Жизнь двора

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Жизнь двора

Нетрудно понять, почему императрица опять вспомнила о педагогической реформе. У нее родился внук. 12 декабря 1777 года у Павла Петровича и Марии Федоровны появился первенец. Его нарекли Александром в честь Святого покровителя Петербурга благоверного князя Александра Невского. В честь рождения внука императрица подарила Марии Федоровне земли вблизи Царского села. Там построили дворец, возвели великолепный парк с красивыми пейзажами, беседками и павильонами. Место назвали Павловск.

По праву в списке родителей Александра надо было первой поставить не маму с папой, а бабушку, императрицу Екатерину II Великую. Она была в восторге от рождения внука, права династии в империи закреплены, и в ту же ночь, как он только появился на свет, забрала младенца в свои покои.

Это было в обычае русского двора. Жизнь царственного отпрыска не принадлежит родителям, она принадлежит государству. Точно так же поступила в свое время императрица Елизавета. В своих «Записках» Екатерина подробно, с глубокой обидой описывает, как отобрали у нее только что рожденного Павла, но она не смела противоречить. Скажем прямо, тогда Екатерина не долго горевала. Она не успела полюбить своего сына, жизнь при дворе была сложной, здесь бы саму себя сохранить, а еще молодость, еще любовь…

На этот раз дело обстояло иначе. И Павел, и Мария Федоровна горячо переживали разлуку с сыном. Через полтора года у них точно так же заберут второго сына – Константина. Он родился 27 апреля 1779 года. Родителям разрешали свидание с детьми, но не больше. Воспитанием мальчиков, помимо гувернантки и нянек, занималась сама императрица.

Маленький Александр был очень красивым ребенком и имел отменное здоровье. Бабушка его обожала. Второй внук Константин – другое дело. В отличие от Александра, он не был столь пригож и здоров. «Я не поставлю на него и гроша; или я совсем ошибаюсь, или он не жилец на этом свете», – пишет она Гримму. Но кормилица поставила мальчика на ноги. В кормилицы была взята гречанка, и это не случайно. Уже тогда в голове императрицы зрела идея сделать второго внука правителем отвоеванного у турок и возвращенного христианскому миру Константинополя (Стамбула). Свой проект она не без иронии называла «испанскими замками», но задумка была вполне серьезной. Имя внуку было выбрано не без значения.

Александр готовился для России. В воспитании были использованы все новомодные идеи века просвещения. Особое внимание уделялось гигиене, прогулкам, свежему воздуху. Императрица сама выбирала ему одежду, игрушки, сочиняла для него сказки и стихи. Гримму: «Я без ума от этого мальчугана. Каждый день мы приобретаем новые знания, иначе говоря, из каждой игрушки мы делаем их десяток или дюжину и соревнуемся в том, кто лучше при этом проявит свои дарования. Удивительно, какими мы при этом становимся изобретательными! Пополудни мой малыш снова приходит на сколько хочет и проводит таким образом три или четыре часа в день в моей комнате» (август 1779 года).

Все в его поведении вызывает восхищение в Екатерине: «Вот уже два месяца, как, потихоньку законодательствуя, я принялась для собственного развлечения составлять маленький словарик изречений господина Александра, которые отнюдь недурны. Время от времени у него вырываются совершенно замечательные ответы. Поневоле задумываешься. Так, например, вчера, когда его портрет по моему заказу писал Бромптон, хороший английский художник, а мальчик никак не мог спокойно усидеть на месте, я спросила его: «Как же вы держите себя, сидя перед художником?» На что он мне ответил: «Я не знаю, я ведь не вижу себя сам…» Я была поражена этим ответом, показавшимся мне очень глубоким…» (май 1780 года).

А вот «отчет» Гримму за лето 1783 года, Александру без малого шесть: «Если бы Вы видели, как г-н Александр мотыжит землю, сажает горох, высаживает капусту, идет за плугом и боронит и затем, весь в поту, бежит ополоснуться в ручье, после чего берет сеть и вместе с сударем Константином лезет в воду ловить рыбу…»

Маленькие дети всегда милы, но письма императрицы достойны удивления. Утром она пишет в Париж про возлюбленного внука, а вечером в том же тоне рассказывает о прелестях юного любовника – Ланского. Гримму от 25 июня 1782 года: «Чтобы понять, что такое этот молодой человек, надо вам знать сказанное про него графом Орловым одному своему другу. «О, – сказал он, – вы увидите, какого она сделает из него человека. Он все «пожирает». В одну зиму он «пожирал» поэтов и поэмы, в другую несколько историков, романы нам надоедают, и мы увлекаемся Алъгаротти и его товарищами. Не получив образования, мы приобретаем бесчисленные познания, и мы любим только общество самое образованное. Ко всему этому мы строим и садим, мы благотворительны, веселы, честны и кротки». Императрице было в это время пятьдесят с гаком, фаворит Ланской вполне мог быть ее внуком.

