«И повелел крестить киевлян»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«И повелел крестить киевлян»

Владимир, достигнув желаемого, построил в Корсуни церковь и стал готовиться в обратный путь. Он, отправляясь в Киев, прихватил с собой «культурные ценности города», двух медных идолов и четырех медных коней. Летописец замечает, что они «и сейчас стоят за церковью святой Богородицы, и про которых невежды думают, что они мраморные». Владимира сопровождали прибывшие с царевной епископы и некоторые церковнослужители Корсуни, среди которых находился и Анастас.

1 августа 988 г., согласно свидетельству летописи, состоялось крещение киевлян. (Ряд исследователей считает, что это произошло в 990-м или 991 году). 1 августа приходилось на пятницу. А пятница с древнейших времен была на Руси торговым днем. В пятницу запрещалась всякая работа. По свидетельству «Жития князя Владимира», крещение киевлян происходило не в Днепре, а в его притоке Почайне. Это утверждение выглядит весьма правдоподобно, так как в X в. Почайна была расположена гораздо ближе к Киеву, чем Днепр. Кроме того, этот приток омывал своими водами ремесленно-торговый район Киева – Подол. В гавань Почайны заходили иностранные и русские суда. Без сомнения, набережная Почайны в то время являлась главным торговым местом Киева. И это место князь избрал для крещения киевлян вполне сознательно. Дело в том, что самым сложным для Владимира было окрестить не бояр и дружинников – многие из них и сами выступали за христианизацию Руси, – не придворную челядь, находившуюся под контролем господ, а свободных ремесленников и мелких торговцев, в основном проживавших на Подоле, а также сельское население Киевской земли. А потому был большой резон направить в торговый день – в пятницу – массы горожан и жителей земледельческой округи, собравшиеся на подольском рынке, в освященные корсунскими попами воды Почайны и заставить «черных людей» принять христианскую веру. Любой другой день недели был менее подходящим для свершения этой акции.

Как же происходило крещение киевлян? Из «Повести временных лет» видно, что крещению предшествовала особая психологическая подготовка горожан Киева. Придя в свой стольный град, Владимир Святославич приказал уничтожить идолов языческих богов: «…повелел опрокинуть идолы – одних изрубить, а других сжечь». Совсем иначе князь поступил с идолом Перуна. «Перуна же, – продолжает летописец, – приказал [князь] привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, чтобы принял он возмездие от людей. «Велик ты, Господи, и чудны дела твои!» Вчера еще был чтим людям, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было приказано. И когда пустили Перуна и прошел он пороги, выбросило его ветром на отмель, и оттого прослыло место то Перунья отмель, как зовется она и до сих пор». Это сообщение летописи вызывает у исследователей разное толкование действий князя. Одни усматривают в этом сохранявшиеся традиции уважения к главному языческому божеству; другие, и прежде всего историк О. М. Рапов, высказывает более убедительную версию. Он пишет: «Наибольшему надругательству подверглась статуя Перуна. И это выглядит не случайным явлением. Дружинникам и воинам-язычникам, на помощь которых в распространении христианства в дальнейшем рассчитывал Владимир, Перун представлялся самым могущественным богом. Поэтому его было необходимо скомпрометировать в их глазах». И это князю удалось сделать, поскольку данные действия были рассчитаны на дискредитацию Перуна и других «поганьских» богов в глазах не только киевлян. Это была яркая демонстрация жителям Руси бессилия языческих богов, наглядный показ того, что они не в состоянии отомстить Владимиру Святославичу и его христианскому окружению за нанесенные им оскорбления.

Владимир, исполнив задуманное, сообщает летописец, «послал по всему городу сказать: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, – будет мне врагом». Услышав это, с радостью пошли люди (о какой радости можно говорить, когда князь назвал всех, кто не придет, своими врагами), ликуя и говоря: «Если бы это не было хорошо, не приняли бы этого князь наш и бояре». Наступило утро следующего дня. Это была пятница 1 августа (день, который отмечает Русская православная церковь). «Вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, – записывает летописец, – и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогоняют меня отсюда! Здесь думал я обрести себе жилище, ибо здесь не слышно было учения апостольского, не знали здесь Бога, но радовался я служению тех, кто служил мне»». Описание обряда крещения киевлян летописец заканчивает словами: «Люди же, крестившись, разошлись по домам».

