НЕДОСТАТКИ В ПОДГОТОВКЕ К ВОЙНЕ, ПРИЧИНЫ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
НЕДОСТАТКИ В ПОДГОТОВКЕ К ВОЙНЕ, ПРИЧИНЫ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Упрямство Сталина, не считавшегося с разумными доводами, слепо верившего в то, что Советскому Союзу удастся до весны 1942 года отодвинуть начало войны, было главной, хотя и не единственной причиной, из-за которой нападение Германии обрушилось на СССР с такой внезапной силой и нанесло такой урон. За два года до начала войны по невыясненным причинам значительно сократились объемы производства в военной промышленности, которая в середине 30-х годов в основном отвечала требованиям времени, даже в определенных областях занимала передовые позиции в мире. Некоторые положения советской военной доктрины довоенных лет привели к неправильным выводам. Из-за этого в ряде пунктов ошибочным было и военное планирование перед самой войной. Система командования в армии, несмотря на отдельные недостатки, в целом была на должном уровне, хотя в результате террора, уничтожившего почти весь высший и средний кадровый состав, Красная Армия в значительно меньшей степени, чем раньше, была пригодна к выполнению своих задач. Наконец, накануне начала войны военное командование допустило почти фатальные ошибки.
За два-три года до войны неожиданно произошло ухудшение положения в некоторых ключевых отраслях экономики, имевших большое военное значение. Глубинные причины этого явления еще не определены, однако вполне вероятно, что снижение объемов производства следует объяснять влиянием репрессий, обрушившихся на управленческие кадры высшего и среднего звена в промышленности. В 1939 году ухудшились показатели черной металлургии, произошло сокращение производства стали. Производство автомобилей в 1940 году уменьшилось на 50 тысяч штук но сравнению с уровнем, который был достигнут три года тому назад, выпуск тракторов в это же время уменьшился на 30 тысяч штук.
Судя по общим экономическим показателям, тяжелая промышленность только в 1941 году начала поправлять положение в сравнении с предшествующими годами.
За 10 лет до начала войны военные расходы постепенно увеличивались. Если в 1930 году они составляли около 5 процентов бюджета, то в 1941 году превысили 40 процентов. Но важен был не сам по себе количественный рост. Гораздо важнее было то, как используются средства, направляемые в военную промышленность, служат ли растущие расходы целям ее эффективного развития. Отнюдь не простым был и вопрос о том, способны ли командные кадры вооруженных сил оправдать реальными результатами заметное расширение материальной поддержки армии.
Что касается первого вопроса, то Советский Союз к началу 40-х годов заметно отстал в деле использования новейшей военной техники. Военно-воздушные силы развивались односторонне. Правда, количественные показатели были убедительными, но запаздывало серийное производство новейших типов самолетов. То же происходило в танкостроении и производстве артиллерийских систем. Освоение многих новых видов вооружений, (орудий, минометов, автоматического стрелкового оружия) или откладывалось, или начиналось с опозданием. Так, в июне 1941 года даже в приграничных округах 70 — 80 процентов самолетов, 50 процентов танков были устарелыми.
Авторы различных, воспоминаний единодушно утверждают, что освоение новых видов оружия или снятие с производства старых ни в одном случае не могло произойти без личного разрешения Сталина. А он иногда не имел необходимых для этого профессиональных знаний. В мемуарах тогдашнего наркома вооружений Б. Л. Ванникова приводится характерный случай, касающийся производства танков: «К концу моих объяснений в кабинет вошел А. А. Жданов. Сталин обратился к нему и сказал: „Вот Ванников не хочет делать 107-миллиметровые пушки для ваших ленинградских танков. А эти пушки очень хорошие, я знаю их по гражданской войне…“ Сталин говорил о полевой пушке времен первой мировой войны; она, кроме калибра по диаметру, ничего общего не могла иметь с пушкой, которую нужно было создать для современных танков и для современных условий боя. Вскользь брошенная Сталиным реплика обычно решала исход дела. Так получилось и на этот раз».
