«Профессионалы»
«Профессионалы»
Вот задумайтесь над описанием событий утра 15 мая 1905 г. в эскадре Небогатова. Два часа японцы маневрируют, чтобы нанести по русским кораблям удар. А русские? Сначала пошли на дымы, полагая, что это свои, а потом развернулись и начали удирать, зная, что всё равно не удерут, поскольку у японских кораблей скорость была несколько выше. Вот и весь «боевой» маневр. Что значат строки «часть неприятельских кораблей, которых собралось до 28, обогнув нашу эскадру, взяла ей на пересечку курса»? Это значит, что какое-то время часть японской эскадры двигалась перпендикулярно движению эскадры Небогатова, то есть маневрировала, чтобы занять положение развернутого строя против двигающейся на себя колонны русских кораблей. Но ведь и Небогатов мог прибавить хода и поменять курс так, чтобы его корабли заняли положение развернутого строя против этой части японских кораблей. Но он и не подумал этого делать! Безвольное баранье поведение — как ещё об этом сказать?
Трусость? Да, трусость! Но, повторю, нужно понять, что это за трусость. Это не страх за свою жизнь, вернее, не только он. 14 мая весь бой под огнём противника Небогатов провёл не в боевой рубке за броней в 203 мм, а на открытом ходовом мостике, показывая пример храбрости и экипажу корабля, и всей эскадре. Зная, что ему грозит смертная казнь, вернулся в Россию. 15 мая Небогатов проявил трусость негодного «профессионала». Её можно сравнить с трусостью человека, впервые севшего за руль и понимающего, что он ещё не умеет водить. Больше личной смерти российские военные «профессионалы» боялись воевать, поскольку не умели этого делать. И такими «профессионалами» была подавляющая часть кадрового офицерства императорской армии.
Они не думали о том, как разгромить японцев, они не верили, что способны на это, они весь бой ждали, когда же этот ужас закончится, и при малейшей, самой дурацкой причине (спасти адмирала, к примеру) сами стремились этот ужас закончить. Да, они могли стойко умереть, если и их товарищи были готовы на это, но эта стойкость умения воевать не заменяла. Люди, которые поступают в армию, чтобы иметь хороший доход, а потом и высокую пенсию, это не воины! Это не защитники Отечества! В бою это бараны, которым не повезло и которые не сумели открутиться от войны — от дела, в котором нужно быть профессионалом.
Я специально не пожалел места на перечисление званий членов суда, чтобы показать, сколько нашлось адмиралов, способных протирать штаны на судебном процессе. Вопрос: а почему они, старше чином и должностями Небогатова, не возглавили 3-ю эскадру? Этот вопрос имеет право быть. Вот Новиков-Прибой, участник Цусимского сражения, описывает еще одного адмирала этого сражения:
«Отрядом крейсеров 2-й эскадры командовал контр-адмирал Оскар Адольфович Энквист. Какими соображениями руководствовалось морское министерство, назначая его на такой ответственный пост, никому не было известно. …Походкой, манерой держаться и говорить Энквист напоминал доброго помещика, любимого своими служащими и рабами за то, что он тихого нрава, ни во что не вмешивается и неумен. При таком барине его крепостным жилось лучше, чем у соседних господ.
На 2-й эскадре его звали «Плантатор».
С 1895 по 1899 год он был командиром крейсера 1 ранга «Герцог Эдинбургский». На этом учебном судне, ходившем под парусами, подготовлялись строевые квартирмейстеры. Таким образом, из Энквиста выработался типичный марсофлотец. Раньше он не только никогда не командовал отрядом боевых судов, но и не плавал на новейших броненосцах или крейсерах, снабжённых усовершенствованной техникой. До русско-японской войны он служил градоначальником в городе Николаеве, где благодаря своему мягкому характеру стяжал любовь среди местных жителей. Высшее начальство сняло его с этой должности и поручило ему вести корабли в бой, чтобы овладеть Японским морем и решить участь всей войны». В Цусимском сражении Энквист увёл остатки крейсерского отряда («Олег», «Аврора», «Жемчуг») с места сражения, бросив вверенные ему транспорты, и интернировался на Филиппинах. По окончании войны вернулся с отрядом в Россию и в 1907 г. уволен со службы с производством в вице-адмиралы.