В ином стиле христианизация киевского населения предстает в «Истории Российской» В. Н. Татищева: «По опровержении идолов и крещении множества знатных людей, митрополит и попы, ходящие по граду, учаху (обучая) люди вере Христове. И хотя многие принимали, но множайшии, размышляя, отлагали день за день; инии же закоснелые сердцем ни слышати учения хотели. Тогда Владимир послал по всему городу, глаголя: (далее следует текст летописи, но имеется дополнение: во-первых, крещение проводилось не в Днепре, а Почайне; во-вторых, «инии же нуждою последовали, окаменелые же сердцем, яко аспида, глуха затыкаюсче уши своя, уходили в пустыни и леса, да погибнут в зловерии их…») В. Н. Татищев, описывая обряд крещения, завершает свой текст следующими словами: «Презвитеры, стоя на берегу (на самом деле они стояли на деревянных помостах, закрепленных на берегу), читали молитвы и каждой купе давали имена особыя мужем и женам. Крестившимся же людем отходили каждой в домы своя, которых число так велико было, что не могли всех исчислить».

Картина, нарисованная здесь, выглядит намного убедительнее летописной. Источник объективно отразил, как на самом деле происходило обращение в христианство жителей столицы, а летописец Нестор или, что более вероятно, его редакторы сгладили все углы, не желая упоминать о том сопротивлении, какое оказало население Киева акции крещения. Сильное сопротивление введению христианства оказывали и жители остальной территории Руси.

Решив сделать христианами новгородцев, Владимир и Добрыня полагались на их поддержку, так как считались в городе своими людьми. Добрыня к тому же являлся новгородским посадником, там же в просторном доме жила его семья. Но этим надеждам не суждено было осуществиться.

Как только горожанам стало известно, что к ним идут Добрыня и воевода Путята с попами и войском, они собрались на вече, где учинили великий шум и ропот. Волхв Богомил призвал народ не пускать непрошеных гостей и не давать своих богов на поругание. Решено было выставить побольше людей для защиты города. Чтобы отрезать подходы к нему с посадской стороны, разобрали мост через Волхов, а со стороны, обращенной ко рву, спешно сооружали новые земляные насыпи с частоколом.

Подойдя к Новгороду, Добрыня понял, что взять город приступом будет сложно. Тогда он принялся уговаривать новгородцев покончить дело миром. Новгородцы в ответ начали обстреливать противоположный берег из камнеметных орудий, вызвав переполох в стане противника. Все попытки дружины Добрыни переправиться через Волхов и высадиться на боярской стороне ни к чему не привели.

Защитой города продолжал руководить волхв Богомил. Ему помогал тысяцкий Угоняй. Он успевал появляться во многих местах, призывая людей стоять насмерть за старую веру и старые порядки. Возбужденные его речами горожане бросились к дому Добрыни, убили многих домочадцев и сожгли дом.

Тем временем, прибывший сюда епископ-корсунянин, ходил по домам посадской стороны и уговаривал жителей принять крещение. Ему удалось обратить в новую веру несколько десятков горожан, но этого было явно недостаточно.

Добрыня же, узнав о гибели своих домочадцев, перешел к решительным действиям. Дождавшись ночи, он снарядил пятьсот воинов под началом Путяты, поручив им переправиться на лодках на другой берег Волхова. Ночью, переплыв реку, отряд ворвался в город, захватил зачинщиков бунта и доставил их к Добрыне.

Наутро разгорелась жестокая битва новгородцев с дружиной Добрыни. В такой ситуации Добрыня приказал поджечь дома на боярской стороне, где проживала основная часть населения. Увидев, что огонь охватил большинство жилищ (дома строились из дерева), люди бросились спасать свое имущество, и сопротивление прекратилось. Новгородская боярская верхушка согласилась на мир с Добрыней и крещение населения города.

Статую Перуна Добрыня порушил самолично, изрубив ее топором, после чего, обращаясь к толпе, сказал: «Нечего вам их жалеть, если они сами себя защитить не могут. Нет вам от них никакой пользы!»

Покончив с языческими идолами, Добрыня принялся за крещение новгородцев. Правда, входить в холодные воды Волхова желающих не находилось. Тогда строй дружинников стал теснить людей к берегу и сталкивать их в воду. Тем, кто выходил из реки и поднимал руку, надевали на шею крест, а тех, кто пытался бежать, хватали и снова бросали в Волхов. Только тогда, когда таким образом искупалось значительное количество людей, Добрыня объявил, что крещение состоялось и что в Новгороде остается на служение епископ Иоаким, подчиненный Киеву. Так новгородцы стали христианами.

