II: Мата Хари перед Военным судом

II: Мата Хари перед Военным судом

14 октября 1917 года, к шести часам, я получил в штаб-квартире парижского округа, комендантом которого был я, вот такой приказ:

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ВОЕННОЕ ГУБЕРНАТОРСТВО ПАРИЖА

Париж, 14 октября 1917 года.

ТРЕТИЙ ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ

Правительственный уполномоченный при Третьем Парижском военном трибунале,

Господину коменданту Эмилю Массару,

Парижское военное губернаторство, Дом Инвалидов.

Имею честь письменно подтвердить мой телефонный разговор этого дня:

Казнь осужденной Зелле, прозванной «Мата Хари», произойдет завтра утром, 15 октября 1917 года, на Венсенском полигоне, в 6.15 часов.

Машина прибудет с г-ном капитаном Бушардоном с Бульвара Перейр, в 4 часа.

Вторая машина прибудет с г-ном капитаном Тибо с площади Вожирар в 4 часа 30 минут.

Машина с осужденной, из тюрьмы Сен-Лазар, в 5 часов.

Она также заберет господина генерального военного адвоката Ватина в 4 часа 30 минут, с Рю-Ампер.

Капитан Бушардон.

Получать приказ о казни мужчины или женщины всегда неприятно. Приказ о казни Маты Хари не вызвал у меня чрезмерного волнения. На самом деле я уже присутствовал на обоих закрытых судебных заседаниях военного трибунала и поэтому знал, за что и как судили знаменитую танцовщицу.

Третий военный трибунал возглавлялся элегантным полковником Санпру [Альбер-Эрнест Сомпру], бывшим главой республиканской гвардии, и находился в зале суда присяжных. Закрытое судебное заседание было действительно абсолютно закрытым. Никто, совсем никто не мог проникнуть в зал, и я был единственным офицером, которому разрешили присутствовать на дебатах.

Часовые не позволяли приближаться к двери ближе, чем на десять метров, и никакой шум снаружи, как и никакое влияние, не могли нарушить спокойствие и величие этого столь внешне грозного военного правосудия, но столь холодного и беспристрастного по своей сущности.

Прежде, чем начать рассказ, давайте предупредим читателя, что, если мы собираемся дать детали – наиболее точные – в пьесе, комедии и драме, в которой Мата Хари сыграла свою самую большую звездную роль, то нам невозможно будет рассказать обо всем. Все еще есть вещи, которые нельзя сообщать общественности, и к тому же не стоит называть имена некоторых французов – хороших французов – которые были связаны с жизнью танцовщицы.

Тем не менее, как я и сказал об этом в начале книги, правда будет разоблачена и представлена совсем голой – так, как любила показывать себя и сама танцовщица.

День объявления войны

Мата Хари называлась своим настоящим именем Маргарета-Гертруда Зелле, то есть леди Маклеод. Она находилась в разводе со своим бывшим мужем, голландским офицером капитаном Маклеодом.

Голландка по происхождению, она была главным образом космополиткой по духу. Мата танцевала не только во всех столицах, она посетила – слишком близко – все штабы, и она следовала за руководителями армии на большие маневры во Франции, в Силезии и в Италии.

Среди гражданских лиц, как мы об этом уже сказали, она была, в лучшем случае, близка с наиболее высокопоставленными людьми, проживавшими в Париже, Берлине и Риме.

В день объявления войны Мата Хари была в Берлине. Она завтракала с префектом полиции в модном ресторане. Но в тот же день, воющая, неистовая толпа окружила заведение. Было трудно из него выйти. Префект взял танцовщицу в свою служебную машину и проехал с ней по главным артериям прусской столицы.

Этот факт был признан шпионкой.

– Как вы оказались в машине префекта полиции Берлина в день объявления войны? – спросил ее председатель военного трибунала.

– Я познакомилась с префектом в мюзик-холле, где я играла. В Германии полиция имеет право цензуры на театральные костюмы. Меня сочли слишком голой. Префект пришел посмотреть на меня. Вот так мы и познакомились.

– Хорошо. Вы затем поступили на службу к шефу немецкого шпионажа, который вам поручил миссию в Париже, вручил вам тридцать тысяч марок и зарегистрировал вас как Х-21.

