Просвещение, литература, наука и искусство в эпоху Палеологов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Просвещение, литература, наука и искусство в эпоху Палеологов

В то время как империя Палеологов в политическом и экономическом отношении переживала критические времена, уступая шаг за шагом перед османскими турками, уменьшаясь постепенно в размерах и будучи, наконец, ограничена Константинополем с его ближайшими окрестностями и Мореей, казалось бы, для какой-либо культурной работы не могло быть ни места, ни времени, ни подходящих условий. Однако в действительности гибнущее государство XIV и XV веков и, по преимуществу, Константинополь являлись центром живой и высокой культуры, умственной и художественной. Как в былые лучшие времена империи, константинопольские школы процветали, и молодые люди приезжали туда учиться не только из далеких греческих областей, – таких как Спарта и Трапезунд, но даже из Италии, где в эти века творилась великая работа Возрождения. Философы во главе с Гемистом Плифоном толковали Аристотеля и Платона. Риторы и филологи, изучавшие лучшие образцы античной древности и стремившиеся по языку приблизиться к классическим писателям, собирали вокруг своих кафедр восторженную толпу слушателей и учеников и представляли собой по деятельности и интересам разительную аналогию с итальянскими гуманистами. Целый ряд историков запечатлели в своих трудах последние судьбы империи. Повышенно напряженная церковная жизнь с исихастским движением, с постоянным спором об унии с римской церковью оставила также весьма заметный след в области литературы догматической, аскетической, мистической и полемической. Оживление заметно и в поэзии, как в высокой, так и в народной. Наконец, это литературное возрождение сопровождалось и возрождением художественным, оставившим нам памятники высокой ценности. Помимо Константинополя, Мистра-Спарта отличалась высоким уровнем культурной жизни. Четырнадцатое столетие было также Золотым веком для искусства и литературы в Фессалонике (Салониках)[986].

Одним словом, в минуты политической и экономической гибели эллинизм как бы собирал все свои силы, чтобы показать живучесть вечной культурной классической идеи и этим самым создать надежду на будущее эллинское возрождение XIX века. «Накануне всеобщего падения, – по словам историка, – вся Эллада собирала умственную энергию, чтобы засветиться последним блеском»[987].

Многие представители фамилий, занимавших императорский престол, то есть Палеологи и Кантакузины, проявили себя на поприще науки и просвещения. Михаил VIII Палеолог писал в пользу унии, был автором канонов главнейшим мученикам, оставил нам любопытную, найденную среди рукописных сокровищ Московской синодальной библиотеки автобиографию[988] и основал в Константинополе грамматическую школу. Любителем наук и искусств и покровителем ученых и художников был Андроник II Старший. Некоторые ученые предполагают при нем и под его покровительством создание художественной среды, определенной художественной школы, откуда вышли такие замечательные памятники искусства, как мозаики монастыря Хоры (теперь мечеть Кахриеджами) в Константинополе[989]. Особенно выдавался своим образованием и литературным талантом Мануил II. Будучи тонким богословом, знатоком классического языка, искусным диалектиком и прекрасным стилистом, он оставил нам богатое, не вполне еще изданное литературное наследие в виде, например, трактата об исхождении Св. Духа, апологии против ислама, ряда речей на различные случаи жизни, изящного, написанного в Париже в несколько шутливом тоне «Изображения весны на королевском тканом занавесе» и, наконец, большого количества интересных писем к различным выдающимся деятелям эпохи, написанных императором частью во время его вынужденного пребывания при османском дворе, а также во время заграничной поездки в Западную Европу. Несколько отрывков из сочинений Мануила было приведено выше. Лучший до сих пор, хотя и писавший еще в половине XIX века, французский исследователь личности Мануила Berger de Xivrey насчитывает, включая письма, 109 номеров принадлежащих императору литературных произведений[990].

