Кавказ и Иранское нагорье

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кавказ и Иранское нагорье

И гулом поражений и побед

Ваш топот огненный в веках гремит.

Кайсын Кулиев

Сцена ассирийской царской охоты

Первые века I тысячелетия до нашей эры знаменуют ряд новых, существенно важных для дальнейшего развития коневодства достижений. Сюда относится широкое освоение железа и возникновение кочевого быта, вызвавшее дальние передвижения и широкое, а не эпизодическое использование коня под верх, для выпаса стад, разъездов, посылки донесений или поспешного бегства, что было характерно уже для среднерусских степей и Кавказа (III тысячелетие до н. э.) и Передней Азии (II тысячелетие до н. э.). Речь идет о появлении вооруженного всадника вместо гонца или табунщика, замене отряда колесниц конницей, сначала иррегулярной, затем регулярной. В литературе укрепилась точка зрения, что если индоиранцы познакомили Азию с конем, то иранцы — с всадничеством. Изучая письменные источники Ассирии (описания военных походов, состав войска и добычи), можно уточнить время появления первых вооруженных всадников. Но основной материал дает нам здесь археология.

Древнейшее изображение всадника на навершии бронзовой булавки

Это погребения с конем или конским снаряжением, изображения оседланных коней или всадников (будь то монументальные ассирийские рельефы или предметы мелкой пластики, глиняные сосуды в виде коней или вазовая роспись). Сложность датировки заключается в том, что далеко не все находки происходят из хорошо документированных комплексов. Определенным источником является ономастика и топонимика. Так, очень большое число личных иранских имен связано с корнем асп — «конь» или бара — «ездить верхом» [52, 52; 172; 174; 215-217]. Интересно, что иранское название «люцерна» (лошадиная еда) уже в VIII в. до н. э. было известно вавилонянам и проникло затем к ассирийцам.

Наиболее любопытные ранние материалы о первых фактах езды верхом получены с территории Северного Кавказа. Они представлены памятниками кобанской культуры. Достаточно вспомнить всемирно известное навершие булавки с изображением всадника из собрания Венского музея [196; 197], булавки с головками лошадей из Сержень-Юрта, многочисленные (более 80 для восточного локального варианта кобанской культуры) глиняные фигурки лошадей и детали конского снаряжения — удила и псалии. Большинство этих вещей следует датировать первыми веками I тысячелетия до н. э. С этой же территории происходят бронзовые псалии III тысячелетия до н. э. из богатого подкурганного погребения в Бамуте, найденные в большой прямоугольной могиле площадью более 20 кв. м вместе с золотыми и серебряными вещами [118]. Эта находка может быть поставлена во вполне определенную связь с металлическими стержнеобразными предметами, которые, по мнению М. Э. Литтауэр, являлись прототипами псалии Передней Азии [209, 298]. Они могли употребляться не с мягкими удилами из сыромятных ремней и сухожилий (что было характерно для евразийских степей III-II тысячелетий до н. э.), но оказывать действие на края губ и нижнюю часть носовых костей в виде намордника. В настоящее время это наиболее раннее захоронение, где вместо верхового коня была положена (в специально сделанное углубление в северной части могилы, наряду с заупокойной пищей в сосудах) конская узда. Согласно исследованиям К. Н. Золотова [72], древние лошади Дагестана (домашние появляются в III тысячелетии до н. э, в Великенте) были значительно крупнее современных местных горских лошадок. Это — доказательство использования их для верховой езды. На основании северокавказских материалов мы можем представить себе, какими лошадьми пользовалось местное население в первые века I тысячелетия до н. э. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении изображения отличаются небольшими размерами и обобщенностью форм, что не дает необходимого количества информации по интересующим нас вопросам.

Рассмотрим, например, глиняную фигурку жеребца из Сержень-Юрта. Его отличает небольшая голова с прямой линией носа, острыми, прямо поставленными ушами (что всегда ценилось древними и современными любителями лошадей). Шея прямая, мускулистая и крепкая, с коротко подстриженной, четко фиксированной стоячей гривой (у диких и колесничных лошадей она была длинной, а у верховых ее стригли, чтобы грива не мешала стрелять из лука). Древний художник рельефно выделил плечо (это особенно важно, так как удлиненная лопатка — один из немногих признаков, по которым домашние лошади отличаются от диких); жеребец широк в пояснице и крупе. Здесь следует вспомнить, что древние авторы всегда ценили ложбинку на спине у верховых лошадей. Многие современные авторы, как заметил В. О. Витт, неправильно переводили выражение древних иппологов spina duplex — «двойной круп», хотя на самом деле древние имели в виду мускулистую лошадь с позвоночником, находящимся в неглубокой ложбинке.

