Конец сомнениям

Конец сомнениям

В штабе округа Лукина ждал Михаил Петрович Кирпонос. Они были знакомы давно, еще с тех пор, когда Лукин командовал 23-й Харьковской дивизией, а Кирпонос был начальником штаба одной из дивизий того же, Украинского, военного округа. Лукин и Кирпонос были одногодки. Схожи были и их биографии. Как и Лукин, Кирпонос участвовал в первой мировой войне, как и Лукин, в восемнадцатом вступил в Красную Армию, прошел через огонь гражданской войны. Правда, пока Лукин комендантствовал в Москве, учил войска в Сибири, а потом в Забайкалье, Кирпонос успел повоевать. Во время советско-финской войны он командовал 70-й стрелковой дивизией. За проявленные в боях мужество и отвагу был удостоен звания Героя Советского Союза. Рос Михаил Петрович по службе быстро. В апреле сорокового года он — командир корпуса, с июня — командующий войсками Ленинградского военного округа. А в феврале сорок первого ему доверили Киевский Особый военный округ, присвоили звание генерал-полковника.

Кирпонос искренне обрадовался приезду Лукина.

— Михаил Федорович, дорогой! — сжимая сухими цепкими пальцами ладонь Лукина, говорил Кирпонос. — Рад тебя видеть!

Они не виделись около шести лет. Кирпонос почти не изменился за эти годы — такой же худощавый, стройный, порывистый в движениях. На лице ни морщинки, только складки у рта стали глубже и четче обозначили тонкие губы. Волосы все так же аккуратно расчесаны на пробор, и лишь виски заметно посеребрила седина.

— И армию твою ждем. Девятнадцатая Конева уже прибывает, а ты плутаешь где-то.

— Из Забайкалья путь неблизкий. Перебросить такую махину почти через всю страну! В одном только пятом механизированном корпусе Алексеенко около тысячи трехсот боевых машин.

— Да, сила идет немалая, — радовался Кирпонос. — А как люди?

— Армия укомплектована в основном сибиряками. Люди прошли хорошую школу в суровом Забайкалье, отменный народ. А вот плутает армия не по своей воле, Михаил Петрович. То Кавказ, то Орел, то вот к тебе на Украину. Да и сейчас, признаюсь, не уверен, по адресу ли. Не повернут ли снова эшелоны?

— Что так? — В больших голубых глазах Кирпоноса на миг выразилось недоумение. — Ах, ты имеешь в виду Сообщение ТАСС?

— Думаю, что сейчас весь мир имеет в виду это сообщение. Для меня, признаюсь, трудный ребус.

— Думаю, что это просто дипломатический ход.

Кирпонос подошел к шкафу, взял с полки книгу и, найдя нужную страницу, протянул Лукину:

— Вот прочти, что пишет наш видный военный теоретик.

Лукин глянул на обложку: Г. С. Иссерсон. «Новые формы борьбы».

— Заметь, издана эта книга в прошлом году. Автор имеет в виду нападение Германии на Польшу в 1939 году, которое явилось для нее стратегической внезапностью, когда немцы якобы незаметно сосредоточились и развернули свои войска. Но не может ли такая история повториться с нами? Ты, Михаил Федорович, читай вслух, и я послушаю.

— Разумеется, полностью скрыть это невозможно, — читал Лукин. — В тех или иных размерах о сосредоточении становится известно. Однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготавливается ли действительное военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока наконец на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила.

— Ну как? — спросил Кирпонос, водружая книгу на полку.

— Это, Михаил Петрович, проблема начального периода войны, — проговорил Лукин. — И, по сути, автор прав.

— Конечно, прав. Но на декабрьском совещании руководящего состава Красной Армии в прошлом году его выводы, как ты помнишь, игнорировали.

— Да, этой темы коснулся тогда лишь начальник штаба Прибалтийского военного округа, и то не поддержал, а отвергал выводы Иссерсона.

— Вот так может случиться, что урок не впрок. Тебе из-за маньчжурских сопок не было видно, что творится здесь, на западном рубеже. Что ты знал?

— Знал, что положено знать высшему командному составу, — усмехнулся Лукин. — Я регулярно получал сводки разведуправления Генштаба. Знал, что после войны на Балканах Гитлер стягивает войска в Польшу.

— А для чего?

— Конечно, не на отдых, как трубят немецкие газеты. Понятно, что фашисты неспроста группируются на наших границах. Но об этом вслух никто не говорит.

— В том-то и дело. — Кирпонос вызвал адъютанта и попросил принести чаю, а сам подошел к огромной карте. — Ты посмотри, Михаил Федорович, вот линия обороны нашего округа — восемьсот шестьдесят километров! И всюду перед нами немецкие войска. Не-ет, они там не отдыхают, а готовятся к удару. Ежедневно немецкие самолеты ведут разведку нашей территории, фотографируют с воздуха систему нашей обороны, они нахально нарушают наши воздушные границы. И совершают не одиночные полеты, а групповые. Я просил Москву разрешить хотя бы предупредительным огнем препятствовать действиям фашистских самолетов. Но меня одернули: «Вы что, хотите спровоцировать войну?»

— В Генштабе об этих нарушениях тоже говорят, — вздохнул Лукин.