Но самое первое место среди императоров, известных в истории византийской литературы, занимает соперник Иоанна V, Иоанн VI Кантакузин, закончивший после вынужденного отречения свои дни монахом под именем Иоасафа и посвятивший это время своего удаления от мира научным занятиям и литературной деятельности. Главным его произведением являются четыре книги «Историй», или, вернее сказать, «Мемуаров», охватывающих события с 1320 г. по 1356 г. (отдельные заметки касаются более позднего времени), где автор, объявивший во введении основанием своего труда одну лишь правду[991], невольно отступает от этого и, рассказывая события, в которых он сам играл главную роль, ставит себя в центре всего изложения и в конце концов стремится оправдать и возвеличить деятельность свою и своих друзей и сторонников и вместе с тем унизить, осмеять и очернить своих врагов. Если не считать небольшой автобиографии Михаила Палеолога, Кантакузин был единственным византийским государем, оставившим нам подробные мемуары, которые, несмотря на свой партийный характер, сообщают чрезвычайно много очень важного материала для смутной истории Балканского полуострова в XIV веке и в частности для истории славян, а также для географии этих местностей. Кроме мемуаров Иоанн Кантакузин в тиши кельи написал и несколько трудов богословского характера, большая часть которых еще не издана, например, полемические сочинения против деятеля времени исихастских споров Варлаама, против иудеев и мусульман и др. Свои литературные вкусы и симпатии Иоанн Кантакузин передал своему сыну Матфею, принужденному после падения отца также удалиться в монастырь, где он написал несколько богословских и риторических произведений.

Эпоха Палеологов дала группу интересных и выдающихся историков, из которых большинство задавалось целью описать трагические события этой эпохи, освещая их иногда с определенных точек зрения. Переселившийся в Константинополь из Никеи после изгнания латинян Пахимер (1242–1310), будучи образованным человеком, достиг высокого положения в государстве. Это давало ему возможность, не считая личных наблюдений, пользоваться надежными источниками, являясь убежденным представителем национально-греческих взглядов в вопросе об унии, написал – кроме нескольких риторических и философских произведений, своей написанной гекзаметром автобиографии и писем – очень важный исторический труд, охватывающий время с 1261 г. до начала XIV века (1307 или 1308 гг.), главнейший источник для времени Михаила VIII и части правления Андроника Старшего. Истинный сын эпохи Палеологов, Пахимер представляет собой первого византийского историка, для которого центр тяжести лежит в изображении тонких, запутанных догматических споров того времени. «Кажется, – пишет Крумбахер, – как будто эти люди, с ужасом отворачиваясь от несчастных событий политической жизни империи, искали утешения и облегчения в абстрактных исследованиях догматических вопросов религии, волновавших тогда все умы»[992]. К интереснейшим частям истории Пахимера принадлежит также его рассказ о знаменитых каталонских «кампаниях» Рожера де Флора, дающий богатый материал для сравнения с рассказом известного участника похода, каталонского летописца Мунтанера[993]. Изложение Пахимера, в котором гомеровские фразы перемешиваются с богословской декламацией, допуская иногда в тексте некоторые иностранные и простонародные выражения, тем не менее в своей большей части настолько пропитано без нужды педантичным подражанием античному стилю, что автор, например, к явному ущербу удобопонятности изложения пользуется малоизвестными аттическими названиями месяцев вместо обычных христианских. Некоторые из упомянутых сочинений Пахимера еще не изданы, и даже его основное историческое сочинение нуждается в критическом переиздании[994].

В начале XIV века Никифор Каллист Ксанфопул составил компилятивную «Церковную историю». Его первоначальный план, возможно, заключался в том, чтобы довести изложение до своего времени, однако он остановился на 911 годе. Полностью, однако, существует только та часть его сочинения, в которой излагаются события от Рождества Христова до начала VII века. Он написал также некоторое количество церковных поэм, эпиграмм и несколько других сочинений[995].

