3. ОТ МЫСА ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ ДО КАМЧАТКИ

3. ОТ МЫСА ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ ДО КАМЧАТКИ

Необходимо было спешить, чтобы достигнуть Камчатки до зимы. Путь предстоял долгий, провианта было мало. Головнин вынужден был выдавать ежедневно команде и офицерам две трети обыкновенной порции пресной воды и сухарей и перевести весь экипаж на общий котел питания. Никто из экипажа на это не жаловался. «Диана» под всеми парусами шла на восток.

51 день плыли моряки «Дианы» океаном, не видя ничего, кроме неба и воды, не встретив ни одного судна; шли под снегом, градом и дождем, гонимые свежими, часто попутными ветрами, встречая лишь морских птиц, китов и стада морских свиней, усердно гнавшихся за «Дианой». 7 июля начали обходить Вандименову землю, а 18 числа показались летучие рыбы. С 18 июля начались переменные ветры, много замедлявшие плавание. 25 июля[40] утром на «Диане» увидели остров Анатом, один из Новогебридскихостровов, открытых в 1606 г. испанцем Квиросом и подробно описанных капитаном Куком, к вечеру судно бросило якорь у другого острова той же группы, Танны, в заливе Резолюшен.

Место было необычайно красиво; пологие берега залива окаймлялись горами, поросшими тропическим лесом и упирались в высокую остроконечную гору, из вершины которой выходил черный густой дым, свидетельствовавший о вулканическом происхождении Новогебридов. По временам слышался глухой гул, похожий на отдаленные пушечные выстрелы, ночью из жерла вулкана поднимался сноп пламени, освещавший залив с его зеркальными водами и дремлющий остров. Путешественники радовались этому очаровательному пристанищу. Роскошная тропическая природа манила их на берег. Острова никем после Кука не посещались, и «Диана» была первым судном, случайно зашедшим сюда.

Множество жителей толпилось на берегу залива, черные и нагие, они были вооружены копьями, дубинами, стрелами и луками. Некоторые махали зелеными ветками в знак дружественной встречи, иные бегали и суетились. Население с удивлением следило за приближением к ним неожиданного гостя. Вообще в толпе заметны были сильное движение и любопытство, сопровождаемые непрерывным громким говором.

Едва «Диана» бросила якорь, как от берега отделилось несколько небольших лодок, на которых помещалось не более 4–6 человек. Они окружили шлюп и махали зелеными ветками, но взойти на шлюп без приглашения не отваживались.

Когда убрались с парусами и снастями, Головнин приказал спустить на воду гребные суда для обследования берега. Как только он отвалил от шлюпа, вся флотилия островитян последовала за ним. К нему приблизилась лодка со старшиной дикарей. Головнин пригласил старшину к себе. Перескочив в шлюпку, он уселся радом с Головниным, объяснил, что его зовут Гунама, и предложил свои услуги. Головнин пользуясь собранным Куком небольшим словарем, объявил Гунаме, что ему нужны вода, дрова, кокосы, бананы, хлебные плоды, свиньи и пр., и чтобы побудить его к скорейшему, исполнению требований, подарил ему ножик, ножницы и бисер и обещал дать еще больше вещей, если он все исполнит.

Гунама кивал головой утвердительно, показывая, что хорошо понял Головнина и, в свою очередь, принялся просить, чтобы Головнин уступил ему шлюпку, на которой они шли, за что он даст десять буга, т. е. десять свиней, — так дорого ценил он этих животных, а шлюпка, стоившая не менее тысячи рублей, казалась ему безделицей! Головнин покачал отрицательно головой. Гунама понял, что торг не состоялся, и, прикладывая пальцы к голове в виде рогов, начал объяснять, что желает иметь буга с рогами и дал бы за него буга без рогов, т. е. хотел бы променять свинью на козу или барана. К сожалению, на «Диане» не было этих животных, которых Гунама видел, вероятно, на кораблях Кука.

Дорогою Головнин старался объяснить Гунаме, что русское государство обширно и могущественно, что шлюп зовут «Диана», но дикарь это не понял, ему показалось, что «Диана» это сам Головнин. Он с радостью подхватил это имя, вскочил на ноги и, показывая окружавшим шлюпку дикарям на Головнина, кричал что есть мочи: «Диана! Диана! Диана!» Дикари подхватили это имя и принялись также кричать: «Диана! Диана!» Берег был уже близок, и стоявшая на нем толпа радостно повторяла: «Диана! Диана!», махая в то же время пальмовыми ветвями.

При таких воодушевленных криках подошел Головнин к берегу и, видя, что жители вооружены копьями, палицами и самострелами, объяснил Гунаме, что не выйдет на землю, пока жители не положат оружия. Гунама нимало не смутился этим требованием, и большинство дикарей, по одному слову своего старшины, снесли оружие в ближайший лесок и возвратились к берегу; не желавшие с ним расстаться остались в лесу и смотрели на происходившее издалека вместе с прятавшимися там женщинами и детьми.

