И грянул бой…
И грянул бой…
10 июля группа армий «Центр» перешла в наступление. Ее ударные силы прорвали оборону Западного фронта под Витебском и в районе Шклова. Танковые клинья противника устремились к Смоленску.
Так началось Смоленское сражение.
В тот же день маршал Тимошенко вызвал генерал-лейтенанта Лукина, дивизионного комиссара Лобачева и полковника Шалина.
Тимошенко стоял у карты. Поздоровавшись, он сразу поставил задачу:
— Ваша армия должна перекрыть все дороги в Смоленск с севера и юго-запада. Ни в коем случае нельзя пропустить врага севернее Смоленска на Ярцево и южнее — через Красный.
Лукин слушал маршала, смотрел на карту и думал, как же выполнять такую задачу? Чем перекрывать эти направления?
— При всем желании, товарищ маршал, — заговорил Лукин, — сплошного фронта обороны создать невозможно, в армии очень мало войск.
Наступила пауза. Все понимали, какая катастрофа может постигнуть защитников Смоленска, если враг обойдет фланги и замкнет кольцо где-нибудь у Вязьмы или между Смоленском и Вязьмой. В этом кольце окажутся три армии.
— На подкрепление рассчитывать не будем. Попробуйте обойтись своими силами. Думайте.
— Думаю, товарищ маршал, — спокойно произнес Лукин. — Я думаю о Шепетовке.
— Шепетовка. Мы в Ставке знали, как вы крепко держали этот город. А ведь у вас там тоже было очень мало войск.
— В Шепетовке противник также все время обтекал фланги. Выручали подвижные отряды.
— Так, так, — заинтересовался Тимошенко. — Что же это за подвижные отряды?
— В состав отряда я включал батальон пехоты, один-два дивизиона артиллерии, пятнадцать-двадцать танков.
— Но ведь отряды подвижные. На чем они двигались, если у вас не было транспорта?
— Машинами помог военкомат. Мобилизованные из народного хозяйства автомобили он отдал мне. Каждый отряд как сжатый кулак. Я их бросал на самые опасные участки. И дрались они здорово.
— Это, Михаил Федорович, то, что нам сейчас надо… — Тимошенко помолчал, обвел всех взглядом: — Вот видите, товарищи, уже первые дни боев дают нам уроки, которые никакими академическими курсами не были предусмотрены. Ежедневно, да что там ежедневно — ежечасно меняется обстановка. Разве там, в Ставке, могут предвидеть, что и когда произойдет на том или другом участке, чтобы дать рекомендацию, приказать командующему армией действовать так или иначе. Кто из нас мог предположить, с чем столкнется Лукин в Шепетовке? Оглядываться ему было не на кого и помощи ждать было не от кого. Он самостоятельно принял решение, самое верное решение, создав подвижные отряды. Это уже опыт. Пусть малый, но опыт. Создавайте, Михаил Федорович, подвижные отряды, прикройте ими фланги Смоленска. Понимаю, что сил у вас мало. Чем я могу помочь? Помогу с транспортом. Выделю, сколько смогу, танков. Отдам приказ: все части Смоленского гарнизона подчинить вам. Кроме того, все, что будет прибывать по железной дороге, подчиняйте себе. Берите оборону Смоленска в свои руки, письменный приказ не задержится.
Уже прощаясь, Тимошенко каким-то мягким, спокойным голосом обратился ко всем, но глядя при этом на Лoбачева:
— Надо внушить командирам и красноармейцам, что успех противника временный. Наступит срок, и враг покатится назад. И еще. Поступают сведения, что многие бойцы, особенно вновь прибывшие, боятся танков. Надо бороться с танкобоязнью, внушать бойцам, что вражеские танки не так страшны. Они горят. Конечно, у нас еще мало противотанковой артиллерии, но даже бутылки с зажигательной смесью — грозное оружие в руках смельчаков.
Выйдя из штаба, Лукин, Лобачев и Шалин некоторое время стояли молча, ожидая машины. Лукин обратил внимание на человека, сидящего на краю канавы. Тот повернул голову. Лицо показалось очень знакомым. Лукин подошел ближе.
— Иван! — воскликнул он. С земли поднялся широкоплечий человек невысокого роста, в командирской форме с четырьмя шпалами в петлицах.
— Миша!
Они обнялись. Лобачев с Шалиным с любопытством наблюдали в сторонке.
— Брат! Это мой брат Иван! — радостно объяснил Лукин. — Вы езжайте в штаб. Я задержусь. Такая встреча!
— Да-а, — протянул Лобачев, усаживаясь в машину, — пути войны неисповедимы.
Братья Лукины присели на ствол поваленной сухой сосны.
— Ну, рассказывай… Какими судьбами оказался под Смоленском? Боже, сколько мы с тобой не виделись!
— Как дома? От мамы писем не получал? — в свою очередь спрашивал Иван.
— Перед самой войной получил. В Полухтино все были живы-здоровы.
— Твои в Москве?
— В Москве.
— А я о своих ничего не знаю, — вздохнул Иван. — Как ушел в первый день по тревоге… Таня с детьми в Вильнюсе оставались. А город уже двадцать четвертого июня захватили немцы. Если не успели эвакуироваться…
Михаил Федорович положил руку на плечо Ивану, чуть встряхнул:
— Успели, брат, не беспокойся, успели.
— О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь?
— В Москве они, у моих.
— Михаил!
— Успокойся, Надежда письмо прислала. Могу доложить подробнее. Твоя Татьяна в первый же день войны с дочерью и сыном вырвались из Вильнюса. Правда, никаких вещей захватить не успели. До Москвы добирались десять суток. Эшелон несколько раз бомбили фашисты. Но добрались живыми, здоровыми. Надежда приняла их, так что успокой свою душу.
— Спасибо, брат. И Надежде напиши… Я очень ей благодарен.
— Перестань, как же могло быть иначе. Ты скажи, что тебя в штаб фронта привело? Какой-то ты пасмурный.
Иван опустил голову, поднял с земли сухую былинку, повертел в пальцах и резко отбросил.
— Горе привело. Вот жду своей участи.