– Это правда, – отвечала танцовщица. – Я получила такое имя, чтобы связываться со своим другом, и тридцать тысяч марок. Но эти тридцать тысяч марок были не зарплатой шпионки, но вознаграждением за мои милости, так как я была любовницей шефа службы шпионажа.

– Мы это знаем. Но руководитель шпионажа был очень щедр.

– Тридцать тысяч, это же был мой прейскурант. Мои любовники мне никогда и не давали меньше.

– Из Берлина вы приехали в Париж, проехав через Бельгию, Голландию и Англию. Мы были в состоянии войны. Что вы собирались делать у нас?

– Я хотела перевезти мою мебель из отеля в Нёйи.

– Пусть, но потом вы поехали на фронт, где остались на семь месяцев, потому что вы присоединились к госпиталю в Виттеле.

– Это правда. Я хотела, оставшись в Виттеле, где я не была медицинской сестрой, посвятить себя бедному русскому капитану, капитану Марову, который ослеп. [Встречаются также написания Марцов и Маслов] Я хотела искупить грехи своей разгульной жизни, посвятив себя облегчению недуга несчастного офицера, которого любила. Даже только одного единственного человека, которого я любила.

Факт кажется точным. Капитан Маров, русский офицер, сильно пострадал, и Мата, кажется, испытывала к нему настоящую привязанность. Она о нем нежно заботилась и давала ему деньги. Этот офицер, по словам графа Игнатьева, который о нем знал, был в то время в монастыре и якобы был ранен в начале войны.

Я всегда вижу перед собой Мату Хари, прямо на скамье подсудимых. Очень высокая, стройная, лицо узкое, как лезвие ножа, внешность порой жесткая и неприятная, несмотря на ее красивые голубые глаза и правильные черты.

В ее голубом платье, с очень глубоким декольте, со шляпой-треуголкой, кокетливо военной, она не испытывало нехватки в элегантности, но абсолютно была лишена грации, что казалось удивительным для танцовщицы. Она была настолько немецкой и по форме, и по сердцу…

Сильнее всего в ней поражали ее полный решимости вид и сильный ум, который она постоянно демонстрировала.

Она не отрицала ничего, в чем ее упрекало обвинение, и у нее был ответ на все. Она любила объявлять себя порочной. Когда ее называли Мессалиной, она не вставала на дыбы; она оспаривала только одно обвинение: куртизанка – да, а шпионка – нет.

У Маты Хари была очень оригинальная психология. Мужчиной для нее был только офицер любого звания и любой национальности.

– Все, кто не офицеры, – провозглашала она, – меня не интересуют. Офицер – существо особое, кто-то вроде артиста, живущего на свежем воздухе среди разрывов снарядов, и всегда одетого в соблазнительный мундир. Да, у меня были многочисленные любовники, но все они были красивые солдаты, храбрецы, всегда готовые сражаться и одновременно всегда любезные и галантные. Для меня офицер составляет особую породу. Я никого не любила, кроме офицеров, и меня никогда не интересовало, был ли он немецким, итальянским или французским.

Это странное направление мысли, цинично продемонстрированное танцовщицей, было, возможно, высказано ею, чтобы польстить военным, заседавшим в трибунале. Но оно спровоцировало только чувство отвращения.

– Давайте вернемся к вашему активному существованию, – сухо сказал ей полковник, председатель суда. В Виттеле вы узнали о многом, и вы не прекратили переписку с Амстердамом. Ваши действия породили подозрения, вы почувствовали за собой слежку, испугались и быстро вернулись в Париж.

Полковник продолжал:

– Вы посещали офицеров, летчиков. Вы были очень близки с некоторыми из них, и эти храбрецы видели в вас честную женщину. Именно на подушке вы узнавали о местах, где мы собирались высадить во вражеском тылу агентов, собирающих для нас сведения. Вы потом сообщили эти точные сведения немцам, и они, таким образом, смогли расстрелять много наших солдат.

– Это верно, что с фронта я переписывалась со своим любовником, который был уже не в Берлине, а в Амстердаме. Это не моя вина, что он был начальником разведывательной службы, но я ему не сообщала ничего.

Этот ответ, значение которого следует оценить, показывает линию защиты, использованную шпионкой.

Серьезная констатация

Председатель военного трибунала затем задал ей вопрос, который был намного серьезнее, чем другие.

– Когда вы были на фронте, вы знали о приготовлениях к наступлению 1916 года?