А как Небогатов попал в завоеватели Японского моря? Вернемся к судебному заседанию:
«Защита ставит вопрос, не пожелает ли г. Небогатов объяснить, почему именно он пошёл с 3-й эскадрой против японцев, хотя знал о состоянии порученной ему эскадры.
— Могу, — хмуро говорит г. Небогатов на предложение председателя ответить в случае желания на этот вопрос, — могу ответить.
Затем, как всегда, кратко, образно и просто он сообщил следующее. Осенью 1904 г. он телеграммой управлявшего морским министерством из Черноморского флота, где командовал учебно-артиллерийским отрядом, был вызван в Петербург, где адмирал Авелан поручил ему особое дело, которое он и вёл, между прочим, имея в качестве помощника капитана 2 ранга Кросса (начальника штаба 3-й эскадры). Через несколько дней он был приглашён в заседание комиссии из высших чинов, в том числе и адмирала Бирилева, бывшего тогда главным командиром Кронштадтского порта. Комиссия обсуждала вопрос о 3-й эскадре. Председатель комиссии адмирал Авелан тут же предложил г. Небогатову, не покидая порученного дела, «помочь» в вооружении и отправке эскадры. Считая предложение для себя лестным, г. Небогатов его принял и через два часа выехал в Либаву, где увидел, что по снаряжению судов 3-й эскадры «работа идет вовсю». Начальника эскадры однако не назначали; когда ей нужно было начать кампанию, контр-адмиралу Небогатову из Петербурга предложили поднять на эскадре свой флаг, он его поднял. За пять дней до отхода эскадры на Дальний Восток контр-адмирал Небогатов получил телеграмму: «Прибыть в Петербург, сдав командование эскадрой контр-адмиралу Данилевскому».
— Я собрал свои чемоданы, — рассказывает г. Небогатов, — собрался ехать, как вдруг опять телеграмма: «Данилевский отказался, все по-старому». Значит, оставалось идти, рассуждать тут было некогда. Да и что за рассуждения? Я, вступая на службу во флот, дал себе слово никогда ничего не просить и ни от каких поручений не отказываться. Прослужив же сорок лет, аккуратно получая 20-го числа то, что полагалось, — что ж тут было рассуждать? Я пошел».
Как видите, Россия имела уйму адмиралов, но как только дело дошло до войны, все эти «профессионалы» исчезли, и для боя отобрали адмиралов по единственному принципу — того, кому совесть не позволила отказаться.
Данилевский ведь тоже «аккуратно получал 20-го числа то, что полагалось», но бессовестно отказался от исполнения долга, а Небогатов так поступить не смог.
Нехилый критерий профессионализма императорского флота, не так ли?
Кстати, в армии дело обстояло не намного лучше. Вот военный министр (1905–1909) А.Ф. Редигер, описывая случай, совершенно не относящийся к данной теме, вспоминает: «Поппена я знал по его службе в Генеральном штабе в Петербургском округе — благовоспитанный балтийский немец, со средствами, всегда элегантный, он производил на меня впечатление добросовестного, но довольно ограниченного работника. До войны он командовал дивизией в Киевском округе. Дивизия его была мобилизована для отправки на Восток, но Поппен заявил, что он по болезни глаз в поход идти не может, и ему дали другую дивизию в Риге. Военный министр Сахаров мне рассказал, что государь приехал благословлять в поход бывшую дивизию Поппена, которой тот ещё не сдал. Поппену, стоявшему на правом фланге, государь не подал руки. Поппен всё же остался на службе не только во время войны (когда отставок не было), но и после её окончания».
Утрируя, конечно, но скажу, что девизом русского офицера была мысль: «Всеми силами отвертеться от участия в боях, но если царь пошлёт, то надо идти, а если Господь не смилостивится, то нам и помереть не в диковинку».
Вернёмся к обвинительному заключению офицерам эскадры Небогатова. Как вы поняли, в Японском море Господь не смилостивился, а помирать не хотелось.
Обратите внимание на взрывообразное распространение паники в случае, когда малодушие проявляют старшие командиры. Казалось, все готовы драться, но только Небогатов проявил трусость, и мгновенно все, даже день назад храбрецы, обезумели — дождались, наконец, конца ужаса, появилась надежда не помереть. Как у Маяковского в поэме «Хорошо»:
Вбегает юнкер:
«Драться глупо!»
