Мэр бросает перчатку президенту
Мэр бросает перчатку президенту
Уже осенью 1998-го, видимо, осознав, что на поддержку Ельцина ему рассчитывать не приходится, Лужков начинает покусывать президента, которому он всегда, по его собственным уверениям и уверениям его приверженцев, вроде бы был предан душой и телом. 15 октября московский мэр дал интервью английской телекомпании Би-Би-Си, в котором содержались довольно двусмысленные слова, касающиеся Ельцина.
«Если действующий президент сам, в силу своего здоровья, не снимает своих полномочий, — сказал Лужков, — то мы должны терпеть».
Впрочем, добавил, что «не исключает такой ситуации, которая приведет к досрочным выборам президента или досрочной отставке президента».
Вообще-то, здоровье Ельцина в самом деле было неважнецкое, причем уже давно, однако прежде московский мэр никогда не позволял себе такого рода речей.
Телеведущий Сергей Доренко не преминул в связи с этим «отоспаться» на московском градоначальнике:
«Юрий Лужков демонстрирует гибкость в личных привязанностях. Никто не позволит себе усомниться в том, что он был искренне привязан к Ельцину до той поры, пока не заговорил о союзе с коммунистами (как раз в эту пору Лужков вроде бы стал налаживать такой союз. — О. М.) Никто также не поверит в то, что раньше Лужков льстил и агитировал за Ельцина для собственной выгоды. Таким образом, мы имеем дело с фактом переменчивости в любви и отметаем всякие подозрения в лицемерии».
Далее в программе Доренко были продемонстрированы фрагменты лужковских выступлений из телеархива за 1996 год (тогда Ельцин, уже и в ту пору тяжелобольной, решил идти на выборы). Лужков:
«Я считаю ваше решение, Борис Николаевич, вновь избираться на пост президента, единственно правильным… В 160-миллионной России сегодня нет другого человека, которому народ мог бы доверить свою судьбу до нового тысячелетия».
И еще:
«Все перемены, произошедшие в России, мы, уважаемые москвичи и дорогие соотечественники, связываем с именем одного человека, с именем Ельцина Бориса Николаевича, который первым встал на защиту свободы!»
И совсем уж пафосное, после победы Ельцина на выборах 1996 года:
«Россия, Ельцин, свобода! Россия, Ельцин, победа! Россия, Ельцин, наше будущее!»
Так что новые речи Лужкова, речи, которые он стал произносить всего лишь два года спустя, большинство людей осведомленных восприняли как предательство.
Впрочем, в политике это дело обычное и называется все это по-другому: изменение позиции. К тому же и сам московский мэр имел основания считать, что президент тоже к нему переменился. Ведь еще недавно Ельцин говорил:
«Юрий Михайлович тащит воз большой… Я не знаю лучшего мэра в России».
К тому же, как уже говорилось, до Лужкова могли дойти и те самые категорические слова президента, когда речь шла о будущем премьере: «Кандидатуру Лужкова мы не обсуждаем».
Правда, позиция Ельцина в отношении Лужкова могла означать и, скорее всего, означала только одно: президент действительно считал Лужкова хорошим мэром (по крайней мере, полагал, что так его следует оценивать публично), но мэрство это его, Лужкова, потолок для лидерства, в общероссийском масштабе он не годится, не годится по ряду обстоятельств.
Как бы то ни было ситуация в отношениях между Ельциным и Лужковым складывалась такая же, как между обычными повздорившими людьми: «Он первый начал!». Каждый из них мог считать другого предателем.
* * *
От месяца к месяцу отношения между Лужковым и Кремлем становились все напряженней. Забавный эпизод случился в мае 1999-го, когда в Думе решался вопрос об импичменте Борису Ельцину.
Хотя публично Лужков не однажды высказывался против импичмента, сторонники «Отечества» в Госдуме получили однозначное указание голосовать за него. Об этом корреспонденту РИА «Новости» сообщили, как заявил корреспондент, «заслуживающие доверия источники в нижней палате парламента». Хотя большинство пролужковских депутатов вроде бы беспрекословно выполнило это указание, импичмент, как мы знаем, не состоялся.
Не думаю, что об этом странном (чтобы не сказать больше) эпизоде не был уведомлен Ельцин.
