Армия Северной области

Армия Северной области

Армия Северной области значительно уступала по численности белым армиям Южного и Восточного фронтов. Но если учесть малонаселенность Архангельской губернии, отсутствие в ней многочисленных представителей военизированного сословия казаков и значительного притока антибольшевистски настроенных офицеров из центра, масштабы мобилизации на Севере были беспрецедентны для российской Гражданской войны. Несмотря на случавшиеся уклонения от призыва и дезертирство, от которых страдали все армии, и красные, и белые, архангельскому руководству удалось поставить под ружье примерно десятую часть всех жителей области. Этот показатель был близок к масштабам мобилизации в годы общенациональной Первой мировой войны и далеко превосходил масштабы призывов в войне Гражданской. Но с чем было связано решение населения Архангельской губернии настолько массово откликнуться на призыв в белую армию или даже добровольно встать под флаг борьбы с большевиками?

Первыми бойцами северной армии были группы офицеров, которые вместе с союзными войсками продвигались в глубь территории губернии, и крестьяне из сельских отрядов самообороны, действовавших в Северной области накануне и в первые недели после антибольшевистского переворота[746]. Крестьянские отряды включали в себя бывших солдат-фронтовиков мировой войны, участников недавних восстаний против красной мобилизации, членов кооперативов, собранных эсеровским руководством для содействия перевороту, а также группы крестьян, выступивших по решению сельских и волостных сходов для защиты своих деревень от разгрома со стороны отступавших красноармейцев. Однако эти отряды не были постоянными. Они распадались вскоре после того, как на местах были смещены непопулярные большевистские руководители, отступала опасность насильственной красной мобилизации и фронт отодвигался дальше от их деревень. Поэтому когда на второй неделе августа 1918 г. Сергей Маслов, глава Военного отдела Северного правительства, направился в информационную поездку по губернии, он обнаружил лишь разрозненные вооруженные крестьянские группы, которые уменьшались с каждым днем. Он с отчаянием писал из Холмогор, его первой остановки после Архангельска, что созданный там крестьянский отряд «с каждым днем все тает» и вскоре вовсе исчезнет[747]. Северное правительство видело подтверждение этому и в самом Архангельске. Так, крестьянский отряд, содействовавший белому перевороту в городе, отказался преследовать отступавшего противника и мирно разошелся по деревням, после того как власть перешла в руки Верховного управления. Из Онежского уезда также сообщали, что большинство крестьян-добровольцев отказывались идти в наступление, мотивируя это тем, что «шли только для защиты селения Порог». Подобная картина наблюдалась и в других уездах[748].

Исчезновение крестьянских отрядов заставило Северное правительство отказаться от первоначальных надежд создать добровольческую армию. И уже 20 августа 1918 г. кабинет объявил о восстановлении на территории области всеобщей воинской повинности[749]. Однако действительный набор в войска постоянно откладывался из-за нехватки офицеров, кадровой чехарды в командовании войсками Северной области и отсутствия на местах мобилизационного аппарата[750]. Видимо, правительство медлило еще и потому, что опасалось создавать армию из бывших фронтовиков, прошедших через все этапы разложения старой армии. Поэтому еще до начала призыва в уездах оно понизило минимальный возраст призываемых с традиционного 21 года до 19 лет, чтобы в армии оказались хотя и менее обученные, но, как предполагалось, более дисциплинированные кадры[751]. После многочисленных задержек первые уездные мобилизации были начаты только 10 октября 1918 г.[752] Но даже тогда, казалось, мобилизация была на грани срыва.

Из-за того что архивы воинских присутствий были уничтожены и списки призывников отсутствовали, уездные мобилизации проводились явочным порядком. То есть в армию забирали тех, кто оказывался на месте. Британский генерал Э. Айронсайд так описывал происходившее: «Офицеры, занимающиеся набором рекрутов, появлялись в деревнях и зачитывали постановление правительства, после чего проводился смотр всех присутствовавших молодых мужчин. После быстрого медосмотра все годные к воинской службе мужчины призывного возраста получали приказ прибыть в Архангельские казармы»[753].