– Я узнала с помощью друзей, офицеров, которые готовились к чему-то, это точно. Но даже если я бы хотела, я не смогла бы проинформировать немцев, и я их не предупредила, потому что не могла.

– Между тем вы всегда переписывались с Амстердамом при помощи дипломатической миссии, где были получены ваши письма, которые вы, как считается, писали вашей дочери.

– Я писала, я это признаю. Но я не посылала сведений.

– У нас есть доказательства противоположного. Мы знали, по крайней, мере, кому вы писали.

Услышав это утверждение, танцовщица побледнела. Она догадалась, что французам удалось «подсмотреть» в почтовый ящик дипломатической миссии, и она не стала продолжать.

Доказательство, что Мата Хари информировала врага о приготовлениях к наступлению, доказательство ее измены было установлено через ее переписку.

Судьи заявили об этом в своем приговоре.

– Разумеется, как театральная женщина, как же я могла не привлекать внимание. Это совсем естественно, что за мной следовали…

– В Париже вы видите, что за вами следят все больше и больше. Вокруг вас сжимается кольцо. Вы знаете, что можете быть арестованы. И как раз в это время, вы, встревоженная, собираетесь встретиться с руководителем разведки и предлагаете ему взять вас в его службу. Это – средство, к которому прибегают все шпионы, предвидя свой арест.

– У меня были прекрасные связи, и у меня больше не было много денег. Ничего особенного в том, что я предложила свои услуги на пользу Франции.

– Да, потому что немцы не могли вам в этот момент послать больше денег из их фонда. Но они не медлили, чтобы доставить вам десять тысяч марок дипломатической миссией…

– Это были деньги моего друга.

– Вашего друга, главы разведки. Наконец, вот вы шпионка на службе Франции. Что же вы делаете?

– Я дала сведения главе Второго бюро о местах на берегу Марокко, куда немецкие подводные лодки собираются выгрузить вооружение, очень значительные и очень полезные сведения…

– Ах! И откуда же вы взяли эти сведения? Если они были точны, значит, вы были в прямых отношениях с врагом. Если они были неверны, это потому, что вы нас обманывали.

В этот раз полковник нанес прямой удар обвиняемой, которая забормотала, зашаталась в тот момент, потом собралась с силами и, красная от гнева, воскликнула:

– В конце концов, я сделала все, что могла, для Франции. Мои сведения были хороши. Я не француженка, и я вам ничем не обязана… Вы пытаетесь меня запутать, а я – только бедная женщина, и, для офицера, вы не любезны…

Тогда, правительственный комиссар Морне, с теплым голосом, с благородным жестом, почти склоняясь к Мате, сказал.:

– Мы защищаем нашу страну, мадам, простите нас!

Танцовщица, удивленная, осталась озадаченной, затем, пытаясь скрыть свое беспокойство, приняла высокомерную позу:

– Я не француженка и не немка, – сказала она. – Я подданная нейтральной страны. Меня преследуют, и вы несправедливы по отношению ко мне. И не любезны, я повторяю.

Несколькими минутами позже она скажет об ужасном лейтенанте Морне:

– Какой плохой этот человек!

Но обвиняемая все еще не закончила с обвинением. Мы увидели, что она появилась во Втором бюро. Там ее подозревали уже давно (об этом им сигнализировала в первый раз английская служба), но притворились, будто согласны принять ее услуги.

– Что вы можете сделать для нас? – спросил ее капитан Л. [Жорж Ладу].

Мата Хари, думавшая, прежде всего, о том, чтобы оставить Францию, совершив подвиг, которым бы восхищались ее друзья, немецкие офицеры, тут же предложила свою гениальную идею:

– Я могла бы быть полезной для вас в Бельгии, – сказала она. – Я собираюсь отправиться туда; дайте мне имена и адреса ваших секретных агентов в этой стране, я им доставлю ваши инструкции…

– Хорошая идея, – подумал полковник Ж… Вам дадут эти имена.

Принесли список вымышленных имен, который был вручен ей как ценная тайна. Среди этих имен лишь одно имя было подлинным: это было имя очень подозрительного двойного агента.

Три недели спустя этот двойной агент был расстрелян пруссаками в Брюсселе.

Это было новым доказательством ее виновности. И еще Мата Хари так спешила покинуть Францию.

Она хотела отправиться только в Бельгию, для того, как говорила она, чтобы передать нам сведения, а в действительности, потому что она была серьезно встревожена.