— Да что случилось? Ты же командовал училищем.
— Было училище…
Горестным оказался рассказ брата. Вильнюсское военное училище, начальником которого был полковник Иван Федорович Лукин, поднялось по тревоге и на второй день войны уже вступило в бой. В училище было три батальона курсантов: два из числа русских, украинцев, белорусов и один батальон литовский. Два смешанных батальона сражались в первом эшелоне, литовцы были оставлены во втором. Когда завязался бой, часть литовцев открыла огонь по курсантам из двух других батальонов.
Было ясно, что среди литовцев оказалось немало националистов, ярых врагов Советской власти.
Смешанные батальоны понесли большие потери. С горсткой курсантов и командиров Иван Лукин вырвался из окружения и прибыл в расположение штаба Западного фронта.
— Как видишь, брат, тут не до радости. Могут и под трибунал подвести, — угрюмо заключил Иван. — Конечно, и моя вина есть — не успел разглядеть подлецов. Да и когда успеть было — всего за месяц до войны училище принял.
Обо всем этом генерал Лукин и рассказал маршалу Тимошенко. Тот принял решение: полковника Лукина суду не предавать, а направить для получения нового назначения.
Вернувшись в Жуково, командарм Лукин приказал собрать командиров и политработников штаба. Он коротко обрисовал положение на Западном фронте и задачи, которые были поставлены маршалом Тимошенко перед 16-й армией.
Особенно беспокоился командарм за правый фланг, где севернее Смоленска занимали оборону части сибирской 46-й стрелковой дивизии. Некоторые из них уже вступили в бой западнее Демидова. Остальные эшелоны еще прибывали.
— Я только что вернулся из сорок шестой, — доложил бригадный комиссар Сорокин. — Был в местах разгрузки. На станцию Смоленск-два налетели вражеские самолеты. Бомбили безнаказанно. Меня, Михаил Федорович, поразил такой факт. Когда самолеты стали снижаться, чтобы точнее сбросить бомбы, я ждал, что сейчас бойцы ударят залпом по стервятникам. Ничего подобного! Ни одиночного, ни группового огня никто не вел, никто из командиров не организовал отпора хотя бы из винтовок.
— Это понятно, — выслушав начальника политотдела, заговорил Лукин. — Бойцы еще не обстреляны. Но сигнал очень тревожный. Конечно же, пассивность при бомбежке недопустима, она порождает трусость и паникерство. Раз ты не дерешься против самолета, то остается только одно: бежать. Вот я и говорю, тревожный сигнал, тем более что он не первый. И мы, — Лукин показал головой на Лобачева, — разработали и отдали уже соответствующий приказ, но, понятно, этого мало. Нужно подумать, а не построить ли нам на тыловом рубеже для начала хотя бы примитивный учебный городок, где обучать бойцов ведению группового огня по стервятникам… и по борьбе с танками. Надо вытравлять у бойцов страх перед фашистскими танками.
— Учебный городок создадим немедленно, — проговорил полковник Шалин.
— Если не возражаете, я займусь этим, — предложил Сорокин и, получив разрешение командарма, направился к выходу.
— Как дела у Чернышева, Михаил Алексеевич?
— Сто пятьдесят вторая дерется на рубеже Каспля, Буда, у станции Катынь. Фронт дивизии сильно растянут.
Через несколько дней Михаил Федорович приехал в учебный городок. Его встретил бригадный комиссар Сорокин. Осмотрев полигон, Лукин поинтересовался:
— Уже были занятия по обкатке танками?
— Пока нет. Но бойцы условия выполнения упражнения знают.
— Что ж, пусть построят людей.
Бойцы построились вблизи окопов.
— Кто смелый? — обратился к ним Лукин.
Молчание. Наконец раздался нерешительный голос:
— Приказывайте, товарищ командующий, кому первому…
— Нет, — возразил Лукин, — приказывать сейчас я не намерен. Наблюдайте за мной!
Командарм спрыгнул в окоп. Руководитель занятия подал сигнал командиру танка, стоявшего метрах в пятидесяти от окопа.
Танк устремился вперед. Лукин лег на дно окопа. И едва машина перемахнула его, генерал тут же поднялся и швырнул в корму танка бутылку. Ударившись о броню, она разлетелась вдребезги.
Отъехав от окопа, танк остановился, из башенного люка высунулся танкист.
Лукин вылез из окопа, отряхнулся и подошел к строю красноармейцев:
— Видали, куда попала бутылка? В моторную часть. Туда и надо бить. И нечего бояться фашистских танков. Ведь фашист когда силен? Когда в танке сидит. А ты выкури его оттуда и бей! Но, конечно, окоп должен быть надежным. Ну, орлы, кто следующий?
— Разрешите мне? — выступил вперед политрук Машункин из 13-го отдельного противотанкового дивизиона.
— Правильно, комиссар, вперед!
Раздались громкие команды. Занятие началось.
Командарм с Сорокиным отошли в сторону. Прозоровский расстелил на траве плащ-палатку, достал из машины термос с горячим чаем, бутерброды.
Солнце поднялось еще не очень высоко над горизонтом. Но лучи его уже начинали припекать, обещая жаркий день. В небе медленно водили хоровод редкие облака, осторожно обходя солнце, словно боясь опалить свои нежные бока. Природа вопреки всем законам сурового лихолетья войны награждала людей теплом, светом. В близкой кленовой роще неумолчно пели птицы. От луга веяло ароматом скошенного сена. Рожь, что по обе стороны дороги разлилась широким морем, уже наливала колос и начинала покрываться позолотой.
— Скоро надо жать хлеб, — проговорил Сорокин.
— Да, скоро… — задумчиво ответил Лукин и сам с горечью подумал: «Придется ли жать этот хлеб? Не спалит ли огонь эту рожь на корню, не истопчут ли ее кованые каблуки фашистских сапог, не искромсают ли гусеницы танков?.. Надо написать домой, рассказать о встрече с Иваном. Пусть порадуются его близкие».
Лукин достал из планшета блокнот. Он понимал, что, вернувшись в штаб армии, уже не найдет свободной минуты.
