Начало «Тайфуна»

Начало «Тайфуна»

2 октября в 5.30 земля дрогнула. Лукин понял: противник начал артиллерийскую подготовку, вслед за ней — первая атака…

Канонада усилилась, когда по приказу Лукина наши артиллеристы открыли ответный огонь. Грохот стоял такой, что, когда через некоторое время раздался телефонный звонок, Лукин едва смог услышать голос командарма-16. Рокоссовский сообщал, что противник на его участке армии также начал артподготовку.

В небе появились немецкие самолеты. Волна за волной обрушивали они свои удары по переднему краю, по артиллерийским позициям и войскам в глубине обороны, вплоть до тылов фронта.

Вскоре прервалась проводная связь со штабом фронта. Как выяснилось, гитлеровцы нанесли мощный бомбовый удар по Касне. Опасения Лукина подтвердились. Дорого обошлось командованию фронта то, что оно слишком долго не меняло местоположение штаба и пренебрегло маскировкой. Для немцев большое скопление людей и техники не могло остаться незамеченным. Авиация атаковала командный пункт и тыловые учреждения штаба. Пострадали оперативный, разведывательный и шифровальный отделы, пункт ВВС был разбит, погибли тринадцать человек и шестьдесят получили ранения.

Вражеские снаряды рвались и в районе села Неелово, где располагался командный пункт Лукина. Командарма засыпало землей. Отряхиваясь, он слушал донесение делегата связи, прибывшего с правого фланга армии, где оборонялась дивизия генерала Щербакова.

Именно там силами 3-й танковой группы генерала Гота противник нанес главный удар. Готу удалось правильно определить самое слабое место в обороне Западного фронта. В районе намеченного удара враг скрытно сосредоточил свыше четырехсот танков 41-го и 56-го танковых корпусов. Дивизии, входившие в эту группировку, и их командиры Рейнгард, Шааль, фон Функ и другие имели большой опыт ведения боевых действий танковыми войсками. Большую помощь этим дивизиям оказал 8-й авиационный корпус, в котором насчитывалось около пятисот самолетов.

И вот вся эта мощь обрушилась на стык между 19-й и 30-й армиями. Части 224-й дивизии, не выдержав удара, стали отступать. Выяснилось, что командир дивизии оказался не способным управлять войсками в сложившейся обстановке. Военный совет армии принял решение об отстранении генерала Щербакова и назначил командовать дивизией полковника Красноштанова. На некоторое время противника удалось задержать. Но враг продолжал наращивать силы. Ему удалось отрезать 913-й полк от главных сил. На выручку ему пришел командир соседнего, 907-го полка полковник Усанов. Он собрал все огневые средства (а было у него всего двенадцать орудий), все, что осталось от поредевшей пулеметной роты, личный состав штаба полка, комендантский взвод. Артиллеристы обрушили на врага огонь прямой наводкой. Когда кончились снаряды, Усанов поднял бойцов в штыковую атаку. Кольцо было прорвано, и 913-й полк соединился с главными силами, но в этом бою полковник Усанов погиб. При выходе из окружения погиб и командир 913-го полка полковник Русецкий.

Севернее Ярцево противник продолжал вбивать клин, и между 19-й и 30-й армиями образовался разрыв шириной до сорока километров. Туда и устремились гитлеровцы.

К месту прорыва генерал Лукин направил 45-ю кавалерийскую дивизию, чтобы прикрыть правый фланг девятнадцатой армии. Когда штаб армии перемещался на другой командный пункт, командарм увидел, что кавалерия отходит на восток. Лукин тут же вызвал командира дивизии и потребовал объяснить, почему конники не выполняют поставленную задачу. Командир дивизии заплетающимся языком доложил, что он решил отвести части дивизии для охраны штаба армии. Лукин понял, что тот просто пьян. Он тут же отстранил его от командования и приказал подполковнику Стученко принять дивизию. Полки повернули на запад к месту прорыва и прикрыли правый фланг армии.

