Два чехословацких эпизода, малый и большой[727]
Два чехословацких эпизода, малый и большой[727]
Сперва о малом: дело идет о визе. Этот совсем свежий эпизод интересен, однако, лишь постольку, поскольку ведет к историческому эпизоду: военной интервенции чехословаков против русской революции в 1918 году[728].
Газеты сообщали, что виза для въезда в Чехословакию мне дана: это было по существу правильно. Потом газеты сообщали, что в визе мне отказано. И это тоже было верно. Я очень далек от смешной мысли жаловаться на чехословацкое правительство, которое ни с какой стороны не обязано было предоставлять мне визу. Но я не могу не отметить, что для отказа в визе чехословацкое правительство прибегает к слишком кружным и сложным методам. Дело было так.
Некоторые из моих друзей или, вернее, благожелателей в Чехословакии настойчиво советовали мне полечиться на чешском курорте. Я ответил: «не пустят». Меня уверяли, что, по предварительным сведениям, вопрос в правительстве стоит вполне благоприятно. Я возразил: если бы даже правительство согласилось, не пустит полиция. Мои корреспонденты горели желанием не только дать мне возможность полечиться, но заодно и преподать мне урок демократии. У меня не было основания отказываться ни от лечения, ни от политического урока. Я обратился в чехословацкое консульство за визой. […][729]
Я получил список условий: я должен заранее иметь визы для возвращения в Турцию; могу оставаться на курорте не дольше восьми недель; должен в Чехословакии пить минеральные воды между апрелем и маем, но не оглядываться по сторонам, не заниматься политикой, не принимать журналистов и уехать по первому требованию даже и до истечения восьми недель. Вручивший мне условия генеральный консул любезно пояснил: если вы примете условия, это еще не дает мне права дать вам визу. Я подписал условия. Прошли все сроки, указанные в условиях, прошел летний сезон, — визы не было. Мои демократические благожелатели объяснили мне, что дело тем не менее стоит как нельзя более благоприятно. Я упорно повторял свой «парадокс»: полиция все равно не позволит правительству впустить меня.
[…] Генеральный консул передал мне новые условия: меня впустят на 8 недель между сентябрем и декабрем, если я добуду паспорт, пригодный на полгода после декабря. Последнее условие, явно продиктованное полицией, было для меня неосуществимо, а для Чехословакии ненужно. Я написал об этом в Прагу. Условие было отклонено: правительство одержало победу над полицией, демократия торжествовала, и с ней вместе мои благожелатели.
Оставался вопрос о транзитных визах, туда и обратно. Из Рима виза дана была по телеграфу в 24 часа. Из Вены пришлось ждать решения свыше недели. Теперь все условия были налицо. Мой скептицизм колебнулся. В доме стали готовиться к отъезду. После этого чехословацкое правительство отказало мне в визе. Это его право. Но на мой скромный взгляд [чехословацкое правительство] пользуется своим правом с излишними осложнениями.
Политической причиной отказа явились очень бурные, если судить по печати, протесты со стороны некоторых организаций. Главным мотивом протестов служила моя роль в отношении чехословацкого корпуса в России в 1918 году. События, происходившие более четырнадцати лет тому назад, снова ожили, вторглись в политику сегодняшнего дня. Если у меня нет причин обвинять чешское правительство за отказ в визе, то несравненно меньше у меня оснований оправдываться в моей политике по отношению к чехословацкому корпусу. Скорее уж я мог бы взять на себя роль обвинителя. Но и в этом нет надобности: вопрос был разрешен в свое время посредством оружия. Об этом историческом эпизоде я хочу здесь кратко напомнить.
Стояла весна 1918 года, тяжкая весна, за которой собиралось надвинуться еще более тяжкое лето. Напомним хронологию событий. […]
[Август 1932 г.]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.