Багровая полоса на западе становилась все уже. Густая синь охватывала небосвод, все глубже загоняя ее за лес, словно выталкивала за горизонт вслед за солнцем. Сумерки сгущались и размывали зубчатые очертания перелесков. Темнеющее небо то и дело освещалось отблесками далеких разрывов снарядов и бомб. Западнее и севернее Смоленска шли бои. Но звуки боя до командного пункта шестнадцатой армии еще не доходили.
Над картой склонился командарм, рядом — начальник штаба. Тусклый свет лампочки падал на извилистые лепты дорог и рек, на синие стрелы, красные зубчатые линии нашей обороны. На карте — синие стрелы, на земле — немецкие танки; на карте — красные зубчатые линии, на земле — наши окопы и в них люди.
Такая же карта, но большего масштаба, была в штабе Западного фронта. На ней такие же синие стрелы и такие же красные зубчатые линии. Но и стрел было больше, и красная зубчатая линия протянулась почти на 600 километров — от Идрицы на севере до Речицы на юге.
Подобная карта была и в Генеральном штабе. На ней линия обороны проходила от Баренцева до Черного моря. Враг был в 120 километрах от Ленинграда, в районе Смоленска и на подступах к Киеву. Из этих трех стратегических направлений Ставка своевременно определила, что решающим направлением является Западное, где враг рвется через Смоленск на Москву.
Ставка приказала главнокомандующему Западным направлением маршалу Тимошенко отбросить врага от Витебска и восстановить положение. Главком сгруппировал в ударный кулак часть сил 19-й армии генерала Конева, силы правого крыла 20-й армии генерала Курочкина, 22-ю армию генерала Ершакова и нанес удар.
Но, несмотря на неимоверные усилия наших войск, восстановить положение не удалось. Под ударами танков и авиации противника войска 19-й армии вынуждены были отойти на северо-восток, к Демидову, где оборонялись части 46-й стрелковой дивизии из армии Лукина. 13 июля противник ворвался в Демидов. Западнее Смоленска частями 20-й армии в ночь на 13 июля удалось разрушить переправы на Днепре у Копыси.
Сведения о положении советских войск на подступах к Смоленску поступали в штаб 16-й армии. Полковник Шалин едва успевал наносить на карту быстро меняющуюся обстановку.
— Нет сплошной линии обороны, — докладывал он Лукину.
— Будем закрывать оголенные участки подвижными отрядами. Сколько их у нас, Михаил Алексеевич?
— Пока два отряда. Готовим еще четыре. Сильный отряд создал полковник Чернышев. В его состав выделил батальон шестьсот сорок шестого стрелкового полка, батарею полковых пушек, тринадцатый отдельный противотанковый дивизион капитана Мельникова и десять танков.
— Кто возглавил отряд?
— Командир первого стрелкового батальона капитан Мосин.
— Автомобилей хватает?
— Автотранспорт собрали со всей армии, помог и Смоленский обком партии.
В комнату вошел начальник оперативного отдела штаба армии майор Рощин.
— От генерала Филатова получено донесение. Он докладывает, что из Демидова на Духовщину в направлении Ярцево движутся машины с пехотой и артиллерия противника.
— Так, — Лукин посмотрел на карту. — Ясно, что гитлеровцы торопятся обойти Смоленск с севера… Опасность велика. Надо во что бы то ни стало вернуть Демидов и перерезать дороги, ведущие на Духовщину и Ярцево.
Лукин связался по телефону со штабом фронта и доложил свое решение выдвинуть подвижный отряд к Демидову.
— Главком дает добро, — кладя трубку, проговорил он. — Я еду к Чернышеву. Предупредите его, Михаил Алексеевич.
…В ночь на 13 июля подвижной отряд Мосина к рассвету достиг опушки леса в километре юго-восточнее деревни Слобода. Капитан решил провести разведку боем.
Группа разведчиков под командованием капитана Горохова подошла к восточной окраине Демидова, но огнем артиллерии и минометов была остановлена и в город проникнуть не смогла. Генерал Лукин выдвинул под Демидов 314-й стрелковый полк из 46-й дивизии. Но и этими силами ворваться в Демидов не удалось. Тогда к Демидову на машинах были посланы основные силы отряда.
Разведчики выяснили, что с западной стороны Слобода не так сильно защищена. И капитан Мосин решил атаковать противника с запада ночью без выстрелов. Об этом он предупредил командира 314-го полка. По сигналу красной ракеты полк должен был открыть огонь и перейти в наступление с востока, отвлекая противника на себя. Чтобы в темноте отличить своих, всем бойцам и командирам отряда было приказано на левый рукав повязать белую повязку. Идти следовало бесшумно, команд не подавать и не курить. В скоротечном ночном бою было уничтожено семьдесят гитлеровцев, тридцать взято в плен, захвачено три пулемета, много автоматов и, что важно, — штабной автомобиль. В нем оказался портфель с картами, на которых были нанесены задачи частям, а также приказ Гитлера, в котором фюрер требовал взять Москву к 15 августа.
Чтобы не дать фашистам опомниться, капитан Мосин вместе с 314-м полком повел наступление на Демидов. На танки была посажена пехота под командованием политрука Машункина. Противотанковому дивизиону и полковой артиллерии было приказано прикрывать танковый десант огнем.
Противник открыл сильный артиллерийский огонь по танковому десанту. Как и предполагал капитан Мосин, из Демидова показались вражеские танки. В дело вступили орудия нашего противотанкового дивизиона. Под их огнем танки врага остановились и, отступая, стали отстреливаться. Политрук был ранен в руку, затем осколок ударил в каску, и Машункин на короткий миг потерял сознание. Придя в себя, он продолжал руководить боем, воодушевляя бойцов. Наши танки ворвались на юго-западную окраину Демидова.
Капитан Мосин был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Отряд, возглавляемый Машункиным, еще несколько дней вел бой за Демидов и не давал врагу возможности использовать дорогу на Духовщину и Ярцево.
Чем ближе враг подходил к Смоленску, тем ожесточеннее разгорались бои. Командиры, красноармейцы понимали, как глубоко зашел на нашу землю враг, какая ответственность ложится на них.