Лукин мучительно переживал вынужденную смену командования двух дивизий. Он с болью вспоминал тех, кого хорошо знал, на кого можно было положиться во всем, кого унес тридцать седьмой год… Места многих из них заняли люди, оказавшиеся не способными управлять войсками в тяжелое время. И за это пришлось расплачиваться кровью.

Жаркие бои разгорались и на других участках. На левом фланге армии 50-я стрелковая дивизия встретила врага мощным артиллерийско-минометным и ружейно-пулеметным огнем. Фашисты пытались прорваться через наши боевые порядки. Авиация неистовствовала, обрушивая удары по переднему краю обороны, рощам, оврагам, где находились огневые позиции, командные пункты, резервы. Передовые части отбивали непрерывные атаки танков и пехоты противника. Вечером с командного пункта дивизии Лукину сообщили, что все атаки отбиты. И все же для прочности обороны командарм отвел дивизию на левый берег реки Вопь.

На участке 89-й стрелковой дивизии противнику удалось в отдельных местах потеснить наши части в предполье, но до главной линии обороны враг не был допущен.

В полосе обороны 16-й армии также весь день шел сильный бой. Рокоссовский сообщил Лукину, что все атаки гитлеровцев отбиты. Хуже обстояло дело у соседа справа. 30-я армия генерала Хоменко на своем правом фланге отбила все атаки противника, а на левом отходила в восточном направлении. Для восстановления положения из резерва фронта генералу Хоменко была передана 107-я мотострелковая дивизия. Но решение это оказалось запоздалым, и она не смогла остановить врага.

В ходе дневного боя командарму стало ясно, что противник обходит правый фланг армии, поэтому ночью Лукину пришлось производить перегруппировку войск и смену артиллерийских позиций.

Тыловая служба, возглавляемая генералом Андреевым, пополняла войска боеприпасами и продовольствием. Политотдел армии выслал в части всех инструкторов.

С утра 3 октября немецкие танки и пехота при поддержке артиллерии и авиации вновь перешли в наступление. Весь день враг пытался преодолеть Вопь. Но сибиряки 91-й Ачинской дивизии стойко держали оборону, и все атаки противника захлебывались. Никто не знал, откуда взяла река такое древнеславянское название — Вопь. Но в тот день, 3 октября, река кипела от разрывов снарядов и бомб и, казалось, отчаянно вопила.

А в полосе 30-й армии положение становилось все тяжелее. Враг продолжал вводить в прорыв новые силы. Тогда командующий фронтом генерал Конев выдвинул в район южнее Холм-Жирковского оперативную группу под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта Болдина. В нее вошли 126-я, 152-я стрелковые, 101-я танковая дивизии, 126-я и 128-я танковые бригады, которые совместно с частями 30-й армии должны были встречным ударом остановить и уничтожить прорвавшихся фашистов. Эти соединения находились на сравнительно большом расстоянии друг от друга, и их удар не был согласован по времени. Группе удалось лишь задержать противника на какое-то время, но остановить, а тем более уничтожить его она не могла.

Бывший командующий 3-й танковой группой генерал-полковник Гот писал: «Упорные бои развернулись юго-западнее Холм-Жирковского. Сюда с юга подошла танковая бригада русских, которая сражалась не на жизнь, а на смерть. Эти бои задержали форсирование Днепра».

Несмотря на мужество и героизм воинов группы Болдина, восстановить положение на этом участке Западного фронта не удалось. Противник продолжал двигаться вперед.