Жеребец уже в груди, чем в крупе, что заставляет вспомнить ахалтекинских скакунов. Хвост высоко поставлен, недлинный, суживающийся книзу; интересно моделирован круп с отчетливо выступающими моклоками.

Среди восьмидесяти подобных фигурок выделяются две группы: первая представляет быстроаллюрную стройную лошадь с маленькой головой и тонкой шеей, вторая — более тяжелую с широкой грудью и короткой шеей. Лошади на изображениях не взнузданы и не оседланы, но их подстриженные гривы позволяют полагать, что перед нами изображения верховых коней.

Первыми веками I тысячелетия до н. э. Е. Е. Кузьмина датирует бронзовое навершие из Дагестана с изображением двух всадников, очень подробно и всесторонне изученное ею в специальной работе [98]. Экстерьер коней здесь тот же, что у фигурки из Сержень-Юрта, но они более подтянуты, стройны и длинноноги. Наряду с посадкой всадников это свидетельствует в пользу более позднего происхождения дагестанского навершия (VIII-VII вв. до н. э.).

По северокавказским изображениям мы ничего не можем сказать о снаряжении коня. Псалии, удила и повод (за исключением налобной бляхи оголовья в одном случае) мастерами не обозначены. Что же касается посадки всадника, то в навершии кобанской булавы всадник сидит, несколько откинувшись корпусам на совершенно неясный нам изогнутый предмет, который С. Уварова назвала задней лукой седла [142, 53]. Если бы твердая основа и задняя выступающая часть луки седла не появились только спустя полторы тысячи лет, подобное предположение было бы естественным, однако доказать более раннее происхождение седел пока не удалось. Положение ног всадника, сильно согнутых в коленях, имеет аналогии только в самых древних ассирийских изображениях IX в. до н. э., что является определенной хронологической вехой, позволяющей относить к этому (если не более раннему) времени данную фигурку. Иная посадка всадников на дагестанском навершии: ближайшие аналогии она имеет в ассирийских изображениях уже VIII-VII вв. до н. э. Опущенные ноги левого всадника, посадка ближе к холке (правый даже несколько наклоняется вперед), согнутые в локте лежащие ближе к холке руки свидетельствуют о том, что навыки верховой езды совершенствовались; всадники сидят уверенно и спокойно. Лошадь также приобрела более верховой склад с высоко поставленной шеей и головой, следовательно, более развитой холкой. Это является признаком одомашненного, и прежде всего верхового, коня, несущего основную тяжесть на спине.

В Наохваму (Колхида), в верхнем слое, датирующемся началом I тысячелетия до н. э., найдено глиняное изображение породистого коня с маленькой головой, небольшими стоячими ушами и подстриженной гривой на длинной тонкой шее.

Закавказье дает нам самые ранние данные о военных подразделениях всадников. Так, Г. А. Капанцян приводит сведения, что в 30-х годах XIV в. до н. а. при хеттском царе Мурсиле II хайасцы вступили в страну Иштитина, имея десять тысяч пехотинцев и семьсот всадников [84, 21]. Основной же материал предоставляет нам анализ погребальных комплексов так называемых «степных курганов» Восточного Закавказья [102, 125].

Конские погребения появляются в Закавказье в последних веках II тысячелетия до н. э. Так, в Нахичеванской АССР в с. Шахтахты под кругом из камней о грунтовой могиле найдено погребение коня с богатым инвентарем; в Хачбулахе в кургане с каменным ящиком наряду с погребением человека обнаружены голова и нижние части ног коня; в ряде случаев в подкурганных каменных ящиках — отдельные конские черепа.

В этой связи нельзя не вспомнить ритуал погребения хеттских цариц, когда останки преданного сожжению тела с костра, погашенного вином, пивом и ритуальными напитками, жрица складывает в сосуд с растительным маслом, чтобы высыпать потом пепел в то место, где были сожжены конские или бычьи головы.

Наиболее многочисленны захоронения коней в курганах XIII-Х вв. до н. э. из Восточного Закавказья. Здесь мы видим сочетание курганного обряда со сложными большими грунтовыми ямами, в конструкции которых использовались речные булыжники, бревенчатые срубы, вертикальные столбы, поддерживающие деревянный настил, и т. д. Конские погребения найдены почти в 70% всех комплексов. Располагаются они как в яме, так и на настиле. В погребениях очень четко прослеживается культ огня — это следы костра, углей, золы, красной краски и т. д. Например, в кургане Паша-Тапа длинная яма площадью около 50 кв. м. представляет собой камеру, засыпанную большими речными булыжниками; вдоль стен располагаются столбы, поддерживающие два настила, между которыми были положены и затем подожжены дрова. На настиле, очевидно, лежали останки трех коней и богатый инвентарь. Погребения чаще всего содержали нечетное количество коней (1, 3, 5). Это говорит о том, что они были верховыми. Кони найдены только в погребениях знати, в рядовых могильниках их нет.