Итак, Ланской Александр Дмитриевич (1758–1784 гг.). Он появился при дворе словно неоткуда. По одной версии, молодого человека представил государыне граф П.И. Толстой, по другой – привел, как обычно, Потемкин. Но главным благодетелем был, конечно, их величество случай. Кавалергарды несли службу во дворе, здесь его и заметила Екатерина. На Ланского Потемкин мог положиться: красив, высок, мужественного телосложения и нравом, как говорят, не склочен. Далее чин флигель-адъютанта, 100 тысяч на обзаведение гардеробом и пошло, поехало…

Ланской занимал должность фаворита в течение четырех лет. Сама Екатерина пишет о нем, что никого не любила так, как этого молодого человека. Он и в самом деле был наделен множеством достоинств. Безбородко называл его «сущим ангелом» уже за то, что он никак не мешался в политику, не давал императрице советов и вообще держался подальше от «службы отечеству». А у него была возможность сделать политическую карьеру, вернее, начать ее делать. Время было горячее, в Европе все время поговаривали о новых войнах, посему в Петербурге успели побывать император Священной Римской империи Иосиф II, шведский король Густав III и наследник Фридриха Прусского – Фридрих Вильгельм. Зная влияние молодого человека на императрицу, эти великие мужи могли бы с его помощью выгадать себе особые условия. Но Ланской уходил от всех приватных бесед.

Как там Екатерина писала: «…мы строим и садим, мы благотворительны, веселы, честны и кротки». «Мы» действительно очень неглупы от природы, понимая, что это очень нравится Екатерине, любознательны сверх меры. «Мы» коллекционируем произведения живописи и ювелирные украшения, благо – ни в чем нет отказа, «мы» так нарисовали профиль государыни, что рисунок этот перенесли на денежную монету. В XVIII веке рисование профилей было особым видом искусства, их рисовали в виде тени, вырезывали из бумаги и так далее. Но более всего «мы» любим императрицу Екатерину, «мы» преданы ей бесконечно. Как никто!

Екатерина любила молодых людей, это понятно, но Ланской «вступил в фаворитскую должность» в 21 год, поэтому, естественно, встает вопрос – за вычетом царских регалий, чем его очаровала пятидесятилетняя красавица? Эдипов комплекс здесь присутствует в полно мере, да и в отношении к нему Екатерины присутствует что-то материнское. Она пишет «Азбуку» внукам, работу эту обсуждает с Ланским, тут уж он не скупится на советы.

Нелюбимый сын Павел в это время с супругой великой княгиней Марьей Федоровной путешествовали инкогнито (под фамилией Северные) по Европе, можно было отдохнуть от неприятных разговоров с наследником престола, который был зол, обижен на весь мир, насторожен, не сын, а сплошной укор. Умный Ланской всегда старался смягчить разногласия матери и сына, именно Ланской поспособствовал (по совету Никиты Панина, Ланской был его племянником) поездке Павла с женой в Европу. Сама Екатерина долго раздумывала на этот счет. Она боялась отпускать сына в большой мир – мало ли что…

Екатерина «засыпала» юного фаворита почестями и наградами. Состояние Ланского было огромным и составляло где-то шесть миллионов рублей, куда входили дома, имения, коллекции, крестьянские души. Из длинного ряда фаворитов Ланского выделяет ранняя, загадочная смерть, о которой сочинили кучу небылиц и продолжают их смаковать до сих пор. Во всяком случае, осталось свидетельство лечащего врача Вейкарта, что, мол, для сохранения «мужской силы», о которой Екатерина с восторгом писала Гримму, молодой человек пользовался возбуждающим средством – контаридом. Пикуль пишет о некой «шпанской мушке», которую широко использовалась в те времена для сохранения потенции.

Заболел Ланской в июне, почувствовав боль в горле. Позвали врача, жар усиливался. Врач сказал, что злокачественная лихорадка заразительна, а потому государыне не следует находиться рядом с больным. Екатерина словно не услышала это предупреждение. Она бросила все дела и находилась при Ланском неотлучно, сама была сиделкой, сама давала лекарства. Болезнь не отступала. Придворный медик Вейкарт был не сразу призван для лечения. Виной тому были сплетни, мол, немец ничего не смыслит в медицине, но главное, Екатерина не могла до последней минуты сознаться себе, что речь идет о смертельной опасности. Вейкарт был позван к больному только на пятый день. Врач заглянул в горло Ланского и тут же сказал, что молодой человек обречен. На пятый день болезни Александр Дмитриевич Ланской скончался. Диагноз: злокачественная лихорадка в соединении с жабой. Что подразумевалось под словом «жаба» я не знаю, в наше время бывает «грудная жаба», так прозвали стенокардию. Вряд ли у молодого человека было больное сердце. Современные медики поставили вполне понятный для нас диагноз – дифтерит. Сейчас всем детям делаются прививки от страшной болезни, а в XVIII веке она косила людей как оспа.

После смерти Ланского Екатерина разве что не помешалась от горя, она сутками плакала не переставая, отказывалась всех видеть и вообще забыла о своих обязанностях императрицы. Вот ее письмо к Гриму, которое она начала еще до болезни Ланского, а потом отложила до времени: «Когда я начинала это письмо, я была счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда они деваются. Теперь уже не то: я погружена в глубокую скорбь, моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил мои вкусы. … Словом, я имею несчастие писать вам, рыдая…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.