Официантка в белоснежном передничке и накрахмаленном кокошнике внесла поднос с чаем и печеньем, неслышно выставила все на отдельный столик и так же неслышно удалилась.

— Ты знаешь, Михаил Федорович, кто теперь в моем кабинете самый частый посетитель? — выдавливая ложечкой лимон, спросил Кирпонос и сам ответил: — Начальник разведки полковник Бондарев. В приграничные районы уже прибыло до двухсот немецких эшелонов с войсками и техникой. В конце мая гитлеровцы начали выселять из приграничных районов мирных жителей. Все гражданские лечебные заведения заняты под военные госпитали. В Польше введено военное положение. — Кирпонос нервничал. Он оставил так и недопитым остывший чай, порывисто подошел к карте. — Вдоль нашей границы немцы нахально рассматривают в бинокли и без биноклей нашу территорию, открыто проводят рекогносцировку. Ты знаешь, что это такое?

— Жди удара.

— Именно. В нашем округе вроде бы немалые силы — пятая, шестая, двенадцатая, двадцать шестая армии, прибывают две новые. Но артиллеристы, саперы, связисты занимаются на полигонах по планам мирного времени. Сколько раз просил я Генштаб разрешить вернуть войска с полигонов, занять укрепленные районы и двинуть войска округа, согласно оперативному плану, к границе! Десятого июня я на свой страх и риск приказал занять предполье приграничных укрепрайонов. Хотя они еще и не совсем оборудованы, но войска укрепили бы их. А из Москвы грозный окрик: «Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал это самочинное распоряжение!» Как же быть? В старых укрепрайонах оружие снято, а строительство новых не закончено. По сути дела, — все больше распаляясь, говорил Кирпонос, — укрепрайонов как грозных заслонов на пути движения врага у нас не стало. Вот такая картина на сегодняшний день.

— Мрачная картина, Михаил Петрович, — проговорил Лукин, пораженный такими подробностями. — А ведь, судя по всему, в Генштабе не могут не знать о неизбежности скорой войны с Германией. Иначе бы не повернули мою армию в твой округ.

— Конечно, знают! В том-то и парадокс положения, дорогой Михаил Федорович. С одной стороны, укрепляют западные границы: прибыла девятнадцатая армия Конева, твоя на подходе. Скажу больше. Пятнадцатого июня я получил приказ начать с семнадцатого выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. А сегодня получил телеграфное распоряжение наркома передислоцировать управление округа в Тернополь и двадцать второго июня занять там командный пункт. При этом меня предупредили, что в ближайшие дни Гитлер может без объявления войны напасть на нашу страну.

— Наконец-то поняли?

— Это с одной стороны. А с другой — Москва не отдает приказа привести в полную боевую готовность войска, и особенно авиацию. Парадокс?

— Сталин все еще боится дать повод для провокаций, — проговорил Лукин.

В кабинет вошли член военного совета округа Ватутин и, к удивлению Лукина, дивизионный комиссар Лобачев.

— Ну вот и твой комиссар прибыл, — проговорил Кирпонос, обращаясь к Михаилу Федоровичу. — Да и эшелоны ваши, наверное, на подходе. Готовьтесь встретить своих забайкальцев.

Вместе с Лобачевым Лукин начал объезжать гарнизоны, куда должны были прибывать соединения и части 16-й армии. В Житомире, Виннице, Бердичеве, Проскурове, Шепетовке командарм и член военного совета осмотрели казармы и летние лагеря.

Штаб армии должен был разместиться в Староконстантинове, и Лобачев уехал туда. Лукин же отправился в Винницу, куда должны были прибыть части механизированного корпуса.

На опушке небольшого леска бойцы разбирали деревянные каркасы палаточных гнезд.

— Стой, Петя, — приказал генерал своему шоферу Смурыгину. К эмке тут же подбежал запыхавшийся молоденький капитан.

— Что вы делаете, зачем понадобились вам эти доски? — строго спросил Лукин.

— Так ведь на новом месте опять палатки ставить, а леса в тех местах маловато. Там все пригодится, по опыту знаем. Когда освобождали Западную Украину, мы весь этот хлам не брали с собой, а прибыли на место — и у нас этих «мелочей» не оказалось. Так что будем грузить все. Не на большую же войну, в самом деле, едем.

— Вы в этом уверены? — спросил Лукин.

— Мы читаем газеты, товарищ генерал-лейтенант, — ответил бравый капитан.

Послышался шум мотора, и на опушку въехала эмка. Из нее вышел командир корпуса полковник Иванов и бегом направился к Лукину.

— Что случилось, Иван Михайлович, на тебе лица нет? — удивился Лукин.

— Извините, товарищ командующий, еле вас разыскал. — Иванов торопливо достал из планшета пакет и протянул Лукину: — Приказ Наркома обороны.

Лукин отошел к машине и вскрыл пакет.

«…1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить»[1].

Лукин аккуратно сложил листок с приказом, убрал в боковой карман, придавил ладонью, как бы удостоверяясь, что документ на месте, и коротко произнес, ни к кому не обращаясь:

— Война.

Петя Смурыгин уже сидел за рулем, ожидая команды.

— В Староконстантинов, — приказал Лукин и, потуже натянув фуражку, взглянул на часы. Было восемь часов десять минут.