В XIV веке жил один из величайших ученых и писателей последних двух веков существования Византии Никифор Григора, известный по истории исихастского движения. По разнообразию и объему знаний, остроумию, искусству в диалектике и по твердости характера он превосходил всех византийцев времени Палеологов и может быть сопоставлен с лучшими представителями западного Возрождения. Получив прекрасное образование, будучи знаком с древней литературой и увлекаясь особенно астрономией, что побудило его даже предложить императору не проведенную в жизнь календарную реформу, Григора после нескольких лет успешной преподавательской деятельности, принимая живое участие в бурных богословских спорах эпохи, написал много разнообразных сочинений, из которых значительная часть еще не издана[996]. Выступив сначала ярым противником калабрийского монаха Варлаама и постепенно по мере развития религиозной борьбы перейдя на сторону унии, Григора вынес за это немало тяжелых испытаний в виде преследования властей и сурового заточения. Закончил свою бурную жизнь Григора, по всей вероятности, в начале шестидесятых годов XIV века, оставив труды почти во всех областях византийской науки – богословии, философии, астрономии, истории, риторики, грамматики. Для нас в настоящем случае представляет наибольший интерес его большая «Римская история» в 37 книгах, охватывающая события с 1204 до 1359 г., то есть время Никейской и Латинской империй и эпоху первых четырех Палеологов и Иоанна Кантакузина. При этом надо иметь в виду, что события до 1320 г. изложены лишь в самых общих чертах и настоящий подробный рассказ, преимущественно о догматических спорах эпохи, начинается лишь с этого года. Свои религиозные симпатии Григора, будучи одним из ведущих участников диспутов своего времени, перенес в свою «Историю», которая поэтому является партийным, в прямом смысле слова, произведением. Может быть, ее даже лучше отнести к своего рода мемуарам, чем к истории. Его сочинение можно назвать «субъективно написанной картиной величественного церковного брожения умов»[997]. Исследователи расходятся в его оценке. К. Крумбахер называл его «величайшим полигистором двух последних столетий существования Византии»[998]. Г. Монтелатичи писал о нем как о «величайшем ученом своего времени»[999]. Новейший биограф Григоры, Р. Гийан, не согласен с Крумбахером. Он писал: «Является ли Григора величайшим полигистором времени Палеологов, как Крумбахеру нравится называть его? Нет. Он является одним из самых известных византийских писателей XIV века, но он не является величайшим… Григора не является величайшим, но он – один из выдающихся писателей столетия, которое до сих пор слишком малоизвестно в плане значения в истории византийской цивилизации и даже европейской цивилизации»[1000]. В любом случае, однако, универсальность познаний Григоры поразительна, и трудно найти в Византии достойную параллель этому блистательному представителю византийского Возрождения.

Наиболее важные факты политической жизни империи XV века оставили заметный след на страницах исторической литературы того времени. Неудачная осада Константинополя султаном Мурадом II в 1422 г. дала повод Иоанну Канану написать специальное сочинение об этом событии, где автор, излагая рассказ на языке, близком к народному говору, приписывает спасение столицы заступничеству Богоматери. Может быть, ему же принадлежат краткие, не лишенные интереса, известные под именем Канана Ласкаря заметки о путешествии в Германию, Швецию, Норвегию, Ливонию с упоминанием Риги и Ревеля и даже на далекий остров Исландию[1001].

Иоанн Анагност записал, в противоположность Канану, по всем правилам литературного языка и заботясь о чистоте греческого языка, правдивый рассказ о взятии Солу ни турками в 1430 г.

Наконец, роковое событие 1453 г., поразившее умы современников, должно было создать большую историческую литературу, которая может быть представлена четырьмя историками различного направления и неодинаковой ценности, что уже было выяснено при разборе источников о падении Константинополя. Но надо иметь в виду, что все эти четыре историка: Георгий Франдзи, Дука, Лаоник Халкокондил (или Халкокандил) и Критовул, будучи источниками для падения Константинополя, являются вместе с тем и источниками для эпохи Палеологов вообще.

Историческое сочинение Франдзи сохранилось в двух формах – сокращенной и более детализированной. Краткая версия, часто называемая minus, описывает события только 1413–1478 гг., тогда как более полная версия (maius) «Хроники» Франдзи покрывает время с 1258 по 1478 гг. Сочинение начинается с описания событий последних лет Никейской империи и кончается временем турецкого владычества в Константинополе. Автор был в столице во время осады, так что его детальное описание является свидетельством непосредственного очевидца. После падения Константинополя он был захвачен в плен турками. Позднее он был выкуплен и некоторое время жил в Мистре, еще не захваченной турками. До турецкого завоевания Пелопоннеса Франдзи переселился на остров Корфу, который в то время принадлежал Венеции. Там, в монастыре, где он принял постриг под именем Григория, он и написал свою «Хронику» по просьбе одного знатного жителя острова[1002]. Будучи всецело обязан своей официальной карьерой Палеологам, с которыми он находился в близких отношениях, Франдзи является преимущественно историком Палеологов, оттеняющим иногда сверх меры их заслуги и умаляющим их недостатки. Ненависть к туркам, верность православию и проходящее через всю книгу пристрастие к Палеологам являются отличительными чертами Франдзи. Его сочинение, несмотря на все предрассудки и пристрастия, написано очевидцем, близко стоявшим к развертывающимся событиям. Именно поэтому оно имеет весьма важное значение, особенно начиная со времени Иоанна VIII. Стиль сочинения Франдзи простой и легкий. Оно содержит некоторое количество турецких и немного итальянских слов. Биограф Франдзи заметил: «По преимуществу деловой человек, – а это составляет ценность его сочинения – он, как большинство византийских историков, имел хорошее знание литературы»[1003].