Головнин, в сопровождении Гунамы, осмотрел место, удобное для наливки водою бочек. Это было огромное болотистое озеро с мутноватой водой, то самое, которым пользовался Кук, отозвавшийся о нем, что вода хотя и мутна, но безвредна для здоровья, поэтому Головнин, возвратясь на шлюп, послал на другой день все гребные суда за водою, часть команды он отрядил рубить дрова, а часть назначил с ружьями на охрану работавших. Одного офицера и несколько матросов Головнин отрядил для покупки у жителей плодов и съехал сам на берег для наблюдения за выполнением всех поручений!

Жители толпами стекались к берегу. Одни несли плоды и променивали их на гвозди, ножи, топоры и другие предметы, другие помогали матросам таскать дрова и бочонки с водою к берегу и, получая за это по две бисеринки, работали с необыкновенным усердием. Головнин, довольный их миролюбием, пошел с визитом к Гунаме. Шалаш его отличался от остальных лишь величиной. По всему было видно, что жители острова Танны, считая европейцев голодными бродягами, рыскающими по островам Океании для добычи дневного пропитания, угнали, из боязни быть ограбленными непрошеными гостями, свиней — единственное водящееся на острове животное, унесли имущество и увели в глубину острова женщин и детей. Так дурно зарекомендовали себя разными бесчинствами и насилиями, доходившими нередко до жестокостей, испанцы, португальцы, голландцы и англичане. Даже сам знаменитый капитан Джемс Кук был не очень-то любезен с жителями, стрелял по ним без основательных причин и оставил у них невыгодное впечатление о белых людях.

Гунама встретил Головнина очень любезно и угостил кокосовым молоком только что сорванных орехов, которые мальчик лет 14 при нем же разгрызал зубами. Головнин подарил Гунаме за угощение разные безделушки. Предводитель дикарей, рассчитывая на дальнейшую его щедрость, отрекомендовал Головнииу двух своих сыновей, черномазых мальчуганов 10 и 14 лет, и не ошибся в расчете: Головнин дал каждому по ножику, дети запрыгали от радости. Дикарь-отец был очень разговорчив, говорил безумолку и до того разохотился, что просил Головнина уступить ему китель со светлыми пуговицами. Головнин дорожил им, тем более что достать на Камчатке подобной одежды было невозможно, и отказал Гунаме; но, желая угодить своему дикому приятелю, приказал портному, возвратясь на шлюп, выдать больничный халат, обшить его разноцветными лентами, чтобы было побольше пестроты, нашить несколько рядов медных пуговиц; вместо шапки Головнин сделал картонную коробку, обмотал ее кусками разноцветной материи вроде чалмы, надел ее и халат на себя, опоясался куском красной флажной материи и в таком экзотическом наряде поехал к Гунаме. Народ, толпившийся на берегу, был поражен костюмом Головнина и встретил его криками: «Эвау ароману! эвау! эвау!» Сам Гунама, завидя своего приятеля в такой великолепной одежде, не утерпел и кричал восторженно: «Эвау! эвау!», забыв и о шлюпке и о кителе, и не сводя глаз с богатого, по его понятиям, наряда, принялся неотвязчиво просить Головнина об уступке ему сокровища. Долго Головнин не соглашался на его просьбы, объясняя, что очень ценит его, наконец, делая вид, что очень жалеет с ним расстаться, отдал халат. Обрадованный Гунама поднес Головнину живого поросенка и, надев тотчас же халат и чалму, защеголял перед толпой земляков, исступленно кричавших: «Эвау! эвау!» Головнин этим не отделался. Бывшие в то время у Гунамы в гостях трое старшин соседних племен, завидуя Гунаме, пристали к Головнину, чтобы он их наделил такими же драгоценностями. Рассчитывая на приобретение возможно более плодов, Головнин дал и им такие же, но с более простыми украшениями халаты. Меновая торговля шла весьма бойко. За четыре дня пребывания у острова удалось выменять 1088 штук орехов, 232 фунта корня яма, 136 фунтов сахарного тростника, фиг, платанов и хлебного плода, но свиней достать не удалось.

На третий день запасы дров и воды были пополнены. Команда вымыла белье и высушила его на солнце. Дикари продолжали подъезжать к шлюпу и выменивали у матросов разные безделушки на свое оружие. Поведение их было безукоризненно скромное, не было не только ни одного случая воровства, но даже и покушения на него.