На левом фланге 16-й армии противник форсировал Днепр южнее Орши и повел наступление с юго-запада на Смоленск. К 13 июля враг подошел к населенному пункту Красный. До города оставалось около тридцати километров. Здесь мужественно сражались бойцы 15-го мотострелкового полка из 57-й танковой дивизии полковника Мишулина.
На командный пункт Лукина поступали донесения одно тревожнее другого.
— Как жаль, Михаил Алексеевич, что все танковые соединения у нас отобрали, — сокрушался Лукин.
Полковник Шалин уже не в первый раз слышал эти слова от командарма. Да он и сам понимал, как пригодились бы танки 5-го механизированного корпуса сейчас, под Красным.
— Просто удивляюсь, — продолжал Лукин, — на чем только держится Мишулин под Красным? И как держится!
— Держится геройски, — согласился Шалин. — Но противник может обойти Красный и ударить по Смоленску.
И словно в подтверждение опасений Шалина пришло новое донесение: 47-й моторизованный корпус отбросил наши подразделения к северу от Красного, захватил деревню Хохлово и оказался в пятнадцати километрах от города.
Командарм отчетливо представлял, какая опасность грозит Смоленску с юго-запада. В район Хохлово он направил подвижной отряд из 46-й дивизии. Командиром отряда был назначен подполковник Буняшин, а замполитом — батальонный комиссар Панченко.
В Смоленск командарм послал начальника политотдела Сорокина и заместителя начальника оперативного отдела подполковника Нестерова. Лукин поставил им задачу: держать связь с начальником Смоленского гарнизона полковником Малышевым и организовать оборону города, поднять население на устройство заграждений.
Кроме того, командарм приказал выделить в распоряжение Нестерова подвижной отряд на тот случай, если потребуется прикрыть город при прорыве противника с юга.
Рано утром 14 июля маршал Тимошенко вызвал Лукина и Лобачева к себе на командный пункт в Гнездово. Вместе с ними поехал начальник артиллерии армии генерал-майор Власов.
Тимошенко был возбужден. Едва поздоровавшись, он заговорил:
— Только что получено из Москвы постановление Государственного Комитета Обороны. В нем выдвинуто категорическое требование к войскам Западного фронта — удержать Смоленск. Я подготовил приказ, читайте, — и, взяв со стола листок, протянул Лукину.
В приказе говорилось:
«В целях объединения управления и упорядочения обороны подступов к Смоленску приказываю: 1) Подчинить командующему 16-й армией генерал-лейтенанту М. Ф. Лукину все части гарнизона города Смоленска, части, прибывающие по железной дороге в другие армии и разгружающиеся в районе города Смоленска, а также части, занимающие секторы обороны, непосредственно примыкающие к городу Смоленску. 2) Командующему 16-й армией объединить управление указанными выше частями и прочно удерживать подступы к Смоленску. 3) Контратаками подвижных маневренных групп окружать, блокировать и уничтожать прорывающиеся части противника, широко используя для этой цели ночное время. Тимошенко. Булганин. Маландин»[6].
Ознакомившись с приказом, Лукин некоторое время молчал. Молчал и Главком.
— Я понимаю, Михаил Федорович, — наконец заговорил маршал, — с какими трудностями, если хотите — непосильными трудностями, вы встретитесь. Но верю в ваши способности. Вы же не хуже меня представляете обстановку. Противник забил танковые клинья с обеих сторон. Фактически шестнадцатая армия и отходящая к Смоленску двадцатая в клещах. Клещи будут сжиматься. Не теряйте самообладания. Держите Смоленск! Примем все меры для организации помощи.
Тимошенко торопился. Штаб фронта перебазировался из Гнездово в район Вязьмы.
Возвратившись в штаб армии, Лукин приказал собрать его работников. Он рассказал им о положении на Западном фронте. А оно с каждым часом становилось тревожней. Противник, воспользовавшись прорывом в районе Витебска и Шклова, энергично вводил в прорыв механизированные соединения. С утра 14 июля передовые части севернее Смоленска проникли в район Велижа. Юго-западнее города враг захватил Красный. Авиация противника беспрерывно бомбит Смоленск и прилегающие к нему районы железных, шоссейных и грунтовых дорог.
16-й армии поставлена задача не допускать выхода велижской группировки противника на дорогу Смоленск — Ярцево. Одновременно армия должна наступать юго-западнее Смоленска в направлении Горки и во взаимодействии с другими частями фронта уничтожить основные подвижные группировки противника.
Но какими же войсками оборонять Смоленск? По приказу Главкома Лукин мог подчинить себе прибывающие части 127, 129 и 158-й дивизий 19-й армии. Но как Лукину их подчинить, если Тимошенко уже передал их своему заместителю генералу Еременко? Эти соединения генерал Еременко намеревался использовать для ликвидации велижской группировки противника.
Представители штаба армии, посланные Лукиным на восток и на юг от Смоленска, где должны были разгружаться прибывающие на фронт войска, вернулись ни с чем. Они доложили, что прибывающих уже встречают представители 13-й и 21-й армий и уводят войска в свои соединения, которые сражаются на других участках фронта гораздо южнее Смоленска. Таким образом, никаких «прибывающих» частей, как было сказано в приказе Главкома, Лукин не получил. Тем же приказом в распоряжение Лукина передавался 17-й механизированный корпус генерал-майора Петрова. Но Лукин так и не увидел этот корпус в районе Смоленска.
Итак, 16-я армия по-прежнему состояла из двух дивизий. В распоряжении командарма не было даже батальона охраны штаба армии.
Правда, к вечеру 14 июля на станцию Смоленск прибыли три эшелона зенитного дивизиона и несколько батарей 193-го гаубичного артполка. Несмотря на серьезную угрозу прорыва гитлеровцев с юго-запада, генерал Лукин вынужден был направить артиллеристов в район действия 46-й дивизии, прикрывающей Смоленск с севера, со стороны Демидова. На северо-восточные высоты направил командарм и разгрузившиеся в Колодне батареи 250-го гаубичного артполка и батальон 343-го стрелкового полка из 38-й дивизии 19-й армии. Больше того, по приказу командарма был сформирован отряд в 300 человек из работников штаба и тыловых служб. Этот отряд был брошен в район Ярцево. Там враг пытался прорваться и перерезать единственную дорогу, по которой шло снабжение армий, оборонявших Смоленск.