Доклад германского генерального штаба, подготовленный в конце 1939 года, помимо общих количественных данных выделял вопрос о плохом состоянии Красной Армии. «Эта в количественном отношении гигантская структура по своей организации, оснащению и методам управления находится в неудовлетворительном состоянии. Принципы командования нельзя назвать плохими, но командные кадры слишком молоды и неопытны. Система связи и транспорта никудышная, качество войск весьма различное, нет личностей, боевая ценность частей в тяжелых сражениях весьма сомнительна». Во второй половине 30-х годов произошли неблагоприятные изменения в развитии советской военной машины. Вслед за принятыми мерами по модернизации организационных форм, например созданию механизированных корпусов, не последовали дальнейшие шаги в этом направлении, более того, на основе неверного обобщения опыта войны в Испании были восстановлены старые формы, а современные структурные изменения отменены. Только в 1941 — 42 гг. были восстановлены танковые корпуса и полки противотанковой артиллерии. На военную мысль огромное воздействие оказывала вера во всемогущество наступления. Отвергалась даже вероятность того, что войну нужно будет вести на собственной территории. Считалось, что после непродолжительных встречных боев в пограничной полосе, которые не потребуют больших людских потерь, боевые действия будут перенесены па территорию противника. Прямым следствием такого подхода было пренебрежение к стратегической обороне, что привело к серьезным упущениям в организации обороны границ. Основные склады и мобилизационные запасы не были рассредоточены и располагались в приграничных округах. Особенно неблагоприятной была дислокация ВВС. «Серьезная ошибка, которая в начале войны привела к тяжелым последствиям, была допущена в результате решения о разоружении укреплений на старой границе ( 1939 г .) в связи со строительством новых оборонительных рубежей. Разоружение старой границы было проведено быстрыми темпами, а строительство новых рубежей затянулось», — писал историк А. М. Некрич, проанализировавший в своей книге «1941. 22 июня» недостатки в подготовке к войне.
Очевидцы вспоминали: «Обстановка была странной. В соседней танковой части самое большое — одна треть старых танков была в боеспособном состоянии. Остальные нуждались в ремонте, но запчастей настолько не хватало, что даже не принимались заявки на них. Все ждали новые танки Т-34 и КВ. Но они поступали поштучно, с ними только знакомились. Из пополнения, предназначавшегося для пехоты и кавалерии, срочно набирали танкистов. Однако для их подготовки требовалось время. А хватит ли этого времени?..
Срочно приступили к реорганизации аэродромов. Для новых типов самолетов требовалось увеличить взлетно-посадочные полосы. С новыми машинами познакомились один-два пилота, успело прибыть всего несколько новых самолетов, но все аэродромы округа начали переделывать в одной то же время. На этот период самолетный парк был перемещен на другие аэродромы гражданского назначения, которые были вблизи границы. Там скопилась масса машин, не защищенных от бомбежек. Вдоль новой границы велось строительство укреплений. Работа шла медленно, до ее завершения было еще далеко. А в это время в тылу, где проходила старая госграница, сносили существовавшие укрепрайоны. Из них увозили вооружение, готовые укрепления засыпали землей. Не строить новые и уничтожать старые укрепления — разум отказывался понять это».
«Войска продолжали учиться по-мирному; артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства — на зенитных полигонах, саперные части — в инженерных лагерях, а „голые“ стрелковые полки дивизий — отдельно в своих лагерях. При надвигавшейся угрозе войны эти грубейшие ошибки граничили с преступлением. Можно ли было этого избежать? Можно и должно», — отмечал маршал Р. Я. Малиновский.