В Берлин летели сводки, радующие фюрера. Все шло точно по плану «Тайфун». Надо сказать, что с начала войны Гитлер не выступал публично. 3 октября он впервые поднялся на трибуну берлинского Спортпаласа и заявил: «В эти часы на нашем восточном фронте вновь происходят громадные события. Уже сорок восемь часов ведется новая операция гигантских масштабов! Она поможет уничтожить врага на Востоке (здесь речь фюрера прервали восторженные крики и вопли). Я говорю об этом только сегодня, потому что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется». Главный орган нацистской партии «Фёлькишер беобахтер» начал публиковать карту Московской области, на которой ежедневно отмечалась линия фронта, приближающаяся к Москве. Читатели могли наглядно следить за успехами вермахта. 9 октября рейхспресс-атташе Дитрих собрал журналистов немецкой и зарубежной печати и официально заявил «о разгроме советского фронта».

И успехи у гитлеровцев действительно были. Их танковые клинья упорно стремились рассечь оборону наших армий. Кровопролитные бои продолжались с нарастающей силой. Под Смоленском тоже было жарко, но такого количества танков и авиации противник там не применял. Танки наступали волнами с самого рассвета и до темноты. Артобстрел не прекращался. Лишь ночью становилось немного тише. Всюду были видны багровые зарева пожаров. Горели деревни, горели леса, то есть все, что могло гореть, горело.

19-й армии были переданы 143-я танковая бригада и 134-я стрелковая дивизия из резерва фронта, 127-я танковая бригада, дивизион «катюш» и 214-я стрелковая дивизия из 16-й армии. Это значительно укрепило положение.

4 октября командарм получил приказ командующего фронтом, поощряющий действия 19-й армии, призывающий другие армии равняться на армию Лукина.

Большую роль в поднятии морального духа войск сыграла хорошо организованная партийно-политическая работа. Командиры и политработники штаба армии постоянно находились в войсках.

К 5 октября врагу все же удалось выйти к Днепру на рубеж 32-й армии генерал-майора Вишневского и обрушить мощный танковый и авиационный удары по 101-й танковой дивизии оперативной группы Болдина, правому флангу 140-й стрелковой дивизии. В ходе этого боя фашисты овладели мостом и переправой через Днепр южнее населенного пункта Болышево и захватили плацдарм на восточном берегу реки.

Второй удар группа армий «Центр» наносила по 24-й и 43-й армиям восточнее Рославля. После ожесточенного боя противнику удалось прорвать фронт в стыке этих объединений, куда устремились танки, артиллерия и мотопехота. Личный состав этих армий, состоявший в основном из частей народного ополчения, имел крепкий моральный дух, но был плохо вооружен, недостаточно хорошо обучен и не сколочен. Противнику быстро удалось взломать оборону дивизий первого эшелона, расчленить их и продвинуться на восток.

Теперь совершенно отчетливо определились направления ударов противника на Вязьму: от Спас-Деменска с юга и из района Холм-Жирковского с севера. 19, 16 и 20-я армии Западного фронта оказались под угрозой окружения. В такое же положение попадала и 32-я армия Резервного фронта.

Командующий Западным фронтом Конев доложил по ВЧ Сталину о прорыве обороны в направлении Холм-Жирковского и на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл армиям Западного фронта. Сталин выслушал Конева, но не принял никакого решения. Связь оборвалась, и разговор прекратился. Конев тут же по «Бодо» связался с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и доложил ему обстановку, Конев просил разрешения отвести войска фронта на гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало.

Ни командующий Западным фронтом, ни тем более командующие армиями не могли знать тогда, что происходило в Ставке, чем была вызвана такая нерешительность ее действий. Лишь через сорок пять лет после описываемых событий в газете «Правда» был опубликован материал «Не отдадим Москвы». Конечно, он не претендует на полное освещение тех трагических событий, но, на наш взгляд, вносит некоторую ясность.