Введение новой веры встречало повсеместно стойкое сопротивление населения. В Поволжье, вятских землях, в Приильменье вспыхивали восстания смердов и городских низов, возглавляемые волхвами. Истребляя каждого, кто упорствовал в языческих обычаях, церковь надеялась жестокостью, «огнем и мечом» искоренить «поганьские» привычки. Вплоть до XVII ст. ею давались строжайшие указания о том, чтобы все жители «пересташа рекам и озерам требы класть, дуплинам древянным ветви и убрусы обвешивати и им поклонятися…»

Владимир, завершив крещение киевлян, занялся закреплением христианского вероучения в среде новообращенных. Первым, и, пожалуй, главным шагом в этом направлении, стало строительство христианских храмов в городах и селах на местах бывших языческих капищ. В «Повести временных лет» сообщается, что Владимир Святославич после проведения массового крещения киевлян «…приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, где прежде стояли кумиры. И поставил церковь во имя святого Василия на холме, где стоял идол Перуна и другие, и где творили им требы князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви и определять в них попов и приводить людей на крещение по всем городам и селам». Князь и его приближенные понимали, что закрепление в сознании бывших язычников новой веры невозможно без христианских храмов, где священники могли бы вести ежедневную, активную пропаганду христианства. И поэтому церкви на Руси в княжение Владимира, согласно различным источникам, строятся во многих местах. Причем, вероятно, это строительство велось высокими темпами. Например, летопись под 989 г. записывает: «…жил Владимир в христианском законе, и задумал создать церковь Пресвятой Богородице, и послал привести мастеров из Греческой земли. И начал ее строить, и, когда кончил строить (996 г.), украсил ее иконами, и поручил ее Анастасу Корсунянину, и поставил служить в ней корсунских священников, дав ей все, что взял перед этим в Корсуни: иконы, сосуды и кресты». Но не только церковную утварь Владимир подарил церкви. Посетив ее при освящении, он сказал: «Даю церкви этой святой Богородицы десятую часть от богатств моих и моих городов». В памяти людей эта церковь сохранилась под названием Десятинной. «И устроил в тот день праздник великий боярам и старцам градским, – завершает свое повествование летописец, – а бедным роздал много богатства».

Под 996 г. в летописи мы также встречаем интересное сообщение о строительстве церкви Преображения в Василёве, на том месте, где Владимир под мостом, «избегнув опасности» от печенегов, «точно построил церковь и устроил великое празднование, наварив меду триста мер. И созвал бояр своих, посадников и старейшин из всех городов и всяких людей много, и роздал бедным триста гривен. Праздновал князь восемь дней, и возвратился в Киев в день Успенья Святой Богородицы, и здесь вновь устроил великое празднование, сзывая бесчисленное множество народа. Видя же, что люди его христиане, радовался душой и телом. И так делал постоянно».

Храмы в то время на Руси строились из дерева, и на их строительство уходило не много времени. По крайней мере, Титмар Мерзебургский отмечал, что только в Киеве в 1018 г., т. е. до вступления на киевский стол Ярослава, сына Владимира, насчитывалось более 400 христианских храмов. А Никоновская летопись говорит, что во время пожара в Киеве в 1017 г. сгорело более 700 церквей.

Другим важным для государства и культуры мероприятием Владимира стало распространение грамотности, воспитание русских священнослужителей. Дело в том, что волхвы, которые славились при Олеге предсказаниями будущего и считались мудрейшими в русских землях, часто занимались обманом или вводили людей в заблуждение.

Но времена Владимира стали началом истинного народного просвещения на Руси. Летописец повествует: «Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых. Когда отданы были в учение книжное, то тем самым сбылось на Руси пророчество, гласившее: "В те дни услышат глухие слова книжные, и ясен будет язык косноязычных"».

Подробнее об этом событии сообщает в своей истории В. Н. Татищев: «Митрополит же Михаил советовал Владимиру устроить училища на утверждение веры и собрать дети в научение. И тако Владимир повелел брать детей знатных, средних и убогих, раздая по церквам священникам со причетники в научение книжное. Матери же чад своих плакали о том вельми, аки по мертвых, зане не утвердилися в вере и не ведали пользы учения, что тем ум их просвещается и на всякое дело благоугодны творить, и искали безумнии дарами откупаться». Нам представляется, что ближе к истине В. Н. Татищев. Совет обучать детей скорее всего исходил от митрополита. Причем принимали в обучение не только детей богатых, но и бедных людей. Ведь в другом случае, поскольку матери богатых детей могли откупиться, исчез бы источник пополнения священнослужителей.