Было принято решение позволить ей уехать.

Наше бюро разведки направило ее в Англию, откуда, как ей сказали, она села бы на корабль, идущий в Амстердам. Но англичане, предупрежденные нами, ее задержали и отправили в Испанию.

Наши офицеры, действуя таким образом, доказали свою большую осторожность и снисходительность.

Несмотря на инциденты в Виттеле и фрагменты бумаги, найденные у нее, несмотря на письма, опущенные ею в ящик дипломатической миссии и прочитанные нашими агентами, у службы не было еще решающих материальных доказательств ее виновности, и Второе бюро попросту избавилось от нее, отослав ее в надежде, что ее повесят в другом месте.

Возможно, также ее многочисленные связи в Париже помешали ее быстрому аресту…

Наконец, она оставила Францию.

Это было только начало ее неприятностей.

Решающее доказательство

И вот Мата Хари в Испании. Она так хотела попасть в Амстердам, а оказалась в Мадриде, почти без денег! Как дама богатая и с положением, она отправилась в «Гранд Отель», где надеялась встретить французского военного атташе и немецкого военно-морского атташе.

Здесь необходимо дать пояснение. Во время войны Испания – и Швейцария – были центрами немецкого шпионажа. В Барселоне был центр для вербовки агентов, а в Мадриде бюро разведки [главная резидентура].

Именно в Барселоне капитан Эстев, из французских колониальных войск, пришел наниматься к немцам. Ему дали 300 франков (оплату за возвращение во Францию). Ни одним су больше! Немцы на самом деле не были щедры со своими шпионами; стоило шпиону согласиться, как он оказывался у них на крючке. Если бы немцам что-то не понравилось, они сами бы выдали предателя его стране. Многих предателей, которые не могли больше быть полезными для немцев, они выдали нам, чтобы не расплачиваться с ними. Они оплатили их счета французскими пулями.

В мадридском «Гранд Отеле» Мата незамедлительно встретилась с немецким морским атташе, лейтенантом фон Кроном, и Х-21 заставила себя признать. Кроме того, она еще крутилась вокруг французского военного атташе; она садилась за стол, соседний с его столом, искала любой повод, чтобы завязать разговор. Но француз, уже предупрежденный офицер, остался бесстрастным и не ответил ни на один из ее намеков, так что танцовщица ничего не добилась своими заигрываниями.

Мате Хари больше нечего было делать в Мадриде. Немцы спешили отослать ее во Францию. И вот тут произошел важный инцидент. Фон Крон – если только это был не фон Калле – немецкий офицер, оплатил милости Маты Хари несколькими драгоценностями. Но Мата вернула их: она предпочитала звонкие наличные, так как, протанцевав все лето, она очень обеднела, когда наступила зима. Офицер не захотел или не смог взять необходимую сумму из своего личного сейфа. Они условились, что если Мата вернется в Париж, то там она получит 15000 песет, в которых она нуждалась. И именно это ее погубило.

Немецкий разведчик послал радиограмму в Амстердам, прося деньги для Х-21.

Эйфелева башня перехватила это сообщение. Мы узнали быстро – я не могу сказать как именно, но мы убедились – что речь шла о Мате Хари.

Она представилась в дипломатической миссии X., получила сумму, о которой было сообщено, и ее арест был тотчас же решен.

Арест

Эта мера была принята не без некоторого (?) колебания.

Когда комиссар полиции Триоле представился в отеле, где она жила, чтобы приступить к ее аресту, Мата Хари лежала и была полностью голой. Не прикрываясь, и с более чем шокирующей непристойностью, она приступила к своему туалету перед инспекторами, спрашивая:

– Без сомнения, вы пришли за мной ради бельгийского дела?

Шпионка попросила, как известно, чтобы ее послали в Бельгию, чтобы наблюдать за нашими агентами!

– Да! Да! – согласились полицейские.

Опасаясь вспышки гнева танцовщицы, они не осмелились сообщить, что пришли ее арестовать, и не показали ей ордер на арест.

Только прибыв во Второе бюро, комиссар вручил ей ордер. Мата взяла его, не читая, и сказала у дверей:

– Кому из этих господ я должна вручить эту бумагу?

– Вначале, – грубо возразил капитан Л., скажите нам, с каких пор, Х-21, вы на службе Германии?

– Я не понимаю, – ответила Мата, побледнев.