Осязаемый укол Ельцину Лужков нанес в конце мая 1999 года, после отставки Примакова. Причем соответствующее заявление построил довольно хитро, опять-таки пребывая за границей, на этот раз в Италии, выступая там с лекцией. Ответственность за отсутствие стабильности в России он возложил не только на президента (уж вина Ельцина тут вроде бы сама собой подразумевалась), но и на российский парламент. Таким образом, удар по президенту пришелся как бы по касательной.
В июне Лужков, не ограничиваясь прежними намеками и экивоками, повел открытую атаку на Ельцина. Дальше тянуть с этим было некуда. Пора! Все ближе выборы парламентские, а затем и президентские.
В первых числах месяца московский мэр заявил, что в связи с готовящимся объединением России и Белоруссии в Кремле якобы собираются изменить статус государства, а это, мол, ставит под сомнение, что президентские выборы в 2000 году состоятся.
В Администрации президента это лужковское утверждение, естественно, назвали «абсолютной ерундой». В беседе с корреспондентом РИА «Новости» некий сотрудник администрации «выразил сожаление», что в последнее время столичный мэр «на ровном месте нападает на президента и правительство».
Понятное дело, в агрессивное антикремлевское наступление Лужкова тут же включился его верный оруженосец Ястржембский. На пресс-конференции 9 июня он констатировал, что «оттепель» в отношениях между Кремлем и московским мэром сменилась «периодом зимы», полным «отсутствием контактов».
Столичный вице-премьер попенял также «высшим должностным лицам государства» за «вопиющее отсутствие», как он выразился, на некоторых мероприятиях, посвященных проходившему тогда празднованию 200-лет него юбилея Пушкина.
«Есть определенные правила политеса, которые не обходимо соблюдать даже по отношению к своему противнику», — сказал Ястржембский.
Впрочем, тут же спохватился, поправился: дескать, московский мэр противником «для президента никогда не являлся и не является».
На следующий день о том же самом говорил и сам московский градоначальник. Свои отношения с Кремлем он назвал «напряженными и сложными». Правда, публично президентская администрация по отношению к нему, как он выразился, «ровно дышит», однако в кремлевских кабинетах он уже объявлен «врагом номер один» и будто бы существует даже указание собирать на него компромат.
Тут, конечно, Лужков несколько преувеличивал значение своей фигуры как источника опасности в глазах Кремля. Более опасным Волошин, в частности, считал Примакова, а не Лужкова. Экс-премьер виделся противником более изощренным и сложным. А по московскому мэру сочувствующая Кремлю пресса чаще наносила удары просто по той причине, что он чаще подставлялся, был более удобной мишенью, чем Примаков.
* * *
16 июня глава Администрации президента Александр Волошин встретился с Лужковым. О чем там шла речь, официально не сообщалось. Было лишь обтекаемо сказано, что «собеседники обсудили текущую политическую ситуацию». Однако, думаю, не составляло секрета, что Волошин попытался сбить агрессивный пыл московского мэра, найти пути к «разрядке напряженности», выражаясь дипломатическим языком.
Дальнейшие события показали, что эта попытка особым успехом не увенчалась.
5 июля РИА «Новости» распространило интервью Ельцина польским журналистам. Лейтмотивом комментариев, опубликованных на следующий день в польских СМИ, был тезис: «Ельцин хотел бы видеть в органах власти новых людей».
Журналисты усмотрели в этом намек на то, что российский президент ищет или уже нашел себе преемника за пределами того круга политиков, который обычно обсуждался, когда речь заходила об этом преемнике.
Одновременно подчеркивалось: дескать, Ельцин «дал понять», что лучшее место для Юрия Лужкова — руководство московской мэрией, а не президентство. В общем-то, для тех, кто был более или менее знаком с настроениями в Кремле, тут не было ничего нового. Вне зависимости от своих личных отношений с Лужковым Ельцин считал его человеком слишком мелким, недостаточно масштабным, чтобы руководить страной.
6 июля российский президент дал интервью «Известиям», где, среди прочего также ответил на вопросы о Лужкове: аттестовал его как человека «основательного», который ничего не делает «просто так»: раз уж он, Лужков, взялся за создание собственного политического движения, у него наверняка есть большие личные планы; насколько эти планы реализуемы, «зависит только от него и воли избирателей». При этом Ельцин признался, что у него самого уже есть на примете человек, который мог бы стать следующим президентом, «продолжил бы курс на цивилизованное развитие России» (имя его он не хочет называть, иначе «ему не дадут спокойно жить, «заклюют»). Но это опять-таки, судя по довольно прозрачным намекам Бориса Николаевича, не Лужков и не Примаков, вообще не человек из этой «возрастной категории»: в России, по словам Ельцина, «должна появить ся новая власть — молодая, энергичная, с новыми государственными идеями».