…Между тем отряд подполковника Буняшина уже в сумерках подошел в район Хохлово, что в пятнадцати километрах юго-западнее Смоленска. Высланные к селу разведчики доложили, что гитлеровцы, упоенные успехом, празднуют. Буняшин решил атаковать Хохлово ночью. О своем решении командир отряда доложил командарму и попросил разрешение использовать дивизион тяжелых орудий, который но сигналу, в случае срыва атаки, должен обстрелять Хохлово.
В ночь на 15 июля отряд внезапно атаковал врага. Но бесшумной атаки не получилось. Гитлеровцы всполошились и оказали упорное сопротивление. Тогда Буняшин дал сигнал, и тяжелые орудия открыли огонь по селу.
В семь часов утра генерал Лукин получил сообщение от подполковника Буняшина: «Ночной атакой овладел Хохлово, уничтожил до роты противника. Остальные три-четыре его роты отошли. С 6.00 противник ввел новые силы до батальона против левого фланга отряда и обтекает его. Наступление противника поддерживается штурмовыми действиями авиации и до дивизиона артиллерии. Боеприпасы на исходе. Для парирования удара слева использовал свой резервный взвод. Нужны боеприпасы и свежие части для удара по флангам. Хохлово удерживаю»[7].
А через несколько минут в штаб армии поступило новое сообщение: «Авиаразведка 7.05 м 15.7. Колонна танков и бронемашин до 200–300 движется по дороге Красный — Смоленск, голова колонны — Ливны, хвост — Красный. Охраняется мотоциклистами. 6.57 замечена группа танков но дороге Валевичи — Красный»[8].
Все указанные в донесениях пункты расположены на близких подступах к Смоленску. Для командарма обстановка стала совершенно ясной. Надеяться, что высланный отряд подполковника Буняшина сможет задержать такое количество вражеской силы и не допустить проникновения противника в Смоленск, нельзя.
— Чем помочь Буняшину, Михаил Алексеевич? — сокрушенно проговорил Лукин, обращаясь к начальнику штаба.
— А чем оборонять Смоленск? — задал в свою очередь вопрос Шалин. — В городе нет регулярных частей.
— Но есть истребительные батальоны. В бригаде Малышева больше шести тысяч штыков. Он мне об этом докладывал.
— Но, по всей вероятности, им предстоят уличные бои.
Лукин молча смотрел на Шалина, слегка покачивая головой, как бы соглашаясь с ним. Потом резким движением надел фуражку и крикнул адъютанту:
— Сережа, едем в Смоленск! — Лукин повернулся к Шалину: — А вас, Михаил Алексеевич, попрошу оставить при штабе и политотделе самое необходимое количество работников. Всех остальных отправьте в войска, особенно в подвижные отряды. Я буду у Малышева. К тому же хочу увидеться с секретарем обкома партии Поповым.
После первой встречи у смоленской комендатуры Лукин не виделся с Малышевым, держал с ним связь по телефону или с нарочными. За эти дни Малышев еще больше осунулся, похудел.
— Даже странно, как вы меня застали, — устало улыбаясь, проговорил он. — В штабе почти не бываю. Вот только что вернулся из Колодни. Удалось сформировать еще один истребительный отряд из железнодорожников и комсомольцев. Это пока все, что может дать город.
— Надо серьезно продумать, как строить оборону города. Всякое передвижение войск, эвакуация населения будут хорошо просматриваться в дневное время со стороны противника. Поэтому все перемещения, — говорил Лукин, — делать только ночью.
— В Смоленске, в районе Заднепровья, не более сотни каменных зданий. Это — льнокомбинат, швейная фабрика, электростанция, областная больница, три школы, триста пятнадцатый завод.
— Вот, вот, Петр Федорович, их надо использовать. Большие каменные дома должны стать узлами сопротивления, там надо оборудовать огневые точки.
— Мы так и делаем, — проговорил Малышев. — Город готовится к обороне. Уже и обком партии перебрался в землянки.
— В землянки? — удивился Лукин.
— Да, в Лопатинском саду специально отрыли землянки.
— Я хотел бы встретиться с товарищем Поповым.
— Поехали. Дмитрий Михайлович должен быть там.
— Прошу в мою машину, — предложил Лукин.
Когда эмка отъехала от комендатуры, Лукин повернулся к сидевшему на заднем сиденье Малышеву и проговорил:
— И вот что я хочу еще сказать вам, Петр Федорович. Надо быть готовыми ко всему… Даже самому худшему. Поэтому мосты через Днепр должны быть заминированы.
Малышев промолчал, вопросительно посмотрел на генерала.
— Да, да, Петр Федорович. И сделать это надо немедленно. Враг у стен города. Не исключено, что вот-вот начнутся уличные бои. Привлеките минеров сто шестого саперного батальона.
Молчание Малышева затягивалось.
— А-а, я вас понимаю, ждете письменного распоряжения? Резонно, Петя, притормози, — обратился Лукин к водителю.
Машина остановилась. Достав из планшета небольшой блокнот, командарм синим карандашом набросал несколько слов, вырвал листок из блокнота и передал Maлышеву.
— Это приказ о взрыве мостов, — пояснил он и добавил: — Но он не имеет силы, пока вы не получите моего устного подтверждения.
— Ясно, товарищ генерал.
По дороге Малышев рассказал Лукину о первом секретаре обкома ВКП(б). Лукин всегда тесно сотрудничал с местными партийными руководителями. С теплотой вспоминал он П. П. Постышева, С. В. Косиора, первого секретаря Харьковского обкома партии Федяева, с которыми он часто встречался в Харькове. У них он набирался опыта, учился большевистской принципиальности.
Лукин внимательно слушал Малышева и старался представить себе человека, с которым ему предстояло сейчас встретиться.