Тринадцать визгов:
— Сдаваться!
Сдаваться!
Немедленно все пошло побоку — и честь, и достоинство. Вот капитан 2 ранга Шведе через 20 минут после начала Цусимского сражения вступил в командование «Орла» в связи с гибелью его командира, выдержал сражение 14 мая, сам предлагал затопить «Орёл», а после того как Небогатов поднял белый флаг, Шведе уже делал всё, чтобы «Орел» достался японцам в целости и невредимости. И корабли, принадлежащие царю, которому эти офицеры давали присягу, вмиг стали японскими, и все доблестные русские офицеры немедленно стали защищать японские интересы. Правда, тут они проявили реальный профессионализм, ведь они были профессионалами по изъятию денег из казны России, — офицеры немедленно расхватали из кассы деньги царя, которые теперь, по их логике, тоже уже принадлежали японцам. Хоть в этом профессионализм сохранили и какой-то ущерб японцам все же нанесли.
Не сумев отвертеться от боя, Небогатов предпринял все меры, чтобы отвертеться от ответственности за сдачу в плен:
«Привлеченный к делу в качестве обвиняемого, бывший начальник отряда контр-адмирал, а ныне дворянин Небогатов, отрицая свою виновность, показал, что сигнал о сдаче касался исключительно броненосца «Император Николай I», в силу чего командиры других судов его эскадры связаны этим сигналом не были и могли действовать на своё усмотрение». Короче, «я не я и хата не моя».
Примерно так же вели себя и остальные, да и трудно было ожидать другого, поскольку обвинитель и не собирался руководствоваться уставом Петра I. В своём последнем слове (реплике) генерал-майор Вогак подчеркнул: «Чтобы не возвращаться к этому предмету, я позволю себе повторить то, что уже было мною сказано: осужден по настоящему делу может быть только тот офицер, который, по мнению суда, сознательно приложил руку к опозорившей нас сдаче».
То есть если Петр требовал, чтобы офицеры сместили сдающегося командира и назначили себе нового, если Петр считал всех офицеров виновными, то теперь прокуроры императорской России считали виновными только командиров кораблей и тех из офицеров, кто не просто приложил руку к сдаче, но сделал это сознательно. Как это? Если из трусости, то это сознательно или нет?
Вогак продолжил:
«…Не могу не отметить, что безусловно виновными по делу я признал лишь подсудимых Небогатова, Смирнова, Григорьева и Лишина. Виновность Шведе я считаю не столь твердо обоснованной, а про подсудимых Кросса, Глазова, Хоментовского, Модзалевского, Мессера и Артшвагера сказал, что в отношении офицеров этих имеются основания для предъявления им обвинений. Против Северина, Сергеева, Ведерникова, Макарова и Фридовского, сказал я, имеются также некоторые данные, хотя, несомненно, более слабые. Защитники всех этих лиц привели вам свои соображения, и, выслушав, вы уже сами решите, должны ли иметь какое-либо значение собранные против этих офицеров улики.
Не мало говорили вам, г.г. судьи, об общественном мнении, о том, что вся Россия ждет от вас оправдательного приговора. Сама защита указывала, однако, как изменчиво и превратно бывает общественное мнение, которое слагается часто под влиянием случайных, привходящих обстоятельств. Мне думается, г.г. судьи, что вы поступите гораздо правильнее, если забудете в своей совещательной комнате перетолки и пересуды и разрешите настоящее дело по долгу совести, закону и присяги».
То есть если в первом процессе государственный обвинитель уповал на то, что эти процессы станут руководящими для российских офицеров, то теперь для них становилось руководящим мнение интеллигенции и владельцев газет — «общественное мнение», и не только суд, но и сам прокурор уже руководствовался этими руководящими указаниями.
«Правом на последнее слово воспользовались немногие из подсудимых. Лейтенант Рощаковский принёс «всеподданнейшую благодарность Государю Императору» за предание суду всех офицеров эскадры (было предположение лишить их чинов без суда). Лейтенант Белавец говорил очень долго и, между прочим, примерами сдачи неудачно припомнил Петра I на Пруте: дело в том, что 1) Петр I послал в Петербург указ, чтобы в случае его плена приказаний его не слушать, как могущих клониться не к пользе России, и 2) в конце концов, Петр ведь не сдался».