Призыв в белую армию был, по сути, полудобровольным, так как примитивная практика набора давала широкие возможности для уклонения от службы. Слухи о предстоявшей мобилизации доходили до деревень, как правило, раньше появления офицеров из воинского присутствия. Поэтому не желавшая служить молодежь порой уходила на промыслы как раз во время военного призыва. Рекруты иногда скрывались в лесу в охотничьих домиках, а жители прифронтовых деревень могли избежать мобилизации, временно перейдя линию фронта. В последнем случае дело нередко заканчивалось тем, что такие группы призывников брало на содержание красное командование в обмен на услуги по составлению карт местности и сбору разведывательной информации. Они также эпизодически могли участвовать в боевых действиях на стороне красных с целью изгнать белых из своих волостей или создавали красные партизанские отряды[754].

Тем не менее вскоре после начала широкой поуездной мобилизации белая армия стала неожиданно успешно расти. Через два месяца после объявления призыва в русских полках насчитывалось около 2700 штыков. К апрелю 1919 г. русская армия выросла до 10 тыс. человек. Следуя постоянно расширявшимся возрастным рамкам призыва, к маю число мобилизованных перешагнуло 15-тысячный рубеж, а летом достигло 25-тысячной отметки. На фронт было выведено 13 стрелковых полков. Осенью же 1919 г. общее число мобилизованных в Северной области, включая ополченцев, тыловых чинов и солдат так называемых рабочих батальонов, превысило 54 тыс. человек[755]. Таким образом, на фронте, на охранных и военных работах находился по крайней мере каждый десятый житель (преобладающая часть взрослого мужского населения области). Даже в Архангельске трамваи водили преимущественно женщины, а в крестьянских домах, где останавливались на постой союзные солдаты, они видели лишь женщин, детей и стариков[756].

Успех мобилизации не был связан с каким-либо особым насилием со стороны белых властей при наборе в армию[757]. Северная область была слишком обширна, а архангельская власть слишком слаба, чтобы осуществлять больше, чем точечное насилие. Отношение белого руководства к уклонившимся от мобилизации, напротив, было достаточно мягким, так как главной целью являлось не расправиться с дезертирами, а использовать все возможности для увеличения армии. Если рекрут «опаздывал» по мобилизации на незначительный срок, то раскаявшемуся или пойманному призывнику в худшем случае угрожал месячный арест, а чаще всего после разъяснительной беседы он сразу направлялся в часть. Призывникам, долгое время скрывавшимся от мобилизации, грозило уже от двух до четырех месяцев тюрьмы. Но, как правило, наказание откладывалось до конца войны, и всех провинившихся сразу зачисляли в армию с правом выслужить прощение примерной службой[758].

На успех мобилизации, видимо, повлияла не угроза наказания, а материальные факторы. В Северной области, где в период войны почти полностью прекратились промыслы и население осталось почти без средств к существованию, поступление в армию давало рекруту регулярный паек, обмундирование и жалованье, а также возможность содержать семью, которой полагался бесплатный продовольственный паек и небольшое денежное пособие[759]. Показательно, что особенно успешно набор в армию пошел зимой – весной 1919 г., когда даже в более южных уездах области были доедены последние остатки собственного небольшого урожая и в полной мере почувствовался голод. Приток мобилизованных в армию, возможно, был связан и с представлением населения о том, что белая власть установилась надолго и что у нее есть хорошие шансы победить большевиков. Поэтому по мере укрепления на местах белой администрации сельские сходы, прежде сопротивлявшиеся набору в армию, начали выносить решения подчиниться мобилизации, не желая противоречить власти.

Со своей стороны, белое правительство не только ввело материальные стимулы для поступивших в армию, но и пыталось сделать воинскую службу более справедливой, утвердив ряд положений о демократизации армии 1917 г. Так, в Северной области в качестве обращения к вышестоящим начальникам вместо, например, «вашего превосходительства» использовалось пореволюционное – «господин генерал». При наборе в армию была ликвидирована непопулярная практика «учетничества», т. е. освобождение от воинской повинности по званию или роду занятий. Были отменены и другие льготы[760]. Таким образом, все жители Северной области были равно обязаны исполнять свой гражданский долг по освобождению страны от большевиков.