Дмитрий Михайлович Попов — участник гражданской войны. В Смоленске сравнительно недавно, только с августа сорокового года возглавляет областную партийную организацию.
С первого дня войны обком партии мобилизовал жителей города и области на помощь фронту. В городе почти все промышленные предприятия перешли на производство военной продукции. Когда гитлеровцы прорвались на дальние подступы к Смоленску, началась эвакуация промышленного оборудования и людей. В тыл было отправлено оборудование авиазавода, завода имени Калинина, льнокомбината. Жители города рыли окопы и противотанковые рвы, устраивали заграждения на дорогах и баррикады на улицах, ухаживали за ранеными.
Попов встретил командарма приветливо Он рассказал Лукину, что в городе сформировано три истребительных батальона — по одному от каждого района.
Батальоном Красноармейского района командовал старший лейтенант милиции Суслов, комиссаром батальона был капитан запаса, участник Октябрьских событий семнадцатого года в Смоленске Хомич. Батальон из трудящихся Сталинского района возглавил Сидоренко. Батальон Заднепровского района был сформирован из коммунистов и комсомольцев предприятий завода имени М. И. Калинина, мясокомбината, банно-прачечного комбината, завода № 315, льнокомбината и швейной фабрики. Командиром батальона был назначен секретарь комсомольской организации завода имени Калинина Евгений Сапожков, комиссаром — секретарь Заднепровского райкома комсомола Абрам Винокуров.
Всеми истребительными батальонами командовал секретарь парткома областного управления НКВД майор милиции Фадеев.
Три батальона! Кажется, немалая сила в городе. Но по численному составу они соответствовали одному штатному стрелковому батальону. О вооружении и говорить не приходилось. Лишь в истребительном батальоне Суслова кроме винтовок, пистолетов и бутылок с бензином было несколько ручных и станковых пулеметов. В двух других на вооружении были старые отечественные и невесть откуда взявшиеся английские винтовки, всего по десять винтовок нового образца. Очень мало было гранат.
В Красноармейском районе были созданы также два боевых оперативных отряда: из работников областного управления милиции и курсантов школы милиции. Командирами стали капитан милиции Овцинов и начальник этой школы майор милиции Михайлов.
Лукин рассказал Попову о тяжелом положении отряда Буняшина.
— Это очень опасно, — проговорил Попов. — Фашисты могут прорваться к городу по Краснинскому большаку. Усилим, Михаил Федорович, отряд Буняшина ополченцами и закроем дорогу. Я сейчас же еду в батальон Суслова. Надо поговорить с людьми. Не желаете со мной?
— Рад бы, Дмитрий Михайлович, но… — Лукин развел руками.
— Понимаю, для вас сейчас каждая минута дорога.
— Дмитрий Михайлович, а почему бы вам не перебраться в лес, в расположение моего штаба? Там надежнее. Ведь со дня на день в городе начнутся бои. Да и совместные действия согласовывать сподручнее.
— Предложение хорошее. И все же, Михаил Федорович, я не могу покинуть город. Смоленск для меня что окоп для бойца. Здесь моя высота, мой командный пункт, мой рубеж обороны. Тут моя жизнь, и, если другого выхода не будет, тут моя смерть, — Попов задумался на минуту, потом тряхнул головой, как бы отгоняя тяжелые мысли. — А вас, Михаил Федорович, я вот о чем попрошу. Помогите вооружить созданные обкомом партизанские отряды. Сейчас готовим партийных активистов к подпольной работе. Построили в лесах базы для продовольствия и оружия. А оружия почти нет.
— У нас самих, Дмитрий Михайлович, маловато его. Но постараемся помочь.
— Вот и спасибо. А подполковнику Буняшину передайте, чтобы ждал подкрепление.
Командир отряда Красноармейского района старший лейтенант милиции Суслов построил ополченцев. Все они хорошо знали Попова.
— Наступил момент, когда нам предстоит защищать свой город. — Дмитрий Михайлович говорил спокойно, прохаживаясь перед строем. — Обком партии надеется, что вы не опорочите добрую славу смолян, не уроните воинскую честь.
И батальон отправился по Краснинскому большаку на помощь отряду Буняшина.
Едва Петя Смурыгин вывел машину на шоссе Москва — Минск, как в небе со стороны Демидова появились немецкие самолеты. Не дожидаясь команды Лукина, Смурыгин свернул в лес. Укрыли под деревьями машины и ехавшие следом Лобачев, Власов и начальник разведотдела армии капитан Ряхин. Они выскочили из машин и залегли в густом сосновом подлеске.
Самолеты пронеслись низко над дорогой, сотрясая воздух гулом моторов.
— Полетели искать добычу, — вставая и отряхиваясь, проговорил Лукин.
Поднялись и остальные. Лукин вышел на дорогу, осмотрелся. С возвышенности открывалась широкая панорама Заднепровья. Пригородное село Печорск обозначилось аккуратной церковью, построенной еще в семнадцатом веке. Дальше сквозь редкие перелески хорошо просматривались северные подступы к Смоленску.
— А что, товарищи, — проговорил Лукин. — Неплохое место для наблюдательного пункта, а?
— Картина как на ладони, — согласился Лобачев.
— А вы что скажете, Иван Иванович?
Ряхин, сняв пенсне, щурил на солнце близорукие глаза.
— Подходяще, товарищ командующий.
Ценил и любил Лукин этого человека, по внешности напоминавшего скорее чеховского интеллигента, чем военного. В армии Ряхин сравнительно недавно, но быстро наладил работу войсковой разведки. Он отлично владел несколькими языками и обычно сам допрашивал пленных. Вот и сегодня утром он этим занимался: несколько немцев были взяты ночью отрядом Буняшина под Хохловом.
— Какое настроение у пленных? — спросил его Лукин.
— Самое наглое, товарищ командующий. Задаешь им вопросы, а они поют «Дойчланд, дойчланд юбер аллес».
— Старая песенка — «Германия превыше всего», — усмехнулся Лукин.
— Удивительно, как быстро удалось Гитлеру направить патриотические чувства немцев в русло оголтелого шовинизма, — вступил в разговор Лобачев.