Вот как вспоминает тот воскресный день 5 октября 1941 года бывший командующий ВВС Московского военного округа и Московской зоны обороны генерал-лейтенант авиации в отставке Николай Александрович Сбытов: «На рассвете 5 октября летчики нашего 120-го истребительного полка Дружков и Серов обнаружили немецкие танки и мотопехоту, идущие на Юхнов двумя колоннами. Сообщение невероятное! Для проверки данных разведки послал на Пе-2 майора Г. Карпенко, инспектора по технике пилотирования ВВС округа. К девяти утра данные подтвердились. Я бегом к члену Военного совета МВО Телегину. Константин Федорович изумился: нет ли ошибки?! Еще дважды пришлось поднимать самолеты — перепроверять это невероятное сообщение. Уже после войны я узнал, что, когда К. Ф. Телегин позвонил в Генеральный штаб Б. М. Шапошникову, в Ставке об этом смертельно опасном прорыве фашистских войск ничего не было известно. Вскоре Телегину позвонил Сталин и приказал собрать все что есть годного для боя и задержать противника на пять-семь дней на Можайском рубеже.

Мы прикинули: можем собрать до тысячи самолетов и по прорвавшимся танковым колоннам нанести мощный удар с воздуха. Одновременно были подняты по тревоге курсанты подольских военных училищ, личный состав Московского военно-политического училища… О том, с кем разговаривал после моего ухода Телегин, я тогда, конечно, не знал. Сам же начал проверять, как идет подготовка к удару. Но вскоре мне говорят: все ваши приказы отменены (?!). В 14 часов меня вызвали к начальнику Особого отдела Красной Армии Абакумову. В его кабинете находились еще два генерала. „На каком основании устраиваете панику? — резко спросил Абакумов. — Ваши летчики трусы и паникеры, как и их командующий…“ Ну, и так далее… Словом, мне, командующему, не поверили! Часов в 18 привезли протокол допроса, потребовали его подписать. Я написал: „Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят“. И расписался… В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной Армии генерал Г. Ворожейкин, сказал: „Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил…“ А я с горечью подумал: какие действия? Бездействие! Ведь могли своевременно нанести удар, но не сделали этого…»[25]

Всех этих подробностей командующий Западным фронтом, конечно, не мог знать. Но, оценивая обстановку, он решил не допустить, чтобы враг замкнул клещи в районе Вязьмы. Для этой цели Конев попытался создать там группировку и подчинить ее генералу Рокоссовскому. Без согласования со Ставкой Конев приказал вывести в район Вязьмы управление 16-й армии. Сами же войска, связанные тяжелыми боями, передавались в 20-ю армию генералу Ершакову.

Этим же приказом Конев потребовал от Лукина снять с фронта 50-ю и 166-ю стрелковые дивизии и перебросить их в район южнее Вязьмы. Такое указание не очень удивило Лукина. Он внутренне соглашался с решением Конева создать кулак южнее Вязьмы и не дать противнику замкнуть там клещи. Для этого, конечно, нужны были силы. Но, выходит, у командующего нет резервов, если он снимает с фронта дивизии и тем ослабляет и без того обессиленные армии. Удивило другое: почему Ставка не выделила из своих резервов войска в район Вязьмы? Или Ставка не знала о решении командующего фронтом?

Очевидно, Ставка не смогла определить направление главных ударов противника. Иначе чем можно объяснить, что 49-я армия генерала Захаркина, прикрывавшая вяземский рубеж обороны с севера, была переброшена на юго-западное направление? Такая перегруппировка оказалась неожиданностью для командующего Западным фронтом. Вот как об этом пишет маршал Конев: «По данным, полученным нами из Генштаба, на втором рубеже в районе Сычевка — Гжатск должна была находиться 49-я армия Резервного фронта. Но, как выяснилось в разговоре с Буденным, 49-я армия к этому времени уже была погружена в эшелоны и отправлена на юго-западное направление. Таким образом, никаких войск Резервного фронта на рубеже Гжатск — Сычевка не оказалось»[26]. Рубеж 49-й армии заняла 18-я дивизия народного ополчения. Но разве несколько полков ополченцев могли заменить шесть кадровых дивизий?