Конкретные недостатки подготовки к войне были увенчаны концептуальными стратегическими ошибками в обороне. Сталин отвергал любую мысль о глубоко эшелонированной обороне. Однажды он заявил о том, что агрессор с окровавленной головой побежит от советских границ. Военное командование вообще не принимало в расчет возможность того, что нападавший может прорвать систему выдвинутых вперед укреплений. Не была подготовлена эвакуация промышленных предприятий и населения. Оборонительные линии, сами по себе неглубокие, проходили вблизи границы, подвергаясь угрозе прямого удара и окружения. Тот, кто говорил о необходимости иметь вторую и третью линии обороны, осуждался как паникер и маловер. В ходе планирования военных действий Генштаб допустил ошибку, заранее предположив, что германское наступление будет разворачиваться основными силами в направлении Киева, Харькова и затем Донецкого бассейна и Кавказа. Направление Минск — Смоленск рассматривалось как второстепенное, хотя именно здесь проходила самая короткая дорога на Москву. В соответствии с этой схемой в подчинении Киевского особого военного округа (соответственно Юго-Западного фронта) были сосредоточены большие силы, чем у будущего Западного фронта. Немцы же именно здесь сконцентрировали свои основные силы и достигли наибольшего успеха. Последствия просчетов были усугублены политическим руководством, которое дезориентировало население страны. Печать, кинофильмы и вообще пропаганда перестарались, внушая народу, что армию ждет легкая победа. Характерным продуктом лживой пропаганды был роман Шпанова «Первый удар», в котором утверждалось, что в момент, когда разразится война, в Германии вспыхнут восстания рабочих. «И беда была не в бездарности этого романа, — отмечал писатель К. Симонов, — а в том, что он был издан полумиллионным тиражом и твердой рукой поддержан сверху».
Мы уже отмечали, что после заключения пакта с Германией была парализована антифашистская пропаганда. Сталин и Молотов подчинили потребностям текущей политики все другие задачи, и это имело крайне негативные последствия. Они постоянно говорили о бдительности, о шпионах, а сами усыпляли в советском народе чувство опасности.
Особо следует сказать о репрессиях, жертвами которых пали почти все командиры высокого ранга в Красной Армии. На судьбу военных руководителей наложила свою роковую печать система личной диктатуры, Вероятно, не было в Советском Союзе другой профессиональной группы, которую бы в таком объеме затронули репрессии, как это произошло с военными. Сталин испытывал особый страх по отношению к высшему командному составу армии. Он опасался, что в случае войны эти люди установят военную диктатуру. Репрессии против военных начались уже во время первого публичного политического процесса. Тогда были арестованы первые офицеры высокого ранга.
В ходе судебного процесса по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра» в январе 1937 года некоторые обвиняемые упоминали имя маршала М. Н. Тухачевского. Весной события стали разворачиваться быстрее. В мае в тюрьму попали шесть будущих жертв готовящегося следующего процесса. 20 мая был расстрелян комдив Д. Шмидт, которого в течение десятимесячных допросов заставили подписать показания против своих товарищей. До этого 10 мая Тухачевского сняли с поста заместителя наркома обороны и назначили на сравнительно незначительный пост командующего войсками Приволжского военного округа. Прежде чем отправиться к месту назначения в Куйбышев, маршал написал письмо Сталину, пытаясь его предупредить об «ужасном заблуждении». Он думал, что речь идет о «грандиозной провокации». 22 мая Тухачевский был арестован. В последние дни мая такая же судьба ждала командарма И. Э. Якира, командующего войсками Киевского особого военного округа, и командарма И. П. Уборевича, командующего войсками Белорусского военного округа. 31 мая покончил с собой Я. Б. Гамарник, начальник Политуправления РККА. Арестованным военачальникам было предъявлено обвинение не только в «троцкизме» и «терроризме», главным пунктом обвинения были шпионаж в пользу немцев и организация военного заговора. 12 июня 1937 года «Правда» сообщила, что Специальное Судебное Присутствие Верховного Суда СССР вынесло смертный приговор Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, комкору Р. П. Эйдеману, председателю Центрального совета Осоавиахима, комкору Б. М. Фельдману, начальнику управления по начсоставу РККА, комкору В. К. Путна, бывшему военному атташе в Лондоне, комкору В. М. Примакову, командующему войсками Ленинградского военного округа, командарму А. И. Корку, начальнику Военной академии им. Фрунзе. Все они были расстреляны.