— Да, всего через шесть лет после прихода к власти начал он новую мировую войну. Немцы обижены Версалем, начисто забыв, что к Версалю привел их же правитель, Вильгельм Второй.
— Да, — согласился Лобачев. — Богатый морально-политический урожай собрали фашисты на почве этой обиды, вот и теперь орут: «Дойчланд юбер аллес…»
На дороге показался велосипедист. Приблизившись, он сбавил скорость, стараясь объехать командиров. Это был юноша в гражданской одежде, с винтовкой через плечо. Он сошел с велосипеда, и, приложив руку к кепке, по-военному представился:
— Боец Заднепровского комсомольского отряда Георгий Городецкий!
— Снова встретились, — улыбнулся Лукин. — А почему ты тут раскатываешь, боец Городецкий?
— Отвозил мать в Мощинки, тут недалеко, — ответил юноша и торопливо добавил: — Я отпросился у командира. Немцы в Смоленске наш дом разбомбили, вот я и отвез ее к знакомым на попутной телеге, а сам опять в отряд.
— А где же твои друзья?
— Витя Микешанов со мной в отряде.
— А та бойкая девушка, что с вами была?
— Настя? Она своего добилась, в разведку взяли.
— Вот как? — удивился генерал и покосился на капитана Ряхина.
— А почему же ты мать в далекий тыл не отправил? Ведь здесь бои, и в Мощинках небезопасно.
— Зачем же, товарищ генерал? Вот скоро фрицев погоним от Смоленска, обратно привезу. А из далекого тыла возвращаться хлопот много.
Лукин долго смотрел вслед уехавшему парню.
— Этот юноша верит, что скоро погоним немцев от Смоленска, — проговорил он. — И сам спешит в бой. Хороших ребят мы вырастили. Почти дети, а как повзрослели. Кстати, — повернулся он к Ряхину, — не встречал ты у своих разведчиков девушку Настю, о которой мы только что с парнем говорили?
— Есть, товарищ генерал, в разведроте у Иванова девушка-смолянка. Смелая и очень толковая разведчица. Уже несколько раз в тыл к немцам ходила. Смелая разведчица, — повторил он. — Кажется, Настей зовут.
— Ты уж, Иван Иванович, поинтересуйся девушкой. Скажи, чтоб поберегли, ведь девчушка совсем.
Лукин задумался, его взгляд был устремлен на дорогу, откуда появился велосипедист.
— Любопытно получается: сто двадцать девять лет тому назад здесь сражались войска Барклая-де-Толли, — заговорил Михаил Федорович. — А его штаб стоял в этой самой деревне Мощинки. А еще любопытнее то, что я свою офицерскую службу начинал в полку имени Барклая-де-Толли.
— Неужели? — удивился Лобачев.
— Представьте себе, — улыбнулся командарм. — Перед вами бывший прапорщик четвертого гренадерского Несвижского имени Барклая-де-Толли полка. И первый орден там получил — Станислава третьей степени, потом Владимира, Анны… Правда, это было давно, четверть века назад, в шестнадцатом году, на Западном фронте… Однако не время сейчас в экскурсы вдаваться. Поехали, товарищи.
— И все же экскурсы, товарищ генерал, иногда полезны, — уже садясь в машину, заговорил капитан Ряхин. — Любопытная аналогия получается. Наполеон шел в Москву тоже через Смоленск. И так же удар наносил от Витебска с севера и от Могилева с юга по сходящимся направлениям. И Барклай безуспешно контратаковал на Витебск и Рудню. Французы пытались фланговым ударом вдоль левого берега Днепра выйти к Смоленску и, оказавшись в тылу русской армии, навязать ей генеральное сражение.
— Действительно, редкая аналогия, — согласился Лукин. — Тогда генерал Неверовский в районе Красного сдерживал конницу Мюрата, а сейчас полковник Мишулин и подполковник Буняшин сдерживают в том же районе танки Гудериана.
— Долго Буняшину не удержаться севернее Красного, — проговорил Лобачев. — К Хохлово рвутся фашистские танки, их все больше. Краснинский большак остается неприкрытым. — И обратился к генералу Власову: — Какими силами артиллерии мы можем помочь Буняшину?
— Двадцать шесть орудий — это все, чем мы располагаем, — ответил Власов.
— Немедленно всю артиллерию направьте на Краснинский большак, — приказал Лукин.
— Разрешите, Михаил Федорович, мне выехать к Буняшину. — Видя, что командарм колеблется, Власов продолжил: — Все-таки последний резерв артиллерии. Надо использовать его с наибольшим эффектом.
— Ну что ж, Тимофей Лукич, действуйте. Я еду в Жуково.
Генерал Власов уехал. Направились к машинам и остальные. И в этот момент Лукин услышал предостерегающий возглас адъютанта Прозоровского. Полуобернувшись, командарм успел заметить в гуще деревьев сверкнувшее на солнце стекло оптического прицела. В следующее мгновение Прозоровский метнулся вперед, закрыв собой командарма. Лукин едва успел подхватить внезапно обмякшее тело своего адъютанта. Затрещали автоматные выстрелы, и фашистский снайпер рухнул на землю.
— Скорее в машину! Врача! Скорее врача!
Бойцы из охраны командарма осторожно перенесли Прозоровского в машину. Лукин сел рядом, положив голову адъютанта себе на колени.
— Сережа, дорогой! Куда тебя ранило? — спрашивал командарм, вглядываясь в побледневшее лицо Прозоровского. Но он и сам видел, как кровавое пятно расползалось по животу.
— Михаил Федорович, ведь говорил я вам, что здесь опасно, нельзя вам здесь быть, — еле слышно говорил Прозоровский.
— Не обо мне сейчас речь. Как ты, Сережа?
Смурыгин быстро отыскал медицинский пункт.
Прозоровского осторожно перевязали. На вопрошающий взгляд командарма врач, осмотрев адъютанта, покачал головой.
Лукин страдал от бессилия хоть чем-то помочь Прозоровскому. Он любил Сергея, как сына. Они вместе служили в Забайкалье, вместе делили нелегкий фронтовой быт, заботясь друг о друге, и теперь вот умирал молодой человек, спасший ему жизнь.