О смене власти в стране в ту пору помышлял не только Ельцин. Летом 1999-го разразился скандал, связанный с фирмами «Интеко» и «Бистропласта», учредителями которых были жена Лужкова Елена Батурина и ее брат. По сообщениям прессы, Управление ФСБ по Владимирской области выявило ряд фирм, занимавшихся незаконным вывозом за границу многомиллионных сумм валюты. В числе этих фирм будто бы были и две «родственные» Лужкову. Как сообщалось, они перевели за кордон через один из провинциальных банков «примерно 120–130 тысяч долларов США».
Лужков, как лев, бросился на защиту своей супруги, утверждая, что обвинения, выдвинутые против возглавляемой ею фирмы «Интеко», организованы его политическими противниками. Мэр утверждал, что «Интеко» «не имеет никакого отношения» к компаниям, занимавшимся незаконными финансовыми операциями. В «наезде» на «родственную» ему фирму он прямо обвинил «власти», то есть, надо полагать, Кремль.
Не ограничиваясь оборонительными действиями, Лужков предпринял мощную контратаку на своих противников.
«Нам нужно менять власть, которая себя опозорила тем, что привлекает силовые структуры к политической борьбе», — без обиняков заявил он на встрече с журналистами 17 июля.
По словам Лужкова, Кремлю, Администрации президента «страшно не нравится» созданное им движение «Отечество», а в первую очередь «изжогу вызывает» он сам. «Мы можем показать результаты работы в городе, — сказал Лужков, — а они в стране нет. Это все страшно их раздражает».
* * *
Ответ на лужковский призыв к свержению российской власти последовал от тогдашнего премьера Сергея Степашина.
«Я понимаю Юрия Михайловича как мужчину, который защищает свою жену, — сказал он. — Однако форма, выбранная им, не весьма корректна: если есть претензии к правоохранительным органам, для этого существует суд, адвокатура, Генпрокуратура. Обобщать то, что произошло с его супругой, и призывать к свержению власти — это можно понять, но не объяснить, если только это не предвыборная риторика».
В действительности «наезд» на Батурину исходил не от Кремля: как правило, во второй половине девяностых в окружении Ельцина довольно четко следовали принципу — не использовать силовиков в борьбе с оппонентами. Скорее всего, скандал вокруг мэрской жены раздул кто-то из журналистов — возможно, из команды того же Доренко.
Если бы в Кремле действительно захотели, дело Батуриной без труда было бы доведено до логического, не очень приятного для мэра и его родственников, конца. А так оно быстро заглохло, рассосалось как бы само собой. Скорее всего, — по прямому указанию Волошина.
Несмотря на аккуратные премьерские увещевания (за которыми, без сомнения стоял и Кремль), Лужков, чем дальше, тем все напористее, выступал против президента и его команды. Причем не только от себя лично, но как бы и от могучих политических структур, стоящих теперь за его спиной, его собственного «Отечества» и блока «Отечество — Вся Россия» (их мощь он словесно старался всячески преувеличивать). 26 августа, выступая по радио «Маяк» и вновь обрушившись с критикой на кремлевскую администрацию, московский мэр сказал, что она, администрация, «побаивается возникновения новой реальной политической силы, которая будет претендовать на участие в решении государственных задач, будет по-другому решать проблемы жизни страны».
И грозно подтвердил, что не зря побаивается:
«О нас, как о половую тряпку, ноги вытереть не удастся».
17 сентября, когда Лужков выступал в МГТУ имени Баумана, кто-то из слушателей задал ему вопрос: как он считает, уйдет ли Ельцин досрочно, по собственной воле, в отставку? Мэр ответил: мол, «такая возможность номинально существует», но, «немного зная президента», он, Лужков, может сказать: «маловероятно, что он откажется от власти».
Из слов московского мэра можно было понять: напрасно Ельцин пренебрегает имеющейся у него «номинальной возможностью» по собственной воле удалиться от дел. Он посоветовал президенту «задуматься о вечном».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.