Владимир после принятия христианства, по описанию летописца, предстает перед нами в совершенно новом обличии. Как мы уже знаем, он оказывает помощь нищим и больным, устраивает пышные празднества в городах, которые сопровождаются пиршествами и раздачей богатств из великокняжеской казны. Для чего он это делал? Можно предположить, что это в какой-то степени примиряло население Руси с верховным правителем и его новой религиозной политикой. Но Владимир, конечно, занимался не только подобными мероприятиями. В это же время князь старается определить и некоторые законодательные нормы государства. Так летопись сообщает: «И сильно умножились разбои». Словом «разбой» в древности обозначали не только вооруженное нападение лихих людей на мирных жителей с целью грабежа денег и имущества. Разбоем называли и любые выступления народных масс против зажиточного населения. Увеличение разбоев в годы крещения Руси, можно предположить, и стало своеобразным протестом населения, которое, бежав в леса и пустыни, оказывалось в тяжелом положении. Убийство и ограбление христианских священнослужителей, а также людей, изменивших древним народным верованиям и принявшим крещение, в их глазах выглядели нормальными действиями, угодными древним языческим божествам.

Владимир вначале отказывался казнить разбойников. На вопрос церковников: «Почему не наказываешь их?» – он отвечал: «Боюсь греха». Возможно, он боялся не греха, а надеялся мягким обращением с «разбойниками» склонить их к христианству и к прекращению враждебных действий. Но священнослужители требовали от князя самых жестоких мер: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе наказывать разбойников, по проверке». Тогда князь Владимир изменил свою политику: «…отверг виры и начал казнить разбойников». Однако это ударило по доходам церкви, бояр, старцев, да и самого князя. Епископы и старцы пришли к Владимиру и сказали: «Войн много у нас; если бы была у нас вира, то пошла бы она на оружие и коней». В ответ на это Владимир смертную казнь, заменил денежным штрафом и прощением в грехах, в случае принятия христианства. Так, летописец сообщает, что в 1007 г. «хитростью поймали славного разбойника, которого зовут Могута. И когда он стал перед Владимиром и начал плакать громко, прося о прощении, говоря: «Поручителем Бога тебе даю, что отныне никакого зла не сотворю и буду в покаянии до конца дней моей жизни». Владимир же, улыбнулся, послал его к митрополиту, приказав, чтобы он никуда не выходил из дома, кроме церкви. Могут же, пребывая в монастыре, крепко сохранил эту заповедь; жил в тишине и умер благочестиво». Такими действиями Владимир добивался больших успехов, нежели казнями.

Вероятно, в это же время Владимир издает Устав, по которому, сообразно с греческими «Номоканонами», монахи и церковники, богадельни, гостиницы, дома странноприимства, лекари и все люди увечные освобождались от светского суда. Дела их передавались на суд церковникам. Церковь рассматривала распри и неверность супругов, незаконные браки, волшебство, отравы, идолопоклонство, непристойную брань, преступления детей в отношении отца и матери, тяжбы родных, осквернение храмов, церковные разбои, снятие одежды с мертвеца и многое другое. Нет сомнения, что русское духовенство в первое время после принятия христианства решало не только церковные, но и многие гражданские дела, которые относились к совести и нравственным правилам новой веры (так было и в Европе).

Наряду с этим Уставом, конечно же, сохранялись и гражданские традиции судопроизводства, сложившиеся на протяжении столетий и основанные на совести и древних обычаях каждого племени. Утверждение же древнерусского государства требовало некоторой унификации этой практики. И в этом, как считает Н. М. Карамзин, определенную роль сыграли варяги, которые «принесли с собою общие гражданские законы на Русь, известные нам по договорам великих князей с греками, и во всем согласными с скандинавскими. Например, и в тех и других было установлено, что родственник убитого имел право лишить жизни убийцу, что гражданин мог умертвить вора, который не захотел бы добровольно отдаться ему в руки, что за каждый удар мечом, копьем или другим оружием надлежало платить денежный штраф. Эти первые законы нашего отечества, еще древнее Ярославовых, делают честь веку и народному характеру, будучи основаны на доверии к клятве, следовательно, к совести людей, и на справедливости. Так, виновный освобождался от штрафа, если он утверждал клятвенно, что не имеет возможности заплатить его; так хищник наказывался соразмерно с виною, и платил вдвое и втрое за всякое похищение. Так, гражданин мирными трудами нажив богатство, мог при кончине располагать им в пользу ближних и друзей своих. Трудно вообразить, чтобы одно словесное предание хранило эти уставы в народной памяти. Если не славяне, то, по крайней мере, варяги русские могли иметь в IX и X веке законы писанные, ибо в древнем отечестве их, в Скандинавии, употребление рунического письма было известно до времен христианских».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.