Грек из Малой Азии Дука оставил нам написанную, по словам Крумбахера, «смягченным народным греческим языком»[1004] историю времени с 1341 по 1462 гг., то есть со вступления на престол Иоанна V и кончая завоеванием турками острова Лесбоса. В начале истории автор поместил краткий обзор всемирной истории в виде генеалогического очерка от Адама до Палеологов, из которых наиболее подробно изложены царствования трех последних императоров. Оставаясь в душе православным, но идя на компромисс с унией, как с единственным средством помочь гибнущему государству, и проведя почти всю свою жизнь на службе у генуэзского правителя Лесбоса, Дука не потерял связи с родным ему греческим народом, с горечью смотрел на его роковую судьбу, и рассказ о падении Константинополя закончил плачем, отрывок из которого был приведен выше. Сочинение Дуки сохранилось не только в греческом оригинале, но и в староитальянском переводе, который в некоторых местах восполняет лакуны греческого текста[1005]. Новейший исследователь Дуки Е. Черноусов пишет: «Трезвый, скромный по отношению к себе самому, широко развитый, правдивый и при всем своем патриотизме сравнительно беспристрастный, Дука будет служить превосходным руководителем для понимания истинного положения лиц и событий»[1006].

Афинянин по происхождению Лаоник Халкокондил, или Халкокандил, иначе, в сокращенной форме Халкондил[1007], поставил в центре своего труда, как известно, не Константинополь и не двор Палеологов, а молодое и сильное Османское государство. Он написал «Историю» в десяти книгах, излагающую события с 1298 по 1463 гг., или, если точнее, до начала 1464 г.[1008] В ней он дал не историю династии Палеологов, а историю османов и их государей. Лаоник был вынужден бежать из Афин, время до турецкого завоевания он провел на Пелопоннесе, откуда направился в Италию, однако более вероятно – на Крит, где и написал свою «Историю». Поставив себе за образец в смысле языка Геродота и Фукидида, Лаоник в своем интересном труде дал пример того, как даже грек может только внешне изучить древнегреческий язык, не будучи в силах его одухотворить. Подобно Фукидиду, он вкладывал в уста своих героев речи, которые, естественно, являются чистым вымыслом. Довольно много информации, часто не всегда точной, Лаоник сообщает о народах и странах Западной Европы[1009]. По словам его новейшего биографа, «он описывает с редким беспристрастием, в той части света, где расовые ненависти столь сильны, происхождение, устройство общества и государства и триумф самого большого врага своей страны и распространяет свой рассказ за пределы греческой империи на сербов, боснийцев, болгар, румын, с интересными и любопытными отступлениями, совсем в стиле Геродота, о нравах и обычаях Венгрии, Германии, Италии, Испании, Франции и Англии. Это большое разнообразие оправдывает замечание одного критика, заявившего, что у Лаоника есть дар пробуждать наше внимание, вызывая у нас любопытство, и не позволять нам засыпать над его книгой»[1010].

Наконец, Критовул, подобно Лаонику, неудачно подражая Фукидиду, написал хвалебную историю Мехмеда II, излагающую события с 1451 по 1467 гг.

Эпоха Палеологов, выставив целый ряд историков, почти не дала хронистов. В XIV веке был только один, некто Ефрем, написавший стихотворную хронику (около 10 000 стихов), охватывающую время от Юлия Цезаря до восстановления империи Михаилом Палеологом в 1261 году. С исторической точки зрения она практически бесполезна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.