Приговор звучал так:
«Особое присутствие военно-морского суда Кронштадтского порта 11 декабря 1906 г. признало виновными: 1) бывшего контр-адмирала, а ныне дворянина Н.И. Небогатова в том, что 15 мая 1905 г. в Японском море, будучи после боя настигнут и окружён неприятельскою эскадрою, выслушав от флаг-капитана Кросса мнение командира броненосца «Император Николай I» о необходимости сдаться, приказал поднять сигнал о сдаче, спустить андреевский и поднять японский флаг, имея возможность продолжать бой: 2) бывшего капитана 1 ранга, а ныне дворянина В.В. Смирнова в том, что он просил флаг-капитана Кросса передать своё мнение о сдаче адмиралу, и сдал броненосец неприятелю, имея возможность продолжать бой; 3) капитанов 1 ранга, а ныне дворян Григорьева и Яншина в том, что первый сдал неприятелю броненосец «Адмирал Сенявин», а второй броненосец «Генерал-Адмирал Апраксин», имея возможность продолжать бой. Поэтому указанные лица (гг. Небогатов, Смирнов, Григорьев и Яншин) приговорены судом к смертной казни, но во внимание долговременной безупречной их службы и крайнему утомлению, в котором они находились после блестяще исполненного исключительного перехода, суд постановил ходатайствовать перед Государем Императором о замене для них смертной казни заключением в крепость на 10 лет, причём дальнейшую участь подсудимых представить на Монаршее милосердие.
Броненосец «Орёл» судом признан находившимся в состоянии невозможности продолжать бой вследствие множества полученных повреждений и понесённых потерь, почему (ст. 354 в. м. у.) командовавший броненосцем капитан 2 ранга Шведе и все офицеры признаны в сдаче невиновными.
Затем признанные виновными приговорены: капитан 2 ранга Кросс (участник сдачи) к заключению в крепости на 4 месяца, капитаны 2 ранга Ведерников (старший офицер «Николая I») и Артшвагер (старший офицер «Сенявина») и лейтенант Фридовский (старший офицер «Апраксина»), как попустители сдачи, к заключению в крепости первые два на 3 месяца, Фридовский — на 2 месяца.
Остальные 69 офицеров эскадры, как не нарушившие долга службы и присяги, признаны по суду оправданными. Судебные издержки взыскать с осужденных: Небогатова, Смирнова, Яншина и Григорьева, а в случае несостоятельности принять на счёт казны».
Что следует подчеркнуть. Армия и флот уже были народными, уже была всеобщая воинская повинность, уже солдаты и матросы были в основном русскими, уже в их среде должно было быть определяющим то, что есть основание называть русскостью. В экипажах кораблей один офицер приходился примерно на 30 матросов, и матросам в боях тоже было страшно. Но ни в одном позорном случае (да и вообще нет таких случаев) матросы не были инициаторами сдачи в плен! Путём потери чести боролись за свою благородную шкурку только офицеры. Инициатива сдачи в плен исходила только от них!
А матросы порывались стрелять. Даже тогда, когда офицерство поднимало белый флаг, матросы стреляли! Матросы бросались открывать кингстоны и топить корабли, матросы портили оружие. Паника — страшнейшая зараза, заражались ею, конечно, и матросы, но в последнюю очередь. А главными трусами и предателями всегда было офицерство — «профессионалы».
И одобрял сдачу в плен и позорнейшее предательство не народ, не русские, а «русская интеллигенция» — тогдашнее общественное мнение. В. Розанов, который тоже был типичным интеллигентом, тем не менее 31 августа 1915 г. констатировал: «Пока не передавят интеллигенцию — России нельзя жить. Её надо просто передавить. Убить». По-интеллигентски жестоко, но, согласитесь, и не без оснований.
А матросы и солдаты, представленные в основном русскими, были более стойкими, нежели «профессионалы». Почему?
Выскажу версию — потому, что солдаты и матросы подсознательно представляли себя теми, кому по жребию выпало «пострадать за мир». Не относящиеся к миру офицеры и интеллигенция не испытывали мук совести, предавая мир, а сам народ так не мог. Народ пытался исполнить свой долг перед миром.
Вот этим качеством предков надо гордиться в первую очередь, а не их полководческими талантами.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.