– Х-21, скажите нам, с какого времени вы на службе Германии?

Последовало очень живое объяснение, после которого Мата Хари отправилась ночевать в тюрьму Сен-Лазар.

Теперь давайте вернемся в зал суда.

В замешательстве!

Полковник ознакомил ее с примечательной радиограммой из Мадрида.

– Вы не можете отрицать, – сказал ей полковник, председатель суда, – что пошли в дипломатическую миссию, чтобы получить сумму, которую лейтенант фон Крон вам пообещал в Мадриде?

Но Мата невозмутимо прибегла к излюбленной системе защиты и спокойно ответила:

– Это совершенно верно. Лейтенант фон Крон, не желавший оплатить мои ласки своими деньгами, посчитал, что ему удобнее будет заплатить за них деньгами его правительства!…

– Военный суд примет это объяснение за то, чего оно стоит на самом деле, – заметил полковник. – Вы, однако, признаете, что деньги исходили от руководителя немецкой разведки в Амстердаме?

– Вполне. Деньги исходили от моего друга из Голландии, который оплачивал, не зная этого, долги моего другого друга в Испании.

Из обвиняемой не удалось больше что-либо вытащить. Она получила «удар телеграммой» как удар дубиной по голове. Она шаталась, мертвенно-бледная, безумные глаза, сморщенный рот, откуда исходили почти бессвязные фразы:

– Я, я вам скажу, что, что это были деньги, чтобы оплачивать мои ночи любви. Это, это моя цена. Поверьте мне, будьте любезны, господа французские офицеры…

– Все это ничего не доказывает! – хотел сказать адвокат, господин X., который искренне, очень искренне сочувствовал своей клиентке, предложил дать ей флакон с солью, и ему протягивали бонбоньерку.

– Я не нуждаюсь во всем этом, – сказала ему Мата, жестко отталкивая его. – Я не маленькая женщина. Я буду сильной!

И танцовщица, повернулась к членам трибунала, бросив на них вызывающий взгляд!

В этот раз она была очень задета, и, видимо, почувствовала себя потерянной.

Судебное заседание было прекращено на этой неожиданной развязке. Нельзя сказать, что впечатление было глубоким, так как не было публики. Большой зал апелляционного суда был пустынным и голым. Часовые в кулуарах были всегда суровы. Везде, на пыльных и пустых скамьях, в сероватой атмосфере второй половины дня, куда не проникали лучи солнечного света, всюду лежала тень огорчения и грусти. Приходили мысли о бедных фронтовиках, которые там на фронте сражались лицом к лицу с врагом, а эта жалкая женщина, вся обвешанная мехами и цветами, наносила им удар в спину.

Защитник

Во время перерыва, ко мне подошел защитник [мэтр Эдуард Клюне]. Если воспользоваться словами Дюма из его «Нельской башни», это была благородная голова старика. У него на груди висела медаль за войну 1870 года, и он прославился как очень крупный специалист по международному праву. Он доверял… Он всегда доверял! Даже прежде чем открыть ее дело, он утверждал о невиновности Маты Хари. Он настолько был убежден в ее невиновности, что именно поэтому, он сам, как стало известно, в системе военного правосудия попросил председателя коллегии адвокатов назначить его официальным ее защитником.

Адвокат с большим талантом, он от души желал защитить эту женщину, которой он восхищался уже давно, поэтому у него без сомнения было внутреннее и абсолютное убеждение, что она невиновна. Его чистосердечность была трогательной, его самоотверженность волнующей и достойной лучшего применения.

– Что же вы думаете об этом, господин майор? – спросил он меня с улыбкой, полной надежд.

– Я думаю, что она большая плутовка, и скверная!

Я тотчас же пожалел о моей искренности, так как почувствовал, что огорчил его.

– Подождите хотя бы свидетелей защиты! Но главное – дождитесь моей речи в суде!

Его судебная речь, очень теплая и искренняя, вызвала у нас, конечно, волнение, но со свидетельствами у нас было много неожиданностей, они нам показали, насколько эта женщина была виновна и опасна.

Она на самом деле смогла завязать отношения – чисто сентиментальные, и это правда – но, тем не менее, отношения, с могущественным чиновником министерства иностранных дел и даже с самим военным министром.

Имена этих деятелей тут не представляют большой важности, потому что инциденты, в которых они были замешаны, не имели никакого военного значения. Мы упомянули о них только потому, что они показывают дерзость большой шпионки.