Безусловно, белому руководству не удалось искоренить все беды старой армии и создать дисциплинированные и высокобоеспособные части. В условиях пореволюционной России это вообще было едва ли возможно. Например, северное руководство пыталось установить в войсках строгую дисциплину, но это нередко вызывало недовольство бывших фронтовиков, которые считали дисциплинарные ограничения, запреты и придирки мелочными и унижающими достоинство солдата[761]. Чтобы укрепить военную иерархию, в северной армии были восстановлены воинские звания, награды и «отдание чести» в строю. Командование попыталось вернуть офицерам чувство собственного достоинства и утраченный корпоративизм, возродив офицерские «суды чести». Также оно вернуло погоны, постановив, впрочем, вместо старых «золотых» использовать погоны защитного цвета, применявшиеся ранее в русской армии при походной форме и принятые в качестве офицерских знаков отличия Временным правительством 1917 г.[762] Но и это многие солдаты восприняли как возрождение социального неравенства в армии. В солдатском обиходе офицеры снова стали именоваться «золотопогонниками» или «барами», а в Архангельске солдаты насильно спарывали погоны с офицеров в городских трактирах и кабаках[763].

Возрождению дисциплинированной армии не содействовали также и коррупция и пьянство среди командного состава, которые широко распространились во всех войсках в годы революции и Гражданской войны. На Севере никакие наказания не могли остановить воровство и перепродажу солдатских пайков и растрату казенных средств, в чем были замешаны даже руководящие чины белой армии, включая первого начальника северного штаба[764]. Широко известны были пьяные скандалы с участием офицеров на фронте и в тылу и случаи избиений музыкантов архангельского профсоюзного оркестра за отказ играть «Боже, царя храни». Но даже массовые разжалования офицеров за пьянство не могли исправить положение[765]. Солдаты, в свою очередь, не желали подчиняться непопулярным командирам и исполнять «несправедливые» приказы. Поэтому солдатские восстания периодически сотрясали северные войска, повторяя опыт других белых армий и красноармейских частей.

Поводом для волнений в северной армии могло служить недовольство размером пайка и тем, что он уступал по качеству пайку союзных солдат. В частности, именно это стало причиной выступления новобранцев в Архангельске в конце октября 1918 г. Случаи утайки пайка или задержки с выплатой жалованья также были причиной солдатских волнений на фронте. Толчком к выступлению могли стать и усилившиеся атаки противника и даже просто тревожные слухи. Так, именно слухи послужили толчком к восстанию в 8-м стрелковом полку на Пинеге весной 1919 г. Проводившаяся в тот момент очередная денежная реформа была трактована так, что генералы и офицеры собираются бежать из Северной области и собирают себе на дорогу деньги. Солдаты нередко дезертировали и даже переходили на сторону красных в ответ на усиление их атак. Кроме того, включенные в белые части красные военнопленные и перебежчики часто при успешных наступлениях Красной армии вновь меняли сторону фронта, увлекая за собой белых солдат[766].

Однако, несмотря на мятежи в войсках и случавшееся дезертирство, в целом белая армия продолжала стремительно расти. Большинство жителей Северной области после некоторых колебаний в конце концов соглашались воевать на стороне белых, если белая власть была устойчивой, казалась способной победить большевиков в Гражданской войне, а также заботилась о рекрутах и их семьях. Прежние дезертиры возвращались в свои части, а тысячи новобранцев поступали во вновь формируемые полки[767]. Таким образом, успех мобилизации был проявлением особой формы политической активности со стороны населения, выражением если не поддержки, то по крайней мере согласия и подчинения существующей власти. Но еще более поразительным было то, что наряду с мобилизационными войсками в Северной области стали расти добровольческие отряды народного ополчения и белых партизан, ставшие скрепами северной армии.