На четвертый и последний день пребывания «Дианы» у острова Танны в ясную и теплую погоду Головнин распорядился просушить сигнальные флаги. Едва «Диана» подняла красивыми гирляндами разноцветные флаги между мачт и реев, как среди толпившихся на берегу и вокруг шлюпа дикарей начались нескончаемые крики: «Эвау! эвау!» Сам Гунама не утерпел и приехал к Головнину со старшим сыном, за ним и недоверчивые до того времени к русским дикари полезли на шлюп и загромоздили верхнюю палубу. Это было первое их посещение. Восторженное «эвау!» не сходило с уст. Гунама с особенным любопытством осматривал медные пушки и голосом подражал выстрелам, что убедило наших моряков в знакомстве островитян со времен Кука со смертоносным их действием, хотя Головнин и не видел ни одной вещи, оставленной на острове этим мореплавателем. Видимо, дикари припрятали их со всеми своими сокровищами из боязни, чтобы их не отняли. Более всего тешили дикарей зеркала. Видя себя в первый раз в натуральном виде, они не верили очевидности и заглядывали за зеркало удостовериться, не сидит ли позади подобный им человек. Головнин роздал в этот день много небольших зеркалец, и одаренные ими туземцы прыгали от восторга. Другой вызвавший особенное удивление предмет был судовой колокол, в который бьют склянки. Они звонили в него безумолку, перебивая друг друга, и тешились под его звуки. Никто не препятствовал этой невинной забаве. Желая еще более разнообразить пребывание своих гостей на шлюпе, заметив, что многие из них украшали свое темнокоричневое тело охрой и белилами, Головнин попробовал разрисовать одного из дикарей более яркими цветами; развел водяные краски и испестрил его красными, синими, желтыми и зелеными узорами. Едва дикарь вышел из каюты на палубу, громкое «эвау!» раздалось среди изумленных товарищей. Эффект был поразителен, на лицах простодушных детей природы выражались и восторг и зависть. Вся толпа осадила Головнина, изъявляя желание иметь подобное же украшение. Головнин призвал судовых маляров, приказал им вынести на палубу масляные краски, и все гости были размалеваны доморощенными корабельными живописцами, которые под конец утомились и поручали работу любому матросу, желавшему попытать свои силы в этом искусстве.

Более ведра масляных красок было израсходовано на разрисовку гостей, зато восторг дикарей был поразителен. Они смотрелись в зеркальца, тыкали друг в друга пальцами, плясали, обнимались с матросами, терлись с ними носами в знак приязни и щедро сыпали кокосы импровизированным художникам. Одним словом, праздник островитян был в то же время весельем и развлечением для команды и послужил на долгое время приятным предметом разговоров за продолжительный переход до Камчатки. Пока шла размалевка, Головнин пригласил Гунаму с сыном и некоторых почетных островитян обедать. Гунаму едва уговорили сесть на стул по-европейски; ему и свите его хотелось непременно угощаться на полу. Водка, вино и наши кушанья им не понравились, они ели только жареную рыбу, и то немного, показывали на животы и, потирая их, повторяли: «Табурассиси!», т. е. что они очень полны.

Приближался вечер, а с ним и время расставания. Размалеванные гости удалились во-свояси, а Гунаму Головнин сам проводил на берег, объявив, что завтра рано утром он должен с ним расстаться. Гунама, видимо, опечалился, понурил голову, у него показались слезы…

24 июля с 6 часов утра «Диану» уже окружили лодки с туземцами; сам Гунама приехал на проводы и привез тяжеловесный корень яма. На шлюпе в это время ставили паруса и поднимали якорь. Едва отделился он от дна залива, как «Диана», повинуясь легкому береговому ветру, двинулась в путь, сопровождаемая плачем и завыванием добродушных островитян, между которыми беспрестанно повторялось имя «Дианы», сопровождаемое протяжными

звуками «а! — а! — а!»…

Описывая жителей острова Танны, Головнин замечает, что они при среднем росте статны, больше худощавы, ловки, проворны и отлично владеют своим оружием, из которого более всего дорожат дубинкою. Цвет кожи у них темнокоричневый, нос приплюснут, губы толстые, большой рот украшен крепкими белыми зубами, способными разгрызать кокосовый орех. Волосы, преимущественно черные жесткие, закручены в мелкие пряди, торчком расходящиеся на голове. Черные глаза выразительны и в большинстве добродушны. Женщины менее статны и красивы и, повидимому, в угнетении у мужчин, исполняют все тяжелые работы; даже дети относятся к ним грубо и презрительно.

Тропический климат не требует одежды, и оба пола носят лишь нечто вроде фартуков и юбок из кокосовых листьев, от пояса до колен. Головные украшения из перьев носят только начальники; к общим украшениям принадлежат известковые палочки толщиною в палец, серьги в ушах и ноздрях, кольца из черепахи на руках и ногах; верхом щегольства считается размалевка лица и тела охрой и мелом, разведенными на кокосовом масле.

Головнин не утверждает, что жители острова Танны принадлежат к людоедам, но упоминает об одном случае: когда он хотел пройти далее селения, подведомственного Гунаме, он остановил его и показал знаком, что там могут Головнина убить и съесть.

Путь до Камчатки был продолжителен, но вполне благополучен. Запасы кокосов и других плодов послужили на долгое время прекрасным подспорьем питания команды и офицеров. С этого времени провизия расходовалась уже в полном количестве, только испортившаяся вода напоминала о неудобствах продолжительного плавания и усиливала желание кончить его скорее.

С 11 сентября, по мере приближения к Камчатке, начали встречаться киты, дельфины, дикие утки. Утром 25 сентября 1809 г. «Диана» стала на якорь в Петропавловске.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.