верховный правитель Вандальских владений во Франции или, быть может, настоящий Монарх над Вандалами, Клодовой или Кладовой (Cladoveus), оставя двух сыновей, Мировою (Meroveus) и Кладовлада (Cladovaldus, Klodobalolus, пишут Латины). Римскими же владениями в Галлии управлял храбрый Аетий „…“ молодой князь Мировой посещал Аетия и дажюе поехал было в Рим». Далее Ю.И.Венелин пересказывает в целом ту же версию разделения среди франков — Кладовлад (Хлодобальд) переходит на сторону гуннов, Меровей — тогда еще единой (она падет в 476 г.) Римской Империи (мнение Венелина об Аттиле как о «русском царе», хотя и может представляться многим привлекательным, лишено достаточных оснований). При этом, однако, интересен конечный вывод ученого:

«Не известно, куда девался претендент Вандальского престола во Франции, Кладовлад; убит ли на сражении, или, может быть, пренебрежен Аттилою, или вознагражден чем-либо; подробности Вандальской современной Истории до нас не сохранены. Известно, по крайней мере, что Мировой (Miroveus, Meroveus), cогласившись на требования Аттилы и перешед от Римлян (другая версия! — однако, такое балансирование естественно, ибо и римляне, и гунны венедам-франкам были чужды в одинаковой степени — В.К.) остался на престоле, на коем царствовал довольно хорошо еще 10 лет. Потомки его, под именем Мировичей, царствовали с 458 по 754 г. Черноволосые писатели, Италианского происхождения или учения, называли сей дом как могли. Вандальское Мирович они писали в ед. Merovix, род. Merovigis, множ. Meroviges; но, по своей породе, они любили говорить в нос, для этого именно нужна буква n, которую они и всунули в это слово, и так произошло Merovinges, Merovingi (кстати, именно так и произносят в южной Франции — В.К.). Заметьте, что во время Аттилы сей народ называли Вандалами и Аланами; сей же самый Царский дом и народ впоследствии переименовали во Франков». Римско-меровингский союз V в. Венелин называет очень прямо и просто: «Римляне и союзные Россы». Конечно, это кажется экзотичным. Но до сих пор и европейские историки не могут определить истоки и происхождение своей первой расы — до такой степени, что неоспиритуалисты выдумывают самые странные гипотезы, например, о том, что Меровинги — «внеземные существа». Конечно, это более привлекательно, чем признать общие корни с Царским домом «русских медведей»…

Не будем настаивать. Но отметим для начала, что не только Шалонь и Шелонь созвучны. Так же точно двоятся (даже, с учетом испанской Каталонии, троятся) Кат-алаунские поля: южнее Новгорода, в нынешней Тверской области находятся Алаунские высоты. Самое интересное то, что именно на этих невысоких, поросших папортниками, горах, произошло посажение на княжение двенадцатилетнего — по древнему меровингскому обычаю — Игоря Рюриковича, что засвидетельствовано жившим там долгое время поэтом и археологом Федором Глинкой, обнаружившим в окрестностях родового имения своей жены (урожденной Голенищевой-Кутузовой) каменные диски IX века с надписью: «Зде Ингмар подъят на щит». Разумеется, предметом дальнейших исследований, очень многое проясняющих, могло бы явиться — какое название Шелони (Шалони) и Алаунских полей или высот возникло раньше, то есть, перенес ли Меровей новгородские имена на Запад, или, напротив, Рюриковичи «воспевают» в Русской земле победы Меровея, давая их рекам и горам? Как бы то ни было, византийская загадка, о которой мы говорили в самом начале, оказывается вовсе никакой не загадкой. Вот, оказывается, почему, как мы уже говорили, для Патриарха Фотия, Народ??? и «таинственный», «темный» — ибо таинственно само рождение «князя Роша» Меровея! — и в то же время, оказывается, «общеизвестный», «пресловутый» — кто же в X веке не помнил об аланах, скифах, Аэции и Аттиле… Упоминавшийся нами в самом начале М. Сюзюмов уточнял: «Обратим внимание на то, что, говоря о Русских, Фотий все время приводит библейские цитаты из пророчеств, имеющих у византийских церковных комментариев определенное эсхатологическое значение: из „Иезекииля“, „Иеремии“, „Апокалипсиса“. В применении к русским эти эсхатологические пророчества имеют смысл только в том случае, если под словом ’???’ понимался одновременно и библейский народ Иезекииля, и русский народ. Отсюда понятно, что если русский народ до начала IX века и был общеизвестен византийской общественности, то под библейском ROS понимался одновременно и библейский народ, и LAKIS FRYGGOYMENON. Созвучие „русь“ и ROS давало основание говорить о недавно появившемся на исторической арене русском народе как о таинственном, неизвестном, и в то же время всем столь хорошо знакомом библейском народе».