То, что для Ставки оказалось неожиданностью решение Конева переместить штаб Рокоссовского к Вязьме, подтверждают воспоминания Рокоссовского. В книге «Солдатский долг» он пишет: «В небольшом одноэтажном домике нашли штаб фронта. Нас ожидали товарищи Ворошилов, Молотов, Конев и Булганин. Климент Ефремович сразу задал вопрос:

— Как это вы со штабом, но без войск шестнадцатой армии оказались под Вязьмой?

— Командующий фронтом сообщил, что части, которые я должен принять, находятся здесь.

— Странно…

Я показал маршалу злополучный приказ за подписью командования.

У Ворошилова произошел бурный разговор с Коневым и Булганиным»[27].

Но все это Лукин узнает гораздо позже, а тогда надо было выполнять приказ и снимать с фронта дивизии.

А как вывести две дивизии из боя? Чем их заменить? Второй эшелон армии к этому времени уже введен в бой, резервов нет, и рассчитывать на то, что в трудную минуту Конев подбросит одну-две дивизии или танковую бригаду, не приходилось. А это значит, что участки обороны уходящих дивизий надо заполнить за счет соседних дивизий. Но и те ведут непрерывные бои…

Повинуясь приказу, Лукин вынужден был снять дивизии. Тут возникли новые трудности. Если 166-я дивизия отправилась пешим порядком под Вязьму, то для 50-й надо было выделить сто автомашин. А в армии и без того не хватало транспорта для подвоза самого необходимого для войск. Теперь армия практически вообще лишалась транспорта.

В установленное время выхода из боя 50-й и 166-й дивизий противник понял, что происходит какая-то перегруппировка войск, и, стремясь помешать этому, усилил атаки. Только после сильной артиллерийской подготовки и перехода наших частей в контратаки удалось вывести эти дивизии из боя. Сначала ушла на машинах 50-я дивизия, однако в указанный район прибыло только два полка. 166-я стрелковая дивизия была выведена из боя позже, но южнее Вязьмы встретилась с противником и приняла бой. Силы были неравные. Дивизия потеряла тылы, значительную часть артиллерии и вернулась в расположение 19-й армии.

Командарм Лукин понимал, что угроза обхода войск армии нарастает, но свою задачу видел в том, чтобы держаться.

Осенние светлые дни сменились ненастьем. Уже несколько дней шел дождь со снегом, дул холодный ветер. Лукин был все еще не совсем здоров. Плащ-палатка спасала лишь от дождя. А время неумолимо приближало холода. Старшин лейтенант Клыков уже несколько раз напоминал командарму, что пора бы получить на фронтовом складе зимнее генеральское обмундирование. Пришлось Лукину уступить, и он послал адъютанта на своей эмке в Перхушково, где размещался вещевой склад.

5 октября Лукин получил наконец приказ командующего фронтом оторваться от противника и отойти на линию реки Днепр, где занимали оборону войска Резервного фронта.

После выхода на рубеж Днепра в 19-ю армию должны были влиться войска 32-й армии Резервного фронта. В состав этой армии входили 2-я стрелковая дивизия народного ополчения под командованием генерала Вашкевича, 8-я стрелковая дивизия полковника Угрюмова, 29-я стрелковая дивизия комбрига Заикина и 140-я стрелковая дивизия генерала Морозова.

Получив приказ, Лукин ответил Коневу, что днем он оторваться от противника не может, так как тот сильно нажимает танками, мотопехотой, ведет непрерывный артиллерийский огонь и авиация противника буквально висит над полем боя.

Отход своей армии Лукин должен был согласовать с командующим 20-й армией генералом Ершаковым, который после ухода Рокоссовского стал левым соседом, а также с заместителем командующего фронтом генералом Болдиным, который со своей оперативной группой (в ней к тому времени осталось меньше двух дивизий) располагался севернее Лукина.

Штаб группы удалось с большим трудом разыскать у станции Вадино. Согласовав с Болдиным детали совместного отхода, Лукин вернулся в свою армию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.