Сенсационные показания

Начинался допрос свидетелей защиты. Мата казалась спокойнее. Она подкрасила губы красной помадой и уже улыбалась.

Адвокат вручил ей скромный букет, и она грызла конфеты, бросая украдкой взгляды на судей-офицеров.

– Введите г-на X., – сказал полковник.

Персонаж с очень изысканной походкой – а также очень стеснительный – предстал перед судьями.

Танцовщица встала; она притворилась, что не смотрит на свидетеля, без сомнения, чтобы не увеличивать свое и так заметное смущение.

– Пожалуйста, назовите ваши фамилию, имена, род занятий, – спросил полковник.

Свидетель повиновался. Нам тут будет достаточно сказать, что он занимал в министерстве иностранных дел один из наиболее высоких постов, почти наивысший. [Анри де Маргери]

– Почему вы попросили вызвать свидетеля? – спросил президент.

Не шевелясь и не глядя в сторону свидетеля, Мата, в спокойном тоне, нежно, почти тихо, ответила:

– Господин занимает один из наиболее высоких постов, которые существуют во Франции. Он в курсе всех намерений правительства, всех военных проектов. По моему возвращению из Мадрида, я встретилась с ним. Он был моим первым другом после моего развода, и было вполне естественно, что я с удовольствием встречалась с ним. Мы провели три вечера вместе. Я ему сегодня задаю следующий вопрос: «В какой-то момент, попросила я у него какие-то сведения? Воспользовалась ли я нашей близостью, чтобы выведывать у него тайны?»

– Мадам не задавала мне никаких вопросов, – ответил свидетель.

– Вы хорошо видите, что это – не шпионка! – воскликнул защитник. – Если бы она желала собрать ценные сведения, ей стоило только протянуть руку.

– Тогда о чем же вы беседовали в течение этих трех вечеров? – спросил как всегда любознательный президент. – В разгар войны вы не говорили о том, что всех нас волнует: о войне?

– Мы говорили об искусстве, – ответил свидетель, – об индийском искусстве.

– Ну, допустим, – заметил правительственный комиссар. – Давайте допустим. Но признайте, что факт близости с таким высокопоставленным лицом придавал вам, обвиняемая, также и значительный вес в глазах немцев. Несомненно, именно эти связи с важными людьми способствовали получению дополнительной оплаты, которую вы получали различными путями по каналам дипломатической миссии…

Свидетель уходит со вздохом облегчения. Ух! – на него не слишком давили.

Мата пользовалась для связи с руководителем шпионской службы бланками «Министерство иностранных дел – Кабинет Министра»? Это нельзя утверждать с уверенностью. Но некоторые найденные обрывки бумаги позволяют допустить эту гипотезу.

Явка в суд этого персонажа – значительного, давайте повторим это – не произвела никакого благоприятного впечатления; она спровоцировала только чувство неловкости у всех присутствующих.

Министр

Но вот более характерный инцидент.

У Маты нашли много писем офицеров, летчиков, и парижских высокопоставленных персон. Одно из этих писем было от военного министра… Мы об этом не скажем больше, чтобы не называть его, и поступим при этом так, как сама Мата Хари. [Адольф-Пьер Мессими]

Письмо, которое фигурировало в деле, рассказывало о событиях дня и об очень интимных вещах.

Председатель суда, стоя, начал чтение…

Мата внезапно встала и сказала:

– Не читайте это письмо, господин полковник.

– Я вынужден его прочитать.

– Тогда не знакомьте с подписью.

– И почему?

– Потому что, – возразила Мата, – потому что подписавший женат, и потому, что я не хочу стать причиной драмы в честной семье. Не называйте его имени, я вас прошу.

Полковник остановился, колеблясь.

Один офицер, член суда, встал:

– Я прошу, – сказал он, – чтобы было прочитано все письмо с подписью.

Так и было сделано. Таким образом, мы узнали имя этого важного персонажа. Это имя произвело глубокое изумление, и – чтобы быть точным – вызвало многочисленные улыбки.

– Вы не сдержанны, – не смогла воздержаться от возгласа танцовщица, надув губы.

Скромность – действительно профессиональное качество любезных девушек. Ни за какую цену нельзя компрометировать друга на один день – или ночь, никогда нельзя интересоваться личностью клиента, никогда нельзя предавать инкогнито прохожего, особенно, когда этот прохожий часто проводит… смотр французских армий.