Подполковник Буняшин понимал, что противник отошел от Хохлово временно, что он будет снова атаковать.
Так и произошло. Мотоциклетный батальон гитлеровцев на больших скоростях устремился в Хохлово. Но к этому времени у северо-восточной окраины деревни были вырыты глубокие рвы. А прибывший с орудиями генерал Власов лично определил огневые позиции каждой батареи. Мотоциклисты остановились и стали искать проходы через рвы. Артиллерия открыла огонь: двадцать шесть орудий обрушили снаряды на головы врагов. Фашисты заметались.
Перешедшие в контратаку бойцы отряда Буняшина и ополченцы старшего лейтенанта Суслова окружили врага и уничтожили почти весь мотоциклетный батальон. На поле боя осталось около пятисот трупов гитлеровских вояк, около двухсот было взято в плен, захвачено больше ста мотоциклов.
Пленные принадлежали к 29-й мотодивизии 47-го армейского корпуса. Немцы были обескуражены. Оказывается, им внушили, что перед ними до самого Смоленска нет никаких советских войск.
Так считало гитлеровское командование. Потому, очевидно, основные силы 29-й мотодивизии оно направило южнее Смоленска, в обход города, а по Краснинскому большаку пустило лишь передовой отряд на мотоциклах. Но успешные действия отряда Буняшина и ополченцев создали у противника впечатление, что на этом направлении действуют крупные силы советских войск. Поэтому вскоре он бросил сюда всю дивизию. Кроме того, на помощь ей подошла мотодивизия СС «Райх». Фашисты вызвали авиацию, подтянули артиллерию, минометы и перешли в наступление.
Снова на Краснинском большаке разгорелись бои. Силы были явно неравные. Под нажимом танков, под огнем артиллерии и авиации отряды Буняшина и ополченцев стали отходить, понеся большие потери. Командарм ужо ничем не мог помочь им, так как все, чем располагала армия в это время, было задействовано в боях.
Получив донесение от генерала Власова, Лукин решил вернуть его в штаб армии. Но связь с ним внезапно прервалась. Командарм послал к Власову на машине работника штаба капитана Петрушина. Тот вскоре вернулся. По его лицу Лукин понял, что случилось что-то непоправимое. Капитан доложил, что генерал Власов был тяжело ранен осколком снаряда. Петрушин повез его в госпиталь в Смоленск. Но по дороге командующий артиллерией, не приходя в сознание, скончался.
К исходу дня отряд Буняшина и ополченцы Суслова вынуждены были отойти на правый берег небольшой речки Донец в районе Лубни, то есть к смоленским окраинам.
День 15 июля в самом Смоленске прошел относительно спокойно. В городе ходил трамвай, работали электростанция, радиоузел и телефонная станция. У репродукторов собирались люди, слушали последние сводки с фронта. Улицы были запружены машинами с ранеными — эвакуировали госпиталь. Последний железнодорожный эшелон ушел со станции Смоленск в 8 часов вечера.
На станции полным ходом шла погрузка эвакуируемого имущества и населения.
В это время появились гитлеровцы. Они двигались одновременно со стороны Киевского и Краснинского шоссе. Это были авангардные отряды на мотоциклах.
Ополченцы и бойцы отрядов Буняшина и Нестерова встретили врага ружейным и пулеметным огнем. Завязалась перестрелка. Движение гитлеровцев затормозилось. Но вскоре появились их танки. У наших артиллеристов оставались считанные снаряды. В ход пошли гранаты и бутылки с горючей смесью.
На Киевском шоссе стойко сражались курсанты отрядов милиции, засевшие в школе милиции и в Доме специалистов. Гитлеровцев встретили дружными залпами, гранатами. В этих боях пали смертью храбрых командир отряда Овцинов, начальник школы милиции Михайлов и многие другие.
В 21 час немцы появились со стороны Рославльского шоссе. Поддержанные танками и минометным огнем, они постепенно захватывали дом за домом. Защитники города с боем отступали к площади Смирнова.
В то время когда в Смоленске шли ожесточенные уличные бои, западнее города сражались остатки 57-й дивизии полковника Мишулина. Гитлеровцы пытались прорваться к Смоленску восточнее Гусино. Они открыли сильный минометный и артиллерийский огонь по тылам и штабу дивизии. Едва прекратилась артподготовка, как появились самолеты. Бомбы посыпались на линию окопов и тылы дивизии. Полковник Мишулин не успел прыгнуть в щель. Осколком мины он был ранен в голову и потерял сознание. Придя в себя, он увидел склонившегося над ним военврача 3 ранга Картуника.
— Я доложил в штаб армии о вашем ранении, — сказал тот. — Полковник Шалин передал приказание генерала Лукина отправить вас в госпиталь.
— Не слышу.
— Приказано в госпиталь! — прокричал доктор. Но Мишулин отрицательно покачал головой.
— Доложи обстановку, — потребовал он.
— Наступление противника остановлено! — И опять повторил: — Командарм приказал вас в госпиталь.
Мишулин держался за голову, у него началась рвота. Подошли начальник политотдела дивизии полковой комиссар Вольховченко и начальник штаба майор Рудой. Недолго посовещавшись, они все же усадили комдива в броневик и отправили в Смоленск.
Мишулин обратил внимание на поспешно идущие навстречу машине отдельные группы бойцов. Остановив броневик, он приказал своему адъютанту лейтенанту Титенко выяснить, куда идут эти люди. Через несколько минут лейтенант доложил:
— Солдаты говорят, что Смоленск занят немцами.
В это время на большой скорости в сторону Жуково промчалась легковая машина. Мишулин все же успел разглядеть в ней сидящего рядом с шофером заместителя командующего фронтом генерала Еременко.
— Титенко! — крикнул Мишулин. — Быстро в машину!
Подбежав к полковнику, адъютант взволнованно заговорил:
— В том лесу, — указал он на сосновый бор в полутора километрах вдоль дороги, — бойцы заметили десант немцев, человек двадцать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.