«…Погибли не они одни. Вслед за ними и в связи с их гибелью погибли сотни и тысячи других людей, составлявших значительную часть цвета нашей армии. И не просто погибли, а в сознании большинства людей ушли из жизни с клеймом предательства», — писал К. Симонов.
«С мая 1937 г . по сентябрь 1938 г . подверглись репрессиям около половины командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов и командующие войсками военных округов, члены военных советов и начальники политических управлений округов, большинство политработников корпусов, дивизий и бригад, около трети комиссаров полков, многие преподаватели высших и средних военных учебных заведений», — говорится в томе 6 «История Великой Отечественной войны Советского Союза». В последующие годы наряду с другими жертвами беззаконий стали маршалы В. К. Блюхер и А. И. Егоров, командармы Г. М. Штерн, И. П. Белов, П. Е. Дыбенко, И. Ф. Федько. Только незначительная часть арестованных командиров были возвращены в армию после войны с Финляндией. Некоторые из них заняли высшие командные посты во время Отечественной войны. Но с другой стороны, еще в 1941 году продолжались аресты и расстрелы. «Сталин все еще оставался верным той маниакальной подозрительности по отношению к своим, которая в итоге обернулась потерей бдительности по отношению к врагу», — писал К. Симонов.
В 1939 — 1941 годах часть польского населения в результате принудительной депортации попала во внутренние районы Советского Союза. Многие из этих людей в свое время бежали от гитлеровцев. Часть поляков были мобилизованы и несли службу в Красной Армии. В те годы имели место репрессии среди поляков, изучение которых только началось. Прежде всего надо указать на большие потери среди польских коммунистов, которые явились результатом репрессий Сталина против старой гвардии и аппарата Коминтерна. Основная причина этих расправ явно заключалась в несогласии коммунистов с прогерманской политикой Сталина. До конца не проясненной, трагической страницей истории второй мировой войны является катынское дело. В ходе войны исчезло более 10 тысяч польских офицеров, интернированных советскими властями в 1939 году. После того как немцы заняли Смоленск, они объявили об обнаружении массовых захоронений в окрестностях города, в Катынском лесу. Там было почти 5 тысяч трупов расстрелянных польских офицеров. Германская и советская пропаганда того времени обвиняли друг друга в совершении этого преступления. Оценку этого дела затрудняет множество противоречивых обстоятельств. Сегодня мы можем только предположить, что эта массовая расправа была проведена по приказу Сталина и Берии. История этой трагедии сейчас тщательно исследуется.
Проследив развитие внешнеполитических событий, дипломатических контактов, ознакомившись с данными разведки, изучив состояние военной промышленности и подготовку армии, мы можем констатировать, что главная ответственность за внезапность для СССР начала войны и связанные с этим жертвы ложится на Сталина.
Константин Симонов дополняет этот вывод следующими словами: «…если говорить о внезапности и о масштабе связанных с нею первых поражений, то как раз здесь все с самого низу — начиная с донесений разведчиков и докладов пограничников, через сводки и сообщения округов, через доклады Наркомата обороны и Генерального штаба, все в конечном итоге сходится персонально к Сталину и упирается в него, в его твердую уверенность, что именно ему и именно такими мерами, какие он считает нужными, удастся предотвратить надвигающееся на страну бедствие. И в обратном порядке: именно от него — через Наркомат обороны, через Генеральный штаб, через штабы округов и до самого низу — идет весь тот нажим, все то административное и моральное давление, которое в итоге сделало войну куда более внезапной, чем она могла быть при других обстоятельствах». И далее о мере ответственности Сталина: «Сталин несет ответственность не просто за тот факт, что он с непостижимым упорством не желал считаться с важнейшими донесениями разведчиков. Главная его вина перед страной в том, что он создал гибельную атмосферу, когда десятки вполне компетентных людей, располагавших неопровержимыми документальными данными, не располагали возможностью доказать главе государства масштаб опасности и не располагали правами для того, чтобы принять достаточные меры к ее предотвращению».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.