– Разумеется, вы с министром не говорили никогда ни о политике, ни о войне? – спросил полковник.

– Никогда! – воскликнула Мата громким голосом.

И она вновь села с удовлетворенным видом маленькой женщины, восхищенной тем, что стали известны ее отношения с министром. Она внимательно посмотрела на судей, чтобы видеть произведенный результат, и, приняв свободную позу, занялась своим адвокатом.

Эти отношения с сильными мира сего, вероятно, поддерживались ею для повышения своего статуса в глазах наших врагов. Для немцев шпионка, которая могла войти в кабинет министра иностранных дел или в кабинет военного министра, представлялась бесценной.

Итак, Мата, прежде всего, была жадна до денег. По подсчетам руководитель шпионской службы ей предоставил более 60000 марок, то есть 75000 франков. Это было для них много. Их обычным агентам они редко давали более одной тысячи. Также сколько несчастных, которые хотели продаться и продались, были разочарованы, получая свои худые динарии – тридцать серебряников Иуды. Но на этом заседании, проводившемся за закрытыми дверьми и в наглухо огороженном помещении, не открыли – и впрочем, так и не сообщали никогда впоследствии:

Как была раскрыта тайна корреспонденции Маты Хари и ее переписки с Амстердамом;

Как выяснили ее имя, данное при крещении шпионки [ее агентурный псевдоним, номер Х-21], письма и шифры, которые служили ей для опознавания и установления связи с немецкими агентами;

Как были расшифрованы телеграммы или радиограммы, направленные ей самой или отправленные для нее в дипломатическую миссию;

Как, наконец, вышли на ее след, и дипломатическая миссия какой именно более или менее нейтральной страны служила для нее почтовым ящиком.

Это все маленькие тайны контрразведки. Было бы достаточно обратиться к досье Маты Хари, чтобы о них прочитать. Но мы не считаем себя вправе разоблачать их.

Впрочем, наиболее простые предположения позволены, и читатель может и сам догадаться о многом.

Важно, что военная юстиция обнаружила точные факты и предъявила их на глазах у подсудимой, которая их не отрицала, которая старалась их объяснить: письма немцам, это были ее любовные письма; если деньги были получены от официальных шпионов, то это были деньги от ее любовников.

С этой системой защиты никогда нельзя кого-либо поймать с поличным на лжи или на противоречиях. Признается все и объясняется все. Только чтобы проявлять такую стойкость, надо иметь редкую отвагу и хороший ум. У Маты было и то, и другое, и вот поэтому она и была наиболее опасной из шпионок.

«Я не француженка»

Судебная речь защитника была яркой, но малоубедительной. Между тем, Мата была доверчива; она не верила в свое осуждение.

В конце прений она придала лицу соответствующее выражение, как в театре, и приняла подобающую позу. Она преобразилась.

Снова перед нами предстала сирена в ее странной привлекательности. Она воспользовалась для предпоследнего акта всем кокетством, на которое была способна. Она прекратила быть обвиняемой, которая беспокоится и хлопочет о спасении своей головы. Она снова стала женщиной и артисткой, улыбающейся судьям. Еще немного, и она разделась бы и для них, и продемонстрировала бы пример своих хореографических талантов. Она имела успех у больших, почему она потерпела бы неудачу у малых?

– Есть ли у вас что-то, что вы хотели бы добавить к вашей защите? – спросил полковник.

– Ничего. Мой защитник сказал вам правду. Я не француженка. Я имела право иметь друзей в других странах, даже воюющих с Францией. Я осталась нейтральной. Я полагаюсь на доброе сердце французских офицеров.

Ее адвокат с горячим чувством взял ее руки… Все было закончено.

Когда десять минут спустя судьи вышли из зала заседаний, я услышал, как майор С. сказал, с волнением:

– Это ужасно посылать на смерть столь соблазнительное создание и с таким умом… Но она причинила такие катастрофы, что я осудил бы ее двенадцать раз, если бы мог!…

Приговор был зачитан обвиняемой вне присутствия трибунала, при вооруженном карауле. Мата, предупрежденная своим адвокатом, который плакал, выглядела бесстрастной, прямой, жесткой, мертвенно-бледной.

– Приговор! – произнес секретарь суда. – От имени французского народа…

– На караул! – отдал приказ дежурный аджюдан.

Мата закусила себе губы, пожала плечами и улыбнулась. Она казалась только немного огорченной из-за того, что не могла выйти и вернуться к своим выступлениям, мирским удовольствиям и своим произведениям.

Любовница голландского премьер-министра

Если Мата казалась спокойной, то вероятно, из-за того, что у нее были могущественные защитники не только во Франции, но и за границей, особенно в Голландии.

Генерал Букабей, бывший военный атташе в Гааге, собрал многочисленные документы, касающиеся танцовщицы.

Мата, прежде чем стать любовницей французского военного министра, имела в качестве любовника немецкого кронпринца, который увез ее на маневры в Силезию. Затем герцог Брауншвейгский осыпал ее марками. Проезжая через Голландию, она сделала своим любовником председателя совета министров ван дер Линдена – совсем просто.

Именно этот последний настойчиво пытался просить французское правительство об ее помиловании. Надо напомнить, что королева Вильгельмина, несмотря на настояния принца-консорта, отказалась поддержать это ходатайство. Это был тот самый министр, который после осуждения Маты Хари организовывал демонстрации против французов, которых он представлял как "дикарей" и "варваров". Правительство того же ван дер Линдена позволило организовывать у себя под носом разветвленную систему шпионажа.

Немецкий консул был во главе этой службы. В Гааге он выдавал паспорта. В Схевенингене – на морском курорте – он получал разведывательные сведения.

В Сен-Лазаре

И вот мы в Сен-Лазаре.

Там осужденную разместили в камере № 12, той самой, где раньше были заключены госпожа Стенель, госпожа Кайо, и т.д. Это довольно просторная комната, с двумя окнами и с трех постелями – две из них служат для «наседок» или для помощниц, ответственных за наблюдение за осужденной.

Официальное наблюдение осуществлялось сестрами. Несмотря на все попытки секуляризации, сестер в Сен-Лазаре так никогда и не смогли заменить. Они сами имеют власть над более или менее – скорее менее – покорными дамами, которые населяют это заведение. У узниц характер, как правило, малоприятен и мысли ужасны: они не слушают ни Бога, ни черта, но они слушают монахинь, которые вызывают у них глубокое уважение, и они повинуются им беспрекословно. Самые жесткие сторонники секуляризации были вынуждены сохранить эту систему.

Мата Хари была по происхождению еврейкой, перешедшей в протестантизм. И она поначалу отказывалась принимать монахинь, и когда они посещали ее камеру, встречала их с настоящей враждебностью.

Сестра Мари, – маленькая и милая младшая сестра, энергичная, любознательная, говорящая на арго с узницами, когда было нужно, – эта младшая сестра Мари очень сердилась из-за такого отношения Маты Хари, отвергавшей всю ее мягкость, и иногда очень дерзкой.

Однажды, когда я пришел узнать новости о Мате Хари, сестра сказала мне:

– Господин майор, Мата Хари зла в душе. Когда вы приедете, чтобы отвезти ее в Венсен, выделите мне место в вашей машине. Она не хочет меня видеть. Я хотела бы узнать, как она будет держаться перед нашими солдатами.

Но за несколько дней до казни, осужденная раскаялась в своей грубости и извинилась перед сестрой милосердия, которая тотчас же утешила ее – и утешала ее до расстрельного столба.

Накануне последнего дня

Мату не посещал никто, кроме ее адвоката. Адвокат всегда хлопотал о ней, приносил цветы и лакомства. Он успокаивал ее изо всех сил и старался придать ей веру.

Когда адвокат не приходил, Мата хандрила. Тогда младшая сестра Мари в свою очередь ободряла ее. Накануне казни – было ли это предчувствие? – Мата казалась очень подавленной.

– Надо вас взбодрить! Потанцуйте лучше немного! – сказала ей младшая сестра Мари. – Не то вы забудете свое искусство. И, кроме того, нужно, чтобы мы знали о вашем таланте…

И Мата Хари танцевала, потом снова начала надеяться и улыбаться. Очевидно, она не была создана ни для тюрьмы, ни для безбрачия. Она была переполнена жизнелюбием. Она как-то попросила начальника тюрьмы прийти и сказала ему:

– Я должна принимать ванну каждый день. Моя профессия и мой темперамент требуют этого

И ей предоставляли ванну – и ее хлеб – каждый день.